Лес Глава 4. Другой лес

        Лес был по-прежнему тихим, но гостеприимным, даже щедрым.
        Когда мы шли сюда, взяли с собой большой запас консервов, и даже прихватили кое-какое стрелковое оружие, предполагая, что придется охотиться на птиц и мелких животных, и защищаться от крупных.
       Однако ничего такого нам делать не пришлось: никаких хищников, опасных для человека, нам не встретилось, а на деревьях было полно съедобных плодов и орехов, кора молодых деревьев сочилась соком и вкусной смолой, внизу росли грибы и травы, из цветков которых получался ароматный и бодрящий чай.
       В прозрачной реке было полно рыбы — хоть руками лови. Но нам не хотелось этого делать. Еды хватало и так, а рыбы скорее походили на аквариумных, чем на речных. Их темно-бирюзовые глаза внимательно и спокойно разглядывали нас, когда мы набирали воду в реке, приходили искупаться и постирать одежду.
       Лес располагался в северной части острова, и зимой здесь даже шел снег — крупный, пушистый. Но зима была недолгой и мягкой. Река не замерзала, только травинки и камни на ее берегах покрывались инеем. К тому же, здесь никогда не было сильных ветров, так что даже ночной  холод не был пронизывающим.
      У каждого из нас был легкий термо-комбинезон, но скоро мы придумали кое-что получше. Точнее, это «придумали» древесные жуки. Когда становилось холодно, они оплетали плоды пушистыми нитями, выпуская их, как паук — паутину.
     Как ни удивительно, но фрукты, орехи и семена, которыми мы питались, не только прекрасно сохранялись в этих коконах-свитерах, но и не падали на землю. А нити мы сматывали в клубки, и скоро научились вязать из них теплые одеяла и свитера.

    С того дня, когда мы нашли дерево с «летучими» семенами, я постоянно экспериментировал с пластинками, пытаясь соорудить себе подобие крылатого параплана. И каждый раз результат меня не устраивал. То ли я хотел невозможного, то ли полеты в лесу были просто глупой мечтой.
    Хотя Лэй уверяла меня в обратном: ведь летают же, к примеру, совы. Сам же я казался себе слишком большой и неуклюжей совой. Уже заканчивалась зима, а я так ничего и не добился. А вот шишек набил больше, чем за всю жизнь.   
   Зато для Лэй мы сделали лодку-ладью (дерево оказалось еще и плавучим, если склеить пластинки в несколько слоев) с небольшим «парусом» сзади. По размеру и форме он скорее походил на флюгер. Лэй сделала его сама, он был похож на летящую птицу.
   В течение зимы несколько мужчин по очереди, небольшими группами совершали разведывательные рейды. Я ни разу к ним не присоединился, возился со своими «крыльями». Лэй все время спрашивала, не нашли ли они чего-нибудь. А когда я спрашивал, почему она так волнуется об этом, она умело меняла тему.
   Когда лодка была готова, она спросила, можем ли мы отправиться на ней вверх по реке вдвоем.
   Лодка выдерживала нас обоих. Уже настала весна. Мы выбрали солнечный день, когда на океанском побережье, видимо, был прилив, и легкий ветер помогал нам плыть.      
   Казалось, днем лес жадно вбирает в свои гигантские зеленые легкие огромный запас воздуха, чтобы ночью выдохнуть его бурной новой растительностью.
   Часто, проснувшись утром, я обнаруживал возле своей постели цветущий куст, над которым вились бабочки, а вечером на этом месте из земли виднелась только пара зеленых листиков. 
  Молодые деревья, побеги, почки, цветы, листья, травы, насекомые и птицы заполняли свежей жизнью оцепеневшее от зимнего покоя пространство.
  Я взял большую ветку, и мы отправились в путь.
  Я не был большим любителем водных прогулок, и даже толком не умел плавать (моей стихией был воздух), но это путешествие пришлось мне по душе.
  Я смог увидеть лес по-новому, словно бы в разрезе. Когда-то я с таким же изумленным восторгом рассматривал с высоты остров.
  Оказалось, что часть леса, в которой мы поселились, была в своем роде заколдованным оазисом. Может быть, из-за близости к океану, может быть, из-за изгиба реки (впадая в океан, она сильно петляла). А может быть, эти места охраняли добрые лесные духи (сейчас такая мысль уже не казалась мне бредовой, особенно если принимать во внимание то, что я в последнее время наблюдал по утрам).
  Так или иначе, чем южнее мы продвигались, тем суровее становился лес. Снег здесь вряд ли шел, но зима еще не отступила: воздух был холодным, стылым, земля — твердой, нераскрывшейся. Сероватые, без зелени, стволы низких деревьев согнуты суровым ветром. Река здесь была широкой, течение — порывистым. Мне постоянно приходилось «рулить» при помощи палки (хорошо, что она легко доставала до дна). Наш парус-флюгер беспомощно трепыхался под ветром, то и дело меняющим курс.
  Лэй все это время молчала, напряженно вглядываясь в пространство между деревьями.
  Здесь встречались и скелеты животных, и темные птицы-падальщики. В «этом» лесу явно обитали и опасные хищники.
 
