О. Н. Хмелева. Очерки Финляндии. 1898

От публикаторов:

Ольга Неоновна Хмелёва - учительница, и свои очерки и рассказы она создавала, прежде всего, для подрастающих читателей, входящих в жизнь. Оттого-то в её прозе так много искренней поэзии и познавательного смысла. Открытие юношами мира возможностей, предоставляемых Родиной, непрерывное обогащение душ познанием народного быта, рост приобретенного опыта - всё нацелено писательницей на становление сильного, чуткого национального характера. Такова педагогика Ольги Хмелёвой, такова её проза - прозрачная и увлекательная для чтения. Книжка "Каменные пасынки каменной мачехи" посвящена трудовой жизни финляндцев и создана ею давно, но с пользой может быть прочитана нами и теперь, потому что создавалась благожелательной и одарённой рассказчицей.

Текст разыскали и подготовили к новой публикации Маргарита Бирюкова и Александр Стрижев.


*


Ольга Неоновна ХМЕЛЕВА

КАМЕННЫЕ ПАСЫНКИ КАМЕННОЙ МАЧЕХИ

(ОЧЕРКИ ФИНЛЯНДИИ)

(Москва: Изд. А.Я. Панафидина. 1898).


Давным-давно, во мраке веков, от нас отдаленнейших, в соленых и холодных водах сурового Ледовитого океана начало совершаться нечто великое и необычайное. Из недр морской пучины медленно, но упорно и безостановочно начали вздыматься над поверхностью вод громадные и угрюмые гранитные скалы. Не хотел могучий океан выпускать на свет Божий своих вековечных узников, не хотел делиться с ними своим царственным простором. С пеной и яростным ревом налетали на гранитные вершины могучие волны, с грохотом бились о них, обламывали и обтачивали их плавучие ледяные горы, но скалы все-таки продолжали возвышаться так же непрерывно и неуклонно, как совершается во вселенной каждый из законов, предначертанных для нее Творцом.
Видеть этой борьбы океана со скалами в те далекие времена из людей, разумеется, никому не довелось, но следы ее явно сохранились и поныне. - Что именно побудило скалы покинуть недра морские – порыв ли подземного огня, или медленное оседание земной коры в каком-нибудь ином месте - дело спорное. Или, может быть, нагромоздил подземный огонь эти скалы сначала только на дно морское и уже позднее стало выпирать их на поверхность отдаленное оседание  - тоже неизвестно  [1]. Но единственно только упорная и ожесточенная борьба стихий могла создать такие капризно-изорванные берега, какими поражают северо-западные окраины Европы, начиная с причудливой формы Белого моря и продолжая фиордами  [2] Скандинавского полуострова, очертаниями Балтийского моря с его заливами и оканчивая шкерами  [3] Финляндии. Борьба эта велась десятками веков да не совсем закончилась и ныне, хотя и идет ходом чрезвычайно медленным. «В настоящее время, - говорит в своей книге Н.А. Рубакин, - там где стоит Петербург, подземные силы поднимают весь берег, весь край, все выше и выше над водой. Поднимаются над морем с каждым годом все выше и выше: Петербург, Финляндия, весь финляндский и шведский берег Балтийского моря и много других стран. У русской крепости Свеаборга и крепость, и берег, и все, что на берегу, поднимаются каждые сто лет почти на два аршина все выше и выше над водою. Петербург поднимается каждые сто лет дюймов на 13 - или 14. Такому поднятию люди не поверили бы, если бы оно не было у всех на глазах. Давно уже старики замечали, что море как бы усыхает. Когда-то город Ваза (в Финляндии) был на самом берегу моря. Теперь он уже в нескольких верстах от него: море от города ушло. Более ста лет назад Шведы сделали на самом уровне моря метки на камнях - вырубили на них желобки. У каждой метки они написали год и число, когда она сделана. Лет семьдесят спустя, они посмотрели, где эти метки. Оказалось, что метки так высоко над водой, что море до них и не хватает. Значит, или море усохло, или берег поднялся. И по финляндскому, и по шведскому берегу, и у Петербурга метки показали, что море стоит теперь ниже, чем семьдесят лет тому назад. Сначала думали, что море усохло. А присмотрелись хорошенько к меткам, и увидели, что не море усохло, а берег поднялся. Если бы море усохло, то уровень его стоял бы ниже одинаково во всех местах - и у Петербурга на аршин, и у Швеции на аршин. Ведь когда вода сохнет из чашки, то ее становится меньше одинаково у всех краев; не может она стоять горкой, т.е. у одного края выше, а у другого ниже - везде будет ровно стоять. А метки на камнях, сделанные семьдесят лет назад на уровне моря, столько лет спустя были над морем не везде одинаково высоко: в одном месте они поднялись на два аршина, в другом - на несколько дюймов, а в третьем - и еще того меньше. Значит, не море усыхает, а берег поднимается, только не одинаково быстро в разных местах».
Не без следа осталась борьба стихий не только для берегов, но и для поверхности той суши, которую она выдвинула из недр океана. Особенно заметно это на той части, которая северным краем подошла к Норвегии, от нее широкой полосой врезалась между Швецией и нашей Архангельской губернией, небольшой частью своей границы коснулась губернии Олонецкой, выступила на берега Ладожского озера и оттуда подошла почти к самому Петербургу. С юга она омывается Финским заливом, а с запада Балтийским морем и его Ботническим заливом, который теменем своим упирается наполовину в ее берега, наполовину в шведские. Эта область занимает 350.060 квадратных верст, принадлежит России и называется Великим княжеством Финляндским, а попросту - Финляндией.
Если взглянуть на карту Финляндии, то не может не поразить та мелкая перемесь гор, скал, озер, рек, речонок, ручьев и низин, которою она испещряется. Глядя на все это, становится ясно, как побежденная вода сперва обламывала и обтачивала своими ледяными глыбами выдвигавшиеся из нее скалы, потом постепенно отступая, и оставляя в горах лишь множество озер, обнажила, наконец, и низины, которые, однако, и доселе остались болотами. Эта-то болотистость и послужила причиной того, что по-фински Финляндия называется «Суомия», что значит страна «болотистая». Не грозны финляндские скалы, но суровы; а стелящиеся у ног их болота кажутся еще унылее потому, что вода во многих из них коричневая. Это обозначает, что и в ней, и в окрестных горах, есть железо, и оно действительно есть. Минералами и металлами Бог Финляндию не обидел, но и излишнего богатства, на соблазн человеку, в ее недра не вложил.
Едва освободились горы из-под воды, как на них уже появилась и всюду проникающая жизнь. В течение года кругом обдували юную и обнаженную каменную страну холодные и мертвящие скверные ветры. Но весною и летом и они отступали по временам перед живительным дыханием стран более южных и теплых. Эти-то южные ветры и были первыми насадителями жизни среди угрюмых и пустынных скал Финляндии. Они заносили сюда семена разных растений, а земля тотчас же начала питать своей материнской грудью хоть ту жизнь, которая могла удержаться на ее каменном лоне. И той жизнью были лишь тощие мхи. Одни из них по природе своей стали прозябать на скалах и камнях, другие же осели на болота.
Эти с виду ничтожные мхи, облегающие камни серыми и зеленоватыми лишаями, несут в жизнетворной работе природы великую службу. Корни у них тонкие, часто едва для глаза заметные, но сила в них неодолимая. Бесшумно, медленно, но неуклонно и беспрерывно пробираются они в глубину камня, обвивают собою одну его частицу за другою и отрывают ее от матерой глыбы то в виде малого камешка, то в виде песчинки или даже пылинки. Из этих камешков, песчинок и пылинок образуется слой земли. А когда слой этот становится так толст, что корни мха уже не могут пробираться сквозь него до черепа камня, мох усыхает и обращается в пыль, или сгнивает, и во всяком случае поступает в удобрение того слоя земли, который сам выработал из камня.
Кроме мха над делом разрушения камней работают еще: холод, тепло и вода. Это силы также на первый взгляд ничтожные, но в сущности непреоборимые. Известно, что всякое тело, всякий предмет от тепла расширяется, а от холода сжимается. Но если одну часть какого-нибудь хрупкого предмета (стекла, камня и тому подобных) нагреть, а другую оставить холодной, то на том месте, где сойдутся неравномерности согревания, произойдет в предмете трещина  [4]. По этой причине лопается холодный стакан, если налить в него кипятку, этим же способом трескаются и камни. Весной часто случается, что одна сторона - теневая, остается на холоду или даже на морозе, а другую до жара припекает солнце. На месте, где холод с теплом встретятся, камень лопается.
Единственное исключение из закона природы, по которому все тела от холода сжимаются, составляет вода. Она, замерзая, напротив, расширяется, и притом с такою силой, что задержать ее расширения не могут ни обручи железные, ни даже стены каменные. Люди знают это и часто отрывают от скал целые глыбы камня только тем, что продалбливают в скале ряд глубоких дыр, наливают их водою, крепко забивают сверху деревянными пробками и ждут. Как только ударит хороший мороз, вода в дырах расширится, в камне от дыры до дыры пробегают трещины, и глыба отваливается, как отрезанная. Но природа мелочами вроде наших глыб и каменоломень не занимается, она работает во всем мироздании и по всем своим законами единовременно. Каменоломни у нее повсюду, где есть камни, вода и солнце, и она всюду с одинаковой силой и неуклонностью отрывает от скал глыбы, от глыб камни, от камней гальки и песчинки.
Такое размельчение каменных породи под влиянием холода, тепла и воды, называется выветриванием, а из выветрившихся каменных пород образуются многие почвы  [5]. - В иных горных местах образовавшиеся этим способом слои почвы остаются на своем месте, в других они сносятся вешними снеговыми водами и дождями в ближайшие речки и реки, а несут их, перетирая и измельчая, в низины и засыпают ими болота, иногда даже меняя из-за их нагромождения и свое собственное русло.
Понятно, что такое обращение камня в землю длится веками, непрерывно продолжается ныне и будет продолжаться до тех пор, пока суровые скалы не сравняются с низинами, или пока стоит земля, ибо законы Создателя начер-таны до начала веков и неизменны до их скончания.
Так оно было, есть и будет и с Финляндией. Но до нашего времени почва ее все еще представляет из себя царство камня, мха, лишаев и болот.
Вслед за образованием в некоторых местах тонкого слоя почвы, появилась в новой стране и растительность уже более крупная, чем мох. Подбор же ее и свойства зависели, однако, не только от почвы, но и от климата   [6].
По своей близости к северному полюсу Финляндия, северный край, которой отстоит от него всего на 2.100 верст (на 70-том градусе северной широты), а южный на 3.150 верст (60-ый градус северной широты), должна бы иметь такой же суровый климат, как и все остальные части поверхности земной, находящиеся от полюса в таком же близком соседстве. Но Финляндия оказалась в этом отношении счастливее их. Если вглядеться в карту северо-западной части Европы, то нельзя не заметить, что краевые части Финляндии гораздо ниже ее середины, которая сплошь гориста. Но горы Скандинавские еще гораздо выше Финляндских, а потому отчасти защищают и их, и всю страну, от гибельного дыхания ветров, несущихся с Ледовитого океана.
