Кина не будет

Дед… Ну, какой же он дед?! Даже не разменял восьмой десяток… Однако, что не говори, но сильно пожилой, хотя и сохранивший пристойный внешний вид и живость ума, мужчина. Так вот, этот самый, для краткости будем говорить дед, в тот день совершал променад по московским улицам в весьма противоречивом настроении. Поднимал ему душевный тонус увиденный на излете ночи сон, который он согласен был смотреть каждую ночь.
Во сне ему явилась девушка – не его девушка, но когда-то его знакомая – сверкая коленками, она присела возле детской коляски, поправляя на ребенке красивый жакетик и искоса, с легкой улыбкой поглядывая на деда. Девушка была точь в точь из уже позабытого года, зато себя дед видел сравнительно молодым, но все же относительно девушки сильно повзрослевшим. Что поделать: сон есть сон. Он что угодно может выкинуть.
Конечно, дед уже не спал, но и не бодрствовал, в то время как его мозг или нечто внутри мозга в лихорадочном темпе подбрасывал ему варианты развития сюжета. И стоило смотрящему сон деду на чем-либо задержать внимание, как неопознанное нечто услужливо визуализировало выбранное действо. Очень тонкий трюк. Понимая, что окончательное пробуждение не за горами, дед, торопясь сделать хоть что-то полезное, пожелал обнять объект своего вожделения, и вот он уже обнимает выпрямившуюся в полный рост девушку, угадывая под тонкой блузкой атлас бюстгальтера.
Старый хрыч все еще будто чувствовал пальцами то, до чего добрался, но когда открыл глаза, источающие радость и грусть одновременно, понял, что все прошло. Но сон не забылся.

***

Несколько портил впечатление от увиденного и прочувствованного утрешний внутрисемейный эпизод, когда, ублажая взыгравшие гормоны, он невзначай взял не старую еще свою бабку за исходное место, но еле увернувшись от половой тряпки, счел за лучшее ретироваться на улицу. На оклик бабки: «Купи хлеба и кефиру», сделал вид, что не расслышал.
Очутившись на улице, дед остановился, не вовремя вспомнив вечернее сообщение по телеящику о последней выходке партнеров, и, немного подумав, хотел уже возвратиться домой, чтобы проследить за развитием событий. И хотя партнеры уж больно распоясались, но и день обещал быть чертовски хорошим! Сделав несколько шажков, и продолжая думать то о девушке, то о партнерах, дед все-таки зашагал прочь от дома, следуя обычным маршрутом своих ежедневных прогулок.
Неизменной частью этих прогулок было посещение питейного заведения по соседству, где он позволял себе – благо, позволяла пенсия – рюмочку спиртного и на тарелочке что-то из закуски. После чего следовал двух-трех, а иногда четырех-пяти километровый обход территории с частыми остановками, разглядыванием людей, афиш, крутых тачек и рекламных щитов.
Но сегодня что-то было не так. Нервничал бармен, проливая из рюмки несколько драгоценных капель и нервно извиняясь; на улице нервно смеялась женщина, наблюдая, как ее ребенок, плача, стучит красивой машинкой по асфальту; нервно дрожала листва на липах и ясенях и как-то нервно подлаивала шавка возле ног нервничавшего попрошайки. Прохожий на ходу нервно сунул ему в руку листовку и порывался идти дальше, но дед вежливо придержал его за рукав, одновременно знакомясь с текстом прокламации. Выхватив из контента слова «официальный митинг в поддержку… полевая кухня… выступления групп…», дед спросил:
– Где это?
– Там! – ответил юноша, как Ленин махнул рукой куда-то вперед и вдаль и, вырвав рукав, последовал в том же направлении.
Дед развернулся и двинулся в противоположном.
Май! После многих месяцев зимы, весны и осени вперемешку, наконец-то, вожделенный май! После нервотрепки с выборами и перед нервотрепкой с пресловутым ногомячом на информационном поле небольшое затишье – «акулы пера» переводили дух и почти не нагнетали.
Но словно чувствуя разлитую в воздухе тревогу и неизвестность, дед, вместо того, чтобы после посещения злачного места расслабиться и не мешать организму наслаждаться красотами чудесного весеннего утра, тоже немного стал беспокоиться и нервничать. Он свернул к блестевшей на солнце, чем-то манящей его реке и засеменил в сторону ухоженного ярко-зеленого сквера.
«Скорее всего, – думал дед, – тревога случилась в моем сердце от возраста и с окружающей средой никак не соотносится».
«Наверное, зря я, – думал далее дед, – нервничаю и предвкушаю».
«Однако же с рюмочкой надо завязывать» – спонтанно в голове родилась малодушная мысль, и дед даже приостановился, чтобы обдумать ее, как следует.
«Пустое», – через некоторое, весьма недолгое время дед успокоил себя и ускорил шаг, неосознанно убегая от будущего.
Тем временем, будущее не только наступало ему на пятки, но уже забежало на полшага вперед. Едва он пересек границу сквера, открывшаяся ему презабавная картина, вызвала на лице широкую улыбку. Частью на поляне, а частью на одной из дорожек, которая на выходе из сквера превращалась в неширокую улицу, расположились десятка примерно три юношей и столько же девушек, а также некоторое количество людей старшего и даже, как и дед, слегка пожилого возраста. Улица шла в направлении сердца Родины и, видимо, именно поэтому она была перекрыта нарядом полиции, состоящим из двух рядовых и одного прапора, поражающими прохожих безукоризненно подогнанной формой и вышколенными манерами. Наряд был занят беседой с несколькими гражданами женского и мужского пола, которые трясли перед ним какими-то бумагами, и старался не обращать внимания на их временами неправильные выражения. Как и положено, рядом крутились несколько журналистов и журналисток с присущими им орудиями труда, взятыми наизготовку, и один из полицейских настойчиво просил их отойти за барьерную ленту.
Дед ознакомился с начертанными на плакатах в руках у организованной группы слоганами, покрутил головой и приблизился к лежащим на травке, как он понял уже, демонстрантам или – для него без разницы – протестантам. Потом понаблюдал за кучкой слушателей, состоящей из раскрывшей рты полудюжины молодых людей и престарелой семейной пары, внимающих человеку с большими залысинами и развитым брюшком явно не студенческого возраста. Оратор вещал:
– Раньше нас паковали майоры, но накал борьбы настолько угас, что … сами видите. – Ветеран уличных сражений махнул рукой в сторону полицейского наряда, но быстро понял, что делает ошибку, переключая внимание со своей персоны, и заговорил снова о том, как было раньше и что сейчас все не так.
Дед шагнул на поляну и правой ногой, одетой в добротный ботинок, легонько пнул в подошву спортивных тапочек лежащего с полузакрытыми глазами на боку, на травке молодого человека. Похоже, человек  о чем-то сосредоточенно размышлял, преклонив голову на талию по виду спящей, но, скорее всего, притворяющуюся спящей, подружки. Когда он удивленно взглянул на деда, тот продекламировал первое, что пришло на ум:
– Вставай, страна огромная. Что развалилась, как корова?
Молодой человек сел и хмуро взглянул на деда снизу вверх.
– А что? – спросил МЧ, полагая, что разговаривает с неким начальником.
– Можешь пояснить, что тут происходит?
– А вы напишите в газету? – с надеждой спросил юноша.
– Возможно, – приврал дед.
– Ссылаться будете?
– Нет, – отвечал дед, догадываясь, что начинает врать уже больше чем нужно.
МЧ встал на ноги, чтобы быть с дедом на уровне.
– Видите тех людей? – спросил МЧ, указывая на стоящих плотной группой гражданских и полицейских, дарящих друг другу улыбки. Журналисты уже были отогнаны за барьер из цветных лент.
– Ну и что?
– Как думаете, чем они сейчас занимаются?
Дед несколько времени разглядывал спорящих. Почему-то ему на память пришел базар.
– Похоже, они торгуются.
– Хм-м, это для публики. И частично для журналистов, хотя те уже о многом догадываются. Наши деятели якобы спорят с полицией о различных толкованиях документа из мэрии, который якобы регламентирует нашу акцию.
– А на самом деле?
– Просто уточняют детали. Знаете что такое гранты?
– Примерно, –  уклончиво подтвердил дед, уже догадываясь, о чем ему сейчас расскажет собеседник.
– За акцию некие заинтересованные лица из-за бугра переводят организаторам энную сумму. Доверенные лица заносят в нужные кабинеты от этой суммы определенный процент. Разрешение получено. Далее обговаривают способ действия: количество и опасность противоправных выпадов демонстрантов, число задержанных, материальный ущерб  и т. д. и т.п.
Далее сама акция. В результате: забугорный спонсор доволен – ну типа мы подтачиваем силу Кремля, наши поводыри и компетентные органы тоже не в убытке, средства в рейтинге…
– Средства?
– Да, так я СМИ называю. Ну, типа, как моющие или промывающие.
– Понятно.
В очередной раз майское солнце выпрыгнуло из-за облака, и народ приветствовал его явление одобрительными возгласами. Наряд полиции по-прежнему был величественен и великолепен, но как раз в это время он решительно пресек переговоры, и организаторы протестной акции с обескураженным видом направились в сквер. За ними и опережая их, вприпрыжку бежала пресса.
– Сейчас мы пойдем на провокацию, – сказал МЧ и, немного поразмышляв, добавил: – Если назначат провокатором меня, я откажусь. – Я не для того пришел в движение, чтобы…
– А для чего?
– Не люблю лидеров. Любых. Корчат из себя непогрешимых. А по сути, трусы и бездари.
Юноша замолчал, будто не слышал вопроса, но вдруг заговорила поднявшаяся на ноги его подружка, до этого притворявшаяся спящей:
– Он хочет идти на Кремль, а ему не дают. – Девушка хихикнула и потрепала парня по волосам.
– Да я и сам пошел бы, – мрачнея, заявил дед и добавил: – Если бы нашел попутчиков.
Девушка и МЧ переглянулись.
– А зачем? – дала развитие интриги девушка.
- Есть одно дельце.
Несколько времени длилось неопределенное молчание. Девушка первая протянула деду руку и сказала:
– Надя.
– Дед, – ответил дед по привычке, поскольку его супруга только так его и звала.
Девушка улыбнулась.
– Хочешь брать Кремль по-настоящему? – вдруг спросил дед юношу, кляня себя за прямоту, но ничего не сумев с собой поделать.
– Нет… То есть, я хотел сказать: да, хочу. Почему бы нет?
Потом он огляделся по сторонам, словно желая поделиться с кем-то потрясшей разум возможностью, но тут же сник и, став до ужаса серьезным, обратился к деду:
– Но кто… как…?
– Никто, один я пока… Ну и ты, если не передумаешь, – огорошил его дед, и МЧ криво заулыбался, пеняя себе за то, что как легко купился на явный бред.
– Сомневаешься? – дед пытливо смотрел на юношу.
– Да, нет… я… почему…  – Не сумев спрятать кривую усмешку, МЧ отвернулся к девушке, и не было никакого сомнения в том, что он и не думает не сомневаться.
Это решило дело.
– Ну, вот и хорошо, – тихо выговорил дед, отсекая себя от прошлого и мысленно перекрестившись. – Но ты мне должен помогать.
Дед посторонился, пропуская мимо себя прессу и лидеров. Одна девица из той шайки белозубо ему улыбалась. Дед приосанился.
– Давайте я вас щелкну, – предложила девушка, беря наизготовку камеру.
– Давайте щелкнемся вместе, – контрпредложил дед. – А я своей бабке фотку покажу. Ну, типа с намеком, – далее пояснил он.
Девушка еще раз улыбнулась, молча сфотографировала деда и с независимым видом отошла в сторону.
Когда переговорщики вернулись к своей пастве, холеная лидерша, вымученно улыбаясь, взглядом нашла в толпе молодого человека, беседующего с дедом и, назвав его по имени, призывно махнула свернутыми в трубку бумагами. МЧ не пошевелился.
– Начинается, – сообщил он деду и подружке.
– Забей! – посоветовала ему девушка и, достав из сумочки бутылочку «Аквы», сделала несколько глотков.
МЧ решительно обратился к деду:
– Если бы я смог организовать и увлечь ребят, что бы мы могли сделать и куда направиться?
Дед думал недолго – над планом действий в фоновом режиме не переставала усиленно трудиться его голова, едва он двумя часами ранее вышел из забегаловки и узнал из листовки прохожего об альтернативном шествии. План вчерне был готов, и как всякий план по работе с массами страдал натяжками и недомолвками, но для затравки вполне был приемлем.
– На Пензенскую, там сегодня демонстрация левых.
– Но мы с левыми не очень…
– Из тактических соображений, – успокоил его дед.
– Понятно.
МЧ, прихватив подружку, сложной круговой траекторией обойдя стороной продажных лидеров, и приблизившись к чего-то ждущей и уже теряющей терпение группе протеста, скомандовал:
– Пошли, парни!
На пару с дедом, очутившимся в первой шеренге довольно многочисленного шествия, МЧ направил протест на выход из сквера. Совершенно случайно они пошли по исправленному и вновь утвержденному мэрией маршруту, в полном согласии с желанием полицейского наряда, и тот потерял к ним интерес.

