Глава XIII

 Все в доме виконта вновь собрались вместе уже под вечер, когда настало время ужинать. И Жан, и Жюстина прекрасно играли свои роли, создавая видимость, что ничего не произошло, и никаких объяснений в саду днем в помине не было. Однако от глаз Жюлиана не смогло скрыться то, что на руке Тирье появилась вдруг повязка. На вопрос что произошло Жан, конечно же, беззаботно рассмеялся и ответил:
 - Да ничего особенного, просто когда днем гулял по саду, задел какой-то кустарник, и осталась небольшая царапина.
 - Небольшая? Во всю кисть? Не упал ли ты, часом? - со смехом поинтересовался де Тальмон.
 - Благодарю за беспокойство, но ничего страшного не случилось. Как вы поняли, моей жизни ничто не угрожает, я в полном здравии и уже через пару дней это ранка пройдет, точно ее и не было.
 - Ой, неужели от царапины можно умереть? - с тревогой спросила маленькая Виола, которая тоже в это время сидела вместе со взрослыми, недалеко от отца.
 - Не бойся, юная мадемуазель, шипы терний ранят глубоко, как и шипы роз, однако это все пустяки в сравнении с теми колючками, которые порой появляются в душе строптивых женщин... - с улыбкой успокоил девочку Жан, косясь при этом на Жюстину. Та прекрасно поняла, на что намекали его слова.
 Сама виконтесса, хоть и сохраняла молчание и самообладание, действительно чувствовала себя словно на краю проснувшегося вулкана. Красноречивым напоминанием о случившемся в саду инциденте служила не только повязка на руке Тирье, но и та деловая бумага, что теперь лежала возле ее сердца за твердым каркасом корсета. Жюстина понимала, что от этого листка зависит вся их дальнейшая жизнь с Жюлианом и будущее. В принципе, она догадывалась, что подделать подпись мужа будет не слишком сложно, нужно лишь найти ее оригинал и скопировать, однако девушка чувствовала, что даже получив свое, Жан Тирье просто так не отстанет. Этот низкий и коварный человек, уже знавший о ней слишком много, запросто может войти во вкус и начать хотеть все больше и больше, сделав Жюстину послушной марионеткой в своих руках. Шантажист из него еще более искусный, чем лжец. Опустив глаза, словно изучая содержимое тарелки, Жюстина мысленно повторяла про себя одно и то же: "Он все равно не оставит меня в покое. Даже если я добуду для него ту проклятую подпись. Не оставит, не оставит, не оставит..."
 К сожалению, вот уже много лет бывшая мадемуазель де Клерваль не знала настоящего покоя и уединения. Постоянное ощущение, что за ней следят и вот-вот могут разгадать ее самую страшную тайну отравляло девушки жизнь и после свадьбы. Даже мужу, которого она действительно любила, Жюстина не решалась все рассказать. И теперь чувствовала, что загнала саму себя в западню.
 Жан, уже не обращая на Жюстину внимания, продолжал о чем-то беседовать с виконтом и время от времени любезно и с юмором говорил с Виолой. Словно подготавливая ее к будущей возможной участи. Жюстина знала, что избавиться от девочки не входило в планы Тирье: если бы умерла и она, это точно нельзя было бы назвать простым совпадением, а так в случае смерти Жюлиана Жан мог стать ее законным опекуном и распоряжаться всем имуществом вплоть до момента, когда Виоле исполнится двадцать один год. Что опять же произойдет еще очень не скоро. Девушка в который раз отмечала, как точно он все рассчитал: не решаясь убить сразу двоих, он попытался переманить новую жену де Тальмона на свою сторону, пускай и силой, но заставить ее выполнять свои требования, которые очень скоро могут пойти и дальше простой подделки подписи. И если же хоть что-либо из их действий обнаружится - Жан тотчас всем расскажет ее тайну, и ему поверят больше, вновь оставив вне подозрений. А свою сообщницу он просто подставит под удар, ничуть сам не замаравшись. Это и был весь его гениальный в своей подлости замысел.

