Швейцарские часы. Повесть

От остальных могилу Отца отделяла ограда из причудливого сочетания металлических шестерёнок, гребёнок, треугольников и стержней, приваренных художественно к горизонтальным и вертикальным прутьям. Местный слесарь, он же сварщик изготовил ограду в нужное время в колхозной мастерской из подсобных материалов, накопившихся там за годы существования колхоза. Во вкусе создателю ограды отказать было неудобно. Иногда,  правда, в грустном его творении проглядывало запрятанное насмешливое отношение, какое бывает у настоящих деревенских к пришлым городским.  Как знать, может быть это просто казалось из-за особенностей сплетения металлических деталей…
Нынче колхоз распустили, а землю отдали заезжим людям в бессрочное пользование. Заезжие недолго осваивались на новом месте и начали продавать доставшуюся им дуриком землю всем желающим для частного строительства. Постепенно желающие застроили село новыми домами, и сельское кладбище оказалось вдруг почти в центре ставшего новым старинного села. Из-за такого расположения старые и новые жители сами не заметили, как начали относиться к кладбищу словно к музейному объекту, и ухаживали за ним по мере сил своих и возможностей. Конечно, поначалу о кладбище заботились старожилы села, ведь места внутри кладбищенских оград в первую очередь занимали их родственники и односельчане.  У приезжих людей пока, слава богу, никто не умер, но землю они наперёд поделили и оградками друг от друга  на будущее отгородились.
Были на кладбище три настоящих памятника из камня. Первый памятник был самый старый, надпись на нём почти стёрлась от времени, и только одна, оставшаяся в живых, долгожительница села баба Надя могла вспомнить, как поставили памятник первому председателю колхоза, который погиб от рук  кулаков. Кулаков тогда расстреляли, а вместе с ними расстреляли малость бедняков, трудившихся в кулацких хозяйствах за еду. Расстреляли, как оказалось потом, по ошибке.                Второй памятник поставили по просьбе  сельских детей директору их школы после того, как из села прогнали немцев. Директор смог организовать из ребят настоящий партизанский отряд, который два года действовал в тылу у немцев возле крупной железнодорожной станции, в двадцати километрах от которой находилось село.  Всех до единого ребятишек директор эдакого партизанского отряда смог сохранить в целости и сохранности, а сам не уберёгся, и немцы повесили его на площади около железнодорожной станции. Ночью ребята сняли с виселицы тело и двадцать километров на себе несли его до села, где сначала спрятали от немцев в погребе, а на следующую ночь похоронили на кладбище в самодельном гробу, похожем на туземную лодку.
Третий памятник из глыбы розового  мрамора  появился на кладбище в начале девяностых годов. «ДРУГУ ЛЁШКЕ» неровно, будто в спешке, было выбито на камне. История третьего памятника тёмная, связана с каким-то лихим парнем, которого пришлось спешно закопать в ближайшей земле. Подъехал однажды к краю села, к сельскому кладбищу межгородской автобус «Мерседес» без номеров, но с прицепом, просевшим до земли под тяжестью большого, покрытого  мешковиной, груза. Быстрые ребята из автобуса, не иначе профессионалы, выкопали достойную яму, опустили туда положенное, засыпали землёй, конечно, и постреляли в воздух. А потом, чертыхаясь и матерясь, опрокинули на бок прицеп и перекатили на могилу розовый камень надписью вверх для всеобщего чтения. Прицеп от автобуса отсоединили, бросили в кустах и спешно уехали неизвестно куда. На совсем…
Кстати, чтобы не портить общую картину кладбища, жители села за свой счёт построили оградку вокруг камня и каждый год на пасху по очереди красили её в канареечный цвет, потому что другую краску в их сельпо перед пасхой почему-то не завозили. Кто таился под мраморной глыбой, в селе не знали, и ни разу не видели ни друзей «ДРУГА ЛЁШКИ», ни его знакомых, ни родственников…
Прицеп, на котором привезли надгробный камень, от страшной перегрузки потерял форму, треснув по всем швам. Как не старался колхозный слесарь, он же сварщик, восстановить конструкцию, например, для продажи в городе (односельчанам такую рухлядь он бы предлагать не стал бы), пришлось корпус просто порезать на куски автогеном и вместе с другим барахлом при оказии сдать в металлолом за бутылку. А два колеса по пьянке подарил он леснику Володе, у которого первое время жил Отец…
Отец был человеком общественным, говоря по-простому, любил общество. Любил, когда вокруг много людей, особенно женщин, любил, когда с ним советовались, любил помогать, если это ему не было трудно, любил артистов,  поэтов. Особенно почему-то любил гипнотизёров и фокусников. Ещё Отец уважал писателей. Писательский труд казался ему не очень сложным, нужно только было найти подходящий материал, замешать его с описаниями природы, женщин и, конечно, любви.