***

На Пензенской толпа уже насытилась халявной кашей и наслушалась ораторов под красными знаменами. Несомненно, под кашу были употреблены законные фронтовые напитки, что контролирующие органы были обязаны пресечь на корню. Но денек был настолько хорош, ветерок так радостно трепетал красные флажки и стяги, а толпа так дружелюбно и празднично настроена, что дежурный наряд полиции, позволив милым девушкам приколоть к петлицам георгиевские ленточки и красные бантики, предпочел не слышать звяканье стопок. По регламенту оставалось совсем немного времени до окончания акции левых, когда мимо их полевой кухни согласно утвержденному мэрией нового регламента продефилировала колонна так называемых правых с МЧ и дедом во главе.
Народ живет и думает, как бы чего нарушить. Он всегда инакомыслит. Ежедневно и ежеминутно он берет власть на испуг. Проверяет реакцию. И нутром чувствует расслабуху в органах.
Дед сознательно умерил шаг, а потом и вовсе остановился, добившись того, что между правыми и левыми произошла деловая смычка, поначалу выразившаяся в веселом диалоге о цели путешествия и о том, что по такой погоде пройтись по улицам, хотя бы и бесцельно, сам бог велел. «Левые» девушки смешались с шествием «правых», наделяя их улыбками и ленточками. А правые, находя новых друзей, как бы невзначай затесались в толпу левых, чтобы отведать источающего густой аромат военного пайка. Дело шло к реинкарнации старой доброй народной пьянки, и дед усиленно соображал, на какой стадии следует ему вмешаться.
То, что народ уже подходит к кондиции стало понятно, когда в толпе принялись настраивать голоса – пока еще робко и с оглядкой – на «стенах древнего кремля». Хотя и не хотелось ломать эту идиллию МЧ и дед, втихомолку посовещавшись, как два заговорщика (что отчасти было недалеко от истины), преодолевая кое-какие трудности, возобновили движение своей колонны. Как дед и предполагал добрая часть левых, смешавшись с правыми, увязалась за ними.
Появившиеся как из-под земли новые полицейские патрули хмурились, глядя на внушительную толпу, занявшую вся проезжую часть, но ознакомившись с предъявленными бумагами и с кем надо созвонившись, предпочли не вмешиваться.
– На обратном пути не забыть купить картошки, – поведал спине деда женский голос.
Дед удивился и собирался оглянуться, чтобы уточнить, о какой картошке идет речь, но понял, что женщина обращается не к нему, а к кому-то из соседей по шествию.
– Надо добиваться полной самостоятельности ВУЗов, – до деда с другого направления долетела еще одна приятная новость и, наравне с дедом услышавший ее МЧ, нервно передернул плечами.
Неся вперемешку и «правые» и «левые» плакаты, люди в колонне говорили в основном о самых прозаичных вещах, а не о тех, к чему взывали плакаты. «Идут ли они «на кремль»? – дед постоянно задавал себе этот вопрос. И решал, что пока еще нет – не тот настрой. И думал, что делать дальше. Однако на ум ничего хорошего не приходило. Через два квартала, но все еще за километр от кремля шествие и вообще акция согласно регламенту должны завершиться десятиминутным митингом. И дед уже был бы рад такому исходу, поскольку немного подустал, и ноги требовали отдыха. Хотя его голубая мечта посчитаться с обнаглевшими партнерами так и осталась бы мечтой. Конечно, идти на кремль, но не дойти до него какой-то несчастный километр – это не совсем то, на что рассчитывал его молодой попутчик, но – какие его годы?! – он сможет это пережить, а в дальнейшем и переиграть. Впрочем, дед никогда не верил, что у них что-нибудь получится. Но – вот в чем парадоксальная заковыка:  чем больше не верил, тем больше этого хотел.
Демонстрация внезапно  остановилась на перекрестке на красный сигнал светофора.
«Странно, – подумал дед, - люди воспринимали перелицовку общественного строя четвертьвековой давности, как элемент игры. По историческим меркам совсем недавно они узнали, что придерживаться закона – это модно и это… интересно! Ты весь из себя, как три копейки, простой больной и бедный, и мимо тебя с приятным шорохом скользят по улице умопомрачительные в своей красоте и по своей стоимости автомобили, несущие в чреве знатных, красивых и богатых дам и господ, но стоит смениться сигналу светофора, как лакеи дам и господ останавливают бег железных коней, и ты можешь не спеша, спокойным шагом дефилировать через улицу перед лакированными носами их мерседесов, снисходительно на них поглядывая. Иногда это, знаете? – воодушевляет настолько, что забываешь, что действо-то длится от силы минуту».
Тем не менее, ожидание разрешающего сигнала могло затянуться, но тут вмешались полицейские патрули, перекрыв пересекающую улицу магистраль и выталкивая демонстрацию из зоны своей ответственности. Относительное невнимание органов к процессу свидетельствовало, по мнению деда, о том, что власть не воспринимает несколько сот демонстрантов, как угрозу своему спокойствию. «Власть не хочет нас замечать, – думал дед. – Ну, может быть, правильно делает».
– На крымль, на крымль! – из общего шума выделялся провокационный клич какого-то потешного мужичка, уже порядком поддатого, а его толкали под бок, указывая глазами на сопровождающих колонну полицейских.
Колонна меж тем неспешно и без ясной цели для большинства участников шла дальше. Неожиданно в боковом проулке мелькнули люди – много людей, красные знамена, стяги, флаги, флажки и ленточки, а также стали отчетливо слышны усиленные мегафоном команды и революционная музыка. Без труда распознав единомышленников, шествие боковым течением мысли выдавилось вправо, в проулок, и при дальнейшем движении проявило некоторую прыть, так что первой шеренге во главе с дедом пришлось в темпе его догонять. Ломая регламент, и будто не замечая запрещающей отмашки стражей порядка, шествие бойко шло на стыковку с братьями по разуму. Дед увидел в этом перст судьбы. Увидел именно тот счастливый случай, который вместо неминуемого и позорного поражения чудесным образом преподносит яркую победу.
Много позже, заново переживая этапы своего взлета, дед вновь и вновь обращался к этому эпизоду, полагая, что то было самым удобным моментом для прекращения авантюры. Дед знал, что мог просто раствориться на московских улицах, и ему бы ничего за это не было. Но абсурдное по своей сути и невыполнимое мероприятие с «походом на кремль» уже взяло его за душу и стало больше, чем обязательством перед сторонними наблюдателями – стало личной клятвой и требовало личной жертвы.

***

Оказывается, там, где проулок примыкал к широкой улице, снимали художественное игровое кино – двухсерийный основательный высокобюджетный микс на основе революционных событиях столетней давности и антиподом тех событий, произошедших чуть более четверти века назад. Режиссер фильма считался в богемном мире тонким мастером по употреблению аналогий, аллегорий и ассоциаций и по выстраиванию параллелей между событиями давно минувших дней с глубоким смысловым подтекстом. И потому у российской власти пользовался весомым авторитетом.
Мятежное шествие, управляемое только лишь счастливым случаем, с разгона влетело в сферу действия кинокамер и проявило неподдельный и несколько развязный интерес к съемке, к костюмам, к артистам и разрозненным группам массовки. Ассистент режиссера сорвал голос, призывая граждан к порядку, но его никто не слушал. Все происходящее походило на братание, и дед себя чувствовал в нем, как рыба в воде. Он направо и налево пожимал руки, улыбался, шутил, что-то спрашивал и кому-то что-то отвечал, не переставая знакомиться с обстановкой и оценивать шансы. За ним тенью следовал МЧ, а за МЧ – его подруга, с сияющим лицом. Особенно скрупулезно дед оценил положение с духовым оркестром и отдельно переговорил с трубачом, продувающим мундштук и жалующимся на низкие расценки. Затем имел обстоятельную беседу с таким же пожилым, как он, и с седыми космами на затылке руководителем оркестра.
– Крутовато, – заметил дед в конце беседы, но без сожаления расстался с крупной денежной купюрой, незаметно вложив ее в ладонь руководителя.
Тем временем МЧ провел несколько организационных мероприятий, мобилизуя в первые ряды шествия крепких, прошедших армейскую службу парней, без труда отобрав их в общей куче народа, в которой почти стерлись различия между правыми, левыми и массовкой, а на вопросы: «Зачем?» отвечал, что им скоро все станет ясно. Последним актом подготовки стало привлечение парочки голосистых хохлушек к выполнению не трудного, но «ответственного задания».
Наконец, дед почувствовал, что насколько это возможно сцена подготовлена, и оттягивать действо больше нельзя. Майское синее небо с интересом смотрело на дедовы страдания, а того била нервная дрожь. В отдалении несколько раз всплакнула духовая труба, призывая народ умолкнуть и прислушаться. Спустя пяток секунд народ замер в тихом оцепенении.
Дед поднял руку с голубым платком, немного постоял, зажмурив глаза, и резко ею взмахнул, адресуя взмах трубачу. И тут же в души народа, ждущего чего-то особенного и сокровенного, ворвался пронзительный и печальный «миг, между прошлым и будущим».
Потом, деля историю России на «до» и «после», наступила загадочная и щемящая пауза, и дед взмахнул платком еще раз.
И грянули «Вихри».
Во время паузы, находясь в первой шеренге, МЧ вполголоса скомандовал: «– Шаго-ом-м…». А вместе с «вихрями» рявкнул: «– …арш!».