Но если горы Скандинавские только отчасти защищают собою Финляндию от ветров северных, то с другой стороны не совершенно заслоняют ее и от тех воздушных течений, которые по временам направляются к ней с запада и несут ей с собою от теплого течения Гольф-Стрима  [7] немалый запас тепла.
В древности климат Финляндии был крайне суров, несмотря даже на эти благоприятные условия. На горах ее встречались даже никогда не таявшие льды. Но по мере развития растительности, поднятия берегов и осушения болот, он стал значительно мягче: льды исчезли, растения стали забирать еще больше и больше силы, да не мало содействуют этому трудами своими и живущие здесь люди.
Однако, из всего этого еще не следует заключать, что Финляндия стала теперь страной теплой. Зимы здесь и поныне всегда строгие, с сильными морозами, с холодными ветрами и метелями. Последние морозы заканчиваются здесь иногда даже чуть не в конце мая, а первые утренники появляются уже с половины августа. Такими образом настоящего тепла выпадает на долю Финляндии не более двух или двух с половиной месяцев, а вечера даже и среди лета по причине холодных туманов бывают по большей части сырые и холодные. Следовательно, в общем климат Финляндии должно признать суровым, хотя и несколько смягченным.
Соответственно такому климату и такой почве составился и подбор финляндской растительности. Ветры приносили и приносят сюда семена, разумеется, всякие безразлично, но приживают из них здесь только породы упорные, сильные и нетребовательные, как сосна, осина, ольха, береза, можжевельник и им подобные. Понятно, что если Финляндия тянется от северной своей границы до южной на целую 1000 верст слишком, то и растительность расположилась в ней не повсюду одинаково, а как и где позволяло тепло. На севере, - где гораздо холоднее, - и деревья тоньше, приземистей, корявее и беднее листвой, а на юге, - где значительно теплее - и леса гуще и толще.
Вообще же лесов в Финляндии такое множество, что ими и поныне покрыта ровно половина всей страны. Нельзя не изумляться той силе и крепкости, с которой охватывает каменные глыбы здешняя растительность, и скудости той почвы, которой она здесь довольствуется. Известно, что задержанная долгими зимними стужами жизненная сила земли словно стремится наверстать потерянное время и, при первом появлении тепла, развивается с быстротой и силой поразительной. Так в Сибири есть местности, где весною снег еще покрывает землю толстым слоем, а под ним уже журчат сотни вешних ручьев, и растет трава, которая, наконец, выбивается на его поверхность, а когда он стаивает, быстро дорастает до такой вышины, что совершенно скрывает и идущего в ней коня, и сидящего на нем всадника. Финляндскому же лесу выпало на долю бороться не только со стужами и снегами, но еще и с камнем. Глядя на эти могучие вековые деревья, думается, что корни у них чуть не на сажень ушли в землю. Но стоит только возле них порыться, увидишь, что и всей-то земли под ними не больше восьми или десяти вершков, а под нею опять тот же гранитный череп. Здесь словно сама природа подтверждает глубокую мудрость и правду великого изречения: «Малым доволен, над многим будешь поставлен...».
И повсюду в Финляндии на гранитных холмах с красными и серыми обнаженными склонами красуются ее вечно зеленые смолистые сосновые леса, а в их ветвях, словно захлебываясь чистым горным воздухом, неумолчно щебечут по веснам и летам тысячи птиц.
Из птиц, идущих в пищу человека, здесь много диких уток, тетеревей, глухарей и рябчиков. В чащах же и дебрях бродят медведи, волки, рыси, лисицы, россомахи, зайцы, выдры, бобры, куницы, горностаи и другие.
Да, удивительно красив этот суровый и бедный северный край своими лесами и горами, но множество озер и рек, словно блестки самоцветных камней, разбросанных по темно-зеленому бархатному полю, придают этой красоте еще большее обаяние!
Соленые воды исчезли с материка еще во времена незапамятные. Льды, снега и дожди давно заменили их кристально чистой пресной водой, которая, постепенно заполнив все впадины и щели горной пустыни, образовала здесь тысячи озер, рек, ручьев и речек. Во времена хаоса, происходившего при поднятии материка на дно морское, а с него и на поверхность вод океана, одни из этих горных впадин очутились выше, другие ниже. В таком же положении остались финляндские озера и поныне. По избытку воды верхние из них стали изливаться в нижние. В некоторых местах эти соединительные истоки бегут по местностям пологим мирно и тихо, но в других вода стремится по крутому наклону, прорывается сквозь скалы и свергается с них на многие сажени вниз с грохотом и пеной. Места таких падений воды со значительных высот называются водопадами. Мелких водопадов в Финляндии много, но есть и такие громадные и величавые, которые по своей красоте и силе известны всему миру.
Такая мелкая перемесь гор, озер, низин и рек кажется при первом взгляде на карту Финляндии как бы хаосом, набросанным стихиями в безумном ожесточении борьбы. Но этот хаос только кажущийся, потому что природа, созданная премудрым Творцом, нигде не действует бессмысленно и беспорядочно, а неуклонно идет по пути осуществления предначертанных ей законов. В силу одного из этих законов вода всегда стремится занять положение возможно более низкое, и если где оказывается хотя бы неизмеримо малый наклон, она непременно течет по его направлению. Так и воды Финляндии, пробираясь все ниже и ниже, разыскали себе соответствующие стоки и соединения и разделили всю страну как бы на три огромных многоозерья. Ближе всех из них к Петербургу приходится Сайминское, в котором насчитывают 120 крупных озер и несколько тысяч мелких. Главное озеро здесь Сайма. Избыток воды Сайминского озера сбывает через реку Вуоксу в Ладожское озеро. В одном месте своего течения река эта встретила нагромождение скал, сузилась, забурлила, все-таки прорвала гранитную твердыню и, вырвавшись из нее, громадной массой свергается с нескольких уступов. Это и есть знаменитый водопад Иматра. Величавая и суровая красота его так поразительна, что посмотреть на него съезжаются люди со всех стран света, но описать его все-таки до сих пор никому не удалось.
Такой же порожистостью отличаются реки и остальных двух финляндских многоозерий - Пэйянского, которое приходится западнее Сайминского, и Несминского, которое лежит еще западнее Пэйянского. Оба эти многоозерья также состоят из сотен и тысяч больших и малых озер и порожистых рек, ручьев и речек. По такому многоводию не бедна Финляндия и рыбою. Ее водится здесь до 80 видов. Из крупных много судаков, трески, лососей и форелей, а из мелких: салака, миноги, ряпушка, кильки, окуни, плотва, ерши и другие. По берегам озер Сайменского и Ладожского, а также вдоль побережьев Финского и Ботнического залива водятся и тюлени.
Такова была дикая, величаво прекрасная, но суровая и скудная страна, когда в ней впервые появился человек. Кто были первые насельники Финляндии, за давностью веков ныне неизвестно. Очень может быть, что впервые населили ее Лапландцы, унылое, полудикое племя, и поныне кочующее по ее северо-восточной окраине. Но в седьмом или восьмом веках по Рождестве Христовом, по неизвестным ныне причинам, из областей приуральских переселилось сюда племя тюркского происхождения, состоящее в родстве с Турками и нашими инородцами - Черемисами, Мордвой и Вотяками. Это и были предки теперешних Финляндцев.
Неприветливо встретила их новая страна после приуральского приволья. У суровой здешней природы приходилось брать каждый шаг и каждый кусок с бою. Но новые поселенцы не упали духом, а повели борьбу с невзгодами из поколения в поколение с усердием и упорством беспримерными.
Селиться они стали первоначально ближе к морю, так как вода, согретая солнцем, сохраняет тепло дольше земли, а потом обогревает им уже остывшие прибрежные страны. Селились и на опушках лесов, так как они защищают от ветров и дают материал и на постройки, и на топливо, и на поделки. В стране, где каждую минуту приходится то биться со зверем, то поливать каменную землю трудовым потом, то работать с опасностью жизни на тяжелом рыбном промысле, новоселу не до того, чтобы строить теплое и прочное жилье. Он проводит в нем почти только одни ночи. Так было и с Финляндцами. Хотя они и селились в лесах, но первоначально, несмотря на холода, строили себе лишь шалаши из жердей; а чтобы их не разносило ветром, жерди вбивали нижними концами в землю вокруг толстого дерева, a верхние концы пригибали и привязывали к его стволу, так что посредине каждого шалаша стоял живой и прочный столб, за который вся постройка и держалась. У его корня складывали каменку для топлива и стряпни, а дым уходил в щели стен. Спали и хозяева, и гости на кучах мху и звериных шкур, которые наваливали прямо на земляной пол шалаша. Только гораздо позднее, уже пообжившись в стране, научились Финны ставить срубы, наносить на них крыши и класть настоящие печи.
Питались они первоначально рыболовством и охотой, которую вели и ради промысла, и ради самозащиты от зверей. Но так как жить без хлеба невозможно, занялись они и хлебопашеством. И вот тут-то и началась та великая, беспрерывная и упорная борьба человека с природой, пред которой ныне с изумлением и невольным почтением останавливается в Финляндии каждый иноземец.
О том, чтобы запахать свободную новину, там нельзя было и подумать, потому что таких земель вовсе не было. Перед пришлым народом высились лишь гранитные скалы с гривой вековечных хвойных лесов на вершинах, да стлались ржавые болота с клубящимися холодными туманами. Финны последовали указаниям самой природы, стали разводить растительность лишь там, где она уже была; - они рубили леса, жгли ляда и запахивали рожь. Но и эти труды пропадали по большей части даром. Лето было короткое, а из соседних с пашней болот и озер поднимались холодные туманы. Часто весь посев погибал, едва успевая налиться. Чтобы оградить свой хлеб от этой напасти, Финны стали засевать его на местах возвышенных, где приходилось разбивать камни молотами и мотыгами и перемешивать эти осколки с землей и навозом, которые приносили часто на руках, так как с лошадью на пашню нельзя было пробраться. «Еще и поныне, не в диковину встретить в Финляндии огородничество такого рода, - говорит один путешественник. - Перед вами гранитная глыба в несколько саженей длины и ширины, до двух саженей вышины, а на глыбе - гряды! Большого труда стоит уход за этими грядами. Нужно каждый раз взбираться туда по лестнице; нужно таскать корзинами землю и удобрение, носить ведрами воду для поливки. Но. «Бог труды любит». И на этом беспримерном огороде удивительно быстро и в достаточном количестве произрастают вкусные, сочные и ароматные овощи. - И не подумайте, что это исключение, напротив, почти на всем протяжении земледельческой Финляндии, простирающейся верст на 200 севернее полярного круга, попадаются равнины и косогоры, усеянные валунами (обломками) серого и красного гранита. Недавно еще, всего несколько лет тому назад, это были поля сплошного камня. Руками землепашцев камни помельче собраны и сложены тут же грудами. Но тем не менее крупных, глубоко сидящих в земле валунов остается еще так много, что поле представляется усеянным ими и, какое бы не избрать направление, непременно придется лавировать  [8] между камнями. Это каменное поле, однако, занято посевом. За невозможностью вспашки, его иногда просто вскапывают, и в награду за этот невероятный труд камень родит человеку такой хлеб, какого - увы! - не везде могут дождаться в других местах (хотя бы, например, в средней части России) и на черноземных полях».