Отец бывал в заграничных командировках, правда, в основном, в соцстранах. В ту пору было модно обмениваться передовиками производства и самодеятельными артистами. Отец знал в этом толк, возглавлял делегации с нашей стороны и принимал ответные в Москве. Но однажды он попал с делегацией во Францию, в частности, в Париж. Пробыв там неделю, он по возвращении очень переменился, перестал любить жену, с которой прожил тридцать с лишним лет, и двух своих взрослых детей. Причина крылась в присутствии в составе делегации не совсем молодой, но ещё прелестной писательницы, носившей изумительной красоты бельё и не чуравшейся отношений с понравившимися ей людьми, а Отец ей понравился ещё в московском аэропорту, когда защитил писательницу от подвыпившего субъекта, основательно врезав тому между глаз. Отец за это попал в милицию и чуть не опоздал на самолёт.  В самолёте их с писательницей кресла оказались рядом, и всё время до посадки в Орли она нежно массировала ушибленную об субъекта Отцовскую руку, а при посадке даже нежно её поцеловала, поскольку посадка прошла успешно. Отец драться умел и даже любил, так как до Москвы жил в большом селе, славившимся на Тамбовщине  кулачными боями, и там он был не последним человеком. Кстати, подвыпивший субъект на свой самолёт не попал, а оказался в подмосковной больнице с сотрясением мозга. Слава богу, ненадолго…
.                Между тем, отношения с писательницей, кроме обоюдного укрепления чувств, плавно перетекли в новую фазу: писательница взялась обучить Отца писать книги и обещала ему, как минимум, известность. Но с условием, или вернее с условиями.
У писательницы была вполне взрослая дочь, и жили они вдвоём в маленькой однокомнатной квартирке. Когда кому-то из них необходимо было встретиться со знакомым, второй приходилось на нужное время из дома уходить. Это не раздражало, потому что они любили друг друга, любили, как мать любит дочь и как дочь обожает свою мать. Более того, у них вошло в привычку перед сном более чем откровенно ласкать друг друга. Это у них называлось «заземлиться от мужиков», и это был их большой секрет.
Кроме того, у писательницы была мечта: проснувшись ранним утром, когда солнце только собирается осветить землю, выйти босой, обязательно в прозрачной сорочке в цветущий вишнёвый сад, а потом, пробежавшись по росе, скинуть её и броситься нагишом в недалёкую речку, распугивая серебристых мальков и встречая солнце в воде. А потом вернуться домой, выпить стакан тёплого парного молока, сесть у раскрытого окна за пишущую машинку и писать, писать, писать…
У Отца, вернее у его семьи был под Москвой садовый участок. Вишня там росла, но только одна. В основном участок занимали яблони, несколько груш и слива. Были грядки с клубникой и сарайчик, в котором хранились лопаты и всякая разность, необходимая в садовом деле. Кроме того, клубника требовала для урожайности много навоза, поэтому в сарайчике сам собой установился определённый запах. Понятное дело, приглашать сюда писательницу не имело никакого смысла. Но идея эдакого своего «дома творчества» с парой комнат, с кухонькой и большой тёплой печкой, около которой приятно посидеть в дождливый день, уже прочно поселилась в Отцовской голове. Ведь к писательнице вполне могла приезжать гостить её молодая дочь, а там…чем чёрт не шутит.                Между тем возраст Отца подошёл к шестидесяти, и, посоветовавшись с женой и писательницей, разумеется не вместе, а по отдельности, Отец решил выйти на пенсию. «Писать мемуары» - так говорил он жене. Более того, однажды, придя от писательницы домой, он не сразу лёг спать, а включил около окна настольную лампу и долго сидел над чистым листом бумаги. Утром жена проснулась первой и прочитала на листе видимо начальную строку мемуаров: «ПОГОЖЕЕ ВЕСЕННЕЕ УТРО».Больше на бумаге ничего не было. «Пишущая машинка нужна» - невразумительно буркнул Отец и отправился дооформлять пенсию.                Наконец с пенсионными формальностями было покончено, и, кроме того, напоследок Отцу вручили бесплатную путёвку в пенсионерский санаторий общеукрепляющего типа, расположенный где-то под Курском. Санаторий был не ахти какой современный, но чистенький и кормили там сносно. Недалеко от санатория белели хаты села, окружённые палисадниками в цветах и старыми садами с раскидистыми деревьями. А из санаторного окна (Отец жил на последнем, втором этаже) была видна речка, по берегам которой росли вётлы и плакучие ивы.                Идея своего, личного «дома творчества» не оставляла Отца и, нарушая режим, он отправился в село узнать не продаётся ли там домик у речки. Об этом, вернувшись, он написал, правда очень сжато, писательнице в открытке, и в этот же день открытка с оказией отправилась в Москву. Поэтому одобрительное, но тоже  не длинное письмо в ответ пришло быстро. В конверт также была вложена отцовская открытка. В ней по   учительски  красной ручкой были исправлены многочисленные ошибки. Теперь Отцу стало ясно, почему письмо заканчивалось игривой фразой: «Как я хочу, милый, с тобой поработать в нашем домике над ошибками… Ты ведь не будешь против?»…
