Дистанция, или Что нас определяет 3

Когда я учился, в ходу были некоторые выражения, скажем, прародители. Должны же быть, в начале, какие-то родители. Не было бы их, не было бы и нас. Есть мы, есть и они. Были и есть. Так же определялись позиции в отношении истории, науки, политики. В любой области. Сейчас я смотрю на эти вещи несколько иначе. Я предпочитаю говорить, пред-история. Зачем? Что-то было, что-то должно последовать. Не только то, что было, но и то, что должно последовать. То, что с нами. То, что мы имеем, некоторые добавляют, смеем. Отсюда шанс, что-то должно последовать, быть после того, что есть у нас, с нами.
Вот это, с нами. Прочее, с ними.
До нас. После них.

1.
позволю себе небольшую вольность, если глядеть на них, которые после нас, можно сказать, за ними. Не они, мы за ними. Они перед нами, впереди. Мы — за их спинами. Потому они ближе нас, к чему? К заветной мечте, к конечной цели истории. Мы лишь пытаемся разглядеть эту цель, высовываясь из-за их широких спин. Сказать так, как будто что-то можно видеть за ними. Или, хотим видеть, но не можем. Потому как есть они. И они заслоняют все, что после них. Для кого-то и мы: те, которые после нас. И кто-то спрашивал, говоря о нас, кто будет за ними.
Уточняли, после них, когда это было, когда слушать было неинтересно.
За ними, условно говоря, здесь два слова, добавить известный знак, будет вопрос.
Не добавлять, похоже на приказ. Поставить другой знак, уже приказ. Бросай все, и шагай, не рассуждая. Куда? знают те, для которых мы только те, кто идет за ними. Должен идти за ними. Идем? этого достаточно, прочее никого не интересует. Кроме нас самих. Понятно, приказываем не мы. Но воображаем, это воображение? Представляет нас, самих себя — самим себе, как соображающих. О чем же мы соображаем, придет время, мы тоже будем перед кем-то. Перестанем приказывать себе, начнем приказывать им, которые за нами. Кто-то станет глядеть нам в спины. Говорить себе, мы только те, кто идет за ними. И добавлять, ради чего. Здесь известный знак не обязателен, при любом раскладе выходит вопрос.
С таким же успехом можно спросить, перед нами?
Перед нами, они соглашаются, вы те, кто перед нами, были перед нами. Уточняют, до нас, а мы те, кто после вас, смеются, весело. Мы, только спрашиваем, что будет за ними, сразу после них, а кого еще спрашивать. Потому и спрашиваем у них. Им ничего не остается, спросить у нас, что было перед вами. Прямо перед вами. Мы уточняем, до нас. Верно, до вас, потому и спрашиваем у вас. Мы, должны видеть то, что будет после вас. Они, перед вами, вы должны были видеть то, что было перед вами, говорите.
Мы — им, вы после нас, как наши глаза.
Они — нам, вы до нас,
вы-то уж точно будете нашими глазами. Все одно, больше некому, остановить? Задержать, не более. Не остановятся. Все, кто были до нас, как наши глаза. Кто так говорит, все; на кого-то надо сваливать. Имея глаза, можно бросить взгляд назад, посмотреть. Дымка, что-то удастся разглядеть, что-то не удастся. Что мы хотим, всего-то, встать на их плечи, и посмотреть, что там впереди. А зачем? Показать пример. Они хотят встать на наши плечи и посмотреть, куда? Как ни странно, будучи впереди, они желают посмотреть туда же, вперед. Посмотреть, туда, можно и так, были бы глаза. Зачем залезать на плечи гигантов, оступиться легко, со всеми вытекающими последствиями. По одной причине, чтоб не было никого между желающим посмотреть вперед и той картинкой, которая впереди. Есть желающий посмотреть? Значит, есть и картина. Там, куда он нацелился  смотреть. Риск? Есть, конечно. Залезая на плечи, можно свои глаза поменять на их глаза, смотреть их глазами. Нетрудно вообразить, как может разыграться воображение, вооруженное глазами гигантов. Дайте глаза? Дайте нам представление, прочее мы увидим сами.
…
в больших глазах — больше представление. Или? Это большое представление требует больших глаз. А то и вовсе, обходится без глаз. Видеть представлением, а если оно переворачивает жизнь, по классику, с ног — на голову? Скажи еще искажает! Открывает эту настоящую жизнь. Скажи, еще и жить им! Да, именно так и поступали первые апостолы, всегда, везде.
Как представить себе, а кому еще представлять, конечно, себе.
Показать, в первую очередь своим, потом внешним глазам. В роли этих внешних глаз, могут выступить? Понятно, опять свои же глаза. Что в них представляется, кухня. Какой бы она ни была, невозможно представить ее без кухонной утвари. Даже самой простой, кастрюля, рядом ложки. Частью солидной, всякие там сковородки, к ним источник огня. Частью скромной, малозаметный ковшик. Как во всяком жизненном центре, в кухне есть видное место, на нем, скажем, сковорода. А где-то задвинутый ковшик. Можно поменять местами, на видное выставить ковшик. Нетрудно представить, как на ходу, что-то говоря, важный гость ест из ковшика, что может там быть? Каша, в ходу была манная. Детская, для своих деток. Так ведь и гость, из своих.