Если такова трудность земледелия в Финляндии и поныне, то какова была она несколько сот лет тому назад? То были труды истинно беспримерные! Но как и всякий разумный труд, они принесли Финнам плоды неоценимые, и если они поют в своих песнях, что сами создали землю свою, то настолько же справедливо и то, что их каменная страна под бичом страха голодной смерти воспитала в них ту непреклонную прямоту и трудолюбие, которые стяжали им почтение среди семьи всех народов.
Непрерывно улучшая почву, Финны заставили измениться даже и самые семена, который засевали. В их руках рожь постепенно приладилась к их климату и грунту, стала расти кустами и отличаться редким плодородием, высотой и выносливостью. Этот сорт ржи известен всему земледельческому миру под названием «вазы», и каждый хозяин далеко за пределами Финляндии стремится завести ее у себя.
Но не с одной почвой приходилось бороться Финнам. Ради сохранения того, что она стала, наконец, давать им, приходилось начать борьбу и с водою. Чтобы избавиться от туманов, они рыли канавы и осушали болота, спуская их воду в ближайшие речки и озера. Через это получались новые сухие пространства, но на земле, которая сотни лет мозгла под мертвой стоячей водой да перекрылась кочками, не могла расти даже хорошая трава. Человеку же, которому дорога каждая пядь земли, как насущный кусок его семьи, и грешно, и больно смотреть на пустующие поля. И Финны стали перепахивать осушенные болота, а чтобы завести на них хорошие луга, собирали семена дикоросшей травы тимофеевки и засевали ими распаханные места, некогда отравлявшие им жизнь вредными туманами. В своей борьбе с водою не щадили они и излишних озер, выбирали те, которые лежали выше других, прорывали им стоки и спускали из них всю воду. На месте озера являлась плодородная илистая долина, которая скоро начинала зеленеть богатой растительностью.
Но несмотря и на все это, земля все еще не могла прокормить своих радетелей. Кроме того в человеке, привыкшем к благородному труду, сильно говорила потребность работы и в долгие зимы. По этим двум причинам Финны стали заниматься не только хлебопашеством, охотой и рыболовством, но и разными промыслами: гнали смолу, обтесывали камни, делали разные поделки из железа, которое добывали из своих болот и озер, лепили посуду из глины, добывали в своих горах даже золото, которого у них впрочем немного. Все свои поделки Финны частью сплавляли по своим озерам и рекам, частью возили обозом по сухим путям и продавали другим народам, от которых получали взамен главным образом хлеб, а затем и все остальное, чего у самих не было. О торговле с Финнами упоминается и в наших древних летописях.
Такое увеличение лугов и запашек, а также промыслов и торговли, разумеется, улучшало народное житье-бытье, но улучшение это подвигалось крайне медленно. Финны пребывали тогда еще во мраке язычества, не знали ни христианской любви к ближнему, ни братского единодушия. Каждый действовал лишь сам за себя и по-своему, а на таком труде, будь он хоть самый упорный и усердный, не бывает благословения Божия, и успешен он быть не может. Не даром говорит народная пословица, что «один и у горшка каши не спор». - Вот почему и через четыреста лет после своего переселения в Финляндию Финны все еще были народом, хотя и трудолюбивым, и тихим, но темным и крайне бедным. В двенадцатом веке напали на них и поработили их Шведы. То были люди по природе хотя и благородные и великодушные, но мало образованные, а потому, жестокие и любившие, чтобы воля их исполнялась беспрекословно. Они, хотя и исповедывали христианскую веру, но под влиянием католического духовенства, стали прививать ее побежденным Финнам самым нехристианским образом - не кротостию, любовию и убеждением, а жестокостями и насилием. С печальным и зловещим стоном падали под топорами просветителей священные финские дубравы, без жалости и пощады предавались гонениям их вещие волхвы и певцы народных преданий. Все финское стало считаться языческим, варварским, дурным и подлежащим истреблению.
Тихие и миролюбивые Финны, даже не понимавшие, в чем их вина, не стали и защищаться. С виду они безропотно приняли христианство, но в душе глубоко затаили веру в прежних богов, которые после гонения стали им только еще дороже. Для виду они исполняли и все христианские обряды, но когда приходила беда, или слишком изнывала душа от иноземного гнета, они тайно пробирались в безвестные горные ущелья или в глухие лесные дебри, куда удалось бежать некоторым из волхвов. Здесь возносились к старым богам горячие, скорбные молитвы об освобождении порабощенной родины, здесь поддерживались надежды на то, что освобождение это рано или поздно совершится, и произносились заклинания для предотвращения всяких бед; не без греха были, разумеется, те волхвы, выгодно им было морочить растерявшихся от горя, кротких и темных людей, но с тех пор все-таки изменились некогда прекрасные финские песни, весь народ впал в суеверие, от которого еще не исцелился и поныне, а по соседним странам прошел и утвердился слух, что самые страшные и вещие колдуны живут между Финнами. О них упоминается даже и в наших древних летописях.
Так продолжалось около трехсот лет. Годы, прожитые Шведами под просвещающим и смягчающим влиянием христианской веры, обратили и этот от природы мужественный и благородный народ из гонителей в истинных просветителей Финнов. Особенно сильно сказалось это тогда, когда Шведы отказались признавать главенство римского папы и приняли лютеранство. Теперь главным стремлением их стало не завоевывать и грабить все новые и новые народы, а напротив, всюду, где только это было в их власти, насаждать образование, единодушие и справедливость. Они-то и привили Финнам то неукоснительное исполнение законов, и признание прав на уважение каждого отдельного человека, которые сохранились в них и поныне, и благодаря которым в Финляндии нет людей неблаговоспитанных и разнузданных.
Однако, шведское могущество клонилось в то время уже к своему упадку. В 1703 г. Петр Великий основал Петербург, признал его своей столицей и, как мудрый правитель, не мог допустить, чтобы в такой близости от нее лежали земли сильного соседа. Поэтому присоединение Финляндии к России начато еще при нем. Все преемники его продолжали задуманное им завоевание, а при императоре Александре I оно было завершено окончательно. Но русские Цари предоставили ей право сохранить ее старинное управление. Высочайшая, верховная власть принадлежит в Финляндии нашему Государю. Он назначает сенаторов в Императорский Финляндский Сенат, который заседает в городе Гельсингфорсе. Председателем Сената состоит русский генерал-губернатор, которого назначает тоже сам Государь. Сенат ведает всеми делами страны, но для того, чтобы обсуждать ее нужды и придумывать клонящиеся к ее благу законы, в три года раз собирается сейм, который составляется из дворян, духовенства, горожан и крестьян. Самые важные законы утверждаются самим Государем Императором, а более мелкие преимущественно хозяйственные, предоставлено утверждать самому сейму, сенату или генерал-губернатору.
За год перед тем как Финляндия была окончательно присоединена к России (т.е. в 1808 г.), в ней было всего около одного миллиона жителей (900.000), но в этом же 1808 году в ней произошел страшный голод, от которого умерло 105 тысяч человек, так что русское подданство приняло только 795 тысяч человек, а в настоящее время их уже около 3-х миллионов. Такой быстрый прирост населения в стране, по природе своей крайне бедной, объясняется тем, что после вынесенного ею голодного мора она оправлялась под охраной России, которая ничем не обременяла ее жителей. Но еще более оживило и обогатило Финляндию то, что впоследствии, именно около 50-х годов нынешнего столетия, нашлись в ней люди с знаменитым Сигнеусом во главе, которые неопровержимо доказали и Сенату, и сейму, и всей стране, что и бедность, и все народные бедствия вроде голода, эпидемических болезней и т.д. происходят от темноты и невежества этого самого народа. Как на единственное средство к предотвращению таких бедствий они указывали на повсеместное устройство школ, в которых как мальчики, так и девочки могли бы получать все познания, необходимые для разумной трудовой жизни.
Финляндцы исповедуют религию лютеранскую, по законам которой причащаться в первый раз можно только в 17 лет; но перед этим причащающийся должен уметь читать, писать и знать заповеди, молитвы, и Библию с объяснениями. Причастникам производит экзамен пастор в самой церкви, и незнающих к Причастию не допускает. Закон этот свято исполнялся Финнами и до голода 1808 г. Так что к 17-ти годам все они были грамотные, но так как книги писались тогда только на шведском языке, которого Финны не понимали, да по бедности не всякий мог покупать их, а кто и покупал, то, выбирал часто неподходящие, то грамотность одними забывалась, а другим не приносила пользы. Но после голода 1808 года лучшие люди страны уразумели всю пользу разумного школьного обучения и стали стараться заводить школы повсеместно. Однако, дело шло все-таки довольно вяло еще около 50 лет, и только в царствование Императора Александра II-го получило полную правительственную поддержку. В настоящее время каждая община строит у себя здание для школы, при чем для учителя отводится по закону не менее двух комнат и кухни и сверх того около трети десятины вспаханной земли и корм для одной коровы, а правительство платит ему 600 марок жалования. Звание народного учителя, как человека, приносящего родине наибольшую пользу, считается почетным. При таких условиях обеспеченности и почета в учителя идут лучшие люди, и обучение в школах ведется крайне успешно.