Через пару дней Отец совсем освоился в санатории и познакомился перед обедом с очаровательной хохлушкой из породы, как говорят, «кровь с молоком». В нарушение режима они отправились гулять на берег речки туда, где плакучие ивы, склонившиеся над водой, охраняли покой желающих уединиться. Однако совсем уединяться хохлушка не захотела, и Отец, поняв, что настаивать бесполезно, решил зайти с другой стороны, рассказав о любви известной писательницы к нему и отсутствии места, где они с писательницей могли бы творить вдвоём, так как он тоже писатель, более того драматург. Хохлушка по душевной доброте сразу вошла в положение и сказала, что сегодня вечером (она приехала на день раньше) в санаторий приезжает отдохнуть её муж – председатель колхоза, который обязательно поможет. «Он писателей ещё как любит!»,- сказала «кровь с молоком», и пригласила Отца на санаторный ужин. После ужина они долго сидели на шершавой скамейке у въезда в санаторий и ждали появления колхозного «Козлика», за рулём которого должен был быть председатель - он же муж хохлушки. «Не доверяет он казённую машину никому; сам ездит. От того и выпивает поменьше, боится после как два раза перевернулся, а раз чуть в нашей речке с машиной не утоп»,-  доверительно рассказывала хохлушка, всё теснее прижимаясь ядрёным своим телом к Отцу: к ночи похолодало. Вокруг разрывались от избытка чувств ночные птицы и громогласно стрекотали влюблённые кузнечики. Пахло ночными фиалками и деревенской тёплой доверчивой женщиной. «Едет, едет!»-обрадовано вскрикнула вдруг хохлушка и на всякий случай подальше отодвинулась от Отца…
Далеко на дороге показалось желтоватое пятнышко, которое не торопясь разделилось на два. За ними до погасшего неба клубилась пыль. Вскоре донёсся шум мотора и бряканье различных металлических частей, видимо автомобиль был не совсем новый. Хохлушка бросилась навстречу машине и вот она уже висит на шее мужа, попискивая от чувств и беспомощно не доставая ногами до земли. А теперь он как пушинку несёт её на руках к скамейке, где сидит в темноте Отец, и вдруг замечает его.  Не отпуская рук с внушительной шеи мужа, хохлушка скороговоркой рассказывает ему о санатории, об Отце, о писательнице, о доме для творчества, которого пока нет, но ты ведь поможешь, правда? Ты ведь у меня всё можешь!?
Муж бережно поставил хохлушку перед скамейкой, и, не говоря ни слова, пошёл к машине, в которой до сих пор ещё что-то вздрагивало. С заднего сиденья он достал огромный узел и пробасил: «Ну, веди в опочивальню! И ты, писатель, пойдём, с дороги расслабиться надо, а с бабой с дороги-то не расслабишься. Потом – это да!»  Из узла призывно булькало в такт шагам. Санаторий спал, птицы угомонились, кузнечики смолкли. «Дождь завтра целый день будет»,- заметил председатель и вслед за женой вошёл в палату. «Заходи, отец, заходи, вместе отмечать будем»- пригласил дружески.
Самогон и закуска были отменного качества, и после второй бутылки они окончательно перешли на «ты», а Отец, смахивая предательские пьяные слёзы, рассказывал о своей прошлой жизни, писательнице и мечте…
К утру Отец смог, наконец, подняться на свой этаж и целый день был так слаб, что дежурный врач прописал ему постельный режим, и благожелательные молоденькие санитарки приносили ему еду на жестяных подносах с петухами. Он не мог сказать скучал ли он сейчас по жене, писательнице или детям. Сейчас ему было жалко себя, такого одинокого, можно сказать брошенного всеми. Новые знакомые целый день не появлялись– были заняты друг другом – думал Отец, завидуя им. Вдруг ему захотелось отправить в Москву описание той дивной ночи, когда, тесно прижавшись друг к другу, они ждали с хохлушкой приезда её мужа. Он хотел рассказать о щебетании птиц, стрёкоте кузнечиков и запахах, окружавших его той ночью. Он поднялся, стал искать бумагу и не нашёл. Вечером, когда ему принесли ужин, он попросил хотя бы один лист бумаги.  Когда совсем стемнело, он поставил на подоконник настольную лампу, приоткрыл окно (дождь, который шёл весь день, утих, но где-то изрядно погромыхивало), взял ручку и…Тут небо молнией раскололось на несколько частей и грохнуло так, что корпус санатория  подпрыгнул, а настольная лампа перегорела и свалилась с подоконника. Внизу раздались голоса, потом запахло горелым. Отец хотел спуститься вниз, но побоялся идти в темноте. Поэтому он, как маленький, с головой закутался в одеяло, ещё раз пожалел себя и скоро заснул.