***
– Какой типаж, какой типаж! – в голос выл режиссер, разглядев в стройной марширующей колонне вдохновенную фигуру деда с призывно поднятой рукой и распевающего революционный псалом. На лацкан пиджака кто-то приладил ему красный бант, видимо приняв деда за часть массовки. – Да снимай же, снимай! – командовал он оператору
– Да снимаю! – несколько раздраженно ответил оператор, роняя изо рта сигарету.
«Старик, без всякого сомнения, сказал бы: «Верю!» - подумал режиссер о Станиславском в возбуждении мысли и, попутно заметив бросающуюся в глаза разность в костюмах массовки из прошлого века и взявшихся ниоткуда революционеров, мгновенно нашел в ней кинематографическую выгоду.
 «Это не хорошо, а просто очень хорошо, - лихорадочно думал он, по привычке отыскивая цепким взглядом халтурящих статистов. Но таковых в этот раз не было. – Сделаем перебивку кадров… Сквозной музыкальный фон… Связь эпох… Связь поколений… Скрепы и непреходящие ценности… Одна эта сцена вывезет половину бюджета».
Рассчитывая на то, что революционное действо закончится естественным образом, как только голова колонны дойдет до полосатой барьерной ленты, режиссер, немного отвлекшись, продолжал думать о сценаристе и монтажере, которым придется ставить дополнительную задачу, о бюджете, и одновременно подумывал личном рейтинге, имеющим высокие шансы к повышению. Тем временем камера трещала, ревела революционная музыка, надрывались запевалы и подпевалы, орала ничего не понимающая толпа людей и неистово махал палкой полицейский, на которого, смяв бутафорские ленточки и чем-то лязгая, надвигалась, почувствовавшая запах бунта, драки и крови народная воля.
– Стоять! Назад, назад! – заклинал полицейский.
В ответ ему в морду летели «вихри». Первые  шеренги четко печатали шаг, а хохлушки выводили «святую свободу» на душераздирающую высоту.
– Получилось?? – наседал на оператора режиссер, в то время как мимо них дефилировал хвост колонны. Оператор что-то мычал в ответ.
Режиссер не заметил, как за толпой увязался оркестр, и уже с порядочного расстояния услышал его буханье. Он огляделся и обнаружил, что пропал смазливый парнишка – главный герой, лепечущий революционный бред. Правда, он мог отойти в туалет, но режиссер был почему-то уверен, что тот попал под магию революционного действа и сейчас находится в первых рядах удаляющегося шествия. По мнению режиссера, он должен в конце фильма героически погибнуть, против чего возражал сценарист, но режиссер в гробу видел этого сценариста. Кроме главного героя нарождающееся кино недосчиталось всей массовки, значительного числа статистов и нескольких, занятых в сцене, актеров. Кое-кто из обслуги порывался идти вслед за массовкой, и, казалось, только ждал или одобрительного кивка режиссера, или сильного внутреннего позыва. Режиссер растерянным взглядом окинул практически опустевшую улицу, и у него появилась тяжесть в сердце.
«– Только не устройте нам революцию». – Вспомнил он шутливое напутствие культурного министра, когда годом ранее министр, наконец, дал добро, и кабинетные клерки оформляли перегонку бюджетного ресурса со счета на счет. Всего два необременительных условия: кино обязательно должно быть успето к Дате и не должно слишком эпатировать публику.
Но по режиссерским меркам это было уже давно. К Дате явно он не успевал, и полгода назад уже вполне себе рассчитывал на порцию головомоя и тонкие намеки министра на некое внимание со стороны финорганов, которое ни одному человеку не бывает в радость. Однако позже надежный человек сообщил под большим секретом, что завалил сроки он не зря. Некто с верхних уровней власти вразумил деятелей культуры не шибко суетиться под клиентом и посоветовал повременить с выходом кина на экраны, поскольку в самый драматический момент оно может инициировать у кинозрителей нехорошие мысли и позывы.
– Как бы чего не вышло…  – услышав отдаленный рев демонстрантов, сказал режиссер сам себе и попросил у оператора сигаретку, хотя уже и позабыл, когда бросил курить. Едва он затянулся, как из безоблачного неба сухо хрястнул раскат грома, и ему показалось, что сейчас начнется черт знает что.

***

«А вот сейчас начинается самое интересное», – в мыслях заметил дед и посмотрел вверх, реагируя на неожиданный и необъяснимый грохот с неба. Колонна ненасытной губкой впитывала с тротуаров и обочин зевак, сочувствующих и просто обывателей, у коих накопились претензии к власти. Как дед и рассчитывал, он очутился в центре внимания мятежного шествия, центром связи, сбора данных и обработки информации и, по сути дела, мобильным штабом. Хотя провидение, конечно, знало на кого опереться. Будучи в прошлом неплохим производственником, он мог при известных ресурсах любое дело распланировать так, что в каждую любую минуту весь персонал будет занят в рабочем процессе, показывая чудеса производительности. И почти не делал ошибок.
На подходе к кремлю дед первым сообразил выбросить с опережением две колонны по флангам, которые станут живым щитом между основной массой протеста и, возможно, спешащими на помощь кремлю силами быстрого реагирования. Он также распорядился захватить несколько водометных установок простаивающих без дела на соседней улице (о них доложила организованная им же разведка), предполагая использовать их, если понадобится, в качестве тарана при штурме кремлевских ворот. В ожидании атаки снайперов над дедом на ходу развернули огромный российский триколор, появившийся неизвестно откуда. Но вскоре полотнище, как появилось так же неожиданно и исчезло неизвестно куда.
До кремля было уже рукой подать, и колонна пошла быстрее… И вот он нарисовался, и первые шеренги уже переходят на бег… За ними с алчным блеском в глазах рванул, подгоняемый оркестром, расходный ресурс революции… Но это был не кремль, а… баннер для съемок фильма. Баннер, исполненный для какой-то надуманной цели, смысл которой уже был утерян и режиссером и сценаристом. Высотой с кремлевскую стену и сотню метров длиной. Баннер, который очень долго и нудно рабочие перетаскивали вдоль стены сегодня на несколько метров вправо, а завтра на десять метров влево. Фирма уже полторы недели  утрясала с режиссером-постановщиком революционного кина его положение, и состояние кремлевских ворот, которые по сценарию должны подвергнуться штурму – за баннером. Утрясала, но так и не утрясла.
Неожиданно перед носом колонны, выполнив лихой вираж, из проулка выскочила водометная машина. Резко затормозив, водитель переключил коробку на задний ход, и, разгоняя болид, ринулся в атаку на нарисованные ворота. Но в этом месте за баннером была надежная кремлевская стена из старинного красного необычайной прочности кирпича, и она удар выдержала. А вот организм главного героя не смог. Вздыбилось на бочке железо, и дед, вскочив на подножку и скользнув глазами по несостоявшемуся революционеру, пускающими изо рта кровавые пузыри, уже прикидывал, каким образом смятый кузов убитого авто может помочь перебраться через стену. Но тут первые штурмующие достигли стены, расширили прореху в поврежденном баннере и обнаружили за ним в нескольких метрах от места атаки целые, но приоткрытые ворота – рабочие часто лазили на стену для крепления баннера, и охрана уже устала их контролировать. И дед поспешил в людской водоворот, понимая, что смазливому герою уже ничем не поможешь. И что кина, скорее всего, уже не будет.

***

– Ну, вот, а ты сомневался, – насмешливо сказал дед Молодому Человеку, которого людская волна только что прибила к нише у ворот, где приходил в себя дед. Он даже помог удержаться МЧ на ногах.
Тот ошалело взглянул на деда и ничего не сказал, поскольку мог только хватать ртом воздух.
– Я не…  – наконец, выдавил он из себя.
Дед закрыл ему рот пальцами.
– Слушай меня. Вали-ка ты отсюда, пока цел. Я не гоню тебя. Просто советую. Свою миссию ты выполнил, и кремль мы взяли. Скажешь, нет?
– Взяли, – согласился МЧ. – Но…
– Вали, – повторил дед. – Я уже на три пожизненных раскрутился, а тебя могут и не вычислить. А вдруг пронесет?
МЧ мотал головой.
– Не пронесет… и не могу я без Надьки. Она где-то здесь. – И оторвав спину от стены, махнул в сторону длинного строгого кремлевского здания. – Нам туда. Я знаю – был там на экскурсии.
– Что там?
– Не что, а кто.
– Понял, – ответил дед.
Вместе с разрозненными группами мятежников, которые как раз к тому времени приступом взяли входную дверь строгого здания, дед и его помощник оказались в широком коридоре и уже через несколько минут вместе с толпой, криком и треском ввалились в кабинет президента России Горина, где, как ни в чем не бывало, в спокойствии чинном тот вел заседание высшей российской власти.
Немая сцена длилась недолго. Появившаяся как из-под земли расторопная охрана, растерявшись всего на какую-то секунду, увлекла президента в потайную дверь, а один из охранников, пятясь задом, мужественно подставлял грудь под возможные выстрелы.
«Что это было? Что?? – молча недоумевал президент, и хотя незаданные вопросы висели в воздухе, – а личная охрана приучилась понимать с полуслова и полувзгляда – никаких ответов или даже намеков на ответ озвучено не было. Плотно опекаемый молодцеватыми ребятами, президент тихо матерился и в мыслях очень много нехорошего очень многим пообещал.
Чавкнул замок, и дверь захлопнулась, атакуя уши звоном банковской стали. С меньшим звоном несколько запоздало, но также внушительно, отсекая зал заседаний или лучше сказать кабинет от внешнего мира,  хлопнула входная дверь, которую никто не догадался подпереть.
В зале стоял нечеловеческий гул, в котором трудно было разобрать чью-либо речь. Что касается заседателей, то они просто онемели от неожиданности, беззвучно, как рыбы, открывая и закрывая рты, зато народная масса нисколько не молчала, а ревом и лошадиным ржанием праздновала свою победу.
– Итак, на чем мы остановились? – к президентскому стулу, опираясь  на спины первых лиц государства, а точнее подтягиваясь, держась за их спины и спинки мягких стульев,  бодро протискивался сквозь толпу не в меру прыткий  и самонадеянный бунтовщик. Хозяева спин, очевидно пребывая в ступоре, не пытались сопротивляться и даже никак не выражали своего неудовольствия.
Но подельники скороспелого претендента на трон быстро очухались и успели остановить его, взявши за шиворот, хотя он может и не стремился в кресло президента, а просто заинтересовался его ручкой – обыкновенной офисной ручкой для подписания документов стоимостью, на первый взгляд, 35 – 36 миллионов, но, может быть, и дешевле. В последующей потасовке перед троном случайно образовалась баррикада из трех стульев, сброшенного на пол подноса с бутылочками русского кваса (ни одна из которых к счастью не разбилась), невесть как занесенной сюда дорогой инструктированной трости и пары чьих-то мужских модельных туфель, и она – баррикада – временно пресекла посягательства.
– Граждане, давайте определимся без ругани и драки – ведь мы цивилизованные люди! – взывал к гражданам (и уже почти сорвал голос) мужчина средних лет в куртке с разорванной молнией и с гримасой интеллигента, случайно зашедшего на живодерню.
Дед, увлеченный потоком в зал заседаний и отброшенный – чему он право и не сопротивлялся  – людским водоворотом в угол между окном во двор, где бурлила людская масса, и изящным инструктированным столиком для безделушек, некоторое время привыкал к обстановке. Но тут он увидел кряжистую фигуру в генеральской форме, сгорбившуюся на стуле за персональным столиком в тени президентского кресла. В стенной нише напротив генерала большой телевизор давал статичную картинку военного корабля, рассекающего гладь синего моря. Дед решил, что адресом он не ошибся – не подвела бы только госпожа удача – и ввинтился в толпу, держа курс на генеральские звезды.
Деду сравнительно легко дались эти полтора десятка шагов. Его узнавали и в меру возможностей давали дорогу. Соратники с искренним восторгом кричали: «Поздравляю!» и лезли жать ему руку. Один из обожателей даже крикнул: «Деду ура!», но крик был проигнорирован массами. Массы вдруг притихли, почувствовав, что стоят накануне того решительного и торжественного момента, который отличает бессмысленный и беспощадный бунт от революции. С верой в достойную развязку мероприятия в относительной тишине они ожидали, что дед, все более уверенно чувствующий себя в логове власти, займет президентское место. Однако их ждало разочарование, которое массы выразили глубоким выдохом. Дед его миновал и чуть ли не запанибрата заговорил с генералом, тронув того за плечо. О чем говорили дед и генерал слышно не было, и через секунду массы потеряли к ним интерес.
А генерал как раз только что по личному мобильнику выяснил, что ответственный X недавно убыл, а ему на смену ответственный Y еще не прибыл, но, как полагают в штабе, вот-вот должен прибыть. Из штаба не могли не наябедничать, что, скорее всего он задержался на обеде. И что за прошедшие полдня никаких особых происшествий не зафиксировано. Генерал поинтересовался, какого хера они вообще в штабе делают? Потом сказал, что загонит их служить в такую даль, о которой они даже не слышали. Но перед этим он вывернет им кое-что наизнанку. В конце монолога он, грозно рыкнув, приказал объявить простую повышенную боевую готовность, не объявляя боевой тревоги, и ежесекундно быть на связи.

