Кто убил ребёнка?

Девятимясячный Лоро агукал и смотрел на трепыхающиеся занавески окна.

Его отец, Бенито Краучини, чистил антикварный револьвер. Мать, рыженькая Франческа поправляла передник, смотрела на грудничка и улыбалась.

- Бенито, выпей таблетку, не будь олухом! - рот Франчески немного кривил из-за больших передних зубов. - Надо заботиться о себе, как говорил твой отец.

Краучини встал со стула, подошёл к настенному календарю и уставился в цифры августа. Его слегка тошнило из-за спёртого воздуха, который не уничтожался даже раскрытым настежь окном.

- Иди прогуляйся, красотка, - почти умолял он. Завтра на работу, силы Бенито иссякли заботой о семье, а тут ещё заболела менингитом мать.

Двадцатилетняя Франческа вышла на кухню, забывшись приготовлением клюквенного пирога. Она вся вымазалась мукой и подсолнечным маслом.

Из комнаты, где остались Лоро и Бенито, не доносилось не звука.

Пирог вышел шикарным: ровный цилиндр, с умопомрачительной начинкой.

Девушка вспомнила недавний разговор с Бенито о самоубийстве. Они спорили, кто ответственен за смерть человека: он сам или общество, на котором лежит вина за наложение на себя рук этого несчастного, чьи глаза вылезли из орбит.

Франческа нарезала пирог, выпила немножко минералки и пошла широкими шагами в сторону самой дальней комнаты.

То, что она увидела, заставило её ужаснуться: её первенец лежал на журнальном столике, глаза его выкатились из орбит, а рот застыл открытым навеки. Бенито вытирал вспотевшие руки полотенцем, взглянул на супругу и сказал мелодичным, откровенно спокойным голосом:

- Наш Лоро попросил меня укоротить ему жизнь. Я был уверен, что он спрыгнет с моста или порежет себе вены. Ты одобряешь мой поступок?

Язык Франчески распух как объевшаяся змея. Боже, она плакала слезами матери-земли. Жизнь оборвалась для неё в одно мгновение.

- Зачем ты это сделал?

- Я уже сказал тебе.

- Но ведь это же твой ребёнок. Он был как ангел.

Бенито вздохнул и ответил:

- Когда ты родила его, ты его уже убила. У нас в роду одни самоубийцы. Я не говорил тебе, меня душило самомнение, что я буду выше судьбы. Но дальше продолжаться это не может: наши часы должны остановиться.

Краучини кинул ей полотенце и удалился на улицу, дав себе ещё время пожить полгода.