Утром он проснулся бодрым, и, чувствуя себя хорошо, направился выяснять, что же вчера случилось. Оказалось, что молния попала в помещение кухни, уничтожила продукты и сожгла все трансформаторы, которые подавали ток в службы санатория. Санаторий был выведен из строя. Его знакомые муж и жена решили уехать домой, а потом через недельку, когда всё приведут в порядок, вернуться обратно. Отца они пригласили с собой и по дороге говорили о том, что не бывает худа без добра, что муж- председатель колхоза сейчас в отпуске и поэтому за свободное своё время попробует помочь Отцу насчёт его мечты, тем более, что кое какие мысли на этот счёт у его жены уже имелись. К вечеру они добрались до своего села, и председатель определил Отца пожить пока у Володи, своего бывшего «сродственника», а нынче соседа. Володя в колхозе работал лесником и жил в одиночестве, но не по своей прихоти, или из-за характера, а из-за дефекта предстательной своей же железы. Когда от него ушла к другому, в общем-то, терпеливая жена, к тому же родная сестра председателя колхоза, он  отпросился у бывшего шурина и поехал в город к соответствующему специалисту. Оказалось, что половина мужиков в городе страдает тем же, и, если сидеть в очереди со всеми, то к специалисту вообще можно не попасть: без очереди бодро двигались ветераны, все как один болеющие ЭТИМ же. Ночь, чтобы не уходить далеко от поликлиники, Володя промучился рядом на вокзале, а утром, прибежав к открытию, понял, что нужно здесь или жить, или возвращаться в свой лес. Поэтому, вернувшись в село, к вечеру он уже стучался в дверь бабы Нади, хата которой соседствовала с его домом. Баба Надя прописала против болезни лук. Всякий: порезанный кольцами, или мелко порубленный, прямо с грядки, или лежалый, красный, синий, или обычный, натощак и обязательно на ночь. Заедать можно хлебом, но без соли.
Случилось так, что на третий день после назначения бабой Надей луковой терапии, Отца поселили в доме Володи. А через полчасика после возвращения в село, к ним пришла жена председателя и, прижавшись к Отцу более чем близко, пригласила от имени мужа обмыть приезд чем бог послал. Опять пахло от неё цветами, свежестью и сочной деревенской молодой бабой так, что Отцу захотелось это срочно описать на бумаге. Он дал себе слово не расслабляться и завтра же описать всё в письме в Москву. А сейчас он шёл за ней, вдыхая аромат молодого её тела, напрочь перебивающий дух Володиного лекарства.
В доме председателя было, извините за вульгаризм, тепло, светло и весело. Оказывается, хохлушка, как пирожки пекла, нарожала своему председателю аж пять детишек – двух мальчиков и трёх девочек. Все погодки. Девочки, как одна были похожи на мать: такие же «кровь с молоком», а мальчики – эдакие Микулы Селяниновичи, точь-в-точь похожие на председателя. Самая маленькая хохлушечка облюбовала Отца и, пристроившись у него на коленях, пыталась засунуть ему что-нибудь в нос, от чего Отец притворно отбивался. В какой-то момент маленькая разошлась и от чувства намочила Отцу брюки именно там, где это видно, если бы он сам это сделал. Устранить эдакую неприятность председатель, пока наполнял стаканы, поручил своей жене, и она отвела Отца в соседнюю комнату, где за столом пили вприкуску чай две старушки.  Недалеко от них смотрел в телевизоре «Поле чудес» старик. «Наверно, это чей-нибудь отец» –думал Отец, пока ловкие крестьянские пальцы расстёгивали брюки и чуть ли не начали спускать намоченные трусы. Отец, вдруг застеснявшись своих семейных, к тому же мокрых трусов, всхлипнул по-детски, и даже не попрощавшись убежал к Володе. Володя беду понял и без лишних слов повесил пострадавшую одежду в сушилку, где он высушивал свою одежду после работы в мокром лесу. Володя обслуживал себя сам, крестьянского хозяйства, за исключением грядок с растущей на них закуской, не вёл, и ухаживал только за любимой старенькой «Копейкой», стоявшей во дворе под навесом…
Всю ночь, несмотря на стойкий запах лука, Отец пытался вспомнить, игрался ли он со своей дочерью и могла ли она намочить его от чувств. Совсем под утро он сообразил, что и с сыном он тоже не играл. Ни с маленьким, ни с подросшим. А ещё, перед тем как заснуть, ему почудилась на коленях дочь писательницы и может быть не такая уж маленькая, какой была сегодня младшая председательская дочка…
Утром Володя и председатель потащили его на рыбалку. Речка была совсем рядом и Володя, как лесник, утверждал, что рыбы здесь завались, и водятся раки. Все знают, что раки водятся только в чистой воде…Выпив на берегу по стакану самогона (Володя не пил до окончания бабынадиного лечения), Отец вдруг понял, что судьба привела его в уголок, где может быть обоснуется его собственный «дом творчества».
