К. И. Логинова - жена адмирала П. Ф. Анжу. Ч. 2

Не обещайте деве юной…


Эразм Иванович Стогов (1797-1880) прожил долгую, интересную жизнь и оставил замечательные воспоминания, часть которых посвящена его морской службе в Охотске как раз в те годы, когда Начальником Камчатки стал П.И. Рикорд. Мичман Стогов оказался в столь далеких от Балтики морях не случайно. Выходец из многочисленной мелкопоместной дворянской семьи, не видя скорого продвижения по службе, добровольно вызвался, когда представился случай, отправиться на край света:

«Жизнь в Кронштадте так была нехороша, что если б была экспедиция в ад, то много бы нашлось охотников… Содержание слишком бедно, жить едва можно. Может быть, и Охотске нехорошо; если я не найду там лучшего, то увижу новое – все-таки выигрываю».

В начале 1819 г., как пишет Э.И. Стогов:

«Нас ехало на Камчатку трое, я, Повалишин и Воронов – капитан-лейтенант Воронов, совершенно ни к чему неспособный человек, однако сумел жениться по дороге – в Омске… С нами отправились 25 человек матросов – тоже охотников, да два пожилые штурмана – классические пьяницы».

Стогов и Повалишин не прогадали, не пройдет и года как их произведут в лейтенанты и назначат командирами бригов «Святой Михаил» и «Дионисий». Самые лучшие впечатления на охотских моряков произвели зимние вечеринки – «маленькие балы», которые проводила в Петропавловском Л.И. Рикорд, жена Начальника Камчатки. Стараниями своей патронессы, которая годилась им больше в сестры, чем в строгие наставницы,ее воспитанницы стали прехорошенькими барышнями. Девушки восхищали своей начитанностью и манерами не только гарнизонных офицеров. Самыми желанными гостями на таких «балах» были лихие капитаны Э. Стогов и Н. Повалишин. Это радовало Людмилу Ивановну и чересчур расстраивало Петра Ивановича. Начальник Камчатки знал и чтил традиции российского флота. Поэтому как никто понимал, что для моряков, служивших в очень суровых условиях, его воспитанницы могли стать «лучом света». Однако в сословной России женитьба офицера Российского Императорского флота на девушке более низкого сословия означало лишь одно – конец карьеры. Поэтому П.И. Рикорд, который любил своих пансионерок как дочерей, стал подыскивать им достойную пару из молодых людей более простого звания. По словам Стогова, «старшая из них вышла замуж за комиссионера Американской кампании, вторая за купца, третья за попа…»

А вот Ксения Логинова для добрейшего Начальника Камчатки стала настоящей головной болью. К 15-ти годам симпатичная полукамчадалка со всей страстью первого чувства влюбилась в «недурного брюнета» 21-летнего лейтенанта флота Николая Повалишина. И чувство это было взаимным. П.И. Рикорд, не желая дальнейшего развития событий, под предлогом, что для Петропавловской гавани хорошо бы иметь собственное судно, отправляет Повалишина на американском купеческом корабле в Манилу. Горе Оксиньки было безутешным. Ее возлюбленный, сдав бриг «Дионисий», летом 1821 г. отправляется на далекие Филиппины. Приказ есть приказ. Еще немало слез прольет по своей первой любви мадемуазель Логинова, но ниточки их судеб больше никогда не соединятся. Только на следующий год лейтенант Повалишин приведет в Петропавловскую гавань каботажный бот (шхуна «Николай»). Но будет уже поздно, Ксения Ивановна к тому времени помолвлена с другим…

В 1826 г. Николай Васильевич Повалишин(1799-1877) возвратился из Охотска в Кронштадт. В 1827 г. на корабле «Гангут» участвовал в Наваринском сражении, за что был награжден орденом Св. Анны 3 ст. с бантом. (В этом бою на том же линкоре командовал артиллерией капитан-лейтенант П.Ф. Анжу). 7 марта 1834 г. будет уволен от службы в чине капитана 2-го ранга.