Первоначальной грамоте финские дети научаются у матерей, так как все Финляндки без исключения и сами обучались в школе. Если же сама мать почему-либо не может заниматься детьми, то для них существуют школы передвижные. (Учитель ходит из одной деревни в другую и обучает в каждой из них временно). Таким образом со школы постоянной самими родителями снимается труд первоначального обучения грамоте; за то школа получает время обучать детей географии, истории, геометрии, естественным наукам, рисованию и т.д. Кроме этих элементарных школ существует еще множество высших, где все науки эти проходятся значительно подробнее, и специальных, в которых молодежь подготовляется уже к одному какому-нибудь ремеслу, делу или службе.
Грамотность теперь уже никем не забывается, потому что на население около 3-х миллионов (во многих наших губерниях народу больше), издается более 170 газет и журналов, и некоторые из них так дешевы, что их может выписывать каждый бедняк. Почта доставляет их в самые захолустные уголки страны крайне дешево и поразительно исправно. Кроме того сами Финны так любят чтение и так уважают такую любовь в другом, что ни один из них не откажется доставить с почты журнал или газету подписчику, лишь бы это не заставило его сделать большого крюка с дороги. Таким образом каждый Финляндец постоянно знает, что делается в стране нового, хорошего или дурного, и может обсудить, что ему следует завести у себя, или от чего уберечься. - При многих сельских школах обучают и ремеслам, и сельскому хозяйству. Кроме того, по всей стране путешествуют учителя и учительницы, которые, являясь в деревню, учат и взрослых хозяев лучшим способам запашки, огородничества, травосеяния, откармливания скота, молочного хозяйства и т.д.
Эти-то учителя и учительницы и привили Финляндцам то совершенно разумное и в высшей степени полезное убеждение, что не следует запахивать как можно больше земли и держать как можно больше скота, но при этом и пахать кое-как, и за скотом ходить небрежно и дурно. Они на опыте доказали им, что гораздо выгоднее запахивать меньше, и держать скота лишь столько, на сколько хватает сена, но за то держать и поля, и покосы так, чтобы они были возделаны лучше хорошего огорода, а скот ходил бы сытый, чистый и выхоленный. Как только Финны начали исполнять это, каменная земля их стала давать сам 10, сам 12, а масло их так прославилось, что иноземные купцы скупают его по дорогой цене на миллионы рублей в год.
Распространение такого рода обучения не могло не отозваться на производительности благосостояния страны самым благотворным образом. Значительное улучшение народного быта можно проследить уже с самого начала движения в пользу образования, т.е. с 1809 г., но если просмотреть эти успехи за двадцатилетие с 1858 по 1878 год, то и они уже оказываются поразительными. Хозяйство сделало огромный шаг вперед. Уже в 1868 году почти не было крестьян-собственников, которым не были бы известны новейшие и наивыгоднейшие способы ведения сельского хозяйства. Благодаря этому урожаи в Финляндии, несмотря на ее камни и стужи, доведены до сам 10 и сам 12. Количество пахоты, лугов и осушенных болот и озер с каждым годом увеличивается. Молочное хозяйство ведется, несмотря на скудость травы, так, что одного превосходного сливочного масла вывозится кроме других различных стран (Россия, Швеция, Германия и т.д.), в одну Англию такое количество, что в Лондоне проживает нанятый от Финляндцев особый агент для его распределения.
Тем не менее, несмотря на такое улучшение земледелия, Финляндия все еще не в состоянии прокормить всех своих жителей собственным хлебом. Около пятисот тысяч человек должны питаться хлебом привозным. Недостаток в хлебе и прежде вынуждал Финляндцев заниматься промыслами и ремеслами, но с развитием образования в стране, когда всем этим стали руководить люди ученые, а исполнять рабочие, понимающие свое дело, развитые и смышленые, добывающая промышленность страны сделала успехи изумительные.
Рыбы вылавливается в Финляндии около 750 тысяч пудов в год и 300 тысяч из них сбывается в Россию и Швецию в свежем, мороженом и соленом виде. Но и при таком ежегодном улове количество рыбы в Финляндских водах не может уменьшиться, потому что правительство, охраняя его, издало законы, по которым рыболовством можно заниматься лишь в известное время, не мешая метанью икры, а Финляндцы так свято чтут и исполняют свои законы, что ни один из них и не подумает выйти на промысел во время неузаконенное. Поэтому, несмотря на громадные уловы, количество рыбы в Финляндии ежегодно не только не уменьшается, а еще увеличивается.
Охота ведется тоже по охраняющим промысел законам. Есть звери, которых и вовсе запрещено бить. Таковы бобры и лоси. За то истребление хищных животных и птиц, вредящих домашнему или полевому хозяйству, считается делом почтенным и даже поощряется правительством. Ради промысла охотятся здесь на медведей, рысей, лисиц, россомах, выдр, куниц, горностаев, зайцев и разную пернатую дичь, чем привлекают в страну тоже не мало денег и хлеба. - В лесах гонят смолу, рубят деревья, распиливают их на дрова, брусья, бревна и доски, щепают на токл для крыш: выделывают из дерева писчую и других сортов бумагу, в горах обжигают известь и цемент, обтесывают гранит, порфир, полевой шпат и мрамор, из болот и озер добывают железо, плавят медь и наконец, промывают даже золото, которого у них, впрочем, немного, так что оно не могло обратиться в разорение для страны, как это было и есть в других богатых им и потому несчастных местностях. Гончарные изделия Финляндцев, глиняная посуда, вазы, кирпичи, изразцы и т.д. достигли за последнее время такой красоты и прочности, что славятся повсеместно. Не пропадают в Финляндии и сравнительно мелкие продукты природы и промыслов. Там ткут превосходное крестьянское сукно и бумажные ткани, плетут корзины и соломенные шляпы, выделывают деревянную посуду, собирают мох, грибы, ягоды, ловят раков. Словом, ни одно произведение природы не пропадает у смышленого и трудолюбивого Финляндца даром, все он собирает, обрабатывает или копит и обращает в предмет сбыта, благодаря чему в страну ежегодно поступают многие сотни тысяч рублей.
Около 50-х годов нынешнего столетия, лет 40-45 тому назад, сложилось еще одно обстоятельство, послужившее к развитию промышленной деятельности Финляндии. Западная Европа уже давно израсходовала свои леса. Долгое время она пользовалась привозным лесом из России (через Западную Двину и друг.) и из Скандинавии. Но когда оскудели и скандинавские леса, европейские купцы обратились за ними к Финляндии. В стране, где почти половина поверхности покрыта лесами, закипела работа. Леса рубят, доставляют на лесопильные мельницы, работающие силою быстрых горных речек, распиливают на доски и сплавляют за границу.
Еще издревле, страна, не имевшая хлеба для прокормления всех своих жителей, вынуждена была искать путей, по которым было бы удобно вывозить на чужие рынки то, что ей удавалось промыслить дома, и привозить оттуда домой хлеб для пропитания. Поэтому дороги в Финляндии исстари хороши и содержатся в таком порядке, что поспорить с ними могут разве только крымские. Удивительно хороши тоже и лошади, которых воспитали себе Финляндцы. Небольшая, плотная, широкогрудая и резвая лошадка самого бедного земледельца с поразительной выносливостью распахивает с ними его каменные поля, а когда приходится везти хозяев в церковь или в город, или же доставить куда-нибудь наемщика седока, она бежит одинаково и с горы, и на гору, с такой быстротой, что уступит разве только редкой заводской лошади, и без устали, весело, делает огромные перегоны.
Но как бы хороши ни были и дороги, и лошади, а перевозка гужом да еще в стране гористой, обходится все-таки очень дорого и отнимает много времени. Финны же, стараясь завести сношения с рынками иноземными, понимали, что покупать у них будут тем охотнее, чем исправнее будут они доставлять свои товары и чем дешевле станут продавать их. Вода же представляет собою и готовую дорогу, а если приходится плыть вниз по течению, то и даровую двигательную силу. - Известно, что чем извилистее морские берега страны, тем охотнее занимаются прибрежные жители мореходством. Так было оно и с финляндскими поморами. Но для страны важно было соединить с морем, а через него и с иноземными рынками, и внутренние свои области. Рек, озер и междуозерных протоков в Финляндии, правда, много, но реки эти, как и во всех гористых странах, и коротки, и быстротечны и так порожисты, что плавать по ним с грузами - невозможно. Поэтому Финляндцы уже исстари стали сооружать каналы. Но все это, хотя и велось с великим трудолюбием, но еще единично и в разброд. И только с развитием школьного дела, когда каждый Финляндец узнал всю свою родину и понял все ее нужды и выгоды, дело проложения хороших водных путей двинулось вперед особенно дружно и сильно. В настоящее время каналов в Финляндии много, но главную гордость их составляет канал Сайменский, ко-торый соединяет озеро Сайму и множество связанных с ним озер с морским портом в городе Выборге, так что через него можно проехать от моря до самых далеких северных областей Финляндии. Длина всего канала 54 версты слишком, и 30 верст из них не вырыты в земле, а вырублены в граните человеческими руками. Самое озеро Сайма лежит на 80 сажен выше уровня моря. При такой стремительности по этому водному пути не уцелело бы ни одно судно, а потому по длине канала в различных расстояниях устроено 28 шлюз, которым умеряют стремительность течения и бережно пропускают суда в полной сохранности. Все народы дивятся этому беспримерному сооружению, но Финляндцы работали над ним так усердно и бережливо, что оно обошлось им всего в 3 миллиона рублей. - Там, где проводить каналы оказывается почему-либо невыгодным, а пути для сбыта товаров все-таки нужны, Финляндцы строят железные дороги и строят опять-таки так бережливо, что верста обходится им всего около 15 тысяч рублей, тогда как в других местах она и по ровному месту стоит тысяч 25, 40 и даже больше. Такая дешевизна сооружений объясняется отчасти тем, что Финляндцы уже исстари славились как искусные кузнецы и плотники, но главным образом тем, что Финляндец, взявшись за работу, работает безостановочно, усердно и умело, а потому делает в течение дня поразительно много. - В настоящее время в Финляндии 45 заводов, выделывающих металлические части для судов и строящих самые суда. Финляндские корабли ходят с грузами в Швецию, Норвегию, Данию, Германию, Англию и далее в северную Америку и Бразилию. Для подготовления людей к управлению этими судами и для службы на них устроено 7 мореходных школ, и с тех пор, как на суда вступили выпущенные из них ученики, несчастий с финляндскими судами на море случается гораздо меньше.
Так же умело, толково и бережно пользуется Финляндец и силами природы. Ветер обдирает у него крупу, мелет муку, валяет войлока, отбивает шерсть, качает воду; речки, реки и водопады работают на мельницах, фабриках и заводах.
Словом, Финляндцы без бахвальства, а с заслуженной гордостью могут петь одну из своих любимых песен, в которой говорится:

Сами мы создали землю свою!
Сами приюты любви и труда
Создали там, где таились в лесах
Лишь берлоги зверей кровожадных!
Скалы, преградой меж нами стоявшие,
Сами заставили рухнуть пред нами,
И по лону родины милой, как живоносные жилы,
Пути проложили в гранитах и топях.
Наше созданье, родной ты наш край!

И некогда бедный край их воистину живет с каждым годом лучше, привольнее, и при этом не только не оскудевает, но благодаря бережливости и разумному пользованию, постоянно приумножает свое благоденствие и в будущем.
Такова ныне вся Финляндия, а в особенности юго-западная часть ее, в которой живут чистокровные Финны или, как их называют, Тавасты; по близости своей к Швеции, они больше находились под влиянием Шведов, больше от них переняли. Шведы живут среди них и теперь, а потому народ здесь развитее и зажиточнее. На севере-востоке же и самый край, более отдаленный от морей, холоднее и гораздо беднее, и шведское влияние проникло сюда слабее. Живущие здесь Финны сносились более с Русскими, переняли многое от них, стали походить на них даже одеждой и наружностью, называются Кореллами и живут беднее и хуже Тавастов, хотя разумное хозяйствование Финляндцев начинает проникать и к ним.
Но в юго-западной Финляндии о прежних шалашах из жердей нет и помину. Селиться в городах Финляндец не любит и живет в них лишь по какой-либо необходимости. Поэтому и городов в стране мало, да и те, которые есть, невелики. В самом важном из них - в городе Гельсингфорсе, где живет генерал-губернатор, заседает Сенат, собирается сейм и находится университет, только около 67-ми тысяч жителей, в остальных же и того меньше. При такой малолюдности в городах этих нет надобности тесниться и нагромождать людей друг на друга, а потому в городах Финляндии улицы просторны, дома редко больше, чем двух-этажные, почти возле каждого зеленеет садик, чистота везде для русского глаза поразительная. За то и воздух в городах чист и здоров, и населению не приходится нести огромные налоги на содержание больниц. На улицах нет ни суеты, ни крика и шума, даже там, где почему-либо скопляются чернорабочие. С первого взгляда на этих людей видно, что каждый понимает и что, и зачем, и как, ему следует делать; никто без толку не кричит и не суетится, но всякий, взявшись за работу, работает безостановочно и упорно, а потому делает за день удивительно много.
Таких деревень и селений, как у нас, где один двор теснит другой, в Финляндии почти нет. Редко встретится 6-7 домов вместе, большею же частью Финляндцы селятся друг от друга в полверсте и даже дальше. По всей вероятности, это сложилось так потому, что каждому хотелось быть к своему многострадному полю поближе, а удобные для полей места встречались не часто. За то в пожарном отношении это отлично - один двор может сгореть дотла, а соседний не будет даже в опасности.
Сельские дома свои Финляндцы строят теперь на каменных фундаментах, из тесанных бревен, или даже из кирпича, и очень любят окрашивать стены в красный цвет; окна большие, светлые, крыши из мелких сосновых драничек, которые под Петербургом прозвали «щепочками» и переняли у Финляндцев потому, что они оказались дешевле и прочнее всех других деревянных крыш, да и при старости требуют починки самой ничтожной. В каждом доме, кроме сеней, одна большая горница служит и для стряпни, и для зимних работ, другая чистая, где спят, едят и принимают гостей хозяева, а у зажиточных есть даже и отдельные спальни, так что чистая комната остается в самом деле чистой. Стены выбелены, а полы, чтобы к ним не приставала грязь, посыпают летом травой, а зимою можжевельником. От такой чистоты нет в финляндских жильях никакого дурного запаха и духоты, и встают люди со сна бодрые и здоровые, а зимой и при домашней работе им дышится легко. В кухне даже и во время стряпни чистота стоит примерная, потому что запачкать посудину и оставить ее не мытой до конца стряпанья на столе или на лавке всякая хозяйка считает за позорнейший срам. Каждую вещь, как только та не нужна, она тотчас же вымывает и ставит на место и только потом уже продолжает стряпать.
В чистой комнате у каждого Финляндца есть шкаф со стеклянными дверцами. Здесь хранится чайная и кофейная посуда с металлическими часто даже с серебряными ложками. Лавок и скамеек Финляндцы не любят, а больше обзаводятся стульями. Но самая любимая и почетная мебель у них - кресло-качалка. Это тот же стул, только пошире, спинка повыше, и от нее к сиденью приделаны подлокотники. Ноги же этого кресла вделаны в два дугообразных полоза. Если сесть на это кресло и качнуться, то оно долго качается взад и вперед само собою. На него усаживается по праздникам отец или дед семейства и читает сначала вслух для всех Евангелие, а потом газеты.
Еще очень любят Финляндцы делать на окнах занавески. Без них не обходится ни один, самый беднейший дом, потому что оно красиво, летом защищает от солнца и мух, а зимою по ночам не так дует в окна.
Вокруг дома у каждого Финляндца расставлены скотный двор, конюшня, амбар, баня и рига. Возле бани, под одной с нею крышей у многих есть еще и кузницы, так как Финляндцы исстари хорошие кузнецы и плотники, и каждый старается делать для своего обихода все, что может, сам, не платя денег в чужие руки. Тут же неподалеку от дома четвероугольный забор, в котором стоит скот в летние ночи. Здесь ему дышится легко, и не терзает его муха, и стоит он не просто на земле, а на мягкой подстилке. Есть местности, где никто из финляндской семьи не ворочается домой со своего поля, не принося из своего леса молодых побегов каких бы то ни было деревьев для этой подстилки. Деревьям это не вредит, скот стоит в чистоте, а из перегнившей подстилки получается к следующей весне хорошее удобрение.
Всю усадьбу свою каждый Финляндец содержит в чистоте безукоризненной. Каждый двор и каждый проулочек и закоулочек выметают каждый день, а каждую вещь или даже хлам складывают на определенное для того место.
Одежду свою Финляндцы переняли у Шведов. На белую рубаху с поднятым воротом и отложным воротником надевается жилет по большей части красный, а поверх него куртка, вроде пиджака, у богатых же сюртук; на ногах узкие штаны. Все это шьется из отличного домашнего сукна темно-синего цвета. В дальних от Петербурга местностях Финляндцы обуваются в шерстяные чулки и кожаные башмаки, но под Петербургом они переняли у Русских носить сапоги, а во время работы - передники. Оно и в самом деле лучше, - под передником во время работы суконная одежда меньше трется, не пачкается, а передник можно во всякое время и сбросить, и выстирать.
Женщины в пригородных местах носят платье немецкое, но настоящие, коренные, Финляндки одеваются в свое народное платье, и хорошо делают, потому что оно не мешает работать, как немецкое, да и красивее, как всякий народный костюм. На ногах белые или красные и синие чулки и кожаные башмаки, юбка короткая, из домашней шерстяной ткани красная, или полосатая всех возможных цветов, на туловище цветная же кофта со сборами на спине, на голове яркий платок, а из-под него вроде нашей ферязи выступает на лоб полоса белого кружева, иногда ушитого бусами. В некоторых местностях под платок подкладывают деревяшку, выточенную на манер двух рогов.
Одежда у всех и зимой, и летом одинаковая. Шубы носят только старики, а молодежь не обращает на стужу внимания, чем значительно закаляет свое здоровье.
Не мало поддерживает это здоровье и удивительная опрятность Финляндцев. Кроме того, что они великие охотники до хождения в баню, каждый из них обтирается холодной водой каждое утро, надевает одежду, не вытираясь насухо, и тотчас же принимается за работу, от которой и согревается. Времени это отнимает всего 3 или 4 минуты, но сколько оно придает силы и бодрости, понять может только тот, кто испытал это на себе.
Насчет пищи Финляндцы крайне воздержанны и нетребовательны. Питаются они хлебом, картофелем, репой, молоком и соленой рыбой, вернее, самым дешевым сортом ее - салакой. Но хлеб у них не такой, как у нас. Они пекут его всего два, а в иных местах и один раз в год и придают хлебам форму большой лепешки, вершков в 8 в диаметре, а посреди нее делают круглую дырку вершка в 1 ; или 2. Выпеченные в этом виде хлебы нанизывают на жерди, которые тянутся поперек потолка от одной стены избы или амбара к другой. По мере надобности лепешки снимают, размачиваются в воде или молоке и едят. Молоко цельное и в свежем виде считается роскошью, так как его выгоднее обращать в масло. На домашнюю потребу идет только снятое молоко, сыворотка из-под творогу и пахтанье из-под масла. В каждом хозяйстве в мшаннике, где хранится молоко, есть особый чан, в который сливаются все молочные остатки. Здесь они прокисают и отсюда поступают на пищу.