Проходя мимо почты (отпросившись на время у председателя и Володи), он зашёл купить почтовых конвертов и бумаги и, расплачиваясь, неосторожно дыхнул за прилавок. «Ой, ты наш новый киномеханик!» - обрадовалась работница. «А почём ты догадалась?»- подыграл ей Отец. «А потом, что самогон у тебя от председателя. По запаху чую. А председатель хоть и в отпуске, но вчера объявил кой-кому, что времени зря не терял и нашёл в наш клуб работника. Ты завтра приходи ко мне, домой (она показала рукой куда и даже схемку набросала), угощу своим, у меня-то выходной, а Колька мой в город уедет на три дня. Понял, милок?» Так у Отца появилось приглашение в гости, к тому же без лукового аромата.  Но прежде нужно было написать в Москву. Оказалось, что негде: у председателя дом занят детьми, бабками, дедом и женой, а у Володи больно воняло луком. Отец в раздумье долго шёл по селу и понял, что село большое, а там, где были дома председателя, Володи и других людей, где была почта и недалеко текла речка с раками и рыбой - это был край села, можно сказать, дачный район. Наконец дорога вывела его на центральную площадь, одну сторону которой занимал памятник односельчанам, погибшим в Отечественной войне, а другую –аккуратное двухэтажное здание с колоннами. Дверь в здание была приоткрыта, и Отец заглянул внутрь. Под настольной лампой за конторкой сидела женщина в платке, повязанном по самые брови. «Вы зачем?»-спросила женщина. «А дверь у Вас открыта почему?»- ответил Отец. «Кошками воняет. Дом проветриваю». «Это всё ваш дом?»-удивился Отец, и показал рукой какой большой дом. «Да нет же, не мой, -женщина удивилась зашедшему, -я дежурная по ДОМУ КУЛЬТУРЫ. А вы, кто?» Рассказывать очередному человеку свою жизнь, про писательницу и мечту о собственном «доме творчества» Отец постеснялся, и зачем-то представился новым киномехаником. И женщина (О! Эти милые, открытые, искренние, неиспорченные сельские женщины!), на ходу развязав платок, бросилась к Отцу и крепко поцеловала его прямо в губы. Потом пошла вокруг него эдаким танцевальным шагом, нараспев приговаривая: «Теперь- то мы с ним заживём! Теперь-то мы им покажем!» Без платка женщина стала совсем молодой, и было понятно, что она искренне радуется, ибо с появлением киномеханика дом оживёт. Она закрыла дверь изнутри на деревянную, но прочную задвижку (чтобы пьяные не залезли) и повела Отца показывать зрительный зал, аппаратные, комнаты для занятий, подсобки и всякое такое. По ходу она зажигала свет, и помещения оживали. Не хватало только людей, шума голосов, звуков настраиваемых инструментов, запаха духов, музыки – всего того, что свойственно такого рода учреждениям и такого, что любил Отец. Ему пришла мысль написать письмо здесь, прямо в доме культуры, и он попросил женщину разрешить ему остаться в какой-нибудь комнате, может быть в кабинете директора, чтобы в тишине написать письмо. Она разрешила и, стуча каблучками, спустилась вниз, открыла дверную задвижку и села за конторку. А Отец в кабинете директора склонился над письмом, стараясь подбирать простые слова, чтобы избежать грамматических ошибок. Простыми словами он рассказывал, что село большое, и есть речка с рыбой и раками, значит вода чистая. Есть дом культуры (представляешь, «Встречи с московской  писательницей!»). Недалеко железнодорожная станция. Три поезда из Москвы ежедневно останавливаются здесь. А от станции в село ходит автобус. Всего двадцать километров и ты, дорогая, дома, в нашем с тобою творческом гнёздышке! Через несколько дней, писал Отец, я с председателем колхоза и его женой вновь уеду в санаторий, который мы вынуждены были покинуть из-за молнии, ударившей в мою настольную лампу, когда я писал тебе предыдущее письмо, но отправить его не успел. Здесь даже телефоны есть – видел в доме председателя. Представляешь, милая, если вдруг по какой оказии ты поедешь отсюда в Москву, или ещё куда, я тебе запросто позвоню из нашего домика творчества, или ты позвонишь мне. Здешнего нашего с тобой адреса я пока не знаю, поэтому пиши «до востребования». Живу пока у разных людей. Целую.