«Почетный бродяга» Иван Андреевич Кокрен


1820 год. В Санкт-Петербурге появляется английский путешественник Джон Андрес Дондас Кокрен (1780-1825). Разрешите представить: британский пост-капитан, незаконный сын шотландского авантюриста Эндрю Кокрена-Джонстона, племянник знаменитого адмирала лорда Томаса Кокрена. Службу на королевском военно-морском флоте начал с 10-ти лет. Быстро продвигался в чинах и стал одним из самых молодых капитанов III ранга. Смелый, умный и опытный морской офицер, каких на флоте его Величества было принято называть «смоляная шкура». По окончании войны с наполеоновской Францией Д. Кокрен берет продолжительный отпуск и проходит пешком Францию, Испанию и Португалию.

В начале 1820 г. неутомимый пешеход обратился с рапортом в секретариат лондонского Адмиралтейства с предложением совершить одиночное путешествие в глубь Африки для изучения истоков таинственной реки Нигер. Морское начальство не торопилось отпускать его в новый отпуск, однако, пост-капитан добился своего и был обличен доверием лордов адмиралтейства. Получил двухгодичный отпуск и половинное жалованье, но вместо жарких пустынь Африки Кокрен, спустя 83 дня после того, как покинул Лондон, оказывается на берегах холодной Невы. По пути в Россию шотландец прошел пешком Францию, Германию, Польшу и Прибалтику. Пост-капитан в северной столице обосновался на 14-й линии Васильевского острова у агента торгового дома «Карлейль и сыновья». Эксцентричный путешественник, не знавший ни слова по-русски, но говоривший на всех языках Европы, не мог не привлечь внимания столичного общества. Кокрен не скрывал цели своего приезда в Россию, – как частное лицо собирался совершить пешеходное путешествие через Сибирь на Чукотку, а оттуда в Америку. Его не смущал тот факт, что он появился в Санкт-Петербурге буквально сразу после того, как по инициативе русского правительства для описи неизвестных арктических районов Сибири и островов в Северном Ледовитом океане туда были направлены две экспедиции под начальством лейтенантов флота П.Ф. Анжу(1797-1869) и Ф.П. Врангеля (1797-1870). Шотландец просто мечтает найти их и присоединиться к российским исследовательским отрядам.

Капитану Кокрену везло во всем. Он умудрился даже получить открытый лист, подписанный самим императором Александром I, благодаря которому мог свободно путешествовать по всей Российской империи на правах государственного чиновника. Э.И. Стогов, самый близкий приятель «почетного бродяги» на Камчатке, в глубине души все-таки подозревал, что он британский шпион и пытался расспросить его о причинах, побудивших шотландца идти «на Чукотку пешком через Дерпт». Кокрен объяснял довольно оригинально и по-своему убедительно:

«Я только что возвратился из Испании и Португалии, которые я обошел пешком. Однажды в Лондоне, в обществе приятелей зашел горячий разговор о путешествиях и разных затруднениях; так как я обошел всю Европу пешком, то в беседе играл не последнюю роль. К концу вечера было довольно выпито, и были все навеселе; говорили с сожалением и о том, что некуда с интересом путешествовать, что весь земной шар истоптан англичанами. На столе лежали карты с путями путешественников. Один из беседовавших сказал: вот места, никем не посещаемые, и указал путь – Якутск, Колыма, Берингов пролив (ежегодно замерзающий ненадолго), Америка, Фактории компаний и – морем – домой. Разговор оживился, все рассуждали; но находили непреоборимые препятствия – невозможность! У меня было довольно в голове, и я находил возможным совершить это путешествие. Заспорили, я положительно объявил, что этот путь нетрудно пройти пешком; меня поймали на слове, и я дал слово совершить этот путь пешком. На другой день я и желал, чтобы этого вечера не было, но слово дано, исполнить должно! Сделалось известным мое намерение, я был львом дня. Надавали мне писем министры, вельможи, коммерсанты – в Петербург и Москву. В Петербурге посланник меня представил Государю, он спросил, а я рассказал ему о моем намерении. Государь улыбнулся и сказал:

"До Иркутска я еще знаю что-нибудь; но далее – мне неизвестно. Желаю вам успеха!"»