  Когда  Лэй резко встала, лодка чуть не перевернулась. Девушка почти больно схватила меня за руку, другой рукой показывая в сторону берега. Ее лицо было очень бледным. Зрачки расширились, губы подергивались. Казалось, она так напряжена, что не может говорить.
  Мы добрались до берега, я вытащил лодку на сушу, а палку взял с собой. Лэй уже шла вперед. Взглянув поверх ее плеча, я успел заметить вдалеке что-то блестящее. Когда мы прошли еще метров сто (я едва успевал за девушкой), я уже явственно различал металлический блеск. Теперь он приобрел тепло-желтый, мягко розовеющий оттенок: солнце постепенно клонилось к закату.
   Лэй, по-прежнему молча и решительно, направлялась к этому странному светоисточнику. Я с ужасом поймал себя на мысли, что, одержимый идеей полета, совсем забыл о роботах. И о безопасности: бластера на поясе не было.
  — Лэй! Не подходи к нему! — я боялся, что срывающийся голос выдаст мою панику. Но Лэй, казалось, вообще меня не слышала. Она быстро направлялась к роботу, последние разделявшие их метры сокращая бегом.
   Когда она достигла цели, ее фигура на мгновение застыла. Потом ее ноги как будто сами подкосились, она упала на колени, уронив голову на металлическую, в разводах от изморози, мешавшихся с грязью и ржавчиной, грудь.   
   Правая рука робота, до этого простертая вверх в довольно странном жесте, при этом сама собой согнулась в локте, издав громкий печальный стон проржавевшего шарнира. При этом его ладонь (с невероятно длинными для робота пальцами) мягко легла на спину девушки. Как будто он снова обнимал ее.
   Я сразу узнал его, сцена их прощания в городе проплыла у меня перед глазами, мне даже показалось, что я снова слышу ту печальную мелодию, которую он напевал тогда. Я встряхнул головой, пытаясь выбросить из нее эту странную иллюзию.
   Было ясно, что робот мертв, причем, судя по внешнему виду, довольно давно. Его голова, сейчас завалившаяся набок, напоминала голову куклы для очень маленьких детей, только поломавшейся: неестественно раскрытый рот с расшатавшейся челюстью, неправильно и нелепо прикрытые пластиковые веки.
   Вторая его рука оставалась поднятой вверх, застывшей в странном жесте, как будто он дирижировал невидимым оркестром, изящно сложив свои музыкальные пальцы, будто механическая балерина.
   Я чувствовал неловкость и замешательство. Нам пора было возвращаться: день клонился к закату, а в этой части леса оставаться на ночь не стоило.
   Я хотел окрикнуть Лэй, но слова застревали в горле. Хотел подойти и тронуть ее за плечо — ноги не слушались, беспомощно топтались на месте.
   