Единственные вещи, которыми Финляндцы пользуются не из своего хозяйства, это кофей и табак. Кофей пьют в каждом доме, им приветствуют радость и угощают гостей, им же заливают и горе. Что касается табаку, то он составляет один из пороков Финляндцев. Курят его все мужчины поголовно, не выключая иногда и 12-летних мальчиков, курят почти беспрерывно и потому беспрестанно сплевывают, что очень некрасиво и неприятно для окружающих. По всей вероятности эта дурная и вредная привычка сложилась у них весьма давно под влиянием стужи и темноты, среди которых человеку отрадно иметь вблизи себя хотя бы крошечный огонек. Но как бы страстно не любили Финляндцы табак, ни один из них не позволить себе закурить там, где это запрещено законом, как, например, в местах общественных или в некоторых вагонах. Они народ крайне самолюбивый и скорее вынесут настоящие лишения и муки, чем подадут повод считать себя за людей неблаговоспитанных. Скрытно же они никогда ничего не делают.
Вино, водку и пиво Финляндцы пьют так же охотно, как и все народы севера. Но, боясь предаваться этому до излишества, они учредили у себя законы, по которым заведения для распродажи спиртных и хмельных напитков встречаются весьма редко. Иногда в будни даже в городах бывает трудно достать бутылку водки. Но в праздники у всех есть и пиво и водка, а у зажиточных крестьян не редкость встретить на столе и хорошее виноградное вино.
Вообще во всем житейском обиходе Финляндцев видна разумная и прочная зажиточность, но стремления к глупыми модам и нелепой роскоши нет здесь и следа. Почтенная и завидная черта эта объясняется, по всей вероятности, тем, что богачей и помещиков здесь если не совсем нет, то очень мало. Даже крупные фабрики и заводы принадлежат здесь не одному лицу, а строятся в складчину на средства нескольких человек, у которых есть понемногу денег у каждого. В городах это называется акционерными компаниями. Когда страну покорили Шведы, она была до того бедна, что захватывать в ней земли и рабочих не было никакой выгоды; поэтому Финны и остались свободны; Русское же владычество тоже сразу признало личную свободу и равенство каждого Финляндца. Поэтому в стране этой все были всегда равны, все одинаково бедны, все одинаково вынуждены упорно работать, чтобы не умереть с голоду, а потому некому было и завидовать, не за кем тянуться. Это полнейшее равнодушие к роскоши, то есть ко всему, что не составляет насущной житейской потребности, залегло во все мировоззрение Финляндцев и сказывается даже в их поэзии - в песнях, сказках и поговорках. «Блеск у золота не греет, серебро морозом дышит», - говорят они. По этой же причине нет в Финляндце ни гнусного приниженного подхалимства и раболепства, ни отвратительного бахвальства, за которым всегда таится обозленная зависть, которой человек глупый и необразованный не умеет ни искоренить в себе, ни даже затаить. Финляндец не признает за богатством ни силы, ни преимущества, не ждет от него и подачки. Он просто и серьезно равно вежлив со всеми, потому что уважает в каждом человеке человека и самого себя.
Точно так же вежлив Финляндец и с женщинами, как у себя в семье, так и с посторонними. В своей жене он уважает и друга, и товарища по трудам, и мать своих детей, а во всех женщинах их человеческое достоинство и то, что они служат первыми учительницами и воспитательницами будущих граждан его родины. Ругань или драки между мужьями и женами встречаются в Финляндии чрезвычайно редко и, благодаря осуждению и насмешкам соседей, выводятся, как дело позорное, все более и более.
Финляндец человек очень наблюдательный, он подмечает и обдумывает каждую мелочь как в любом производстве, так и в проступках ближнего. При этом, несмотря на свое добродушие и молчаливость, он не прочь поддеть ближнего на зубок и подсмеяться над ним. Особенно любит он складывать свои насмешки в прибаутки и даже в целые песни, которые составляет или один, или с приятелями. А так как Финляндцы очень самолюбивы и стыдятся своих дурных, неловких или смешных поступков, то такая прибаутка или песня, сложенная про виновного, страшнее для него всякого суда и наказания.
Вообще Финляндец, как по наружности, так и по складу характера и мыслей - истинный сын своей родины и ее истории. По наружности он, пожалуй, и невзрачен: ростом невысок и сухощав, но кость широкая; волосы прямые, как солома, светло-русые, желтые, а иногда и совсем почти белые, как у наших деревенских ребятишек; глаза узкие, по большей части светло-голубые с очень светлыми ресницами; лицо большое, плоское, смугло-желтоватое, а у иных красное. Борода и усы растут плохо - коротенькие и клочковатые, а потому большая часть Финляндцев бреется.
Как весь строй финляндской жизни, так и характер жителей этой страны, сложились под гнетом бедности и несчастий, и про них по справедливости можно сказать, что горе не одного рака красит.
«Дика, угрюмо-сурова, но величава здешняя природа! - говорить о Финляндии М.Л. Песковский. - В ней разлито какое-то особенно величавое спокойствие; словно, этот гранит и лес, эти озера и реки погрузились в какую-то бесконечную думу, да так и застыли, оцепенели в ней. Ни рев громадных водопадов, ни рокотание и лепет горных ручьев не могут вывести их из этого оцепенения».
Таков же по наружности и вечно спокойный, задумчивый и степенно-важный Финляндец. Он даже движется и говорит медленно, не в полный голос, словно не в силах оторваться от своей затаенной думы. Перед его мысленными очами словно все еще носятся те прекрасные возвышенные образы, которыми полны его старинные песни. И как скудная и угрюмая природа его родины нашла в себе силы прокормить его, так и он развил в себе силы и мужество неутомимо ее обрабатывать. Но так как весь его труд она все-таки часто обращала в ничто и обрушивала на него все бедствия голода, разорения и нищенства, то и в душе его выковалась под этими ударами непоколебимая твердость духа и выносливость в беде.
При этом Финляндец глубоко религиозен - безропотно покорен промыслу Божию, часто и вдумчиво читает Св. Писание, и веру свою проявляет не только в том, что каждую неделю бывает со всей семьей в церкви, как бы далеко от нее ни жили, а еще и в том, что делает много добрых дел. В Финляндии и до сих пор еще много крестьян совсем безземельных. Некоторые из них арендуют крестьянские или казенные земли, другие же живут в батраках. Хозяева обращаются с батраками, как со своими семейными, вместе едят, вместе и спят. Но каждый батрак всю жизнь бьется из-за того, чтобы обзавестись хотя бы и крошечным, но своим хозяйством. Многим это удается, а иным и нет. Есть и такие, которые обзаведясь хозяйством, бывают не в силах удержать его, разоряются и становятся бобылями, а силы для работы уже сломаны! Таких бобылей Финляндцы беспрекословно принимают к себе в дом даже с семействами, кормят и одевают их наравне со своими и ничего за это не спрашивают ни деньгами, ни трудами. Если бобыль по доброй воле наколет и натаскает дров в дом или нащеплет лучины - этого и довольно. А если он вскопает несколько гряд и засеет их для себя репой - этого уже много. Таково же отношение Финляндцев и к странствующим нищим. Для них нищий не презренный пришлец, а почтенный гость. Каждая хозяйка с удовольствием выстирает и зашьет его белье, даст ему лучший кусок за столом и уложит в теплый угол. А если он слаб или нездоров, но спешит дальше, хозяин никогда не потяготится отвезти его на лошади до соседнего поселка. Оттого в Финляндии не встречается людей оборванных, неряшливых и грязных. Последний нищий там чист и опрятен. Финляндец же никогда не позволит себе обидеть обездоленного брата о Христе, прежде всего потому, что это не угодно Богу, а еще и потому, что непрестанно памятует, что при первом не-урожае или пожаре и сам может очутиться таким же бездомными бобылем.
Впрочем, по мере развития народного образования и ума Финляндцы начинают привыкать жить не только сегодняшним днем, а если заводится у них лишний грош, стараются отложить его на черный день, а для того, чтобы на сбережения эти нарастали проценты, помещают их в кассы. Кассы эти бывают двух родов: сберегательные и пенсионные. В сберегательные человек кладет свои деньги на неопределенное время, в течение которого на них и нарастают проценты, а когда придет в них нужда, он получает их обратно с процентами. В пенсионные же кассы рабочий помещает свои сбережения с тем, чтобы когда он состарится, ему не пришлось жить на чужих хлебах, так как касса, хранившая его деньги, обязана выдавать ему на существование ежемесячный пенсион. В случае смерти вкладчика пенсион выдается его семейству.
Однако, распространите образования и свет христианского учения все-таки еще не успели окончательно изгнать из души Финляндца того суеверия, которое глубоко запало в нее во время шведского погрома, когда преследовали его излюбленных богов, а изгнанные в леса и дебри кудесники совершали там таинственные и поражавшие ужасом чары и заклинания. Народ в Финляндии и до сих пор верит в домовых, в колдунов, в заговоры, порчи и тому подобные небывалые чудеса. Но школы и преподаваемое в них основательное знание о Боге и Его творении несомненно скоро изгонят и эти последние следы язычества и невежества.
