Отец гл. 32, 33, 34

Отец

                32

         Когда один за другим родились мальчики, отец  заходил петухом, как будто сам их и выносил.
         Мать этот момент не упустила, и добилась своей конечной цели. Они оформили брак, и отец официально удочерил меня. Она облегченно вздохнула. Собственно ради этого мои братья и рожались. 
        Повышенное внимание к  красавцу - отцу со стороны оголодавших и совершенно обнаглевших в зоне  баб  вызывало в ее душе постоянную глухую тревогу, но очень нравилось и веселило отца. Доходило до совершенно непристойных сцен. 
        Однажды мать нечаянно услышала  разговор своей  ближайшей подруги с отцом. Вроде бы как в шутку, та весело  пообещала ему, что когда-нибудь она его просто изнасилует, на что он  беспечно ответил, что ж, пусть попробует!   
        Мать тут же сказала своей подруге «досвиданье» и увела отца. Позже та, стоя на коленях, плакала  и клялась,  что это была просто глупая  шутка, но их многолетняя дружба прекратилась  навсегда…
        Мать пользовалась уважением у местных баб и, видя такой крутой поворот событий, у многих  из них  пропало  всякое желание даже бросить взгляд в его сторону, что больно резануло по его самолюбию. 
       Отец  закипел душой. Открыто выплеснуть свое недовольство он трусил, но жаждал мести и искал повод. А тут я,- как бы  «непорочное зачатие» … 
       Он стал на людях ласково называть меня  Ира-дочка, а дома при  матери демонстративно: « Ирка – сволочь, мерзавка, подай, принеси!» Плакала только я, мать молчала и терпеливо  ждала, когда он перебесится.
 
                33

           Как-то раз к отцу зашел сосед Попов стрельнуть папироску. Тоська - жена  на  курево не дает, - денег осталось только на хлеб. Отец достает из кармана пачку, а в ней одна, последняя. Попов жмется,  вроде  неудобно  брать последнее. А отец  ему хвастливо говорит, что вот у меня в семье  все  по-другому, у детей хлеба не будет, но курево у меня  будет всегда! Попов недоверчиво усмехается, поспорили. Сидят, разговаривают, Попов курит, ждут. Входит мать, отец демонстративно просит папиросы, и мать вынимает из шкафа обувную коробку, доверху набитую папиросными пачками.

                34 
 
        Зима была снежной. Начались новогодние каникулы.  Родители  вернулись к вечеру, вошли с мороза, покрытые инеем, краснощекие,  веселые.
         Я целый день просидела с детьми, и мы были рады их возвращению. Мать, раздевшись, торжественно поставила на стол свою сумку и вынула  из нее три яблока.
        Три настоящих  красных яблока! Я впервые их видела живьем, и мне они показались каким-то сказочным дедморозовским  чудом!
        Первое получает Сережка  и сразу жадно кусает. Второе - Павлику, но ему всего годик и он не понимает, что это такое. Третье яблоко мать разрезает пополам и одну половинку подает отцу. Вторую делит еще на две части, одна четвертинка - мне, вторая ей.
        И сказка кончилась, облетела ее мишура, хрустнули под ногами осколки …
        Я была настолько обижена этим разделом, что отложила свою четвертинку  в сторонку. Впервые я увидела, на что способна моя мать в своем слепом желании угодить отцу.
        Отец спокойно доел свою половину. Съела свою четвертинку и мать. Спросила, почему мой кусочек лежит? Я ответила, что не хочу, она предложила его отцу. И он взял! Взял, проглотил и не подавился!
         В душе комом застряли слезы, но я молчала… 
         Внезапно где-то внутри  меня вдруг появилась яркая картинка, как мать на базаре покупает четыре яблока, и как  родители, весело смеясь, съедают одно по дороге. Я вздрогнула и испугалась, как когда-то при ударе током! Картинка исчезла, но в душе осталась  стойкая уверенность, что это правда! На следующий  день все подтвердилось, - мать говорила соседке про дороговизну на базаре, за четыре яблока она заплатила полтора рубля.
        Мне было десять лет, отцу - сорок,  а мать была на два года моложе его. Но именно с того дня в моей  душе поселилось недоверие. Я поняла, что не все поступки моих родителей  справедливы, и не все, что они говорят, является  правдой.
        Необъявленная война продолжалась.  Я старалась держаться от отца  на расстоянии, он продолжал издеваться, а мать делать  вид, что ничего не происходит.  Не видя результата, он злобился еще больше. Мать же вместо того, чтобы взять в руки что-то  потяжелее  и разом привести его в чувство, продолжала  свою политику мирного выжидания.