  Тогда, в городе, когда мы были едва знакомы, все было просто: был я, четко знавший, куда и зачем иду, и была едва знакомая девушка, владевшая собственными эмоциями так хорошо, что могла потягаться во внешней холодности с любым первоклассным роботом-убийцей.
  Но сейчас все было иначе. Теперь я ощущал ее горе почти физически, оно просачивалось в мое сердце, стучало в висках, как острый приступ мигрени, парализовывало тело, отнимало голос, разъедало волю.
  Я знал Лэй уже достаточно хорошо, мы виделись почти каждый день, и она доверяла мне: по крайней мере настолько, чтобы не прятать свою боль.

  Лэй вывела меня из ступора, резко поднявшись на ноги, взвалив робота (точнее, то, что когда-то было им) себе на спину и решительно зашагав вперед (в сторону наших лагерей).
  Я быстро догнал ее и (мысленно готовый к драке или истерике) мягко высвободил металлопластиковое тело из ее объятий, осторожно переложив его на собственные плечи.
  По счастью, Лэй уже пришла в себя и не сопротивлялась. А тело робота оказалось на удивление легким, не тяжелее самой хрупкой девушки.
 
   Сумерки продолжали сгущаться, и мы, быстро сходив к реке за оставленной лодкой, бодро (волей-неволей) зашагали в сторону дома.
   Путь по суше быстрым шагом оказался короче, чем по реке, против течения (а может быть, он показался мне длинным из-за обилия впечатлений), и наш безопасный «зеленый дом» был уже близко.
   Я старался идти как можно быстрее, поторапливая Лэй движением головы, когда она отставала.
   Мое разыгравшееся от обилия впечатлений и эмоций воображение рисовало горящие в полутьме глаза волка, или другого дикого животного, и хрупкую Лэй, пытающуюся отбиться от зверя палкой, которую она сейчас несла в руке.
   Пройдя еще немного вперед, я застыл на месте как вкопанный, потому что действительно увидел два горящих глаза, смотрящих на меня в упор.
   У загадочного зверя было два туловища и восемь ног, причем перебирал он ими весьма забавно (несмотря на охвативший меня ужас, я не мог этого не заметить).
   Скованный страхом, я не смел пошевелиться или сказать что-нибудь Лэй, я и дышать старался бесшумно.
   И конечно, я не успел заметить, что зелени и цветов вокруг стало гораздо больше: «злой незнакомый лес» остался позади.
 
  Зверь распался на две половины. Одна из половин приветственно замахала передними лапами, продолжая перемещаться на задних. «Совсем как человек», подумал я, через секунду наконец осознав, что это человек и есть. Чудовище из сумерек оказалось двумя мужчинами из лагеря Лэй, отправившимися нас искать с фонариками на головах.
    Лэй уже помогала одному из них рыться в рюкзаке, и через пару минут я и Лэй тоже были оснащены «приборами ночного видения».
    Оказалось, лагерь уже совсем близко: когда мы добрались до «гнездышка» Лэй, сквозь лиственную крышу леса просвечивали всего пара ярких звезд и тонкий неоновый серп восходящего месяца.
    Я осторожно усадил робота на траву, прислонив к стволу большого дерева, под которым обычно спала Лэй. Аккуратно сложил его руки на груди, прикрыл, как мог, поврежденные веки.
   — Приходи утром. — Тихо сказала Лэй, как будто из последних сил, и через несколько секунд уснула, привалившись спиной к стволу, прямо как ее железный человечек, теперь навечно неисправный.
   Я осторожно уложил ее на постель из сухих трав и пуха (такая была у каждого из нас), накрыл одеялом, поцеловал мягкие волосы.
   Не открывая глаз, она сжала мою руку, и негромко, но четко, произнесла имя: «Ронн».


            

(Продолжение следует)