***

Еще раз полюбовавшись эсминцем в телевизоре, дед затратил несколько секунд на то, чтобы в уме переиначить задорную песенную строчку: «По морям, по волнам / Нынче здесь, завтра там…», где вместо «по волнам», хотел вставить «по нервам», но новое не попадало ни в рифму, ни ритм, и дед быстро выбросил это дело из головы. И еще он почувствовал, как физически утекает время.
– Вы это обсуждали, маршал? – дед взял за плечо генерала, сознательно повышая того в звании.
Генерал обернулся на деда, а потом направил свой взор туда же, куда не отрываясь, смотрел дед – на телевизор – и промолчал.
– Красиво плывут, а маршал? – дед был настойчив.
– Что вам от меня нужно? – спросил генерал, не понимая, куда клонит представитель народа.
– Хочу знать, маршал, как думаешь отражать агрессию? – в свою очередь поинтересовался дед, боком вплотную притиснувшись к министру обороны и пытаясь разглядеть каракули на лежащем перед министром листочке.
– Агрессию? – удивленно переспросил министр, глядя из-под очков.
– Вот именно. Что как не агрессия, ввод войск потенциального противника на сопредельную территорию?
Генерал поразился. Ровно три часа назад он охарактеризовал президенту обстановку точно такими же словами, как сделал это сейчас казавшийся полоумным  пожилой, но нахрапистый бунтовщик. В ответ президент только хмыкнул и демонстративно завел разговор с распорядителем российских финансов о выделении сверх сметы чувствительной суммы на ремонт помпезного спортивного сооружения, уже погрязшего в издевательских анекдотах. Далее он поинтересовался у присутствующих на заседании, о том стоит ли давать разрешение губернатору сибирского края на принудительный вывоз из тайги некой отшельницы, которая вот уж много лет нарушает какие-то законы. А затем кратко заметил, что из-за своего паломничества в недавно найденный в Сибири и отреставрированный старообрядческий скит будет в течении ближайших полутора суток недоступен.
Тогда министр уверился, что у него ничего не выйдет, и ввод войск «партнера» все-таки состоится, но вот сейчас перед ним забрезжила тень надежды.
– Мы отдавали себе отчет, но никакого решения не приняли. Хотя планы, конечно, есть, – с сомнением ответствовал беспокойному гражданину министр (продолжая, впрочем, думать о нем, как о выскочке и неадеквате) и покосился на портфель.
– Давай посмотрим, маршал. Доставай бумаги.
– А у вас есть полномочия?
В зале, дабы перекричать фоновый шум, два женщины бомжеватого вида, ввалившиеся в зал буквально двумя минутами ранее, неожиданно громко заспорили о различиях февральских и октябрьских событий столетней давности. Члены администрации уже стали приходить в себя и очень зло говорили по телефонам с неведомыми собеседниками.
– Маршал, время не терпит, счет на минуты. Есть полномочия, есть. Представь, что докладываешь президенту, – увещевательно заговорил дед. – Сам знаешь, что начинать надо не позже, чем прямо сейчас, а лучше было бы двумя днями раньше.
Министр подтянул портфель, но, покопавшись в нем, оставил портфель в покое и извлек из внутреннего кармана генеральского кителя плотно исписанный мелким почерком лист, который не решились доверить рукам машинистки.
– Это последняя и абсолютно секретная версия Генштаба, – сообщил он, неуверенно  протягивая его деду.
– Конечно, –  подтвердил дед, нацепил на нос очки и погрузился в чтение.
Впрочем, читал он недолго. Пробухтев что-то вроде «для начала сойдет, а там видно будет», он размашисто, захватывая слово «Приказ», начертал на шапке документа «К исполнению», а внизу проставил свою фамилию и подпись. Генерал в свою очередь расписался, не забыв указать точное время и дату. Затем вытащил из кармана необычного вида телефон и вопросительно взглянул на деда. Тот кивком головы поощрил генерала, и в эфир понеслись судьбоносные команды, скрупулезное исполнение которых не оставило бы  эсминцам потенциального противника почти никаких шансов.
Дед постучал пальцем по своей подписи на документе и сказал:
– На потом, маршал. Пусть знают,  что это я тебя «уговорил», а не он. А то получится, как с известным полуостровом. – И немного помолчав, добавил: – Если требуется мой совет… действуйте максимально жестко, чтобы сделать ситуацию необратимой. Чтобы через день или два кое-кто не сподобился отыграть ее назад.
– Я и сам понимаю…  – вставил слово министр.
– Ну и партнеры должны понять, что мы пойдем до конца – это отрезвляет.
Министр пытливо взглянул на деда и, не сказав ни слова, кивнул головой.
Через минуту, которую генерал потратил на то, что перекладывал телефон от правого уха к левому, листал блокнотик и со все большим раздражением и силой несколько раз повторял в трубку одни и те же фразы он опять взглянул на деда.
– В таком шуме…  – заметил министр. – Боюсь там – министр указал на телефон – меня могут неправильно понять.
Шума действительно хватало. Особенно неистовствали две фурии – в алом и в черном, каким-то образом оказавшиеся  в центре кабинета. От греха подальше народ отступил к стене, оставив их в одиночестве.
– Нет! – орала одна дамочка – та, что в алом беретике – в лицо что-то доказывающей ей дамочке в черном платье. – Нет! – орала она, даже не слушая, что лопотало ей черное платье. – Нет!! – орала она, все более распаляясь и все более не прислушиваясь, но движением, доведенным до автоматизма, то и дело поправляя беретик. – Нет! Нет!
Сосредоточившись, дед с достаточной силой и под нужным углом ткнул поднятой с пола тростью орущую бабу в юбку, пониже спины, примерно туда, где начинаются ноги. В следующую секунду оглушительным визгом, разбавленным ревом белуги, та заставила присутствующих в зале, вздрогнув, позакрывать рты. Прервав визг на высокой ноте, баба с опаской обернулась и, морщась от боли, смотрела на деда через плечо.
– Еще раз вякнешь, курица, вышибу тебе мозги, – заявил ей дед в полной тишине, уже перехватив палку так, чтобы свободной рукоятью смочь исполнить свою угрозу.
- У-у-у, - взвыла баба и, расталкивая народ, рванула с места на выход, по пути вякнув всего пару раз, но уже вне досягаемости дедовой трости.
Ее подруга, смотревшая на деда расширенными глазами, вдруг, подобрав ноги, подскочила в воздух, словно собираясь кого-то лягнуть и, развернувшись в прыжке на 180 градусов, поспешила, скомкав в руке подол черного платья, по проторенной тропке за своей товаркой. Дед даже не предполагал, что в нужный момент может казаться таким страшным. Концом палки дед подобрал оброненный беретик и водрузил его на середину стола. Он опустился на первый попавший под руки стул и аккуратно положил трость перед собой на столешницу. Затем, делая вид, что не замечает следящую за его манипуляциями разнообразную публику, надел головной убор сбежавшей революционерки на несколько рядом стоящих бутылок с прохладительным и удовлетворительно хмыкнул, увидев, что берет сидит красиво и даже как-то революционно. Из толпы людей некто – скорее всего тот самый МЧ – показывал ему большой палец.