Итак, в начале лета 1820 г. шотландский пешеход с фигурой атлета, натренированного в ходьбе, бодро выдвинулся в далекий путь. Ниточка потянулась к Камчатке. Переходы его были довольно большими. Один раз он прошел 175-180 км за 32 часа. Любитель спортивной ходьбы потом напишет:

«Мой пешеходный подвиг – дистанция в 168 верст или 96 миль – впрочем, я уже делал это в Португалии».

В 1824 г. в Англии Кокрен издаст двухтомное описание своих странствий по азиатской и европейской частям Российской империи, которое назовет «Рассказ о пешем путешествии по России и Сибирской Татарии к границам Китая, замерзшему морю и Камчатке». Прочитав увлекательное повествование, создается впечатление о самом авторе как о наблюдательном, любознательном, с хорошим чувством юмора путешественнике. Для тверских краеведов его записки почти неизвестны. На русский язык никогда не переводились. А ведь летом 1820 г. пост-капитан из Новгорода добрался до Вышнего Волочка, отсюда завернул в Торжок. В этом старинном городе проживала молодая вдова – сестра В.М. Головнина, командира известного шлюпа «Диана». Кокрен навестил ее и выразил восхищение путешествием ее брата к берегам Японии. Затем пешеход отправился в Тверь, Москву и далее…

Перебравшись через Урал, британский путешественник умудрился посетить все самые известные и значительные на то время места в Сибири. С первых шагов Д. Кокрена по земле Российской империи у людей всех сословий и состояний, которых он встречал на своем пути, возникало подозрение, что спортсмен-любитель –  британский шпион. С легкого слова министра внутренних дел В.П. Кочубея за капитаном Кокреном закрепилось прозвище «почетный бродяга». Однако шотландец относился к этому спокойно. Во время своих странствий он не раз попадал в сложные, а иногда чрезвычайно опасные ситуации, но к чести его, никогда не терял расположение духа и по-прежнему оставался доброжелателен с людьми. В Калуге сохранились путевые дневники отставного капитана 2-го ранга С.И. Яновского,в 1816-1822 гг. служившего в Российско-Американской колонии (компании). Рассказ самого Д. Кокрена и стал основой для оригинального повествования Яновского «о английском путешественнике Кохране»:

«Итак, капитан Кохран отправляется пешком, с небольшой котомкой за плечами, в которой у него было запасное бельё, пара сапог и пара запасных башмаков. Денег он с собой брал мало, а отсылал по почте вперёд, в следующий город. Надо знать, что этот чудак, когда пошёл из Петербурга, то ни слова не знал по-русски. На пути от одного города до следующей станции на него напали разбойники. Он сам про это рассказывал. Это случилось летом 1820 г. Его обобрали с ног до головы. Причём он просил воров, чтобы они оставили ему по крайней мере хоть рубашку, брюки и башмаки, но они рубашку сняли, потому что она была хороша, из английского полотна, новая, той же участи подверглись и брюки; ему оставлен был, как на смех, один жилет и башмаки...

Воображаю, какова была его фигура: без сорочки, в одном жилете и башмаках, без исподнего платья. В таком натуральном наряде, как Адам, он прошёл 10 вёрст, до первого селения. Там объявил о своём несчастии. Его приняли, одели, накормили, дали знать в город и оттуда в Петербург. Доложили государю, который приказал немедленно во что бы то ни стало отыскать воров. К удивлению, через неделю их нашли, и вещи были доставлены англичанину вслед, не помню, в какой город. Он удивился такой исправности нашей полиции и говорил: «В Англии бы не нашли». После этого он шёл благополучно, без особых приключений, до самого Иркутска. В Иркутске, как и везде, он был принят радушно. Губернатор обласкал его и поместил у себя в доме. Потом наш путешественник отправился в Якутск. Но в маленьком заштатном городке Зативерске с ним случилось ужасное происшествие: казаки схватили его как беглого и привели к комиссару (т.е. городничему, или исправнику), на беду тот придерживался чарочки и был подвыпивши, а потому принял его в допрос. Англичанин показывал ему свой паспорт, в котором по-русски и по-английски сказано, что он капитан английского флота и что предписывается чинить ему не только свободный проход, но даже оказывать всякое пособие и, когда потребуется, безденежно давать подводы, провожатых и проч.

