Почтовый ящик гл. 12, 13, 14, 15

Почтовый ящик
      
                12

         Полностью я пришла в себя уже в совсем другом месте. Лежала на двух сдвинутых стульях, покрытая  фуфайкой матери. Рядом стоял фанерный ящик, служивший столом,  напротив, на помосте из кирпичей и досок спали мои родители. Небольшая печь в углу. Больше вместить что-либо в эту комнатенку было невозможно, настолько она была мала. Много позже я узнала, что она служила  изолятором при лагерной больничке…
        Мать внесла закопченную кастрюльку  сваренной на костре еды. Пара картофелин,  измельченных в отваре и порезанная  в него луковица. Мне отлили  в алюминиевую кружку, покрошив в нее кусочек черного хлеба.  Отец с матерью ели с кастрюльки. Впервые после болезни я поела  что-то горячее. Постепенно пошла на поправку, но мой  покалеченный позвоночник и отбитые  почки  напоминают мне о тех леденцах  всю мою жизнь. 
        Уже став взрослой,  я все мучительно гадала, кто мог это сделать? Я ведь не видела, кто меня ударил. Но вряд ли кто-то посторонний  решился бы на это. Да, и не было там никого из посторонних!  Постепенно, по кусочкам восстановив в памяти события того дня, я с холодным ужасом  вспомнила те быстрые шаги. И поняла, так в молодости ходила моя мать, быстро и легко, как птица на взлете.

                13

        Это место официально называлось почтовым ящиком, а в народе - зоной. Как и почему мы там оказались, я не знаю, а мать молчала.
       Стояли  теплые  осенние дни. Я начала вставать и изредка выходить. Комнатка находилась в большом, поделенном надвое  бараке. Длинный цементный коридор, по четыре  двери с каждой стороны, глухая стена – перегородка и то же самое с другой стороны. На облупленном фасаде барака поверху проступала закрашенная  синяя надпись: «Поликлиника».
       Напротив входа в барак тянулось деревянное строение  из сколоченных внахлест толстых досок. По его передней стороне  шел ряд дверей с железными засовами.  К глухой задней стене примыкала небольшая насыпь. Доски над ней были словно поклеванные, все в маленьких дырочках, из которых любопытные дети выковыривали ржавые пульки.
      Неподалеку от насыпи находились две глубокие ямы, каждая метра по четыре в ширину и метров двадцать пять в длину. Одна была засыпана просевшей землей, вторая еще пустовала. Про эти ямы ходили страшные байки, а детям попросту запрещали к ним приближаться.
       Старожилы зоны рассказывали, что по первой весне, когда сошел снег, там оголились человеческие останки, которые потом присыпали землей.
       За бараком в углу зоны стояло красное кирпичное здание. В нем на выложенном керамической  плиткой полу рядами стояли гудящие токарные станки. Там мой отец начал работать.

                14

        Всю территорию, имевшую форму огромного  прямоугольника,  окружала  высокая  глинобитная стена с проволокой и столбами освещения. В углу на входе стояла   деревянная вышка с вооруженным охранником, землянка- проходная и болтался полосатый  шлагбаум.
       В центре, рядом с единственным на всю зону колодцем, стоял крепкий дом  надзирателя, татарина Бориса Боранкулова. Его плоское рябое лицо либо маячило в окне, либо он сам часами  сидел на лавочке  перед колодцем, - так он  нес свою службу.
       Достаточно было только раз увидеть его крупное, сбитое  тело и  коротко стриженую  голову с  желтыми  глазами голодной рыси, чтобы сразу понять, кого здесь надо  опасаться.  Зелень во дворе его дома резко  бросалась в глаза, потому что вся остальная территория зоны была абсолютно голой, ни кустика, ни травиночки, ни засохшей былиночки.
       За глинобитной стеной, впритык к зоне, подходил отрезок железнодорожной  ветки, а вдоль него зияли еще четыре приготовленные ямы. На расстоянии стоял крытый загон с парой лошадей и телегой. Ухаживал за лошадьми одноногий  инвалид  Бледнов, отец  моей  будущей одноклассницы Шурочки Бледновой. Они жили за оградой  в доме для вольных, но ту часть территории, я впервые увидела только пару лет спустя.

                15

        Все  бараки и землянки были забиты народом. В некоторых комнатенках ютились целыми семьями, со старухами и детьми. На всю зону, не считая охранников и Боранкулова, приходилось всего четыре мужчины. Однорукий  инвалид Николай Безруков с женой  Лидой и парой мальчишек – близнецов  жил в нашем бараке, астматик Василий Попов с женой Тосей и двумя девочками жил в соседнем бараке, китаец  Ли с женой Розой и тремя девочками ютился  в землянке. Плюс мой отец - вот и все мужское население.
       Был, правда, еще один молодой парень-эпилептик, но после первого же приступа он сразу  исчез. Вскоре также неожиданно пропала и Дуся - молодая красивая девушка, которая вечером была, а утром на ее месте остались только ее книги. Шептались, что ее растерзали  охранники.
       Кто, что, когда и куда - никто не  спрашивал - боялись стукачей.  По принципу меньше знаешь – дольше живешь.