 * * *

 Времени на исполнение требования Тирье оставалось не так много. Однако ночью случилось то, что заставило всех, включая и главных участников интриги, выбежать из дома в сад.
 Поначалу никто толком не мог объяснить, что произошло. Слуги сбивчиво твердили о том, что где-то в оранжереи внезапно раздался страшный шум, почти грохот, сменившийся звоном бьющегося стекла. Решив, что туда проникли воры, все мужчины во главе с Жюлианом, подошли ближе к стеклянному зданию и невольно ахнули.
 Крыша и часть стены были просто проломлены, точно кто-то бросал туда несколько раз увесистые булыжники. Внутри оказалось не лучше: воров или вандалов уже не было, и ничего не пропало, однако ущерб коллекции был нанесен немалый. Причем он не касался, как ни странно, особенно ценных и дорогих растений: тропические деревья и цветы остались нетронутыми, пострадала лишь дальняя часть оранжереи, где как раз находился уголок памяти Амадины.
 Мраморный фонтанчик оказался разбит, и пол, и без того усеянный осколками, залила вода. Но самое страшное - это бюст покойной виконтессы, который не только покрылся глубокими трещинами, но и лишился своего обрамления в виде розовых кустов: их просто уничтожили, растоптали и общипали в прах. Где еще недавно красовались пышные белые цветы, теперь остались лишь оборванные куцые стебли, которым уже не суждено снова вернуться к жизни.
 Слуги первыми заметили разрушенный памятник и сперва не хотели, чтобы де Тальмон это увидел, пытались его остановить. Но мужчина всех оттолкнул и, сделав к бюсту супруги несколько шагов, буквально затрясся и упал на колени.
 - Прости, прости меня... - проговорил Жюлиан, задыхаясь от слез. - Я так хотел сохранить здесь память о тебе, и вот теперь... Кто-то осквернил эту священное место.
 Дрожащими руками мужчина провел по мраморному лицу Амадины, по искореженной надписи на памятнике, затем коснулся единственного сохранившегося листка на одном из розовых кустов и зарыдал.
 Его пытались успокоить, в том числе Жан, но де Тальмон лишь резко дергал в ответ головой, а зачем начал подбирать с пола осколки стекла и разбивать их еще больше, вдребезги, не боясь порезаться.
 - Успокойтесь, виконт, мы найдем этих негодяев, я обещаю. - говорил ему дворецкий, однако тот продолжал кричать от боли и горя, не сдерживая слез.
 - Ты не понимаешь... вы все не понимаете... - наконец произнес Жюлиан, - это не мог сделать кто-то посторонний, просто вор или случайно проникнувший сюда зверь. Первый бы забрал с собой самые дорогие экземпляры растений, просто вандал разрушил бы все, без разбора, а животное бы тем не более не стало так голумиться именно над Ее уголком... Нет, это сделал кто-то из вас, из тех, кто знал, что эти розы и скульптура значат для меня, я уверен! Это специально сделали, чтобы причинить мне боль!
 - Успокойтесь, ради Бога, успокойтесь. Мы обыщем все окрестности и найдем злодеев. - уверяли слуги. - Ведь тот, кто сюда проник, изрядно вымазался в земле, он не мог не оставить следов.
 Действительно, следы вскоре удалось найти, однако они не совпадали с ничьей обувью и не были отпечатками босых ног, к тому же оказались очень нечеткими и терялись в середине оранжереи. Окончательно запутавшись, все пошли изучать окрестности и сад, а Жюлиан, едва живой, с воспаленными от слез глазами, с трудом покинул злосчастное место на подгибающихся ногах.
 К счастью, на пороге дома его встретила Жюстина. Испуганная девушка, в наспех наброшенной на плечи поверх ночной сорочки накидке, тут же заключила супруга в объятия. Ему сделалось немного легче, и через некоторое время виконт смог рассказать ей о том, что случилось. Он также велел ничего не говорить Виоле и поручить ее до утра Соланж. Последняя, также разбуженная произошедшим недавно шумом, хоть и тоже была растерянна, все же имела на этот счет собственные догадки. Но озвучить их она решила позже, когда де Тальмон немного придет в себя.
 Жан тоже не был дураком, и лишь прикидывался, что ищет вместе со всеми следы неизвестного злоумышленника, варварски проникнувшего в оранжерею и скрывшегося в неизвестном направлении. Он прекрасно знал, где на самом деле нужно искать и кого именно. Однако, верный уговору, продолжал хранить молчание, лишь украдкой улыбаясь.
 "Что ж, хороший маневр чтобы отвлечь всеобщее внимание, весьма искусно придумано. Надеюсь, за это время ты успела сделать все, что я велел, пользуясь суматохой. А иначе я не поленюсь и добуду в оставшиеся дни более веские доказательства касательно твоей настоящей личности, моя дорогая Жюстина..."