Хулиган

Хулиган
(рассказ)
Он опять проснулся ночью. В темноте отчётливо разносился звук тикающего будильника. В наше время будильник – анахронизм. Но он привык, ложась спать, по старой, когда-то давно приобретённой привычке, заводить на ночь этот пружинный механизм. Тиканье, создавало ощущение неугасимой жизни, сходное по своей сути с биением сердца. А без будильника что? Гробовая тишина.
Он протянул руку к табурету, стоящему у кровати и взял таблетку. Запил водой из кружки, стоявшей на той же табуретке. Потом пошарил в темноте рукой, нашёл помятый тюбик «Апизартрон» и стал натирать больное колено. Терпкий запах ментола, растёкся в сумраке комнаты.
Это всё чёртово колено, разболелось и разбудило. Он встал и пошёл к задёрнутому шторами окну. Странное дело эти привычки. Кто сейчас задёргивает шторы на ночь? Наверно уже никто. Он задёргивал.  Шторы отделяли его от внешнего мира, который всё больше становился для него чужим и не понятным.
Отогнув уголок портьеры, он осторожно выглянул во двор. В свете одинокого фонаря, большими белыми хлопьями валил пушистый снег. Попадая в круг света, снег желтел и становился похож на песок барханов пустыни. Ему стало грустно.
Когда-то, давным-давно, этот снегопад мог бы его порадовать, навевая романтику юности. Теперь это раздражало, наверно из-за колена, опять, так некстати разболевшегося от перемены погоды. Раньше, он не был так метеозависим.
Он вздохнул и пошёл на кухню. Привычка заглядывать в холодильник, даже если он пустой, свойственна любому человеку,  у которого он есть. Мы, как будто ждём, что там, в таинственных недрах, должно лежать, что-то неизвестное, но, тем не менее – желанное, о котором мы, возможно, просто забыли.
Ничего нового и интересного в его холодильнике, изготовленном когда-то на автомобильном заводе «ЗИЛ», не появилось. Да и сам завод уже давно перестал существовать, впрочем, не он один. На полке стоял всё тот же горохово-морковный кисель, сваренный накануне; четвертинка чёрного хлеба и геркулесовая каша.
Он снова вздохнул, закрыл холодильник и, шаркая шлёпанцами, вернулся в комнату.
Пристроив подушку повыше, он начал размышлять. Скоро он снова получит пенсию, заслуженно заработанную долгим бухгалтерским трудом. Дальше он начал производить расчёты, он вообще любил считать, поэтому  и стал бухгалтером. Сколько государственных и потом, уже не государственных денег пересчитали его нервные, тонкие  пальцы, пока не появились счётные машинки. Его руки в синих, сатиновых нарукавниках помнили ещё «Железного Феликса» и костяшки счётов. А сколько подписей и печатей, поставил он  под важными финансовыми документами с огромными шестизначными и даже девятизначными цифрами. И вот они плоды долгих трудов.
Он начал считать в процентах. Двадцать процентов уходит на квартиру, хотя какие двадцать, двадцать это летом, а сейчас зима, значит все тридцать уйдут. Двадцать уйдёт на лекарства. Дотации - это не дармовщинка, всё равно придётся раскошеливаться. Остаётся половина, пусть ещё десять процентов на непредвиденные расходы, остальное делим на тридцать дней. Не густо получается. С такой потребительской, как они там придумали, корзиной, только по миру ходить.
Он давно жил в режиме жёсткой экономии. Не пользовался телевизором, не покупал газет, кроме тех, что бесплатно засовывали в ящик вместе с рекламными проспектами, даже радиоточку снял.
Конечно, можно поменять квартиру на однокомнатную или малосемейку. Это даст ещё какой-то запас относительно спокойного существования. Но в этой хрущёвской двушке, прошла вся его жизнь, по крайней мере, лучшая её часть. Сюда он привёл молодую жену, здесь выросли его дети. Он с грустью посмотрел на фотографии, развешанные на стене, на дверной косяк  с карандашными отметками и  датами. Жены давно нет. Дети разъехались, у них давно своя жизнь. Хорошо, если на праздник позвонят.
  Он вдруг встал, подошёл к окну и отдёрнул штору. По потолку забегали отблески фар, от проезжающих машин. Тикал будильник. В подъезде хлопнула дверь. Кто-то рано ушёл или поздно вернулся.
Он опять сел на кровать.