***

Дед тяжелым взглядом обвел комнату, подолгу останавливаясь на лицах, ерзающих на стульях чиновников, узнавая и не узнавая примелькавшиеся в телеящике персонажи – сейчас они выглядели как-то по-другому. Разношерстная толпа простого народа, которая окружала стол, хоть и вела себя хулиганисто, но достаточно сдержанно. По крайней мере, никто не собирался «плохих бояр» тащить волоком по брусчатке и сбрасывать на колья у кремлевской стены.
– Давайте помолчим – министр работает, – перебивая нарастающий гомон, попросил дед, указывая на принимающего доклады и делающего пометки в блокноте министра обороны. После чего некоторое время в зале сохранялась относительная тишина, перемежаемая обрывками малозначащих фраз министра, сидящего, как за каменной стеной, за спиной деда. Но не очень долго.
В дверь с папкой для бумаг решительно протиснулся какой-то клерк и, пройдя в противоположный конец комнаты, оказался перед дедом. Со словами: «– Сводка» он опустил папку на стол, и, вытащив из нее и придавив пальцем отдельный листочек, показал, где нужно расписаться. Однако дед не спешил. В свою очередь, придавив жилистой пятерней папку, он спросил:
– Сводка для кого?
– Для президента, разумеется, – ответил клерк, выражая легкое недоумение.
– Но я не президент.
– Мне без разницы. В мои обязанности входит каждый день в это время класть эту сводку на этот стол. Вы сидите на месте президента, поэтому должны принять документ. – Немного подумав, он добавил: – А то начнется бардак.
Бояре исподтишка наблюдали за разыгравшейся сценой и прятали легкие улыбки.
Дед молча согласился с резоном. Открыв папку, он бегло просмотрел пару страниц с разбитыми на абзацы сообщениями «источников». Также молча поставил закорючку в графе, указанной клерком, и проводил его взглядом. Ему показалось, что народу в кабинете становится меньше, чем прежде и, встретившись взглядом с МЧ, подумал, что, скорее всего, это его усилиями за дверями кабинета устроен фейс-контроль.
Дед углубился в сводку, временами поднимая брови, качая головой и еле слышно произнося: «твою мать».
– Господин президент! – вскоре он услышал совсем рядом знакомый и немного насмешливый голос и, подняв голову от бумаг, воззрился на его источник. В метре дистанции девушка-запевала, с которой он под руку возглавлял шествие и которую он даже один раз интимно тиснул за плечи, переминалась с ноги на ногу и явно мечтала о чем-то его просить.
– Ну? – поощрил ее дед.
– Где мне пописать?
– Попи… Что??
– Ну, вы же слышали, мне нужно в туалет.
– Мама родная, этого только не хватало! Э-э… Дамочка! – дед задрал голову и, обнаружив за столом немолодую женщину местного розлива с каким-то безучастным и потерянным лицом, которую он принял за чью-то секретаршу, щелкнул в воздухе пальцами.
Дамочка испуганно взглянула в его сторону и, повинуясь призывному жесту, встала и, мелко процокав каблучками по паркету, оказалась перед дедом и, если можно так сказать, внучкой. Если бы дед знал, что дамочка через подставных лиц ворочает миллиардами и именно о них она не перестает думать в этот драматический момент, то проявил бы к ней больше уважения и из поля зрения постарался бы не упускать.
– Организуйте, приспичило…  – попросил дед, ткнув пальцем в грудь своей покрасневшей приятельницы, не заморачиваясь соблюдением этикета.
Дамы бесшумно исчезли в нише, закамуфлированной большой картиной на библейскую тему, и дед подумал, что этот кабинет таит в себе еще немало сюрпризов. Он взглядом потребовал отчета у генерала, и тот ответил ему успокоительным жестом. Дед подумал, что, отдав уже целых два распоряжения, которые приняты к исполнению, он постепенно втягивается в роль распорядителя банкета, хотя и не мог еще решить: нравится ему это или нет.
Тем не менее, он долистал сводку до конца и на последней странице обнаружил два абзаца очеркнутых красным, с неподтвержденными, но обнадеживающими слухами. Подробностей пока не имелось, но дед победно взглянул на бояр и на народ, следящих за ним с неподдельным интересом.

***

В это же время в одном из помещений правительственного здания находились главы легального оппозиционного движения, которые за несколько часов до событий были вызваны в администрацию для согласования направления и масштабов оппозиционной деятельности. Их вызывали не часто поэтому, ожидая в предбаннике аудиенции, – конечно, не у президента, а у ответственного чиновника, – вожди тешили себя мыслью, что сегодня, возможно, они будут допущены к телу для общения и разговоров «за жизнь» в неформальной обстановке, что было бы ярким свидетельством того, что они все еще в обойме.
Вообще-то устроителями регламента таких посещений предполагалось, что в процессе ожидания посетители и их помощники должны заниматься делом, оттачивая словесный флер, которым будет окутан ответственный чиновник, но фактически помощники были заняты своими телефонами, хотя использование телефонов в здании официально и не поощрялось. А лидеры, считая ниже своего достоинства заниматься глупостями в сети, сидели группой за отдельным столиком и лениво перебрасывались замечаниями о погоде и о прошедшем незатейливом, разрешенном властью публичном мероприятии. Вдруг один из лидеров вскочил, и пальцем тыча в сторону вальяжного господина, стал в чем-то его громко упрекать.
– Ну, будет, будет, – миролюбиво проговорил другой собеседник, за рукав возвращая его на сиденье, тогда как помощники только слегка подняли головы, продолжая ерзать пальцами по дисплеям.
Но тут из коридора донесся сильный посторонний шум, которого не должно было быть в этой обители устоявшейся и уверенной в себе власти. Лидеры переглянулись и вскочили на ноги. Шум, рожденный топотом многочисленных ног, невнятно отданными командами и неразличимыми для слуха призывами, которым, похоже, никто не собирался следовать, истерическим женским смехом, переходящим в женский плач, неразборчивыми криками десятков человеческих глоток нарастал и пошел волнами, то удаляясь и становясь тише и глуше, то опять нарастая.
Мать-анархию шатало по коридору.
Чем-то тяжелым стукнули в дверь, и лидеры и их помощники одновременно и одинаково вздрогнули и с каким-то первобытным ужасом смотрели на пока еще закрытый дверной проем. Но через пять секунд он открылся и возникший на пороге человек, – явно не из здешнего мира, – улыбнулся, что-то пробормотал, выскочил обратно в коридор и хлопнул за собой дверью.
Совершенно невообразимая ситуация. Невероятная. Раньше всех пришел в себя лидер, ранее не совладавший с эмоциями; он крикнул помощникам: «пошли» и решительно выбрался в уже почти опустевший коридор. За ним потянулась вся остальная, ожидавшая приема, публика. Лидер  был узнаваем и даже временами и в меру любим массами, поэтому группа легальных оппозиционеров почти беспрепятственно достигла кабинета главного российского начальника и ввалилась в него, возобновляя тесноту, крики и беспорядок. Обнаружив, что на месте президента находится какой-то совершенно незнакомый старый крендель, лидеры переглянулись и без слов приняли одинаковое решение.
Обстановка, конечно, была несколько туманная, однако не зря они четверть века отирались при власти. Используя своих помощников в роли волноломов, вожди оппозиции одновременно с двух сторон ринулись к месту во главе стола, чтобы при любом возможном раскладе быть на высоте положения и шанс свой ни в коем разе не упустить.
Перебегая глазами слева направо и обратно, дед оценил свои возможности, забросил сводку в выдвижной ящик, поднялся, и, спокойно разминая плечи, ожидал финиша «президентской гонки», чтобы без разговора уступить победителю заветное место. Далее оба лидера, почти одновременно окончившие бег, оттеснив деда и пыхтя и перебрасываясь нелицеприятными фразами, стали с переменным успехом тянуть президентский стул каждый в свою сторону.
Один из лидеров, брызгая слюной, убеждал оппонента, что доктрина его партии исчерпала себя, устарела и никак не вписывается в остроту момента. На что другой лидер отвечал, что его партия работает на перспективу, а шарашкина контора уважаемого собеседника должна быть разогнана сраной метлой.
Дед никому не возражал и ничему не препятствовал, понимая, что его положение довольно шаткое, но тут раздался недовольный крик: «Дед, ты чего самоустранился?» – это вступила в права народная масса, которая не для того мяла свои бока, прорываясь в кремль, чтобы плодами ее усилий воспользовались сторонние лица. После возгласов: «Да мы вас … видали», «У нас уже есть президент, народный!», «А пошли вы туда-сюда!», и подобные унижения личности, произошла, никак не повлиявшая на ход российской истории, небольшая потасовочка между помощниками лидеров, которых было у них по четыре штуки на каждого и сторонниками деда, числом, примерно, вдвое большим. Заодно досталось двум боярам – одного под шумок свалили на пол ударом в правое ухо, а с другого сорвали парик.
Когда стороны несколько утихомирились и скучковались на некотором отдалении от трона, дед, полагая, что он уже сделал все, что мог, собирался потихоньку слинять, сославшись ближнему окружению на возраст и усталость. Но не получилось – добавляя хаоса и смуты, в игру вступила третья сила.

