Голос

Уже много  лет Мартин мучился от неизвестной болезни. Боль сопровождала его всегда – когда он лежал, сидел, стоял, ходил. Лекари только разводили руками – никто не мог определить, что это была за болезнь и отчего она приключилась. Он лежал целыми днями в постели, изредка садясь  или вставая, исключительно затем, чтобы как-то изменить  свое бедственное положение, но  тщетно – боль не утихала. Это была неотвязная ноющая боль. Иногда она усиливалась, иногда притуплялась, но никогда  не проходила. Он пытался отвлекать себя разными средствами: читал, рисовал, бренчал на гитаре – но все напрасно.
 
Его домик, стоящий  на перекрестке двух дорог, стал для него острогом.  Мартин не мог даже представить себе, что можно покинуть это место заточения. Он считал себя пленником  унылого жилища с занавешенными окошками, которые – во избежание сквозняков – не открывались даже летом.

Он  обычно лежал, прислушиваясь к  уличным звукам, голосам, скрипу  и стуку колес  повозок, проезжающих мимо, и пытался представить, кто куда едет и для какой надобности. Он воображал, что однажды какая-то бричка остановится, с неё спрыгнет незнакомец или даже незнакомка, войдет легкой походкой в его дом и весело спросит:
– А что это ты тут лежишь один? Тебе не скучно?
И пока он будет думать, как ответить, скажет: –  Пойдем со мной!

На этом месте его мечты  обычно обрывались. А все повозки, телеги, экипажи проезжали мимо…
«В сущности, могло быть хуже, –  размышлял он. – Если бы я был один на белом свете, тогда совсем никакого бы житья не стало. А у меня есть сестра, она обо мне заботится». Сестра жила по соседству. Она была доброй и участливой, но у неё семья, ребятишки, муж, свекровь. Конечно, она не забывала накормить брата, навещала каждый день, но приходила ненадолго, и поговорить они толком не успевали. Других родственников не было, приятелей тоже, а про друзей и говорить нечего – кто же станет дружить с немощным человеком.

Мартин лежал  в одиночестве, по привычке вслушиваясь в шум  улицы, скрипы и грохот, шаги прохожих. Эта жизнь, звучавшая на разные голоса там, в другом мире, не имела к нему никакого отношения. «Им хорошо, они здоровы, они могут ходить и ездить  - куда захотят, в любое время. У них свои дела, свои планы. А у меня ничего нет и быть не может. Вот и остается мне  только слушать чужую жизнь», –  думая так, он жалел себя и корил свою несчастливую судьбу.

В одно  воскресное утро  его разбудил чей-то голос. Сначала ему показалось, что он услышал этот голос еще во сне, а потом сразу проснулся и увидел солнечный свет, пробивавшийся сквозь занавески.  «Нет, это было не во сне, – подумал он,  – я ведь уже не сплю, а он все звучит». Это был не просто голос,   высокий и чистый, свободно выводящий какую-то  хрупкую мелодию, это было волшебное пение, страстное и нежное.

 Потом зазвучала  другая песня в ритме танца, с повторяющимся звонким  припевом,  и она приближалась, становилась громче, отчетливей. В какую-то минуту он разобрал слова:  «и будет так, как я хочу…» Постепенно звук голоса стал затихать и пропал совсем. Трудно понять, почему эта незатейливая песенка  разозлила Мартина.  И этот   беззаботный голос ему не понравился. Возможно, потому, что прозвучал он слишком легкомысленно и  не ко времени.
 
– Будь я градоначальником, я бы вообще запретил распевать песни под чужими окнами, особенно по воскресеньям, когда все добрые люди заняты важными делами, –  сказал он вслух и тут же сам удивился своим сердитым словам. «Боже, до чего я дожил», – печально подумал он.
 
В то воскресенье сестра зашла к нему и задержалась дольше обычного, они даже поговорили о разных вещах, но Мартин не рассказал ей про утренний случай. Казалось бы, почему? Они с сестрой были близкими людьми, секретов друг от друга не таили, но он по какой-то неясной причине не хотел, чтобы она об этом знала. У него появилась тайна. И это было единственное, что принадлежало только  ему. И он не желал делить тайну ни с кем. Оставшись в одиночестве, он вновь и вновь мысленно возвращался в то утро, и ему слышался дальний  голос.

В понедельник Мартин понял, что с нетерпением ждет воскресенья. Целая неделя была еще впереди, а он уже мечтал, как придет  снова солнечное утро, как услышит он этот вздорный голос, эту глупую песенку, а может быть, и увидит  легкомысленную певунью. И тогда непременно скажет ей все, что о ней думает.  Он ужасно злился на неё  и ждал случая поставить её на место.

К пятнице он извелся окончательно. Он даже приучил себя дважды в день вставать с постели и подходить к окну.  Какая разница – лежать или ходить – боль все равно не отпускала. Он смотрел на улицу в просвет между занавесками, все еще не решаясь их раскрыть.

В воскресенье он встал раньше обычного, надел свежую рубашку, даже причесался  перед зеркалом. – Давно я тебя не видел, – сказал он своему отражению, – даже забыл, на кого ты похож… Как раз в это время заслышался тот голос, уверенно выводящий куплет какой-то  песенки. Звук приближался, казалось, что уже совсем близко… Мартин подошел к окну и осторожно отогнул уголок занавески.

На улице скопилась вереница повозок. Люди  ехали  на базар, но двигались медленно, а то и просто стояли. Многие болтали друг с другом и с улыбкой поглядывали на расписную повозку, нагруженную забавными игрушками, а там сидела женщина в ярком платке.  Эта женщина пела, и  голос её  звучал свободно и радостно. Так поют только те, кому этот дар дан от рождения.
 
«Вот дура набитая, – подумал он, – чему она там радуется?  Застряла в дороге со своими глупыми игрушками. На базар, небось, едет продавать. А кто купит-то? Кому  нужны эти самодельные игрушки? Делать ей, видно, нечего – только петь да безделками торговать. Эх, знала бы она, каково живется тем, кто день и ночь  мучается от боли…»

Он продолжал смотреть на женщину так, словно не про себя, а вслух, сказал ей эти  слова. А она сделала какое-то странное  движение,   боком соскользнула с повозки, опершись на костыли, и пошла, медленно переставляя почти не принимавшие участия в ходьбе ноги, обутые в маленькие башмаки. Пройдя несколько шагов, она остановилась и заговорила с хозяином стоящей впереди телеги.

О чем они говорили, Мартин  не расслышал. Он видел, как, закончив разговор, женщина улыбнулась мужчине, а он ей, как она сказала ему на ухо что-то, а тот рассмеялся и весело погрозил ей пальцем, как она вернулась к своей повозке, села на место, сложила костыли и опять запела. Эту песню он уже слышал. В ней были те слова: «и будет так, как я хочу…» В это время вереница тронулась с места и медленно поплыла по дороге. А  женщина все пела. Теперь это была  песня на незнакомом языке, но Мартин понял, о чем пелось – она завораживала и звала за собой.

Он раздвинул занавески и резким движением растворил окно. Оконные рамы тоненько ахнули в ответ. Свежий ветер  и чудный голос влетели  в комнату. Мартин постоял немного, вдыхая эту нежданную радость,  а потом накинул плащ и вышел из дома.