Отец хотел ещё что-нибудь добавить, но внизу раздались голоса, потом женский вскрик и звуки возни. Отец заклеил конверт, как всегда пройдясь по сладковатому клею языком, торопливо написал московский адрес и, бережно держа письмо в руке, пошёл по ступенькам вниз, в фойе.
Молодой, блатного вида парень, с болячкой на верхней губе, дежал за волосы дежурную, норовя стукнуть её лицом об конторку. «Эй!»- крикнул Отец. «Это что ещё за старое ЧМО?»-удивился парень, обращаясь в никуда. «Наш новый киномеханик»,- сквозь слёзы, выцарапываясь из рук парня, сказала дежурная. «Ну, киношник, покажи-ка нам кину, а то давно я в кине не был!» Парень угрожающе шагнул к Отцу и вырвал письмо…
С Отцовским письмом в руке парень пролежал на полу не меньше четверти часа, а потом, разлепив склеившиеся от крови губы, прошептал: «Ну, отец, ну ты даёшь. Я же пошутить хотел». «Ещё раз, шутейник, увижу тебя здесь – убью!»,- пообещал «киномеханик», подобрал помятый конверт и хотел уйти.  «Не уходите, пожалуйста, не уходите»,- попросила дежурная. Парень оглядываясь, на коленях продвигался к двери. «Убью! Понял?» сказал вслед «киномеханик». «Понял», -пискнул парень…
«Вы должны проводить меня до дома, я теперь одна боюсь идти. Только проверю на верху свет и потом вот этим ключом (она показала здоровенный ключ) закрою главную дверь, ладно? Я быстро. Ну, пожалуйста». Отец вышел на воздух и понял, что в доме культуры действительно пахло кошками…
Вскоре появилась дежурная, вместе они закрыли тяжёлую дверь, она как-то по –свойски взяла его под руку и повела (да, да, именно повела) к своему дому. Уже темнело, засветились окна, за занавесками мерцали телевизоры, и, как назло, слышался стук столовых приборов. «Село ужинает»,-подумал Отец и вдруг понял, как он сегодня устал и хочет есть. «Вот мы и пришли»,- сказала дежурная, и они вошли в маленькую, но очень уютную квартирку из двух комнат. Это был новый проект удобного и недорогого жилья для сёл: одноэтажный пятиподъездный дом с газом, центральным отоплением, настоящим туалетом, правда, совмещённым с ванной. «Вы одна здесь живёте?», - спросил Отец. «Нет. С мужем, но он сейчас в тюрьме. Два года прошло, осталось ещё два». Отец не стал больше спрашивать, только сказал, что председатель наверно будет о нём беспокоиться, но она сказала, что это ерунда и председателю они сейчас позвонят. В квартире даже был телефон! Отец сказал председателю, что пускай никто о нём не беспокоится, что сегодня к Володе ночевать не придёт, а будет знакомиться с работой дома культуры…
Утром она была грустна, но Отца покормила и подала ему свежие носки, которые когда-то успела постирать и высушить. Она нежненько поцеловала его на дорогу и показала, как идти к дому председателя коротким путём. Отец шёл и думал, что даже не узнал её имени, да и она тоже им не поинтересовалась. Отец вспомнил, как им было хорошо, а с писательницей… ещё неизвестно что получится. Тут он сообразил, что не отправил письмо в Москву, а забыл его в гостях на обеденном столе. Возвращаться не хотелось, и вскоре он подошёл к дому председателя. Хохлушка первая увидела Отца, и он вдруг понял, что она расстроена, что, похоже, переживает из-за него. Он попросил её позвонить туда, где был ночью, потому что забыл там письмо в Москву. Хохлушка набрала три цифры (телефонных номеров в селе было до тысячи), и Отец сквозь помехи услышал в трубке такой грустный голос, что впору было срочно возвращаться обратно. Он попросил опустить письмо в почтовый ящик где-нибудь по дороге, если не трудно, и попрощался. До вечера. «Вот сволочь-то,-  со злостью, как бы про себя, сказала хохлушка,- сразу припиявилась!  Я своего от неё месяц отрывала! А чем я плоха?!» Тут она скинула кофту и горячей голой грудью обняла Отцовское лицо с двух сторон .Отец сразу вспотел и, вспомнив, во-первых, габариты её мужа и, во-вторых, десятую Божью заповедь относительно жены ближнего своего, ловко увернулся от хохлушки, но так, чтобы её сильно не обидеть. В- третьих, он как бывший руководитель, стал со вчерашнего дня уважительно относиться к председателю, особенно после того, как побывал в сельском доме культуры и новостройке. Согласитесь, что не в каждом колхозе все дома были с газом, улицы по вечерам освещены, а на центральных дорогах лежал асфальт. В- четвёртых, Отец зависел от председателя в отношении своей мечты о «домике творчества», поэтому искренне чмокнул его жену в горячую грудь и пошёл к Володе. Но Володи дома не было, наверно ушёл в лес или ловить раков, и хотя Отец знал под каким порожком лежит ключ, он не стал открывать дом, из форточек которого несло луком, а не торопясь пошёл к почте. Оттуда, по измявшейся в кармане схемке он довольно быстро нашёл нужную хату и, постучав в окошко, был в одно мгновенье втянут сильными женскими руками в дом, пахнущий только что испечёнными пирогами.  