***

Из подземного тоннеля в кремль ворвалась кавалькада черных кайен и, разогнав значительно поредевшие толпы неприкаянного мятежного сброда, пристроилась у стен правительственного здания. Выпрыгнувшие из них люди в кожанках, приспособленных для ношения разных убийственных предметов, с автоматами наизготовку заняли полукруговую оборону вокруг автомобилей. Еще пять человек, покинувшие салоны машин после принятия мер предосторожности, направились прямиком к неприметной, и по внешнему виду давно не открывавшейся двери. Тем не менее, дверь легко отворилась при воздействии на нее сигналом пульта, и пятеро скрылись в здании. Примечательная деталь: все они – вышедшие из кайен – носили бороды.
Бородачи – это серьезно. Бородачи – это табу. Все знают, что для них не писаны законы и что они под покровительством высших сил, что на небе, что на земле. Жди беды, если пришел бородач. И хотя тысячная толпа была способна, не считаясь с потерями, стереть их в порошок, но предпочла сделать вид, что ничего достойного внимания не происходит.
Двое бородачей, внезапно вынырнувшие из потайной двери в кабинете в тот момент, когда противоборствующие стороны приводили себя в порядок, конечно, добились уничтожающего эффекта. Мгновенно отпрянув назад, насколько позволяла теснота, непримиримые враги в борьбе за народное счастье, сбились плотной кучей, стараясь выглядеть незаметней и глупее, чем были на самом деле.
Один из бородачей – по виду и повадкам недавний полевой командир – выступил несколько вперед и, сверкая фиксой, разразился сбивчивым монологом, в котором без стеснения упомянул русских свиней и великого кормчего, предательски и несправедливо  отлученного от власти и спрятанного русскими свиньями неизвестно где. Также он пригрозил, что если хоть волос упадет с головы президента, то бишь – кормчего, он лично накажет всю шайку посягнувших на него холопов. Слова были другими, но смысл окружающие уловили. Тем более что другой абрек недвусмысленно взял наизготовку выпростанный из-под куртки  легкий автомат. Народ, как говорят, безмолвствовал.
Когда иссяк запас ругательств и накал сцены немного снизился, бывший полевой командир узнал в гуще народа хорошо известного всей России и ему лично лидера, в данный момент пытавшегося быть незаметным, и с некоторой иронией его поприветствовал.
– Да тут я вижу… какие люди! – но быстро сменил тон. – Я знаю, ты давно копал под Горина…
– Нет-нет, – поспешил оправдаться лидер, выходя вперед и начиная от волнения размахивать руками. – Нет, я сам не ожидал. То есть мы с коллегой не ожидали ничего подобного, и оказались здесь…
Обернувшись, он отыскал глазами своего подельника в деле формирования легальной оппозиции и, протянув руку, за пуговицу вывел того под светлые очи тожероссиян, хотя «коллега» недвусмысленно сопротивлялся и что-то протестное буровил себе под нос.
– … совершенно случайно.
– Ну и кто зачинщик бардака? – требовательно поинтересовался главный абрек, а его телохранитель непроизвольно дернул затвором автомата.
– Э-э-э, – озираясь по сторонам, лидер безответно вглядывался в лица бояр, не поднимающих глаз от стола. Затем скользнул глазами по массовке и по непроницаемой физиономии своего заклятого друга. Приходя в отчаяние, он вдруг остановил свой взор на скромно стоящем в шаговой доступности от стола пожилом гражданине, которого совсем недавно толпа упрекала в том, что он «самоустранился».
– Вот он! – лидер выбросил в сторону деда указующий перст, как когда-то похожим жестом Вий сдавал панночке бурсака Хому.
Бородачи, видя перед собой непритязательного вида аксакала со смурым, безучастным лицом, казалось, не реагирующего на происходящее, переглянулись и пожали плечами.
– О чем они говорят, отэц? – недоуменно посмотрел на деда бородач, но тот ничего не ответил.
Если десять минут назад он и мечтал «самоустраниться», то сейчас у него возникло желание никому ничего не уступать. Особенно этим…
– Это он! Он! – лез из кожи лидер, хотя и не был до конца уверен. – Это его назначили врио, и он сидел на этом самом месте и какие-то бумаги подписывал. Ну что же ты молчишь? – теребил он за пуговицу находящегося в прострации друга по несчастью.
– Подписывал, – согласился тот неожиданно громким голосом и, будто проснувшись от собственного крика, четко изложил свое видение ситуации: – Не знаю, зачинщик он или нет, но факт, что это его люди захватили кабинет, вынудив бежать хозяина… то есть президента Горина, и что он сейчас тут за главного. Короче, это его работа.
Чтобы перестать смотреть на эти рожи, дед закрыл глаза. И еще он пожалел, что нельзя также легко и непринужденно закрыть уши. Чтобы без помех обмозговать мысль, пришедшую ему в голову. Наконец, под нарастающий гул каких-то  посторонних замечаний и разговоров, начинающей обретать голос толпы, деду удалось отключиться.
И привиделось деду, что стоит он в каком-то диком поле, на нехорошем ветру. В отдалении, с высокой и остроконечной башни доносится тягучий, заунывный вой. Над каждой саклей у подножья башни полощется зеленый лоскут, а за высокими глинобитными дувалами прячутся драные стеганые халаты. И весь этот мир пронизан духом страха и угодничества.
И показалось деду, что он тут живет. И подумал он: «Не приведи господь!».
– Хозяин не бежал, а был эвакуирован личной охраной в надежное место, – кто-то из бояр, продолжая глядеть в стол, сделал робкую поправку.
Наращивая устойчивость и твердость, дед открыл глаза и незаметно переминался с ноги на ногу.
Бородач слегка задумался и молвил:
– Значит так… – он решительно направился к президентскому стулу и положил руку на его спинку. – У вас – у русских – всегда такой бардак. Был, есть и будет. Пока… пока не наймете варягов. Но меня не надо нанимать, я согласен на общественных началах… Гы-гы…  – Бородач ухмыльнулся. – Ничего, привыкните… будет порядок, а бардака не будет.
С этими словами бородач намеривался занять место президента, но тут в многострадальный стул вцепилась побелевшими пальцами крепкая рука аксакала.
– Ты не займешь это место.
– В чем дело, отэц? – бородач не мог поверить своим чувствам и, полагая, что аксакал сейчас осознает ошибку, потянул стул на себя.
– Ты это место не займешь. – Повторил дед с должной твердостью, пытаясь развернуть стул, дергая его за спинку.
Бородач оглянулся на телохранителя, и тот незамедлительно проявил сообразительность, ловкость и силу. Рукой, сжимающей рукоять автомата, абрек коротким тычком двинул деду в челюсть, а затем небрежно добавил кулачищем в левый глаз. Дед рухнул навзничь, едва не задев головой угол стола, и несколько секунд приходил в себя, машинально перебирая языком во рту разбитые зубы.
Абреков явно позабавила ситуация. Гыркая и разражаясь смехом горских народов – горловым клекотом похожим на индюшиный – они что-то перетирали на своем наречии. Ствол автомата, наведенный на мужчин, подпирающих спинами стены комнаты, слегка дрожал в такт клекоту, но по-прежнему контролировал обстановку.
Правой рукой дед нащупал дужку на выдвижном ящике стола, и, взявшись за нее, попытался привстать. Разумеется, этого делать не следовало, так как оба абрека были рядом и неизвестно, что было у них на уме. Но дед при падении чувствительно ушиб голову и разумно действовать был еще не в состоянии. Ящик резко подался, выдвинувшись на одну треть, и голова деда, потеряв опору, опять оказалась на полу. Опираясь на локоть, дед сделал еще одну попытку подняться, но тут взгляд, брошенный в глубину ящика, наделил его интересной информацией: там, сверху стопки бумаг находилось нечто, могущее ему пригодиться. Это был красивый черный пистолет, который так и просился в руки, и дед сразу решил, что он им воспользуется. Тут же дед вспомнил, что изредка ему снились подсознательные сны, где он с мстительным торжеством и наслаждением стреляет в плохих парней, и сейчас, в мыслях очень осерчал на себя за те сны и на, прости господи, подсознание, которое его вот таким образом подставило. Но покорился судьбе.
Далее дед вспомнил, что пистолет в определенных кругах называют стволом, и что зачастую люди, берущие в руки ствол, перед тем как применить его по назначению под влиянием стресса забывают снять оружие с предохранителя. Но со стрессом дед уже почти справился – даже немного вспотел, что, несомненно, являлось положительным симптомом выздоровления, – а предохранитель, как он знал, должен находиться в пределах досягаемости большого пальца правой руки. Только действовать надо аккуратно и осмотрительно.
Тут кое-что произошло, что не позволило деду действовать ни так, ни этак. Нагоготавшись старший абрек шагнул к президентскому стулу как раз в тот момент, когда дед аккуратно и осмотрительно потянул из ящика на свет божий орудие своего мщения. Сначала абрек взглянул на него нейтрально и даже с некоторым участием, но уже в следующую секунду взгляд его изменился выражением жесткой и быстрой реакции, а рука рванула под куртку за золотом пистолетом.
Дед успел раньше. Сбросив предохранитель, он легко прицелился, так как ему не пришлось из-за стремительно распухающего бланша щурить левый глаз, и выстрелил абреку в бороду, а потом в лоб. Отталкиваясь ногами от стола, он хотел отползти в сторону, чтобы уклониться от падающего тела, но был придавлен телом к полу, хотя и сохранил свободу действий для руки, сжимающей пистолет.
Разглядев бороду другого абрека – своего обидчика, которого взяла оторопь, а его пальцы, сжимающие оружие, нервно и безрезультативно щелкали какой-то железной штукой на автомате, дед, уже почти не целясь, выпустил в него несколько пуль.
Два расстрелянных кавказских тела, лежащих ничком в кабинете президента России, значили очень многое. Во много раз больше, чем два русских тела, забитых мотыгами в чеченском ауле.
Публика окаменела. Мертвых кавказцев она, похоже, испугалась больше, чем живых. В звенящей тишине слышались старческое кряхтение и легкие матюки. Затем дед появился из-за стола, бросил пистолет на стол, сам уселся на президентский стул и, поднеся ко рту выуженный из кармана платочек, выплюнул в него окрашенные кровью осколки зубов и согнутый буквой зю мост.
– Где охрана, черт побери, – прошамкал дед, держась за щеку и обводя глазами комнату. – Не кремль, а проходной двор.
Вдруг, ни слова не говоря, из поредевшей толпы статистов выскочил один из его сторонников и опрометью бросился к лежащим грудой телам. Выпростав из рук абрека автомат, он, проявляя военную хватку, в том же темпе подскочил сбоку к начавшей приоткрываться двери и несколькими короткими очередями в образовавшуюся щель почти опустошил рожок. Выбив ногой дверь и обследовав смежную комнату, он вернулся в кабинет и, нехотя роняя «звери», опустил автомат на пол. За дверью было тихо.
Дед придержал парня за руку и прокашлялся.
– Где охрана, я спрашиваю. Кто отвечает за порядок и безопасность?
– Похоже, что я здесь остался из охраны самый старший, – нейтральным голосом оповестил деда вставший из-за общего стола скромно одетый мужчина средних лет. – Но насчет порядка… Вы сами в некотором роде…
– Знаю, – отмахнулся дед. – Потом можешь меня допросить. Не сейчас. Расставь посты. Где твои люди – уберите этих гавриков.
Глубоко вздохнув и одернув полы пиджака, мужчина вышел через сорванную и изрешеченную пулями дверь.
Не давая деду передышки, зазвонил один из телефонов, и пришлось тому приподыматься и пододвигать к себе аппарат от края стола, хотя, полагал дед, это была обязанность одного из многочисленных помощников президента.
Докладывал военный министр, незаметно покинувший кабинетное ристалище еще до появления боевиков. Надо думать, что у министра были надежные и весьма оперативные источники информации, поскольку он уже знал о схватке в кабинете, но дед не хотел заострять на этом внимание.
Дед несколько минут слушал, одобрительно покрякивая. Он не отдавал никаких приказов, только в конце разговора посоветовал кого-то всех слать лесом. И хотя присутствующие не услышали, кого именно, но это было и так понятно. Немного подумав, дед заявил:
– Вы, министр, назначаетесь моим первым замом. Указ будет сейчас написан… Да, я понимаю, вам нужно работать. Желаю успеха.
Дед обвел глазами кабинет.
– Трусы вы, граждане, трусы. Ну и воры по совместительству. Вас и выгнать-то пока нельзя – не с кем будет работать. Впрочем, кто хочет, тот может убираться. На улице кухарки в очереди стоят, уж они-то науправляют государством.
В коридор друг за другом потянулась парочка функционеров повадками и внешним видом схожих между собой.
«Будут висеть на одной веревке», – шутя, подумал дед, имея в виду участь Кейтеля и Йодля и представив разгул стихий за стенами здания.
Но не успел он в очередной раз прокашляться, как один из функционеров вернулся и, решительно придвинув стул, занял место за столом. Глядя на него и немного поколебавшись,  остальные последовали его примеру.
– Что там? – спросил дед,
– Народные гуляния, – вызывающе ответил деятель.
– Не дерзите начальству, господин хороший. Итак…

