Дура

Дура. Какая же ты дура.

Очевидно, письмо донести не успеют, но я счел должным. Как только рука смогла держать ручку.

Падая на брусчатку, радовался, что зажмотился приобресть тебе новые очки в Берлине, иначе ты разнесла б мне череп со свойственным твоей тусклой персоне легкомыслием, вроде моих до костей покусанных рук, любезно выхватывающих из-под близорукого носа шкатулку с гадким польским кокаином. До сих пор из-за него одышка. Или от твоих изнуряющих французских поцелуев? Должен заметить, тонкий декадентский стиль твоего исполнения притягивал меня всегда, вместе с нелепым твоим трупом он непременно войдет в историю. Поглумиться над кретинами в кожанках, подписавшись в протоколе funny. Действительно, забавно.

И все одно, ты - дура. Дура. Дура. Дура! Так и не смог вразумить тебе, что вся та фальшивая мерзость, коей я неустанно наполняю постные мозги убогих пролетариев, разливая яд ненависти по земле русской, – это глубочайшим образом не моё и не я. Пламенные потоки лжи для голодной толпы это гораздо хуже, нежели в клозет бросить дрожжи. И в том, что я уже не смогу задушить Плеханова или Маркса собственноручно виновен только неумолимый Фатум. Зная семантику слова спонсор, до сей поры ты так и не уяснила связанные с ним роковые обязательства. Уплетая строганину в бюргерском ресторанчике, пристало и помнить, за чей счет столуешься.

Дура. Какая же ты дура.

Ревность? Полноте, милая. Равным образом ни тебе, ни этой потешной обладательнице фригидного крупа я не мог бы доставить, в прямом смысле - ни капли удовольствия по причине с рождения перекочевавшей энергии - из потенции в философию. И не надо было озверело швырять керосинкою в комод гостиницы – сколько раз я тебе разъяснял, что стояк есть субстанция своенравная, слабо зависящая от сил и времени, потраченных на его проявление. За пожар я потом лично писал кайзеру о дополнительных ассигнованиях в наш псевдосемейный квазибюджет. Verte.

Помнишь, унылый ледяной дождь на Фриденау? Мне было серо, хотелось выть от надвигающейся катастрофы, а ты назло, с задорным перегаром нудила похабную марсельезу. Разлукой звенящее молчание прервала лишь одна сентенция. Ду-ра. Тем же самым прощаюсь с тобой и сейчас.

Дура. Какая же ты дура.

Ну не все ли тебе равно, как я отношусь к окружающим? Разве того, что я был с тобою и твой - недостаточно? Никаких иных ассоциаций, кроме физиологических, Массы у меня не вызывают. Полистай медицинские справочники. Ты убедишься в моей правоте с каждым встречающимся там употреблением Масс. Не эти ли столь опекаемые тобою массы ты обливала кипятком с третьего этажа Англетера? На деле все проще. Не надо доить мясную породу, ее необходимо резать и употреблять. Пока она не окрепла и не употребила тебя.

В перерывах средь беспамятства и визитов проклятого грузина теплыми капиллярами ран осознаю, Ты – единственная моя реальность, искренняя, настоящая рукопись в толще вороха косноязычных подделок моей злобной, короткой с твоей помощью биографии. Роковой Гольфстрим вокруг бесконечной Гренландии. Все остальное видится захлестнувшей меня волной нечистот смертельного для несчастной страны времени. С пеной грязных мыслей и кровавых деяний. И даже боль тобою причиненных увечий лишь сильнее доказывает истинность связанных с тобою страданий. От первого касания руки до последнего выстрела.

Дура моя. Какая же ты дура.

Sincerely yours,
Товарищ Иванов.