Умопомрачительные игры в бисер
Самыми распространенными в эти годы были - прятки и догонялки. Люди прятались друг от друга, носились как угорелые, пытались быть незамеченными, первыми прибежать в зону, откуда начиналась игра и застучать водящего, опередив его на каких-то полшага. Но мало кто добегал. В основном спотыкались, были замеченными, застуканными и застреленными.
Еще одна распространенная игра тогда была - жмурки. В нее играли все без исключения, но завязывать глаза было не надо, а просто чуть-чуть их прикрыть. Играющие, выставив руки пытались найти хоть какую-то опору или нащупать одушевленный объект, но было все тщетно. Открыв глаза и протрезвев от иллюзорности перспектив, они находили себя в песках Каракумы и все превращалось в полную бессмыслицу.
Наиболее популярной у нас была игра в риторику. Там не нужно было ни в кого целиться или кого-то преследовать. Тем более, что в нее можно было играть, не выходя из дома. В то время я встречал у себя на кухне армаду местных интеллектуалов. Люди приходили - уходили, потом прибывали новые. Этот поток был неиссякаем, и я мало кого запоминал по именам. Все постоянно о чем-то говорили, спорили, друг друга разоблачали. Темы были далекие от моего понимания, но я старался хоть что-нибудь уразуметь. Вокруг меня тогда крутился вихрем мир из людей переломанных, убогих, душевно неизлечимых, гениальных и даже довольно неплохих. И куда бы в своей квартире ни пошел, и где бы случайно ни оказался, все время натыкался на человека с совершенно выдающимися способностями к математике, литературе, изобразительному искусству, самоуничижению, философскому мазохизму и, в тоже самое время, возвеличиванию себя до крайних пределов возможного.
Игорь Блеблюблин сидел за столом с отбитыми углами, в квартире преподавателя по вокалу Майи Геннадьевны Выпестревой и очень внимательно наблюдал за уроком, который продолжался уже четвертый час. На протяжении всего этого времени ученики, образовавшие священный полукруг в центре комнаты, мычали и издавали неприличные звуки. Это была обычная распевка перед очень важным мероприятием, которое заключалось в том, что каждый вокалист пропевает по одному романсу и садится за стол пить чай. Чаепитие было пролонгировано до следующего утра, а потом, после легкого сна, все опять повторялось сначала.
Во время легкого застолья не было ни одной темы, которая бы не освещалась и не обсуждалась среди молодых (и не очень) музыкантов, начинающих свой нелегкий путь в искусстве оперного пения.
Собственно, само пение было только предлогом и неким сцепляющим фактором, объединяющим людей для чего-то более серьезного.
Среди всего этого метафизического балагана был и я, подверженный всеобщим настроениям и принимавший участие в спорах не меньше и не тише остальных. Тогда, за старым покосившимся столом, я и познакомился с Игорем. Он, как выяснилось позже, не имел никакого отношения ни к пению, ни к музыке и, странным образом, ни к Майе Геннадьевне вообще. Как он туда попал я не знаю, тогда меня это не интересовало.
Выглядел он весьма аккуратно и даже импозантно для тех времен и местности, где проходили уроки пения. Худощав, по-европейски учтив, в очках - капельках а la семидесятые, с чуть треснувшими стеклами, он был похож скорее на какого-нибудь бельгийца, нежели на уроженца средней полосы России. Он мне тогда понравился за свой необычный взгляд на вещи и манеру вести разговор. Немного заикаясь, говорил часто невпопад, перескакивая с темы на тему, но его почему-то не хотелось перебивать.
Главным лейтмотивом нашего с ним диалога (остальные уже спали за столом, уткнувшись носами или щеками в засаленную скатерть) была жизнь за границей - ее преимущества и недостатки. Так как за все время нашей беседы мы не смогли выявить явных признаков упадка Запада, наш разговор логически вылился в оголтелое осуждение и посрамление всего того, что находилось восточнее ФРГ.