***

Бережно опекая президента, охрана, следуя инструкции по действию в подобных случаях, увлекла его в секретное помещение в катакомбах кремля, которое одни называли кризисным штабом, другие же величали запасным командным пунктом.
Но, похоже, что-то пошло не так. Они шли долго, тыкаясь в запертые двери, заходили в тупики и полутьму, спускались и поднимались по бетонным лестницам. Президенту показалось, что по одному и тому же месту они уже проходили несколько раз. Странно, но там, где, по мнению предводителя должен быть проход, монолитилась бетонная стена, зато в других местах возникали загадочные дверные проемы, которых вроде бы не должно было быть, и которые, казалось, зазывали в пустоту. И еще казалось, что этому путешествию не будет конца. Но вот, в очередной раз, выйдя из тени в ярко освещенный холл, они остановились у неприметной двери без информационных надписей и дверных ручек.
– Это должно быть здесь, – неуверенно произнес старший охранник. С явным облегчением стерев со лба испарину, он долго ковырялся в бумажнике, выбирая нужную карточку.
Холл был пуст и гулок. Он двумя или тремя ответвлениями уходил, казалось, в бесконечную даль, постепенно приобретая там, в дали зловещие оттенки, и откуда расстроенным нервам слышались ничего хорошего не предвещавшие звуки.  Наконец, карточка была найдена и вставлена в считывающее устройство. Только тут все обратили внимание на то, что с этим устройством не все было в порядке – отсутствовала сигнализация о готовности его к работе. И, разумеется, замок не сработал.
Это было началом конца.
Кто-то начал стучать в дверь сначала несколько раз с перерывами костяшками пальцев, затем кулаками и, наконец, дверь загрохотала под ударами ботинок. Только после нескольких минут истязаний бездушного металла, когда они уже перестали надеяться, в переговорном устройстве, сопряженном со считывающим, пискнул чей-то голос.
– Кто там?
– Охрана… открывайте, – вразнобой ответили несколько голосов.
– У нас предписание – никому дверь не открывать. А вы охрана чего?
– Охрана президента, открывайте немедленно! – занервничал старший охранник и порывался опять насиловать дверь, но президент отстранил его и сам приник к переговорному устройству.
– Я – президент Горин. Кто вы такие, что занимаете запасной командный пункт? Откройте дверь, чтобы я смог продолжать исполнять свои обязанности.
За дверью воцарилась тишина. Потом в динамике кто-то кого-то куда-то послал, и динамик стыдливо замолк. В ответ старший охранник рявкнул что-то нечленораздельное, но угрожающее. Наконец, дверь открылась в большую залу и тем, кто так стремился в нее попасть и, наконец, попал, предстала картина разгара интенсивной трудовой деятельности: сдвинутые столы, распотрошенные шкафы с остатками оборудования, электронные блоки, разложенные по разным местам и не менее дюжины сваленные кучкой возле входа, паутина переплетающихся кабелей и разбросанная там и сям компьютерная мелочь. На столах несколько мониторов демонстрировали бегущие по экрану бесконечные колонки цифр и строки кода в иностранных буквах. Это был не собственно запасной командный пункт, а ему принадлежащая серверная. Очевидно в нерабочем состоянии.
По разным углам помещения шестеро юношей – трое с одинаковыми ежиками на головах, а другие трое с одинаковыми чубчиками – пытавшиеся сохранить независимый вид, с трепетом взирали на вошедших.
– Что это? – опешил старший охранник, взирая на технологический разгром в святилище. Еще два охранника как бы между делом обхлопывали работников умственного труда и ворошили разный хлам в поисках смертоносных предметов.
– Мы тест…  – Заговорил и тут, же поперхнувшись, замолчал один из юношей. Проглотив ком в горле, он продолжил: – Мы тестировали систему. Ну и немного улучшали.
– Кто позволил? – выступил вперед президент, и по плотно сжатым губам было видно, что он кипит от возмущения и вот-вот готов взорваться. – По какому праву вы тут все…  дезорганизовали?
– Сейчас, – отозвался один из технарей и, порывшись на заваленном бумагами столе, дрожащими руками протянул президенту скрепленную пачку каких-то бумаг.
Ее перехватил охранник и, цепким взглядом обревизовав внешний вид, передал в руки президента. Ворохнув страницами, президент вернул пачку охраннику, огляделся и, тяжело ступая, направился к ближайшему стулу. Один юноша, опередив президента, смахнул с рядом стоящего стола несколько пустых коробок и пододвинул стул.
– Есть какая-нибудь связь? – спросил президент и по гробовому молчанию понял, что со связью в данный момент небольшие проблемы. То есть, связи пока нет, но вот-вот она должна появиться.
Президент тяжело опустился на стул – жесткий и скрипучий, весьма непохожий на тот, который он в спешке оставил в родном кабинете. В кабинете, который он уже давно стал считать своим первым и единственным домом.
Нет, он это дело так не оставит, не спустит на тормозах, как до сих пор делал неоднократно. Всех выведет на чистую воду, причем, публично. Каждому воздаст. К тому же – отметил президент с удовлетворением, –  у него будут развязаны руки. По крайней мере, он не простит прикормленным и обласканным своим соратникам этот организационный провал. После нескольких минут размышлений, ему в голову впервые закралась мысль о финише трудовой деятельности. И президент с гневом ее отогнал. Но спустя несколько минут мысль вернулась:
«Ведь он может уйти в отставку? Допустим, временно?»
«Нет!.. Он может пригрозить уйти в отставку – так будет правильней».
Немного погодя, когда спецы, стараясь не сильно шуметь, вернулись к трудовой деятельности, на столе, за стопкой бумаг он приметил обычный телефонный аппарат и без всякого расчета на успех протянул к нему руку. На удивление поднятая трубка отозвалась приятным мелодичным гудком, свидетельствующим об исправности линии. Президент ободрился, развернул аппарат к себе, собираясь начать набор номера, но вдруг вспомнил, что ему некуда звонить. Что никаких номеров городской линии он не знает. Он, может быть, и знал раньше, но забыл. Он много чего забыл. Просто ему уже давно ничего такого – обычного – не нужно. Но сейчас… Ну, не звонить же ему на 02, жалуясь на вторжение пьяного сброда в президентский офис!
«Черти что», – подумал президент и, ткнув стоящему рядом охраннику трубку, сказал:
– Позвоните кому-нибудь… узнайте…
Охранник с сомнением поднес ее к уху, немного подумал и набрал номер, знакомый ему лучше всех.
– Клава, – заговорил он через некоторое время. – Как дела?... Нет, не проверяю… Клава… Клава…
Под нытье оправдывающегося неизвестно в чем охранника президент внезапно подумал, что не только звонить, но и идти ему собственно некуда. Если, допустить… Ха!.. что его попросят из кремля. Разве что в гостиницу… Но…
– Золотце…
– Прекрати, – психанул президент и щелчком оборвал связь. – Кто бы это мог быть? – непроизвольно высказал он вслух, не дающую ему покоя, мысль. Отругав себя за несдержанность, президент приказал охраннику, нависшему над ним с виноватым лицом:
– Вызови справочную.
«Кто же это мог быть? – уже беззвучно он задал себе вопрос, имея в виду организатора беспорядков.
«Может, это снимают кино? – подумал президент. – Слишком оно все как-то параллельно с низложением временного сто лет назад. Как-то даже театрализовано. И очень быстро.
Президент гнал от себя пораженческую мысль, что час назад произошли не локальные, как он думает, беспорядки, а  случился удачный госпереворот, или даже натуральная революция с ликвидацией. Но мысль эта время от времени возвращалась.
Справочная долго им не отвечала, а потом нагло рассмеялась в трубку и отключилась.