Где ковшик, там и видное место, зачем?
Должно же быть что-то в начале.
В данном случае, два слова, представление кухни. Интересно бы сравнить, представление на кухне. Но это уже другая область, в которой мне не слишком уютно. Есть два слова, существует  каждое, само по себе. Как два человека, которые живут, не подозревая о существовании другого. Их пути могут пересечься, они могут столкнуться, лбами. Кажется, я перешел к другому представлению. Вернусь к словам. Два этих слова, кухня + представление, их можно связать, зачем? Чтобы потом разделить. Сначала связать, потом отделить друг от друга.

2.
Связать, представить связку выступом, выступает там, где выступать неуместно, допустим, посередине кухни, зачем? Чтобы споткнуться. Отделить, получится два выступа, иногда между ними можно пройти.
Не в этом ли весь человек.
Сначала связывать отделенное, отдаленное. Потом отделять, разделять связанное, соединенное. Сначала вещи, мое, твое. Потом только слова. Иногда их очень немного, буквально самый минимум.
…
Я, и мое. Ты, и твое.
Моя кухня, здесь. Твоя кухня, там. Что здесь удивительного, ведь всякая жизнь начинается с кухни. Во всяком случае, движение жизни без кухни пока еще невозможно. А раз так, сначала кухня, потом движение. И только потом возможность отрыва от желудка.  Чтобы оторваться от желудка, его нужно наполнить. Насытить. После чего, оторваться.  Некоторые усиливают, если не от желудка, от его хамства. Неужели желудок можно представить субстанцией хамства.
Им виднее, оказывается, и здесь возможно представление.
Которым возможно жить, как и другим подобным представлением.
Говоря иначе, наличие самой кухни не всегда обязательно, в некоторых случаях достаточно слов. Кому-то удается обойтись словами, кто он? Стоит ли гадать, он начинал, мы лишь продолжаем. Беру два слова, отделяю. На одной стороне, скажем, левой, кухня. Там небольшой угол, вот в этом углу кухня, вернее, представляющее ее слово. Дано очень крупными буквами. Во втором углу, на правой стороне, тоже слово, представляющее само себя. Буквы помельче. Какая это кухня, чтобы сказать, нужно представить, но представление отделено. Посему, не могу представить, увидеть кухню за словом невозможно. Можно только войти, вернее, сначала найти, потом войти. Проще говоря, прислушаться к желудку, тоже ориентир. От желудка — к тому месту, где есть вода, есть еда. Здесь? Обычная цепь, которую мы заменяем словами. От слова — к слову, еще одна привычная цепь. Хорошо, сделаю эту цепь покороче,
…
слово — к слову,
есть одно слово, к нему приткнуть другое, добавить, дополнить.
Нетрудно, когда в наличии хотя бы два слова. Кажется, ясно, есть действие, есть связь. Или? Есть связь, есть сила связи, начинается действие. Слова собираются, желательно, в цепь. Самая короткая, из двух слов, два звена, но все же цепь. Вместе с цепью, появится смысл. Его не было? двух слов достаточно, чтобы появился новый смысл. Привиделся? Пусть даже так. Иначе, простая кучка слов, копайся, копошись. Теперь, поворот на сто восемьдесят градусов, спина — к спине,
слово — от слова,
есть два слова, одно отделить от другого.
Какое именно отделить, на личное усмотрение. В результате, слова отделяются, отдаляются. Вместо представления кухни, сама кухня. Только она сама, более ничего. Это значит? Я — на кухне, представлять не надо. Надо просто смотреть. Кругом кухонная утварь. Она доживает свой век. Если там случайно окажется серебряный ковшик, значит, и он доживает свой век. А если? Кухня доживает свой век, сама кухня, вся кухня. Вместе со всей утварью. И ковшиком в том числе. Пойти дальше? На кухне человек, и этот человек доживает свой век. Вместе с кухней, верно? Не совсем. Разумеется, чтобы быть, достаточно быть на кухне, в ней четыре угла, в каждом углу, и так далее. Но это пройденный вариант. Ныне? Впрочем, не только ныне. Чтоб доживать, нужно быть на кухне, в комнате, в прихожей. Везде сразу, жизненный центр? На личное усмотрение. В целом, минимальное пространство, позволяющее спокойно доживать свой век. А как же? Покой нам только снится, слова известны, так что кавычки можно опустить.
…
В конце, доживает свой век, Живое существо доживающее свой век.
Это представление нетрудно перенести на вещь, которая уподобляется живому существу. И в этой форме начинает доживать свой век. Ковшик, кухня, человек. А в начале? Когда все только начинается, как связать это начало со словом живет.
Сказать одним словом.