Но подгулявший комиссар не поверил документу: "Знаем мы вас! Ты беглый или шпион, и паспорт фальшивый, сам сделал. Какой ты капитан, рыжая борода! Пойдёт ли капитан пешком. Давай палок!" И приготовились вздуть его палками. Англичанин много говорил мне об этом, а Ушинский на ухо мне прибавил, что и вздули его порядком. Вот сильные ощущения для их искателя!

Наконец несчастному путешественнику удалось упросить комиссара отослать его к губернатору. "Я сам тебя свезу", – прибавил тот и, заковав в железо, отправился с ним в путь, надеясь заслужить большую награду за то, что поймал и привёз весьма важного преступника. От Иркутска до Зативерска, кажется, будет вёрст 500. Привозит он его, скованного, к губернатору ночью, просит немедленно доложить, что поймал и привёз важного преступника. Губернатор вышел в залу: "Где же арестант?"– «Здесь, ваше превосходительство, в передней!"– «Приведите сюда!» Вот его вводят в цепях. Можно представить себе, каково было удивление и гнев губернатора и смятение комиссара!

Немедленно сняты были оковы с прибавкой тысячи извинений, заставили комиссара просить прощения, а иначе в тюрьму или в солдаты, чуть не в катор¬гу. Комиссар был уничтожен. Но Кохран простил его. Отдохнувши несколько дней у губернатора, капитан Кохран отправился опять в дорогу и благополучно прибыл в Якутск.
В этот год послана была экспедиция под начальством флота капитана Врангеля для описи Северной Сибири. Врангель был уже около устья Лены, готовясь по льдам на собаках проникнуть далее к северу на острова. Капитан Кохран прибыл к Врангелю и объявил желание своё участвовать в экспедиции, но Врангель вежливо отказал, отговариваясь, что не имеет на это предписания...»

Все-таки интересно, почему Джон Кокрен свернул с намеченного маршрута? Из Якутска вместо Охотска, откуда морем мог добраться до берегов Аляски, он направляется к берегам Северного Ледовитого океана, где находит Колымский отряд лейтенанта Ф.П. Врангеля. В.М. Пасецский, биограф последнего, упоминает об этом:

«31 декабря Кокрен встретился с Врангелем. Между путешественниками установилось "нехолодное расположение" друг к другу. Однако, когда Кокрен высказал желание принять участие в русской экспедиции, Врангель отказал ему. Правда, якутский областной начальник Миницкий советовал дать положительный ответ, но Врангелю казалось, что сибирский генерал-губернатор (Сперанский М.М.) не хотел, чтобы Кокрен принял участие в этой ответственной и важной экспедиции, за ходом которой внимательно следило русское правительство. "Признаться, – писал Врангель Литке, – честолюбие моё мне не позволило допустить английского капитана участвовать там, где хотел действовать сам"».

