Леденцы гл. 10, 11

                Леденцы
               
                10

          Как точно называлось это место – не знаю. В голове крутится слово  Бертюль. Совершенно  гиблое  место.   Несколько деревянных  домиков на  выжженной солнцем земле, рядом лепрозорий. В одном из них мать с отцом сняли комнату, точнее угол в ней. Двор, огороженный  повалившимся штакетником,  забитый рыбой сарай. Рыба  висела  на веревках под потолком, связками на стенах, была  набита в большие кули и просто лежала кучей в углу. Ее ели, а лежалой топили печь. Рядом протекала Волга.
        Комната была небольшой, на два окна и старым  шкафом в углу. Вскоре появилась кровать, два  стула, на которых спала я, и деревянный  круглый стол с массивными  ножками и перекладинами внизу.       
        Первый наш обед за этим столом, мать чистит сухую рыбину, отрывая  узкие полоски мне и отцу. Сухая рыба, хлеб и калмыцкий чай - это и был весь наш рацион питания на тот  период.
        Калмыцкий чай – плотная зеленая  плита спрессованных чайных листьев. От нее топором отрубали кусок  и долго варили в кастрюле с водой. Он бодрил, а если был еще и хлеб, то на какое-то время полностью забивал чувство острого голода.
       Отец работал на другом берегу Волги. Рано утром он заворачивал в газету кусок хлеба, сухую рыбину и уходил на целый день. Работала ли мать тогда, или искала работу, не знаю, но я подолгу оставалась в этой комнате одна.
        Как-то раз, найдя на полу гвоздик, я сунула его в  розетку, и меня  ударило током. Я не поняла, что произошло, но была очень сильно напугана.
       Со временем мать приспособилась сама ловить рыбу. Отец смастерил ей удочки. Мы ходили на ржавую баржу, с нее она и ловила.
       На другом конце баржи часто рыбачила еще одна женщина. Мать здоровалась, и иногда  перебрасывалась с ней парой фраз. Много лет спустя совсем в другом месте я ее встречу  вновь.
 
                11

       Неожиданно  в нашей комнате появилась  соседка с железной  кроватью, огромным чемоданом и тумбочкой.  Каждое  утро она красиво застилала свою постель белым покрывалом и выстраивала пирамиду из  белых подушек. На ее тумбочке постоянно висел большой замок и лежала белая  салфетка.
       Сама соседка была уже не молода, но еще усиленно молодилась. Она носила длинный атласный халат с синими  цветами, утром уходила на работу, а на ночь крутила свои редкие рыжие волосенки на бумажные трубочки.
      Что толкнуло ее тогда пойти на подлость - я не знаю. Но, видимо, нужно  понять, то  послевоенное время, когда мужик- инвалид был ценностью, а уж мужская особь с руками-ногами  вообще сокровищем. И вот оно, это сокровище  совсем рядом, но спит с другой женщиной.  Мать с отцом в то время, действительно, очень любили друг друга, и многие женщины и тогда и значительно позже, не скрывая, захлебывались от зависти.
       Соседка, которая  до этого всегда  все запирала и закрывала, вдруг стала оставлять на тумбочке еду. Поначалу все пристойно прикрывалось салфеткой. Никто ничего не трогал, в чем она вечером разочарованно убеждалась.  Поняв, что задуманное не проходит, она  пошла на хитрость. 
       Однажды утром она как обычно ушла на работу, следом за ней куда-то поспешила и мать. Я осталась одна. И тут неожиданно возвращается  соседка. Сбросив салфетку, она поманила меня к своей тумбочке и предложила мне леденец. Я с удовольствием его взяла. А потом сунула мне в руки  и всю вазочку, а сама потихоньку сбежала. В стеклянной  вазочке лежал еще десяток синих леденцов. Как я могла в свои три года оценить ее поступок, только как угощение и разрешение съесть.
       Вечером на кухне разразился громкий скандал. Я сидела в комнате на своем любимом месте под столом. Бахрома скатерти касалась пола. Вдруг быстрые шаги и  неожиданный резкий удар ногой. Деревянные перекладины стола с хрустом вонзились в мою спину. 
      Что произошло дальше, я не знаю, очнулась уже в комнате нашей хозяйки. Она  снимала с меня залитое водой платье, обтирала полотенцем влажные волосы и мокрое лицо. Рядом на сундуке сидел ее встревоженный муж в полотняных кальсонах и сердито выговаривал ей: «Ты что, хочешь, чтобы нас как свидетелей  по судам затаскали? Гони их немедленно  и соседей предупреди, чтоб не пускали.  Неизвестно еще, чей у них ребенок, разве со своим так  обращаются?»
       Хозяйка, кивала головой, виновато соглашаясь. Раздев меня, уложила на свою высокую кровать и покрыла большим полотенцем. Моя боль легла на мягкую подушку,  и я стала погружаться в какой-то тяжелый, как трясина сон. Сколько была в таком состоянии, не знаю. Очнулась на мгновение в уже нашей комнате от громкого стука, мать палкой выгоняла забежавшую крысу. Комната уже была наполовину пустой, исчезла соседка и ее тумбочка…