В конце? без особых проблем. Жить, живет, подошел к черте, доживает. Далее, добавляй, свой век. Или чужой век. В почетном одиночестве. Или в полном забытьи. В начале? начинает жить, сказать одним словом не удается. Либо приходится брать другое слово. Начинает свой век, понятно, речь о чьей-то жизни. О ком-то, кому еще не грозит слово доживать. Еще нельзя применить это слово. Чтобы доживать, надо оторваться от жизни. Неужели? В ходу прямо обратное представление. Доживать, когда жизнь отрывается от конкретного носителя жизни. Он падает, жизнь продолжает свой ход. Или бег. А что представляет собой ход жизни. Для человека жизненно важно подобное представление. Потому он придумал свое человеческое представление о ходе своей человеческой жизни — история. Ход истории. Отдельному человеку грозит ход жизни. Отдельному народу, ход истории. Как-то незаметно возникло два хода. За ними, два времени. Первое, время жизни. Второе, время истории. В чем-то они сходны, каждое время имеет начало, свое начало. И каждое начало теряется где-то в прошлом. Что-то смутное, есть некоторое удобство. Появляется возможность фантазировать. Кто-то начинает фонтанировать. Что в этом образе, = фонтан, от самой жизни? Направление движение, это движение по вертикали. Вертикаль, потому что так движется жизнь? Напротив, поскольку есть вертикаль, потому есть и жизнь. Неужели так пусто, и грустно. А если жизнь закружит спираль. Ее право, пусть кружит, это будет ее последний танец.

3.
Если была пред-история, далее должна последовать собственно история.
На этом процесс не останавливается. Что-то должно быть после истории. Отсюда шанс, когда-нибудь начнется сверх-история. Но даже просто история, которая состоит из отдельных историй отдельных людей? Даже такая история стоит над одним отдельным человеком. Человек — в истории, а не история в человеке? Это значит, человека можно разглядеть в истории. А вот историю в этом человеке? История через человека, пройдет, вознесет или сомнет, кто скажет заранее, такова обычная точка зрения.
Вознесет, кому-то придется определять.
Из определяемых стать определяющим. Как быстро это свершается, как будто уже был готов, наготове, ждал. Дождался. История определяет — значит, и заставляет. А если застревает? Разве не может быть такой человек, в котором история просто застрянет, чем он отличается. Некий император сидел на троне почти семьдесят лет. Мой современник так и пишет, совершенно дикий срок.  Такой человек? Его не надо заставлять, самое большее дать шанс. Он воспользуется им сполна, кем он видит себя? Сверх-человеком. Пришел в нашу человеческую историю, что ему здесь делать? Что делать такому индивиду действия в истории, превращать ее из истории — в сверх-историю. Мы рождены, чтоб сказку сделать, что дальше, можно не уточнять, потому как известно всем.
…
Сверх-история, ее очередные попытки,
что они собой представляют, как правило, продолжение все тех же неизменных попыток.
Очень собранный человек, говорить старается коротко. О себе? Он говорит о товарищах, значит, и о себе, не отделяет других от себя. Его слова, нет звезд, есть коллектив, в котором все равны. Наконец-то, равенство осуществилось, хотя бы в одном отдельно взятом коллективе. Мы станем сильнее, будем сильнее других именно так, коллективом.
В коллективе наша сила, почти перво-двигатель.
И каждый, кто приходит в наш коллектив, будет жить по правилам нашего коллектива. Не возродить ли старую традицию, старую веру в высокое будущее. Если это коллективное будущее? Гнет будущего предстает как коллективный гнет, так ли это? Представитель коллектива, есть и такие лица, иногда совпадающие с коллективным лицом. На лице, гамма чувств, человек есть человек. Но более всего то, о чем можно говорить, это общее. Чуть иначе, общий настрой — сохранить боевой настрой, взойти на вершину. Непреклонность здесь. За спиной дыхание коллектива, как не ощутить прилив сил. Что представляет собой подобный коллектив? Пока идем к вершине, мы вместе, мы едины. Но чтобы дойти до вершины, надо остановить всех прочих, кто подобно нам рвется к той же самой вершине. Так зачем людям дают такие вершины, ставят перед ними, предоставляют возможность рваться к этим вершинам, в случае удачи, награждают.
С единственной целью, чтобы они не рвали друг друга.
Не рвали тех, кто сидит на трибунах.
Поклоняйтесь нам, и мы обещаем вам спокойную старость. Как вы добры! Платочек — к уголкам глаз, нервное движение, забыл! Приложить? Платок! Не страшно, ладошкой, чего-чего, а ладошку-то не забудете. Вот так, очень выразительно. А теперь вы! Кто там еще, чемпион, какой-то он весь напряженный, пошлите его подальше. Сам пойдет? Вот и пусть шагает. Сначала пообещайте ему, что? Спокойную старость. Вы ему, он вам. Взаимный обмен, что еще нужно для всеобщей спокойной старости. Предполагается, такой взаимный обмен агрессией на поле исключает взаимный обмен ею же за пределами спортивного поля.
…
Дать выход, дали, жизнь улыбается, прощай агрессия?
Желающие распрощаться с ненавистным прошлым, глазам не верится, колонны заполнили все обозримое пространство, вплоть до самого горизонта. Линия горизонта? Воображение, чем еще возможно заполнить такую зыбкую вещь, как горизонт.