Помусолив еще пару часов эту тему, я почувствовал легкое поскрипывание своих голосовых связок и стал собираться уходить. Игорь меня в этом поддержал, и мы вместе вышли на улицу. Побродив еще немного по окрестностям Кузнечихи, я вдруг почувствовал, что Игорь не собирается заканчивать беседу. Но еще через минут сорок недовольств относительно всего того, что было вокруг (пыль, понурые пятиэтажные дома, заспанные люди в серых одеждах, несвежий запах с бойни), я все же попросил разрешение у Игоря разойтись по домам. Он поблагодарил меня за горячую захватывающую беседу и мы попрощались, на всякий случай обменявшись телефонами, хотя это была лишь вежливая формальность.
Я пришел домой и совершенно обессиленный юркнул в не застеленную кровать. Сон настиг меня мгновенно. Вскоре в соседней комнате завопил телефон. Через пять минут непрекращающихся позывных я, раздраженный наглостью и бестактностью звонящего, поднял трубку и гневно в нее прорычал:
- Алло!!!
- Алло... Привввет... это Игорь.
- Какой еще Игорь???!!!
- Ну, сссс которым ты час назад общался.
- А-а,привет, - ответил я, немного смягчив тон, - а сколько сейчас время?
- Пол первого.
- Чего, ночи или утра? Слушай, я совсем потерялся во времени.
- Ночи, ночи. Слушай, Дмитрий, тттты бы не смог сейчас приехать на площадь Минина к памятнику Чкалова?
- Зачем?
- Знаешь, ттттут какие-то странные вещи происходят.
Собственно, это фраза, которая является краеугольным камнем этого рассказа, меня застала тогда врасплох. Я стоял в оцепенении какое-то время, не зная что ответить. Я пробормотал невнятно, чтобы не обидеть нового знакомого:
- Ты знаешь, Игорь, уже как-то поздновато. Может, завтра?
- Ну, ладно, - ответил он печально и повесил трубку.
Я пошел опять в постель, но уже так и не смог заснуть, долго размышляя о новом странном знакомстве. Мне почему-то подумалось, что Игорь повесил тогда трубку ненадолго.
Так и получилось, на следующий день мы ехали с ним в троллейбусе на переговоры с его старыми партнерами по птичьему бизнесу, а еще через пару дней, плечом к плечу, отсортировывали гнилые помидоры от еще более гнилых огурцов, бессистемно раскиданных по громадным бетонным залам овощной базы, принадлежавшей до революции троюродному брату его прадедушки. Ну, и наконец, через пару месяцев нашего неуемного труда на городских пастбищах, он основал общество риторики, которое по его инициативе стало базироваться на моей квартире. Сюда он время от времени приглашал своих старых и новых знакомых. Все они были очень странными, но интересными собеседниками.
Вот некоторые выдержки из бесед местного клуба риторики и философии:
- Вообще, друзья, я считаю, что термин - принцип, имеет двойственный смысл, и обыкновенно, обозначает лишь такое значение, которое может быть применено как принцип, хотя само по себе и по своему происхождению оно вовсе не есть принцип.
- Ну, не знаю! Я не согласен с этим доводом. Мне кажется, что идеал высочайшего существа есть не что иное, как регулятивный принцип разума, состоящий в том, что разум рассматривает все соединения в мире так, как если бы они возникали из вседостаточной необходимой причины, чтобы обосновывать на ней правило систематического и необходимого единства в объяснении их, но в этом идеале не содержится утверждение необходимого самого по себе существования.
- Хорошо. Возможно, что и так. Но как же быть с тем, что собственно понятие разума всегда относилось и относится к абсолютной целостности в синтезе условий и удовлетворяется не иначе, как абсолютно безусловным, т.е. безусловным во всех отношениях?
- Скажите, а у кого-нибудь есть знакомый, работающий на оптовых базах?
- А зачем тебе?
- Да хотел, просто, закупить тридцать килограмм гречневой крупы на зиму. Говорят, кризис идет.
- Да, я тоже что-то про это слышал. Кстати, о кризисе. А правда, что кризис - это переворот, пора переходного состояния, при котором существующие средства достижения целей становятся неадекватными, в результате чего возникают непредсказуемые ситуации и проблемы?
- Да, именно так и есть. Мало того, кризис проявляет скрытые конфликты и диспропорции. Яркий пример кризиса — революция. Она может рассматриваться как феномен, экономический фактор, политическая, социологическая и экономическая категория.
