Церковь Златой Софии 32

XXXII

- Я к вам в обитель не напрашивался, - весело сказал лысо-бритый и то ли от рождения смуглый, то ли под жарким летним солнцем сильно загоревший парнишка, смачно отхлёбывая из кружки горячий чай. – Просто отца достали похождения мои. Он позвонил знакомому наместнику вашему и договорился, чтобы меня на время сбагрить в монастырь, на исправление. Сказал, поживёшь под присмотром монахов, поразмышляешь, может, и поумнеешь даже.

Ворон молча слушал, пока общительный парень, поздно вечером бесшабашно напросившийся к нему в келью на чаепитие и с которым познакомились на огороде, по детски непосредственно, но и самокритично куражился над собою. Видно было, что этот сынок богатенького отца, любитель и привыкший вволю поболтать, действительно был ночным гулякой и потому спать в столь поздний час ему ещё не хотелось. Но ему и в голову не приходило, что в монастыре даже кратковременные паломники всё-таки соблюдают правила и режим, подразумеваемый якобы, как очень молитвенной тишины!

Однако, парнишка вызывал симпатию своей непосредственностью, хотя ему уже давно пора было серьёзно определиться во взрослой жизни.
Но, не смотря на позднее время, Ворон достал из пакета на вешалке коробку с какой-то шоколадной стряпнёй и предложил парнишке открыть и попробовать.
- Откуда такие «щЭдрости» в скромной келье отшельника?! – восторгался парнишка, бесцеремонно терзая коробку и доставая её содержимое. – Дары божьи?! Манна небесная?! От Духа Святага?!.. Это мы лю-юбим! – с трудом прожёвывая, наслаждался он.
- Да вот, вынуждают чревоугодничать, - постарался Ворон уйти от ответа…

* * *

В субботу вечером, после утомительных дневных трудов в душных теплицах, уставший Ворон во время «службы» по обыкновению своему сидел в затемнённом углу собора и, наслаждаясь прекрасным пением женщин, с закрытыми глазами перебирая в руках неизменные самодельные чётки, старался сосредоточиться на нужном сюжете своей личной Молитвы. В последнее время сомнения, выдержит ли он в монастыре и далее обретаться, назойливо одолевали его, что приходилось настойчиво молить Совета и Помощи.
Иногда открывая глаза глянуть на свечи «за упокой», чтобы вовремя убрать огарки, он каждый раз замечал стоявшую недалеко молодую ещё, но очень красивую женщину с пухлым целлофановым пакетом в руке.
Не раз видел её и раньше. Она обычно беседовала с вездесущим и липким на общение монастырским инвалидом. Но в тот раз паломник-инвалид находился в «отпуске» (!) и уже с полмесяца отсутствовал в монастыре. Женщина немного растерянно озиралась, видимо, стараясь увидеть своего знакомого.

В очередной раз убрав с подсвечника свечные огарки, Ворон вернулся на своё место в углу и погрузился в свою Молитву. Но некоторое время спустя, будто почувствовав, открыв глаза, он увидел прямо перед собой ту саму красивую женщину, которая наклонилась к нему и извинившись тихо спросила, не подскажет ли он, где инвалид.
Ворон ответил и она отошла. Но чуть погодя опять вернулась к нему и, показывая на свой целлофановый пакет, немного стесняясь, спросила:
- Простите, пожалуйста, я Вам отдам этот пакет, если можно?

Ворон, не понимая, в чём дело, удивился: зачем? Женщина тихо объяснила, что хотела передать инвалиду, но раз уж его нет, то…
Тогда Ворон искренне полюбопытствовал, а почему она выбрала его? Ведь можно дары положить в общую корзину, находившуюся за Распятием у ограды. К тому же, он не калека и в жалости не нуждался.
Но красивая женщина почему-то очень даже серьёзно настаивала:
- Нет, я ВАМ хочу это отдать, - и протянула пакет растерянному Ворону, которому пришлось уступить, чтобы не обидеть человека. И женщина, его же поблагодарив, отошла, наконец, в сторонку.

Однако, Ворон, удивлённый и немного раздражённый случившимся, всё же негодовал на себя, что уступил женщине, пусть и очень красивой.
Конечно, местные паломники иногда дарили пакеты с чаем, фруктами, хлебом, печеньем, конфетами не только монахам, но и постоянным трудникам. Он не раз видел, особенно в праздничные дни, как инвалид возвращался в келью свою с подобными дарами. Но Ворону и в голову не приходило, что однажды и ему придётся принимать нечто подобное!

Спустя месяц, уже другая из постоянных местных паломниц, почти каждое воскресенье, а особенно по праздникам обязательно приезжавшая с мужем и маленькой шустрой дочкой в монастырь, тоже как-то сунула в руки Ворону пакет со съестными дарами. И дошло до того, что она уже не появлялась в монастыре без целлофанового пакета, чтобы отдать его именно Ворону, не взирая, что тот, сконфуженный странным и непривычным для него вниманием, всячески пытался не попадаться ей на глаза. Если не в храме, то в трапезной или на улице, но она всё равно заставала его, и приходилось в очередной раз уступать столь непонятной её настойчивости отдать ему очередной пакет…
Когда же Ворон, в праздники и по воскресениям, даже специально не стал посещать храм, находя «неотложные» дела на огороде, или чистил овощи в подвале под трапезной, то всё равно женщина та через трудников передавала ему пакеты уже не только с едой, но даже с одеждой - аккуратно сложенными глаженными и приятно пахнувшими красивыми мужскими рубашками!