***

На пятый час заключения связь серверной с внешним миром с горем пополам была восстановлена, и старший охранник, наконец, связался с кремлевскими службами. Через некоторое время серверную посетили двое старых друзей президента под прикрытием натуральных людей в черном. Друзья натянуто улыбнулись президенту и уединились с ним в дальнем углу, отослав охрану к противоположной стене зала.
– Немного информации… - начал было один из друзей, но президент его прервал.
– Я выслушаю доклад в своем кабинете, – как можно тверже произнес он.
– Немного информации тебе не повредит, – ничуть не смутился друг.
– Кремль очищен?
– Почти.
– Чем вы там занимались столько времени? – сердито пробурчал президент. – Мой кабинет?
– Уборщицы работают.
– Я иду в кабинет, –  заявил президент, порываясь исполнить намерение.
– Нет, – мягко возразил друг, тем не менее, спрятав улыбку.
Президент оглянулся. Люди в черном стояли у дверей, не охраняя, но блокируя.
– Ну…  – произнес он.
Друзья прокашлялись, неуверенно переглянулись, и один из них – тот, что помоложе и поосанистей, – приняв решение, заговорил.
– Видишь ли, кроме известных беспорядков произошло еще кое-что, о чем необходимо тебе знать. На подходе к морскому порту сопредельного с Россией и дружественного ей государства, эсминец наших главных партнеров не остановился по требованию российской досмотровой группы, пытавшейся высадиться на борт с вертолета. Огнем с эсминца вертолет был сбит, почти все военнослужащие утонули. В ответ, находящийся поблизости российский фрегат залпами из малой артустановки расколошматил капитанский мостик партнера и заставил его застопорить ход.
– Вы в своем уме? – прорычал президент, от удивления выпучив глаза. – По какому праву? И с каких это пор сопредельное государство стало нам дружественным?
– Оно стало дружественным четыре часа назад после реакции наших вооруженных сил – пусть и запоздалой – на просьбу свергнутого несколько лет назад президента той страны помочь в преодолении внутриполитического кризиса.
Докладчик закашлялся и замолчал, а его товарищ подхватил эстафету.
– Прежний президент успешно восстановлен в своей должности и в своих правах и сейчас формирует команду. Но первым делом он издал указ об отмене договора с партнерами на организацию теми партнерских военных баз на территории его страны, и вообще их присутствия в пределах.
Президент порывался что-то сказать, но, похоже, не находил слов.
– Пока все сложно…  – начал молодой и осанистый, но президент его перебил.
– Да вы знаете, что я смог бы разрулить ситуацию без драки?! В конце дня я собирался лететь в Европу. У меня были и есть подходы…
– Не сомневаемся, – небрежно заметил докладчик. – Однако ты говорил, что летишь на Валаам или… – друг президента нахмурил брови.
– Или Селигер. Неважно, – отозвался еще один друг. – Дело сделано, – и, помолчав, добавил: – Но это еще не все.
– Господи, господи-и-и, – президент, зажав голову руками, раскачивался из стороны в сторону.
– В твоем кабинете завалили двух бармалеев, – почти выкрикнул тот, кто постарше.
– Кого? – спросил президент, на глазах теряя внутренний духовный стержень и явно не желая слышать ответ.
– Или – на твой выбор – замочили. – Тон докладчика был скорее радостным, чем грустным, и не считающимся с чувствами слушателя. – Одного из них ты хорошо знаешь. Они плохо себя вели, оскорбляли присутствующих в кабинете российских официальных лиц, устроили драку, пытались завладеть твоим троном, то есть захватить власть, и вот, допрыгались. Мы понимали, что начнутся проблемы с диаспорой и примерно час назад они начались.
– То есть открыли третий фронт, – резюмировал президент.
– Да, – согласился с ним один из друзей. – Ты по-прежнему хочешь вернуться в кабинет?
– А что мне остается делать? – риторически воскликнул президент, рассчитывая на очевидный, по его мнению, ответ. – Я же не могу все бросить? – последовал еще один, столь же риторический вопрос.
– Или могу? – спросил он уже не так экспрессивно, видя, что друзья его – или уже не друзья? – прячут глаза, испытывая что-то вроде мук совести, хотя он давно уже забыл, как выглядят лица партнеров по бизнесу, когда идет дележ акций.
– Видишь ли…  – начал один, и у президента засосало под ложечкой. – Ты же хорошо знаешь историю?
Президент скромно пожал губами.
– Слышал о людях, наделенных властью, которых величали бешеные псы?
– Ты хочешь сказать…? – не закончил президент.
– Вот именно. Сейчас рулит страной сбросивший ошейник бешеный пес, хотя на вид он вовсе не пес, и, тем более, не бешеный. Без образования и без стажа на должностях. Старик. Божий одуванчик. Но правит круто, ломает несогласных логикой и административным ресурсом, а министр обороны его поддерживает и удостоился чести быть его замом.
– И вы решили – пусть правит?
– Получилось так само собой – быстро и нелегитимно. – Но он начал разгребать скопившуюся грязь и со скоростью автомата отстреливает дельные указы.
– Чудеса, – проговорил президент и вдруг взорвался. – Никакой грязи не было, все было под контролем! Я почти двадцать лет формировал из страны вменяемый и адекватный субъект мирового права. А вы все похерили за каких-то несчастных два часа.
– Это не мы, – устало возразил один из друзей. – Хотя и мы тоже. Я знаю только одно: народ не понимает твоих хитрых ходов и комбинаций, рассчитанных чуть ли не на полвека вперед, он устал ждать и хочет перемен – поэтому все так стихийно. Еще раз задам тебе тот же вопрос: – Ты по-прежнему хочешь вернуться в кабинет?
– Есть альтернатива? – горько усмехнулся президент, успев немного поостыть.
– Да! – важно, в унисон заявили оба друга и переглянулись.
– Говорите! – приказал президент
– Форос, – сказал один.
– Форос – это Крым, – подтвердил другой.
– Я знаю, – машинально ответил президент, припоминая судьбу последнего генсека, и надолго задумался.
Спустя пару минут старший из собеседников слегка подтолкнул его к принятию решения.
– Я уже переговорил с крымским губернатором – он обещает обеспечить тебе полноценный отдых.
– А если не соглашусь?
– Ну, не знаю. Скорее всего, тебе нужно будет обратиться к обозленному народу с покаянным телеобращением. Затем отменить одни указы, и оставить в силе другие. Затем устаканивать ситуацию с партнерами и опять спасать своего коллегу – президента соседнего дружественного государства, которое моментально перестанет быть дружеским. По-моему, бесполезные хлопоты. Тем более, придется идти вопреки воле народа.
– Народ, – презрительно хмыкнул президент, но вдруг он встрепенулся. – Недавно народ мне высказал полное одобрение. Пол-но-е!
Президент искал на лицах друзей знаки безграничной преданности и веры, каковые в прежние времена всегда были у них наготове, но удостоился только сочувствующих взглядов. Зато один из айтишников, сидящий неподалеку и вникающий в иностранные буквы на мониторе замурлыкал под нос веселый мотивчик. «Друзья» и Горин переглянулись.
– Медики напишут приличествующий обстановке диагноз, тебе официально оформят длительный отпуск…  – Президент не реагировал. – Я могу сопроводить тебя в Крым, – старший товарищ воспользовался последним аргументом.
Глаза президента сверкнули одобрительным блеском.
– Ладно, – согласился он, подводя черту под своим прошлым. – Но я от тебя не отстану.
Трое переговорщиков дружно поднялись и проследовали к выходу. Люди в черном расступились и на ходу организовали некий защитный ромб, способный блокировать возможные угрозы. Президент держался за руку обещавшего поддержку товарища и старался не семенить.
На ходу он спросил:
– Один вопрос. Кто он и кто за ним?
– Какой-то старый крендель. Раньше он нигде не светился. Его никто не знал. Сейчас, конечно, досье уже готово, но в нем ничего… гм-м, интересного…
– Вы уверены, что за ним никто не стоит? – сильно удивился президент.
– Похоже, что так. Выходец из народа – этим все сказано.
– Невероятно. Куда смотрели органы? – Президент снова и снова пытался свести концы с концами.
– Интересный вопрос, – ответил собеседник, преодолевая последние метры до вертолетной двери. – Органы, конечно, расслабились. Хотя как же ты его проконтролируешь – весь народ? В душу каждому не заглянешь. Тем более что зачастую народ сам не знает, что будет делать в следующую минуту. Да и произошло все настолько быстро, что просто диву даешься. Невероятно – ты правильно оценил. А мужик, скорее всего, сгорит на работе, но такая видать его судьба.
Неожиданно один из друзей рассмеялся.
– Схлопотал от бармалея увесистую плюху и сейчас с бланшем во всю щеку – как у бича с привокзальной площади – руководит страной. Но, черт побери, никто и не думает его ослушаться.
– А что народ?
– По-разному. На Урале, едва пронеслись слухи, весь город собрался, чтобы разнести по камешку этот… собеседник запнулся, выбирая нематерный эпитет, и еле нашел – пресловутый Центр. В два часа. Вояки подтянули динамит и рванули. Кажется, сколько-то народу зашибли. А потом по камешку, по кирпичику, ну и самосвалами само-собой…
Собеседник искоса глянул на президента и по выражению его лица решил, что фривольный тон здесь несколько неуместен.
Хлопнула вертолетная дверь и моторы взревели. Время президента Горина кончилось.

В этот вечер небо над кремлем чаще обычного вспарывали винтокрылые машины. Вот и сейчас, не успел скрыться в небе борт с бывшим президентом, как на ту же площадку опустился монстроподобный военный вертолет, доставивший в сопровождении спецназа для врио президента какую-то бабу – бабу в теле, белобрысую и  ухоженную. Военный министр, правда, не одобрял этот поступок, считая его блажью и политическим извращением, но вынужден был подчиниться. Личным приказом он выделил технику и специально обученных для этого дела людей, но исполнение доверил региональному командованию.
Винты небесной пташки еще слабо крутились в воздухе, как дверь вертолета открылась, его нутро быстро опустело, и в здание кремля ходко заспешила какая-то разнородная группа. В группе среди бравых мужчин выделялись две женщины, одну из которых – белобрысую, ухоженную, хотя и не первой молодости бабу – почти несли на руках дюжие хлопцы.
Когда они ввалились в кабинет, женщина, которая помоложе отрапортовала деду, что пациент во врачебной помощи не нуждается. И хотя пациент – та самая, ухоженная – был не жив и не мертв, но все же стоял на своих ногах, и дед сполна насладился триумфом.
– Ну что, Галя, помогли тебе твои ляхи?
У бояр поотпадали челюсти, а по сильно поредевшей толпе «экскурсантов» пронесся одобрительный и насмешливый гул.
– Вы… Вы… Вы идиоты. Прямо с Сейма… Не могу поверить… – бормотала Галя на чистом русском почти без акцента. – Вы вне закона… Цивилизация будет за меня биться…
– Ну, так помогли?
– Вы за это ответите. Норд Альянс… – прохрипела Галя, останавливая взгляд на разукрашенной дедовой физиономии.
– Конечно, – согласился дед, поворачивая лицо к медичке, которая мазала деду щеку лечебной мазью. – Но пока не мне, а тебе прокурор «шьет дело».
– Какое дело?
– Полагаю дело о клевете в отношении политики сопредельного государства и оскорблениях его официальных лиц. Тебе все объяснят. И адвоката предоставят. Уверен в одном: минимум пять лет на мордовских нарах тебе обеспечено.
У Гали изменился цвет лица, а рот перекосила гримаса. Поначалу она хорошо держалась, но тут вдруг почему-то представила не зоновский швейный цех, а тесноту и тошноту чеченского зидана, хотя и никогда не видела его воочию. Но вот почувствовала и запаниковала.
– Я могу извиниться.
– Даже не зная за что? – сыронизировал дед. Он подождал ответа, но, поскольку дама потерянно молчала, продолжил. – Конечно, извинишься. Через пять лет.

***

Дед прошелся по полупустому кабинету, огляделся и, почесав пятерней в затылке, подозвал неприметного чиновника, которого представлял себе, как человека ответственного за безопасность.
– Присаживайся, – предложил дед и с легким протестом в мышцах опять уселся за стол.
Человек опустился на стул справа от деда.
Дед вздохнул.
– Нарочно не спрашиваю, что там происходит и к какому финишу идет. Надеюсь, все не очень сумрачно.
– Много хаоса и беспорядка. По крайне мере, было. Есть раненые. Начались задержания.
– Слушай, надо сделать вот что. По громкой объявите об окончании съемок и… Кстати, у тебя есть доступ к наличке?
– Есть.
– Объявите об окончании съемок фильма и о том, что участники могут получить оплату ну, где вам будет удобно. Обставьте все как положено: ведомость, роспись и прочее. Не скупитесь. Отпустите людей. Всех. Они не причем, это я их настропалил. 
– Но…
– Кстати! – дед, призывно махнув рукой, подозвал МЧ. – Помоги ему найти его девушку.
МЧ и чиновник, стоя навытяжку, провожали деда взглядами.
– Заходи, если что, – кинул он на ходу молодому человеку, имя которого даже не счел необходимым узнать, и прошаркал в соседнюю комнату, где ему уже приготовили постель.

***

Дед расположился на простом диванчике, устланным простыней и цветастым пледом, и позволил себе помечтать.
Он думал о том, как мог бы прийти сейчас домой, открыть своим ключом дверь, тихонько раздеться и потеснить на кровати бабку, которая сонно пробурчит что-то под нос.
Хотя дед уже несколько часов как был в курсе, что бабку его поместили в закрытом подмосковном поселке в уютный коттеджик со всеми удобствами. Что в помощницы и отчасти подруги определили ей приветливую и опрятную женщину с высшим медицинским образованием и обширной практикой. И что у нее, насколько это возможно в данных обстоятельствах, все хорошо. С бабкой он уже успел поговорить по телефону, но при этом склонен был представлять себе ее не в неизвестном коттеджике, а в двухкомнатной хрущевке, где, как ему теперь казалось, они провели лучшие годы своей жизни.
В конце разговора, приглушив голос, она спросила:
– Ты добился своего! Да, дед?
Он ответил:
– Да.
– Мог бы сказать мне спасибо, – меланхолично заметила супруга и положила трубку.
Дед не удивился, он знал за что. За то, что она никогда в него не верила, а он под конец жизни взял и отличился. Получилось, что ей назло.
Ночью вперемешку с перипетиями этого длинного-предлинного дня ему будут сниться гулкие, храпящие и гикающие конные лавы, сверкающие клинки, кровавые сшибки новых красных и новых белых, грозовые зори и пронзительная майская синь над Русской Равниной.


Рецензии
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.