Хорошо  всё-таки, что придумали эти огромные магазины. Как их там теперь называют? Раньше ЦУМ, ГУМ, Универсам – теперь по заграничному «Супермаркет». Нравились не сами магазины и даже не их содержание. Он давно приучился не обращать внимания на то, что было не по карману. Привлекали акции по продвижению на рынок нового продукта, где давали бесплатно пробовать то, что в нынешней своей жизни он никогда не решился бы купить.
Особо привлекал колбасный отдел, с дурманящим ароматом деликатесов. В лотках для дегустации лежали нарезанные кубиками: ветчина, сосиски, варёная и копчёная колбасы, реже – сервелат. Он давно уже не мог позволить себе такую роскошь. Но попробовать…
Стоять и просто нахально жрать, было стыдно. Поэтому потыкав зубочисткой в тот или иной продукт, он уходил гулять по маркету, что бы через два-три часа опять вернутся и снова попробовать вожделенный продукт.
Он вдруг остро ощутил своё одиночество. «Наверно надо завести хотя бы кота, - подумал он – или лучше собаку, может даже не очень большую, - продолжал он свои мечтательные размышления.  - Буду с ней гулять по утрам, опять же всё живая душа рядом». Но тутже произвёл не хитрые вычисления и понял, что собаку ему не потянуть. Да и кота его скромный бюджет не выдержит. Им, кажется нужен какой-то корм, и, наверное, молоко и рыба. А какая теперь рыба? Дороже мяса!
Летом хорошо. Летом определённо лучше. Отключат отопление, меньше платить за квартиру. И овощи на рынке дешевеют. Опять же дача… хотя нет, какая дача? Это раньше у них была дача, когда их было двое. Дачу он давно продал, детям тоже надо помочь, у них вся жизнь впереди. Да и зачем одному дача? Только лишние хлопоты.
Внуков бы поглядеть. Давно не показывались… и не звонят. Он взял в руки старенький кнопочный сотовый, проверил зарядку батареи. В телефоне было забито всего три номера, и он по нему никогда не звонил, звонили ему, когда он был нужен.
Он вдруг вспомнил, что у него остался чай. От кофе он давно отказался, утешая себя прыгающим давлением. Но жертвовать хорошим чаем? Этого он допустить не мог. И какой чай! Не из каких-то там  пакетиков, (его он вообще за чай не считал), только листовой, который он заваривал крутым кипятком в старом, расписном фаянсовом чайнике и пил из стакана, тонкого стекла в серебряном подстаканнике – наследство и память о матери.
Будильник зазвонил резко и как всегда неожиданно, возвещая о начале нового дня. Надо собираться в магазин, куда он последнее время ходил, как на работу. Праздники заканчивались, маркеты переходили на обычный режим работы, ажиотаж спадал, толпы покупателей среди которых легко можно было затеряться, иссякали. Поэтому он стал посещать магазин рано утром, а второй раз, уже ближе к вечеру.
Он, не спеша, педантично внимательно, начал собираться. Побрился старенькой электробритвой «Харьков». Умели же делать вещи в не столь давние времена! Сносу нет! А нынче, не успел в розетку включить – уже в мусорный бак пора выбрасывать. Побрызгался дешёвым одеколоном «Цитрусовый», заблагоухав лимоном. Он вообще старался выглядеть опрятно и прилично, стесняясь своей неустроенности. Слово бедность его пугало. Почистил щётками пальто и ботинки, долго наматывал  шарф – священный ритуал, проделываемый им каждое утро. Сложил аккуратно холщовую сумку и сунул в карман. Эти одноразовые пластиковые пакеты - только лишние траты, да и мусора от них…
Он не спеша, спустился по лестнице и вышел во двор. На улице было красиво. Снегопад закончился, накрыв город свежим, чистым, пушистым одеялом. Создавалось впечатление, что чумазый закопчённый мегаполис, вымылся в бане и переоделся в чистое бельё. Ещё светились праздничные огни, и в доме напротив кое-где окна мигали ёлочными гирляндами.
Этот красивый и большой дом, появился в  их дворе совсем недавно. Он вырос словно гриб, после продолжительной тёплой погоды и обильного дождя, на месте бывшего детского сада, нависая неприступной скалой над окружавшими его «хрущёбами». Некогда просторный двор сузился до размеров коммуналки, а «новодел», отгородился от соседей: ажурной, кованой решёткой, индивидуальной автомобильной стоянкой и автоматическими воротами.
