Неудобные вопросы

В «Уловке 22» Джозефа Хеллера есть пассаж:
Йоссариан ненавидел Ора. Тот его страшно раздражал своей неуёмной кипучей энергией и активной деятельностью на благо в будущем, могущем не наступить. Это раздражение Йоссариан даже не пытался побороть, потому что оно его развлекало, заставляло чувствовать себя живым и даже нравилось. За это  Йоссариан любил Ора и обещал прибить  в эскадрилье каждого, кто смеялся над его крошечным  ростом или круглыми щеками, за которые будто бы были спрятаны пара яблок.

Меня страшно раздражают внезапные неудобные вопросы. Они влетают тяжёлым камнем в спокойные воды моего искусственного озерца бытия, пугают, блин, медлительных золотых карпов  мысли, тревожат планктоновые тектонические слои опыта и вообще создают сейсмически-неустойчивую эмоциональную атмосферу. За всё это я люблю неудобные неожиданные вопросы и нарываюсь на них в надежде на новый слой опыта в моём созданном безмятежном пруду жизни.

Мы тут с подругой сидели в ночи за рюмкой чего-там-в-баре-наливают и мне внезапно прилетел вопрос «слушай, а ты могла бы полюбить женщину?»
Да я вообще-то в принципе люблю женщин больше мужчин. Я их понимаю и чувствую лучше. Они мне собратья, то есть со-сёстры по крови и хромосомному набору на гормональном уровне. Плюс, они симпатичнее. Да, я люблю женщин, хотя плотски мы категорически не складываемся в пазл анатомией.
- А целоваться?

Здесь инвестиция в алкоголь была безвозвратно утеряна, поскольку такой вопрос надо подумать, а вино и подумать вместе не идут. Вино идёт вместе с потанцевать. А для размышлений нужен чай и сигаретка.
Пока я погружалась в проблему, нетерпеливая подруга плюнула и ушла гетеросексуально  танцевать, а мы с чаем и сигаретой втроём стали размышлять.
«У меня есть мысль и я стану её думать.»

В 13 лет я очень любила женщину. Она была ещё девочкой, моей сверстницей и ближайшей подругой. Она могла быть женского, мужского или любого другого пола - сейчас их насчитывают десятки, правда. Потому что с полом и вообще анатомической архитектурой это было никак не связанно по глубокой незрелой гормонами юности.
Она была моим воздухом. Каждый день начинался с неё и заканчивался ею, по телефону. Плюс, всегда вместе в школе и после. Мы, как все девчонки, обсуждали мальчиков и даже переписывались с парой ребят постарше, встреченных на каникулах у моей бабушки – да, мы угрозами и подковёрными трюками убеждали родителей не разлучать нас даже на лето, что с точки зрения семейной логистики было не очень удобно. Мы совершенно естественно жили парой в мире, который кружился, вращался, цвёл и упоительно пах счастьем и надеждами вокруг обеих нас. И даже временами  юношескими трагедиями обрушивался на нас, как на дракона о двух головах. Тогда мы двумя головами сокрушённо качали, заглатывали слёзы в два горла, они опускались до одного на двоих сердца, потом в один на двоих желудок и естественно выходили через одно на двоих анатомическое отверстие. Или, может, мы потели единым организмом, не знаю. Но нас парой в одном существе было невозможно сокрушить, мы были неуязвимы. Ну, я так думала – головы-то две.

Долго ли-коротко, но моя подруга однажды мне объявила, что наше двухголовое существование её душит: она уже не знает, где я, а где она, а это неудобно, если возникают антогонистические планы, у меня – музыкальная школа, у неё – карате с нашей одноклассницей. Короче, давай облегчим сиамство добровольным расставанием, ну, я пошла…

Как я это пережила, я помню, но не знаю.
Разбитое сердце – это когда конец и надо родиться заново. Для здоровой человеческой психики – не меньше 9 месяцев, а ведь ещё это сердце надо найти с кем зачать…

Я родилась заново не сразу, но значительно мудрее, как будто перепрыгнула несколько эволюционных ступеней разом, с сердцем из супер современного пластика, мягкого, но космически прочного. И больше никогда никто его не разбивал, так, треснуло пару раз и краска кое-где облупилась.
Опыт показал, что в любви нельзя забывать про себя – затопчут из лучших сердечных побуждений. В любви надо искать свободу, и  она может быть только взаимная. И, конечно, на свете не так много людей, для которых моя свобода в моих рамках и мерках им удовлетворительна.
Что полностью не так, когда вдруг дети – тогда моментально весь озёрный планктон бытия с пластами ила пережитых эмоций  и экосистемой огрызков опыта вскипает, в первородном грехе возникает большой взрыв, меняется всё вообще и рождается новый человек-планета, а с ней новая  любовь, вне условий, вне пола и вне свободы.

- Нет, - твёрдо сказала я подруге, вернувшейся с танц-пола. – Женщину любить могу, многих люблю и не без взаимности, прости за кокетство. Но целоваться – это к мужчинам. Да, Синтия Никсон, Миранда из «Секса в большом городе», после  гетеросексуального замужества, по длительности соответствующего званию подполковника, с двумя детьми ушла к женщине, которую любит всем сердцем. Да, в  романе «Маленькая жизнь» правильные в сексе с девушками  ребята внезапно, но совершенно естественно объединяются в пару просто потому, что жить друг без друга им невозможно,  и любовь – вне ориентации, она либо есть, либо мастурбируем, пардон. Да, я приветствую геев, лесбиянок, членов партии любителей пива и клуб по разведению редких игуан Мадагаскара. Нет, я не могу полюбить женщину телом. Вот ты прекрасна и удивительна, давай просто не целоваться, а?
- Да кто тебя просит целоваться, дура? Ты со своим чаем в ночи совсем офигела! Пошли танцевать, там у бара такой дяденька с бородой, почти целый Дэвид Бэкхем, только без татуировок сотни имён детей и без кольца!

Я люблю неожиданные вопросы, они меня раздражают и тем заставляют чувствовать себя живой, когда всё ещё возможно. Любой вопросительный клубок можно раскрутить в мозгу и сэкономить на нервных клетках приобретения опыта.

Меня, правда, тревожит ответ на один вопрос. Сколько я не думаю, подходящего ответа найти не могу, и меня это угнетает.
Помните, как Фрекен Бок утверждала, что на любой вопрос можно ответить да-нет, а Карлсон спорил, что невозможно?
Итак, вопрос: "Ты уже закончила пить коньяк по утрам?"

Это вам не про любовь сопли по завалинке валиком раскатывать.
Здесь реально мозгами думать надо.