Почтовая работница жарко шептала ему в ухо, что ждала, что загадала, чтобы пришёл, и спрашивала, не видел ли кто его, когда он заходил в хату. В это же время она торопливо снимала с него лишнее (в хате было жарко), заставила вымыть руки под цветастым рукомойником и усадила за стол, где всё нужное уже было порезано и соответственно уложено. «Ну, киномеханик, моего домашнего из рюмочки будешь пить, иль стаканчиком, как у нас бывало киномеханик Колька пил?» Отец уже осмелел, показал на стакан и, чокнувшись с хозяйкой, влил в себя пахучую жидкость. У хозяйки было море всякой выпивки и через некоторое время, но ближе к вечеру, они плотно занавесили окна и стали танцевать голыми под передачу радио «Маяк» о французских шансонье. Потом они вместе лежали на горячей постели, и Отец рассказывал ей о Франции, о Париже, о том, какое бельё сейчас носят парижанки. Он не удержался и почему-то рассказал ей о писательнице и своей мечте о «домике творчества». «Ну, ты, механик, и сука! – сказала хозяйка,- небось тогда ко мне вовсе не придёшь. Все вы, городские такие». Она сильно прижала его к себе и жарко шепнула в ухо: «Ладно. Я сама тебя найду».
Совсем вечером они (здесь тоже был телефон!) позвонили домой председателю. Подошла его жена, и Отец сказал, чтобы не стеснять Володю, он сегодня к нему не придёт, а завтра они все обязательно встретятся. «Ну ты и сука!»- сказала хохлушка и бросила трубку…               
В этот день Отец больше никуда не звонил. И никуда не ходил…
На следующее утро в восемь хозяйке дома нужно было открывать почту, потом ехать в город за посылками, потом сгруппировать отправления, потом…ну мало ли что нужно каждый день выполнять по почтовой службе. Поэтому Отец, ни свет, ни заря, чтобы не очернять хозяйку в глазах соседей, стал покидать гостеприимную хату через задний плетень. Беда случилась, когда он попытался перелезть через плетень. Всё, что он вчера выпил и съел, здорово прибавило ему вес и объём, поэтому преодолеть высокий плетень с первого раза не удалось. А на второй, его представительские, самые любимые брюки от костюма, сшитого на заказ по большому блату в ателье Совета Министров, предательски лопнули сзади, но не по шву, а как-то необычно, словно его укусила за зад очень большая собака. В таком виде расхаживать по селу не годилось, хозяйка хаты и почты уже ушла на работу, и Отец принял единственно возможное решение пробраться окольными путями на речку и там, сняв брюки и рубашку позагорать до вечера, пока народ не разойдётся, благо погода была отменная. А семейные трусы можно подвернуть, чтобы они напоминали плавки. Так он и сделал. Бабы, полоскавшие на речке бельё, ребятишки, прибегавшие из ближних хат искупаться, пожилые пары, приходившие с мылом и мочалкой помыться, как они говорили на «природных воздусях» - все они обращали внимание на незнакомого мужчину, с раннего утра одиноко сидевшего на берегу. Бабы с интересом обсуждали мужчину, а самые любопытные из них несколько раз даже пытались заговорить с ним, но Отец вовремя закрывал глаза и делал вид, что спит. Одну, наиболее любопытную тётку, подобравшуюся совсем близко, он спугнул специально громко всхрапнув. А может быть даже по- настоящему заснул, так как ночь была короткая и беспокойная. Кроме того, Отца, по началу, донимали гуси, но не такие, как водятся, например, в Подмосковье, а огромных размеров и с оглушительными голосами. Отец на речку пришёл, по известной причине, раньше гусей и, видимо, расположился на их месте отдыха, и к тому же на удобном пути к воде. Гигантский гусак – предводитель всей гусиной компании сначала пытался напугать и ущипнуть «чужака» (гусь был ростом выше сидящего на земле человека), но Отец недаром вырос в деревне и сидел спокойно, не боясь, не обращая внимания на вражеские выпады. К обеду гуси к Отцу  совсем привыкли, и располагались, выйдя из воды, теперь вокруг него, как бы приняв его в свою стаю.