За забором существовал другой, чужеродный, непонятный ему мир. Этот мир он постоянно наблюдал из окна кухни, куда с появлением небоскрёба перестало проникать солнце. Дом отбрасывал устрашающе длинную тень на ютящиеся у его подножья хижины  пятиэтажек. В ворота и на стоянку, постоянно въезжали и выезжали красивые, дорогие автомобили,  в которые садились мамаши в дорогих мехах с капризными отпрысками с заткнутыми наушниками ушами, с мерцающими, похожими на плитку шоколада коробочками, в которые они тыкали пальцами, разговаривали и кричали на них, как на живых людей. Это был мир другой планеты, а они пришельцами, в его дворе, оккупантами-марсианами захватившими землю.
Он вышел на проспект и направился в сторону магазина. Навстречу катила коммунальная техника, торопясь убрать последствия снегопада. «Что за гадость стали лить на дороги?» - подумал он. Снег быстро превращался в жидкий, грязный кисель, под колёсами все увеличивающегося транспортного потока. Город оживал.
Компания молодёжи, загулявшая в ночных клубах до утра, попалась ему на встречу. Они даже не заметили его, обтекая как ручей, обтекает одиноко стоящий валун. Один из молодых парней даже случайно задел его плечом, как бы, между прочим, буркнул себе под нос извинения, и не оборачиваясь, зашагал вместе со всеми дальше.  Для них он не существовал, как не существовал он для всего остального мира, не говоря о масштабах вселенной.
Он продолжил путь неспешной, шаркающей походкой, внимательно вглядываясь под ноги и обходя опасно-скользкие места. Постоял на светофоре, протёр запотевшие очки, задержался у стенда с афишами, рассматривая лица гастролёров. Напрягая память, попытался  узнать, но – нет, это были не его артисты, он не был с ними знаком. Всё было как всегда, обыденно скучно и не интересно. Дни сливались в бесконечную, однообразную цепочку одинаковых звеньев. До этого дня…
Не успел он отойти от стенда с афишами, как мимо пронёсся красный «Мерседес», окатив с ног до головы вязкой, грязной кисельной волной. Он утёрся шапкой и увидел, как автомобиль притормозил метрах в пятидесяти впереди и высадил трёх накрашенных девиц, сомнительных профессий, которые со смехом выскочили из машины и засеменили в сторону метрополитена. Водитель ударил им в след клаксоном и сорвался с места.
Он не обиделся, он просто не успел осознать, что произошло, настолько быстро всё случилось.
Как он, не услышал приближение автомобиля? Хотя, эти заграничные автомобили ездят так тихо - не то, что наши, за километр слышно. Возмущаться и кричать не имело никакого смысла, вокруг было безлюдно.
Он попытался спасти пальто, тёр носовым платком и чистым снегом, но тщетно. Грязь глубоко впиталась в драп, оставляя бурые разводы. Пальто было безнадёжно испорчено. День, явно не задался. Он поплёлся домой. В какой-то момент ему показалось, что он знает эту машину, ярко-красного гиацинтового цвета. Не она ли зачастую, проезжает через его двор, гремя сабвуферами в сторону многоэтажки, заслоняющей собой свет. Теперь его удел – тень. Да и сам он давно стал тенью. Тенью самого себя.
Он вернулся во двор. Вяло кивнул дворнику-таджику, сгребающему снег с тротуара и по проторённой тропинке, через стоянку направился к своему подъезду.
На стоянке, стоял злополучный гиацинтовый «Мерседес» с не остывшим ещё мотором и таращил на него свои наглые глаза-фары. И целился, целился в него перекрестием своего логотипа, символом единства трёх стихий: земли, воды и воздуха.
В нём, вдруг, вспыхнул гнев, как огонь, почти остывший,но хранимый горячими углями, под толстым слоем пепла и неожиданно вздутый мехами горна. Он не мог объяснить свою  ненависть к этой одиноко стоящей красивой машине, но она закипала в нём, поднималась волной, мешая дышать. Он наклонился и поднял с земли, кем-то брошенную в праздники пустую бутылку из-под шампанского, и судорожно сжал в руке, как когда-то, давным-давно, девятнадцатилетним пареньком, сжимал под Ржевом бутылку с зажигательной смесью, поливаемый свинцовым градом пуль и бросил…, бросил в лобовое стекло «Мерседеса».