Финляндцы-соседи живут между собою дружно, да и ссориться им между собою почти не из-за чего. Селятся они друг от друга поодаль, один другому не мешая, каждое поле и каждый выгон обнесены у них заборами - нет ни потрав, ни порубок и споров о межах. Чужого ни один Финляндец не возьмет и из страха Божия, и из уважения к самому себе, а кроме того и потому, что законы о нарушении прав чужой собственности в Финляндии и справедливые, и суровые. Даже тот, кто сломил в чужом лесу ничтожную ветку, подлежит ответственности, а за настоящую кражу хотя бы даже самой пустяшной вещи в старину назначалась и приводилась в исполнение смертная казнь. Ныне же смертью за воровство не казнят, но привязывают во время базара к позорному столбу на площади с надписью «за воровство», а потом сажают в тюрьму. Тому, кто побывал у позорного столба, в своем околотке ни заработка, ни покоя уже не найти, да и на чужую сторону отправиться трудно. Для этого нужно иметь паспорт, а паспорт, хотя и выдается правлением, но в нем обязательно должен быть вписан аттестат о поведении, который пишет пастор (священник). Пасторы в Финляндии люди очень образованные, имеют в пастве большое влияние, знают все, что в приходе делается и правды не скроют. Вот почему в Финляндии царит такая честность, что ей завидуют все страны, а сами Финляндцы во многих местностях и доселе не знают, что такое замок.
С людьми незнакомыми, и в особенности с иноземцами, Финляндец хотя и вежлив, но подозрителен, скрытен и сдержан - слишком запугали его исстари завоеватели. Но если он уверится, что человек обращается к нему просто, без всякого затаенного умысла, то и сам относится к нему добродушно и задушевно. Вообще отличительные черты характера Финляндца составляют: доброта, трудолюбие, честность и твердость. Но великий порок их состоит в необузданной вспыльчивости. Вывести Финляндца из терпения очень трудно, потому что он и добр, и благовоспитан, и умеет владеть собою. Но раз он выйдет из себя, то уже не знает удержу и становится бешен и грозен, как водопады его родины.
Некоторые шутливо настроенные путешественники называют Финляндца пасынком своей природы и говорят, что он работает так упорно, словно для того, чтобы скрыть от людей ее пороки. Но это дважды несправедливо. Суровая, но разумная и справедливая мачеха лучше бестолковой баловницы матери, что доказала и Финляндия своими сынами. А Финляндец трудился и трудится и для себя самого, и потому, что всей своей глубокой и молчаливой душой любит свою суровую родину. Прежде любовь эта сказывалась только в прекрасных, полных чистой поэзии песнях, которые он складывал, да в том, что куда бы ни занесла Финляндца судьба, как бы привольно ни жилось ему на чужбине, он непременно возвращается на родину хоть на короткий срок. Но со времени развития народного образования любовь эта стала сказываться в более широкой, благородной и благотворной форме.
Дело в том, что нашествие Шведов застало Финнов еще в совершенно диком состоянии, когда они, хотя и жили вместе, в одной стране, но единым народом с одной душой себя еще не сознавали. Шведы стали презирать и гнать все финское, не выключая и языка. Дошло до того, что если Финляндца призывали в суд, он не понимал, что там делается, потому что судоговорение ведется на шведском языке. Понятно, что при таком угнетении прежняя возвышенная поэзия Финнов надолго притаилась в душе порабощенного народа, - прежние певцы были изгнаны, складывать новые песни было не о чем, улучшать и развивать родной язык не для чего...
Но со времени водворения в Финляндии русского владычества и повышения образования, в народе Финском зародилось новое жизненосное веяние. Лучшие люди страны вспомнили ее печально-прекрасное и великое прошлое, и в душах их загорелось светлое и неисчислимо благотворное пламя горячей любви ко всему родному, финскому, а отсюда уже недалеко было до решимости воскресить, улучшить и возвеличить его.
В тридцатых годах нынешнего столетия, Элиас Ленрот простой бедный крестьянин, получивший хорошее образование, посвятил много труда на то, что несколько лет ходил пешком из конца в конец своей родины и собирал все ее старинные песни, поговорки, поверья, заклинания и сказания. Шведу или иноземцу задача эта никогда не удалась бы по скрытности Финляндцев. Но Ленрот был для них свой брат, и в 1835 г. он издал первую книгу старинных народных песен «Калеваллу»,  а в 1840-м - вторую «Кантелетар».
Появление этих книг словно пробудило забитое и дремавшее дотоле народное финское самосознание. Любовь к родине и ко всему родному заговорила горячее и приняла еще одну новую и более широкую форму. До тех пор все книги в Финляндии печатались на шведском языке, весьма мало знакомом народу. Но после Ленрота стали один за другим появляться писатели, пишущие по-фински. Шведы, оставшиеся в Финляндии после водворения русского владычества, хотя и желали Финляндцам добра, но не понимали их жизни и не могли писать о ней так, чтобы направлять эту жизнь к лучшему. Финским же писателям давалось это легко, потому что жизнь эту они знали, любили народ свой как часть своей родины, и всеми силами сердца стремились внести в среду его возможно более света, знания, правды, а, следовательно, и счастья.
Большинство этих писателей - простые бедные крестьяне. Многие из них, начиная составлять свои книги, по разным причинам, а больше всего по благородной скромности, скрывали свои фамилии и подписывались выдуманными. Так лучший финский писатель Стенваль, писал под именем Киви. Он, как и Ленрот, был сын простого бедного человека, родился в 1834 г. и учиться начал на семнадцатом году жизни. Но Киви работал слишком усердно, надорвал здоровье и умер совсем молодым человеком. Он написал всего несколько вещей для театра и один рассказ «Семь братьев», в котором доказывает разными случаями из финской жизни, до каких бедствий доводит невежество и как необходимо человеку образование. Рассказ этот так хорош, что лучше его до сих пор еще нет ничего в финской литературе.
У Киви явилось много подражателей. Один из них Пиетари Пайваринта, простой и очень бедный крестьянин, как-то сломал себе ногу и, лежа больной, вздумал от скуки написать рассказ о своей жизни со всеми ее радостями и горестями, просто и без всяких прикрас. Этот рассказ всем так понравился, что Пайваринта, оставаясь по-прежнему бедным земледельцем, написал целый ряд прекрасных рассказов из сельской жизни. Теперь он еще жив, но очень стар и больше не пишет.
И таких крестьян-писателей в Финляндии теперь множество. Из числа их нельзя не упомянуть об господине Алькио. Настоящее его имя Алексис Филяндер. Родился он близ города Ваазы, теперь ему около 30 лет, и он содержит на родине лавочку. По бедности родителей в юности своей он образования не получил, но многого добился самоучкой, много читал и теперь известен, как один из самых образованных финских писателей. Несмотря на свои торговые занятия, он не только не кулак, но еще самый бескорыстный покровитель бедных, усердный деятель общества трезвости, устроил между крестьянами несколько кружков для самообразования и выбирает и исправляет статьи, которые печатаются в одной небольшой газете для юношества. Лучшим из его рассказов считается до сих пор тот, в котором он на живом примере доказывает, как неразумно делают Финляндцы, что, зная свою бешеную вспыльчивость, всегда носят при себе большие ножи в ножнах, которые называются «пукко».
Вообще все финские писатели служат родине с тем же усердием, с каким делает Финляндец и все, за что возьмется. Описывая жизнь своих соотчичей, они заставляют их задумываться над тем, что в ней есть нехорошего; изображая бедность, они живыми примерами доказывают, что причинами ее бывают не только неурожаи, и разделы, но и лень, и тупость, и невежество; заставляют понять и уверовать в неизбежную необходимость возможно большего образования для каждого человека и убеждают не щадить ничего ради образования детей, в руках которых вся будущность и все счастье ро-дины. При этом они стремятся и к тому, чтобы язык их был прост, благозвучен и чист от иностранных слов.
Вот какими путями маленькая, бедная населением, обиженная и природой, и судьбой страна, едва попав под защиту могучего и великодушного народа, с изумительной быстротой достигла и хороших урожаев, и цветущей промышленности, и прекрасных путей сообщения, и высокого народного образования, опираясь на которое, несомненно, пойдет по пути к общему счастию еще быстрее прежнего. Но это изумительно только с первого взгляда, а в сущности доступно каждому. Весь секрет быстрого финского преуспеяния лишь в ясном уразумении, что познавать Творца человеку положено в творениях Его, и следовать подобает лишь тем указаниям, которые Он Сам вложил в эти творения да открыл в Писании. Ибо мудрость человеческая сама ничего не измыслит и величайшими из мыслителей были только те, которые умели понять и открыть миру указания Промысла Божия. Это и есть тот чудодейственный камень, о котором люди грезили еще в древности и который обращает в хлеб и золото даже камни. Даровал Бог человеку еще сердце, способное любить да волю свободную. Финны, по глубокой вере своей, и их употребили по указанию Божию - любят Бога и ближнего всем сердцем своим, а волю закалили в труде и воздержании.
За то какой мощью, бодростью, любовью к родине и верой в будущее звучат их песни!

