Л. М. гл. 42, 43

                «Л.М.»

                42

      Мать за время моей болезни и болезни отца  сдружилась с больничной гардеробщицей Лидией Михайловной. За неимением жилья она жила там же, где и работала, - в гардеробной.
       Прослышав, что в вольном бараке пустовала маленькая комнатенка, мать помогла ей в ней поселиться.
       Лидия Михайловна попала в Казахстан годом раньше с эшелоном  репатриантов из Китая. Приехали они большой семьей: она, старик-отец, дочь Люда и ее старая нянька Анна Семеновна. Со слов Л.М., жили они в Китае весьма недурно, имели свой прокат автомобилей на девять машин,  кондитерскую фабрику и парикмахерский салон. 
       Но когда там начались волнения и погромы, в семье встал вопрос: куда бежать?  Ее отец был русским, он и решил, что помирать будет только на родной земле. Пока собирались и ждали каких-то разрешений, ее младший брат и еще несколько молодых ребят, которым находиться там было уже крайне опасно, решили ускорить события и нелегально перейти советскую границу. Что и сделали,  потеряв связь с семьями  на долгие годы.
       По прибытию эшелона на место, их разделили. Отцу разрешили жить в одном месте, а Л.М., ее дочери и няньке в другом. Муж Л.М. ехать в Советский Союз отказался  и отправился  в Бразилию, так они и расстались.
        Ей, повару и кондитеру высшей категории разрешили работать простой гардеробщицей  в больнице. Комнату снять не удавалось. Узнав, что она с китайского эшелона, люди от нее шарахались.
        Анну Семеновну взяла к себе местная  церковь, в ней она и осталась доживать свой век. Дочь Люду отправили в детдом.
       Комнатка была крохотная, даже без окна, поэтому и не было на нее охотников, но для Л.М. это был выход, теперь она могла забрать из детдома своего ребенка. Ее дочь была младше меня и совсем  не говорила по-русски.
      При нашей первой встрече Л.М. попросила  меня больше с ней разговаривать, ей предстояло учиться в русской школе. Через год они перебрались в комнату с окном в нашем бараке. Мать помогла им обжиться.



                43

         Л.М. была женщиной бальзаковского возраста, ухоженной, кокетливой и очень хозяйственной. Единственное, что портило ее внешний вид - большое бельмо на левом глазу.  Оно у нее было с детства, а удалять его китайские врачи не советовали. Но несчастный случай уже после переезда в наш барак неожиданно решил и эту проблему. 
         Л.М. колола дрова, и неудачно отлетевшая  щепка вонзилась ей прямо в больной глаз. Глаз удалили, а на его место вставили искусственный  протез. Раскрашенная стекляшка выглядела настолько естественной, что была совершенно не отличима от родного глаза.
        Обустроившись, Лидия Михайловна решила добиться разрешения на работу по своей поварской специальности.
        Рассказывала матери, как собрали целую комиссию  руководящих мужиков, которые  брезгливо крутили в руках ее китайские дипломы. Один сказал: не верю, второй:  сомневаюсь, а третий и смотреть не стал,  передал четвертому. И только пятый сказал: «А я верю!» и переубедил всех  остальных. Этим пятым оказался главврач психиатрической больницы.
         Л.М. устроилась на работу поваром в ближайшую больницу и вскоре переманила туда же мать - заведовать прачечной. Работать там надо было всего  шесть часов в день, да и свое домашнее  всегда можно было постирать.
        Работали они с Л.М. через стенку, она не забывала их вовремя покормить с больничного котла, а они закинуть в стиральную машину и ее домашние вещи.
        После долгих поисков через Красный Крест Л.М. , наконец,  нашла своего младшего брата. Несколько лет спустя мне довелось его увидеть. Впечатление он производил  нелепое. Невысокий, худощавый мужчина в хорошем  костюме и женском парике. Весь вечер, даже сидя за столом, он не выпускал из рук  большой потертый портфель, в котором, со слов Л.М., всегда лежал его запас -  пара париков, теплые носки, чистая смена белья  и протухший кусок соленого сала. Так сказались на  его психике советские  лагеря, через которые ему пришлось пройти  после незаконного перехода  границы.
        Он  жил в постоянном ожидании повторного ареста, часто менял парики и опасался  слежки.  Всем убеждениям, что все уже закончилось, что он свое отсидел, - он не верил.
        В целях безопасности он не говорил сестре своего адреса и дату следующей встречи. Появлялся внезапно, кушал, мылся, иногда ночевал, и торопливо уходил. С ним уже не спорили и не пытались его переубеждать. Просто кормили, стирали и меняли в портфеле старый кусок сала  на свежий. 
       Впечатление осталось самое тягостное.