Стояк на избранных могучий

                Подарок для любимых
     Желудковый жолудь, сменивший буквицу орбитальной пломбой качающегося от усталости зуба из Больших, описанных сто лет назад то ли Ронни - старшим, то ли Брэмом - усредненным для вечных скубентов Гиляровского из праха и пыли контактных хреново отполированных линз, выпавших из мертвых судаково - оловянных глаз висельника и святого Альфреда Розенберга, то ли, вообще, тем Старшим с ударением на конец, что отвеку артельно и миром творил обчество царя Опоньки, как всегда высокоразумно решая глобально - конкретные вопросы бытия и жидия с Исходом через расступившиеся просеки Чермного моря, топором ли, петушком красным или голубоватого розливу грусти Марлен Дитрих, чулочками Голубого Ангела опустившей разом и скоро всю приёмистую хевру, алчно пыхтящую, не понимая ни сути, ни смысла, ни даже содержания Седьмой главы бессмертного Кэрролла, но вместе с тем упорно, как подобает поросятистым настойникам и требователям к продолжению банкета, бабуинно скачущим по пульту управления огнем по площадям, некогда практиковавшимся свалившим в манду Черепикости ; помнится, этот ноль и единиц почти постоянно грохал именно по площадям, вылавливая пряники и пиявистые поцелуи смерти хотя бы одним залпом или случайно угодившей в кнопку парализованного Ури - мотоциклёра в шлеме Шломо Бардухадзе, а антагонистические приятельницы из скотобазистых кущ Унгаек и прочей хероты шипели злобно и нелицеприятно о мелящих Емелях, завидувая киргизам и боясь Америки, мечтая о Голландии, мшь, где функционировали столь стрёмные музеи пыток, что мне хватило четырех месяцев для уяснения собственной неуместности в яслях еще даже незачатого Иисуса Флинта, где с одной стороны дышали пердячим паром красивые люди, а с другой орудовали непреклонные идеологические диверсанты национал - большевизма, утерявшие и нацию, и большевизм, ставшие лишь дефисом между утраченных по ветхости слов. Так вот, это самый жолудь, прерванный мною из - за толстовской фразы и перенесённый прихотливо во второй абзац - имею право, сказка же моя - этой слащавой, будто чугунный винт или кусочек заскорузлой от спекшейся крови ваты, истории о вероятном развитии финала в Дохе, укатился желобком направляющей Тимура и его команды к вредным до моего счастья ногам Эльзы, носастой и в чорном посреди леса, где, ведомо, таятся разные и разнообразные дары природы, самым центровым из коих отвеку была клюква.
     - А вот налима кому, налима ! - орал непонятный Гаррисон, как - то угодивший копытом в творчество Витухновской. - Ловко скроен, ладно сшит, от хвоста строен, к голове молчит. Рыба потому как.
     - Ты, мил человек, - покашливая опасно в кулак заметил проходящий мимо Рабиндранат Тагор, - умасли елеем и маслицем касторным, клюквой божьей заприсыпь поверху - то, а ложку - вилку мы тебе сами приспособим. Приспособим, - угрожающе протянул индус и вынул из - за тюрбана сикха, небрежно омотавшего голову мыслителя, гитару. - Одна на всех, - подмигнул он Гаррисону, нежно настраивая струны, звякнувшие в лютом по морозцу бездвижном воздухе уже даже не Хитрова рынка, а именно того х...й, знает что, что и употреблял упомянутый мною вождь заповедника уё...х троллей чуть выше. Алюминиевым ногтем он провел по басовой и зарыдал.
     - Лоботомия.
     - Ты не говори так - то, - выразился Гаррисон, доставая паспорт с одноглавым орлом, - я, все одно, ни х...я по вашему не шарю. Вишь, что прописано ? И в Бога мы веруем, и живут здесь одни медведи и Бальзаминовы, а я ни тот, ни этот. П...уй, - заорал Гаррисон, провожая Тагора славным пенделем или, как выражались средневековые хронисты, добрым напутствием доброго человека.
     И чую я, грешный, что поставлю венцом полный альбом  " Behemoth" в знак признательности к восстановившим мое доверие игрокам.