Лейтенант Врангель и мичман Фёдор Матюшкин (1799-1872) были рады встрече с этим веселым и добросердечным путешественником. Начальник экспедиции подарил Кокрену к Новому году прекрасно сшитый национальный костюм северного народа – одулов. Хотя русские моряки понимали, что параллельно со своими путевыми впечатлениями шотландец собирает сведения для отчета в английское адмиралтейство, но, несмотря на это в марте Матюшкин вместе с Кокреном поехали в крепость Островное, где проходила анюйская ярмарка. Путешественник решил попытаться договориться с чукчами и попасть вместе с ними через Берингов пролив в Америку. Заветная мечта английского капитана была как никогда близка – определить координаты мыса Шелагского и проверить наличие там предполагаемого британцами перешейка, соединяющего Азию с Америкой. Подтверждением версии существования Северо-западного прохода стал приезд за товаром двух индейцев. Но, как позже Кокрен расскажет лейтенанту Э.И. Стогову, «…туда на ярмарку прикочевали разные народы и чукчи с Берингова пролива, которые говорили, что они каждый год ездят на оленях на берег Америки – торговать. На предложение мое взять меня с собою чукчи просили пять сум (около 15 пудов) табаку, а это составляло огромную сумму по тамошним ценам, и, сверх того, чукчи не ручались за мою жизнь, им самим приходится сражаться по окончании торга в Америке. Итак, путешествие мое совершиться не могло. А так как всем начальникам было предписано охранять меня и давать пособия, то колымский исправник, узнав, что я хочу идти пешком [обратно] в Якутск, что, конечно, было невозможно, предложил: не желаю ли я доехать до Охотска с тунгусом. Я охотно согласился, предполагая из Камчатки возвратиться на корабле домой. Тунгус был беден, имел шесть оленей; на одном я ехал верхом. Олени составляли все имущество тунгуса. Питались мы дорогой только тем, что добудет охотою тунгус, его семейство и я; случалось не есть по двое суток. Для тунгусов, как я заметил, это было не лишением, – лисица, белка, заяц, птица – все служило пищею. Недавно я провалился с оленем в речку. Теперь я в теплой комнате, с полным комфортом и все забыл!?»

Отвагой и выносливостью английского капитана можно только восхищаться. Спустя много лет Э.И. Стогов будет вспоминать свою первую встречу с «почетным бродягой»:

«…в апреле шел я из порта домой по берегу реки Кухтуя. С чахлого льда реки поднялся на берег неизвестный мне человек и стал предо мною. Он был небольшого роста, худощав, одет в дрянной оленьей кухлянке, в изорванных торбасах (обувь), в непозволительно дурном малахае (шапка). Первая мысль – бедный тунгус. Нет – рыжая клином борода, рыжевато-светлые волосы, лицо красное, в веснушках. Нет – не тунгус. Ссыльнокаторжный? Нет – без кандалов. Жителей Охотска знаю всех – это не здешний. На вопрос: кто? – пришелец отвечал: Джон Андрес Дондас Кокрен, пост-капитан, и подал мне бумагу. То был паспорт от русского правительства. Потом в это же время Кокрен посмотрел в находившуюся у него бумажку и произнес фамилии: Повалишина , Берга и мою. Повалишина не было в Охотске; Василий Николаевич Берг был в то время в Перми советником казенной палаты, и мы проездом были его гостями. Маленьким я говорил по-французски, в корпусе забыл и начал учиться по-английски – не выучился; но, однако, кое-как некоторый запас вокабул помог мне пригласить незнакомца к себе.

У Кокрена не было ни одной вещи, кроме надетых на нем, а эти вещи были невозможны для комнаты. У меня на дворе имелась баня, и Джон Андрес Дондас Кокрен, пост-капитан, как говорится в русской сказке, в одно ухо влез, а в другое ухо вылез, – вышел из бани в моем белье, в моем вицмундире; но все-таки вышел не молодцом.
…Кокрен был лет 35-ти; очень обходительный и очень любезный для англичанина; любил рассказывать, а рассказов у него было – без конца! Он обошел все государства пешком; знал нравы народов как свои пять пальцев. Как англичанин, он имел необходимость каждый день выпить три [бокала] пунша, кроме того, сего и прочего…

 …Так как Кокрен был – Джон Андрес , то мы и назвали его Иваном Андреевичем . Когда я объяснил ему, что русские, из почтения к отцу, прилагают к своему имени имя отца, то этот обычай очень ему нравился и он был доволен названием Ивана Андреевича».

Далеко на севере от Охотска в селении Походск неожиданно встретились два русских экспедиционных отряда. В Нижне-Колымск моряки поехали вместе. В этих краях лейтенант флота Анжу впервые услышал от лейтенанта Врангеля и мичмана Матюшкина рассказ о встрече с шотландским чудаком-путешественником Д. Кокреном. Ниточки судьбы начали переплетаться…


Продолжение следует... http://www.proza.ru/2018/02/26/1346