Трудись, мужай и расцвети, наш край многолюбимый!
Твоих сынов привет тебе греми трубой призывной!
Сам Бог не создавал еще ни пашен многострадных,
Ни граней мрачных берегов вечнобушующего моря,
Ни скал, вздымающих пустынные вершины к небесам,
Таким взлелеянных трудом, такой любовию согретых.
*
Лишь для того сурова и бедна ты, родина святая наша,
Кто, в омрачении ума, в холодном блеске злата
Весь смысл, всю цель, все счастье жизни видит.
Но пусть пришлец, тем ложным светом ослепленный,
Взирает на тебя с презреньем гордеца,
Для нас, сынов твоих, ты все ж ценнее всех сокровищ мира!
*
Лишь в юных почках затаился расцвет могучий твой,
Но, верь, о чудная страна, тот близок час желанный,
Когда любовь твоих сынов из почек тех взрастит тебе
Золотопурпурный венец любви, познания и веры!
Трудись, мужай и расцвети, наш край многолюбимый!
Твоих сынов привет тебе греми трубой призывной.


Конец


ПРИМЕЧАНИЯ О.Н. Хмелевой:


  1. Крайне вразумительно для уяснения себе таких явлений прочитать книжку издания А.Я. Панафидина: «Как жила и живет земная кора».
  2. Фиордом называется узкий и длинный, часто извилистый залив, которым океан врезывается в скалы. Вдоль фиордов есть множество островов, которые составляют лишь оторванные от материка части тех же скал.
  3. Шкеры - то же, что фиорды, только помельче.
  4. Чтобы вполне ясно понять действия тепла и холода в природе, весьма вразумительно ознакомиться с книжкой издания А.Я. Панафидина: «Холод и тепло; что они делают и как они пользуются».
  5. Как, например, образовалась глина.
  6. Климатом страны называется количество выпадающих на ее долю тепла и холода, а также все то, что, завися от них, составляет различную погоду, т.е. дожди, ветры, морозы, вьюги, длина зимы и лета, и т.д.
  7. Это могучая и многоводная река, текущая среди океана. Теплые синие воды ее текут среди берегов, состоящих из вод морских, а дно ее никем не изведано. С поверхности же ее струится такое количество тепла, какого хватает на благоденствие многих стран и многих миллионов людей. Исток этой чудо-реки находится под самым экватором, она обходит все Антильское море и Мексиканский залив, из которого через Флоридский пролив полосою верст во сто ширины вступает в Атлантический океан. Здесь, на долготе Азорских островов, она расширяется и полосою от 1000 до 3000 верст подходит к берегам Европы, касаясь фиордов Норвегии, обходит северный конец Европы, мыс Нордкап и, постепенно утрачивая теплоту свою, направляется к Новой Земле. Но и на самом севере, как например на Мурманском берегу, тепла в этом течении еще столько, что здесь есть часть моря, которая никогда не замерзает (Екатерининская гавань). Ни в одной части света влияние Гольф-Стрима не проникает в материк так глубоко, как в Европе. Благодаря этому течению, не только Норвегия и Швеция, но и Финляндия, и все Балтийское побережье, и вся западная часть России имеют климат несравненно теплее, чем с.-восточная часть Европы, а как велико количество тепла, распространяемого Гольф-Стримом, видно из того, что город Архангельск (около 66° сев. широты) равняется по количеству тепла городу Оренбургу (около 52° северн. широты).
  8. Извилисто пробираться.