Кстати, сам инициатор идеологических споров не очень любил присутствовать на собраниях клуба, все время где-то мотался, и мне самому приходилось вести заседания, участвовать в прениях и обеспечивать комфортные условия для вновь прибывших - чай, пирожные, тапочки. Обычно он приходил к самому концу, когда споры достигали своей кульминационной точки кипения. Не давая разгореться страстям, Блеблюблин поднимался со стула, объявлял о закрытии мероприятия, пересчитывал количество присутствующих и отправлял всех пинками под зад по домам до следующего заседания. Сам оставался, чтобы выпить чашку кофе, выкурить сигарету, сделать оглушительные выводы по поводу происходящего, ну а затем исчезал на непродолжительный срок.
В то время у меня на квартире жил еще один революционер. Он не входил в состав клуба, но умел вести беседы на самом высоком уровне, не давая возможности оппоненту даже вставить слово возражения. Звали его Валентин Учеблов (он же Леопольд Гельман, он же Гектор Ебралов, он же Афанасий Певзнер, а так же Вячеслав Шибздаев). Валентин писал умопомрачительные стихи где главным героем был некий Прохруй Яйцевский по профессии помощник людей. Помощь его заключалась в том, что он помогал людям переходить из одного состояния сознания в другое путем меткого прицеливания и четкого попадания топором по голове. Вот приблизительно так начинается его одно из стихотворений, которое он, по-моему, так и не закончил:
Почем?! - кричу
А он меня не слышит
Тогда рука моя сдружилась с топором
Взлетели вверх мозги и часть одежды
Их час прибытия я вам скажу потом
(В.Учеблов)
В стихах у него довольно сложная фабула и для того, чтобы разобрать творения его титанического дарования, нужны будут годы. А времени на это у нас сегодня с вами нет, да и не в этом дело.
А дело вот в чем. На протяжении последней пары лет мы с Валентином разрабатывали план переезда за границу по причине невозможности воспринимать повседневную реальность. Наше несогласие со всем и во всем порой достигало пределов отчаяния, и нам было обоим неспокойно. Дискомфорт достигал своего апогея, когда я по утрам просыпался, выглядывал из окна и видел людей, сидящих на деревьях, отпиливающих сучья и привязывающих троллейбусные провода к стволам. Терпеть все это уже не было сил, и мы решили поделиться своими соображениями с нашим новым другом - Игорем.
Одним прекрасным до умопомрачения вечером, на протяжении полутора часов он, с вниманием духовного наставника, слушал наши душевные изливания, порой переходившие в откровенное нытье. . И после окончания нашей исповеди в комнате воцарилась тишина. Блеблюблин, докурив свой бычок, который оставил на дверном косяке три дня назад, вдруг быстро поднялся и произнес:
- Так, все! Хватит бездельничать и титьки мять! У меня дядя живет в Антверпене, я хочу ему сегодня позвонить. У него там папиросный бизнес, думаю, вы ему там сможете пригодиться. Ребята вы смышленые и неглупые. Единственное, мне нужны будут деньги на звонок, рублей пять.
Мы с Учебловым сидели молча, иногда одобрительно переглядывались, и нашему тихому счастью не было предела.
- Господи, Гоша! Какие пять рублей, да хоть десять!
- Давайте десять для ровного счета. В общем, сидите дома, а я пойду позвоню на почтамт. Ждите, вернусь, как дозвонюсь.
Отдав последние деньги, мы закрыли за Игорем дверь и начали носиться по квартире.
- Я же говорил, что дождемся! - кричал Учеблов, ползая на карачках и облизывая плинтуса. Я бегал по кухне взад - вперед и бился головой об оконную раму. Квартира вибрировала от удачных стечений обстоятельств. Это был знак силы и великий глас Вселенной, которым нельзя было не подчиниться.
Немного успокоившись, мы заварили свежий крепкий чай и пустились в долгий словесный путь, которому, казалось, не было предела. Мы разбирали каждый эпизод, который должен будет с нами произойти в нашей звездной жизни в Бельгии.
За этими радужными событиями незаметно прошел световой день, и по наступлению сумерек в дверь кто-то постучал. Я бросился открывать. На пороге стоял Блеблюблин.