Конечно, ничего пошлого со стороны замужней женщины не было. Но Ворону пришлось на Исповеди пожаловаться, что его, всё же, сильно раздражает какое-то назойливое внимание женщин, а тем более с непрошенными дарами, к нему.
Не мог он не признать, что и раньше девушки и женщины всегда почему-то были неравнодушны к нему без каких-либо причин, даже без интереса к ним с его стороны!..

Как-то одна из не молодых уже, но по жизни опытных руководительниц какой-то очередной Воскресной школы, вместе с воспитанниками пару недель жившая в монастыре и трудившаяся с ними на огородах, но, казалось бы, без всякой на то причины, вдруг именно в храме подошла к Ворону и вполне серьёзно сказала ему:
- Вы не деревенский человек. Но в Вас кроется какая-то Тайна…
Когда же она с детьми покидала монастырь, то на прощание пожелала почему-то, чтобы он обязательно встретил себе «хорошую женщину для жизни», на что Ворон лишь испуганно перекрестился:
- Лучше в монахи постричься или удавиться!

Быть может, Ворона раздражало ещё и то, что люди воспринимали его православным и, как бы своим, ТАКИМ ЖЕ, хотя он никогда не считал себя верующим именно по представлениям религиозным, предпочитая всегда оставаться СВОБОДНЫМ визионером от, каких бы то ни было и от кого бы то, претензий на него.
Раздражало, что никто вокруг даже не пытался понять, чтобы тянуться до него, но почему-то все пытались его под себя представить, бессознательно опутать паутиной своих глупых понимания и восприятия лишь земной плотской Жизни.

* * *

…Неприятные воспоминания промелькнули в голове Ворона, пока парнишка с аппетитом расправлялся со сладостями, попутно делясь искренними впечатлениями своими от пребывания в монастыре, наподобие:
- Тусовка такая мне не нравится… Пузатые монахи уши трут сказками, а я должен верить?..
-А во что верить предпочитаешь? – спросил Ворон. Но весёлый парнишка, вкусно-сытно лишь «немного попив чайку», уже не намерен был вдаваться в серьёзные рассуждения:
- Верю в жизнь свою, а вечная она или нет – не моя забота. Жить предпочитаю радостно, ярко, дружно, но никак не с кислой рожей, да ещё в монастыре. Пропади она, такая тягомотина однообразная.

В другой раз жизнерадостный парнишка «зарулил» к Ворону в келью, уже сам принеся пакет с парой больших шоколадных пряников, и на вопросительный взгляд, бодро затараторил:
- Да вот у Матушки И. компьютер настраивал, она и одарила. Гульнём?
Когда же первые куски от терпко-сладких пряников были откусаны, разжёваны и запиты горячим ароматным чаем, не только совсем неглупый, но и образованный парнишка по-своему «благодарственно» изрёк:
- И скажу я Вам, уважаемый, что эта Матушка ваша – ещё та тварь! А её «бугор» - холуй и, подстать ей, подлец, каких свет не видывал! Гадюшник какой-то, а не обитель христова.
Беседовать с ним было и весело и интересно.

Уходя в тот вечер, парнишка уже более серьёзно сказал на сон грядущий:
- Скоро уеду отсюда, всё равно уломаю папашу смиренно смилостивиться над чадом своим. Не преступник же я, чтобы на зоне вашей тут кантоваться. Дадите мне «мобилу» переговоры провести с предками моими? Не беспокойтесь, я заплачу.

Когда же перед отъездом парнишка, за которым из областного центра всё же приехал отец, зашёл в келью попрощаться, то, немного задержавшись, совсем не по молодому спросил, на какой жизненный Путь указал бы Ворон ему, то зразу же, без раздумий получил ответ:
- Путь НАСТОЯЩЕГО СВЯЩЕННИКА.

И парнишка как-то непривычно для себя сник, даже загрустил:
- А ведь я с тем же вопросом обратился и к монастырскому духовнику, а он ТО ЖЕ САМОЕ мне порекомендовал – в священники!
Видимо, эта больная тема через коленку гнула его молодую Душу и не один день, а то и не один год. Потому как, немного погодя, после некоторых раздумий, парнишка рассказал:
- К нам, то ли друг семьи, то ли дальний родственник иногда появляется. Старик мудрый. И каждый раз он мне одно и то же говорит: «Покадилишь ещё, покадилишь в рясе священника, сынок»…

Ворон лишь грустно вздохнул, ибо по себе знал, сколь много и трудно симпатичному и проницательному парню этому ещё придётся пережить прежде, чем именно в НАСТОЯЩЕГО Священника ему превратиться!