- Пока не дозвонился. Может кккуда уехал. Завтра пойду опять. Да вы не переживайте, все будет хорошо. Что жжже вы мне раньше не говорили о своих намерениях? Так бы всю жизнь и проторчали бы здесь. Иногда надо делиться своими планами, а то жжживете здесь как затворники, и никто о вас ничего не знает.
Действительно, мы уже столько сделали, столько написано песен и стихов, но никто об этом даже не догадывался. Но когда-нибудь стена должна была рухнуть и придти помощь. Эту помощь зовут Игорь Блеблюблин. Именно через нее весь мир всколыхнется, и люди подумают: "Господи, как все же несправедлива судьба! Сколько можно было нас мучить! Сидели где-то за тридевять земель такие выдающиеся создания! А мы даже и не знали! Но слава небесам, что эти парни наконец-то пришли в нашу жизнь, и все мы сразу одновременно узнали об их существовании! Какое счастье жить с ними в одно время! Хоть бы одним глазком на них посмотреть, не говоря уж, потрогать! Осана вышний Богу на земле мир в человецах благоволение!
На следующий день наш спаситель с утра пораньше пошел опять звонить, а мы с Валентином как обычно засели за свои занятия музыкой, которые продолжались без перерыва аж до ужина. Подкреплялись чаем, так как еду уже купить было не на что, и все время говорили о жизни в Бельгии. Я уже стал замом генерального директора, а Валентин пошел вверх по служебной лестнице и достиг невероятных успехов в политике и шоу - бизнесе.
Но Игорь сегодня странным образом не пришел. Не пришел он и на следующий день, и я начал уже немного переживать. Но вот на третий день он явился в возбужденном состоянии и деловито объявил:
- Так, собббираем документы. Я дозвонился, он жжждет нас и максимум через месяц мы должны быть у него в фирме. Так, Дмитрий, у тебя пппаспорт есть?
- Да, недавно сделал.
- Тттак, Учеблов, а у тебя?
- У меня пока нет, но есть знакомый в ОВИРе, сделают быстро.
- Так, зззамечательно, - и он начал писать на бумаге какие документы нужно было еще собрать. Работы предстояло много, но ради такого дела не жалко ни времени, ни денег.
- Ребята, - продолжил он, - мне нужно еще пять рублей, чтобы завтра ему пппозвонить и обговорить уже все детали.
У Валентина днем ранее была подработка, он как раз срубил три рубля. Два остальных заняли у соседей. Игорь ушел, а я и Валентин стали носиться по городу, подделывать документы. Набрали огромное количество фиктивных справок, но к печатям нельзя было придраться, слишком виртуозно все было проделано через старые связи на доморощенных фирмах. Чего-чего, а подделывать документы, задача оказалась не такая уж сложная, хотя нам и пришлось везде изрядно приплатиться. Но дело разве в деньгах, когда на кону целая жизнь!
Прошло уже три недели с момента начала оформления бумаг. Почти все было готово, оставалось только поставить визы.
В тот вечер мы сидели с другом на кухне, ждали Игоря. Его не было уже пять дней, но он через общего знакомого занял у нас еще три рубля на финальный звонок и передал, что скоро явится. Нужно сразу же будет собираться в путь, потому как время было в обрез, а на фирме мы должны были быть уже через неделю.
Тут в дверь тихо постучали. Я ринулся открывать. В дверях стоял бледный, небритый, с легким запахом перегара, наш великий полководец. На глазах у него проступили слезы. Я взял Блеблюблина под руки и помог пройти в кухню. Он рухнул на стул, достал из кармана бычок и жадно закурил. На кухне воцарилась тишина и я первый рискнул ее прервать:
- Гоша, что-то случилось?
- Да...- ответил он дрожащим голосом, - у ммменя дядя умер.
Не помню что было дальше. Вероятно ничего интересного. Игорь как-то резко исчез из нашей жизни. Я его случайно встретил лет через пять. Мы ехали в одном троллейбусе в сторону Кузнечихи, и я к нему подсел. Говорить было не о чем и мы просто молчали. А когда он приготовился выходить, вдруг повернулся в мою сторону и произнес:
- Ты, я слышал, женился. Чего-чего, а вот этого я от тттебя не ожидал.
И мы уже больше никогда не встречались.
21.06.2014
Свидетельство о публикации №218021801164