  Ближе к вечеру с сеткой полной раков, по берегу шёл Володя и наткнулся на уже заскучавшего в одиночестве Отца. Он то и повёл Отца в председательский  дом пить с раками пиво, за которым хозяин специально ездил в город на пивной завод к знакомому технологу.  Поход к председателю был обставлен по просьбе Отца с применением маскировки: Володя шёл близко сзади и размахивал сеткой с раками, отвлекая внимание. «Ты сегодня не пропадай, - председатель подмигнул Отцу, а его жена показала Отцу язык, - завтра едем набираться здоровья в санаторий. Я звонил туда – там всё в порядке»...
Отец ехал в новых, только из чемодана, мятых и неудобных брюках, сидя на подпрыгивающем заднем сидении «Козлика». Брезентовый тент автомобиля трепыхался на ветру, как будто сердился на Отца за его похождения. Отец тихо оправдывался перед тентом, что всё произошло не по его воле, а виноваты обстоятельства, или, по-другому говоря, женщины. Он сидел позади хохлушки и пытался передать ей на расстоянии мысль остановиться хотя бы на немного и перекусить что ли, или просто походить по земле, а не подпрыгивать на тряском сидении. А ещё Отцу хотелось увидеть её глаза и попытаться понять обиделась ли она на него за «дом культуры и почту». Но, видимо, процессу передачи мысли требовались тишина и покой, и поэтому машина затормозила только перед санаторием, вконец  вынув из Отца душу...
Из-за временной приостановки деятельности (помните жуткую грозу и аварию) санаторные врачи обрушили на пациентов двойной и даже тройной каскад процедур, так как они отчитывались перед районным Минздравом за количество процедур и лекарственных средств, выделенных по плану на текущий период. Поэтому Отец редко виделся с председателем и его женой, а те встречались только в постели ночью, и то без радости, а лишь бы отдохнуть от лечения.                Однажды, лёжа в одиночестве в горячей ванне с каким-то раствором, голый, беззащитный и не молодой, Отец, смотря как неумолимо убегают из верхнего цилиндрика частички времени в песочных часах, сознательно остановил, а потом удлинил время, перевернув цилиндрик верх ногами. Назначенная ванна была призвана активизировать функции деятельности стареющего мужского организма, но вместо этого, как это иногда бывает в медицине, функции наоборот совсем угасли, успокоились. Главврач  санатория всё-таки докопалась до причины такого явления и объявила медицинской сестре, не уследившей за пациентом, строгий УСТНЫЙ ВЫГОВОР с возможностью снятия его при условии приведения пациента в нормальное состояние, чего бы это сестре не стоило.
Однако, как не старалась медсестра, на пациента её усилия не действовали. Однажды она специально вызывающе разоделась и даже танцевала перед Отцом в процедурном кабинете, как курская дива из прирыночного кафе, от которой тамошние мужики, все, как один, сходили с ума. Фиг то!  Устный строгий выговор неумолимо грозил превратиться в СТРОГИЙ ПИСЬМЕННЫЙ, а медсестре через месяц нужно было выходить на пенсию!
В это же самое время все районные комитеты коммунистической партии получили команду от вышестоящих, в связи с приближающейся круглой датой со дня рождения генерального секретаря, дошедшего до такой должности из самых сельских низов, провести на селе смотры, конкурсы и фестивали, а из  победителей специальная комиссия в Москве составит поздравительный концерт самодеятельных сельских артистов для юбиляра. В общем, получив от своих партийцев через санаторный телефон такую информацию, председатель велел жене долечиваться самостоятельно и отбыл в свой колхоз помогать выполнять поставленную партией задачу.               
А в санатории, между тем, жизнь текла установившимся порядком, и однажды медсестра, доведённая до крайности неумолимым приближением строгого выговора, в нарушение врачебной этики, по-бабьи пожаловалась пациентке – жене председателя колхоза на тупик, в который загнал её «сука больной» со второго этажа.  Пациентка (тоже по-бабьи) посочувствовала медсестре и по доброте своей обещала ей по возможности помочь, хотя хороший результат не гарантировался: слишком запущенный, по её мнению, был больной. Каким способом она достигла сугубо положительного результата, мы никогда не догадаемся, но во все последующие до отъезда дни Отец с хохлушкой, игнорируя процедуры, осмотры, взвешивания и измерения, появлялись только в столовой, и то не всегда. В это же время Отец купил себе в санаторном магазинчике сатиновые шаровары на резинке. Шаровары Отцу нравились. Во-первых, у него таких никогда не было, а во-вторых, они легко снимались и надевались.
 На лиц противоположного пола Отец внимания не обращал, находясь почти в гипнотическом подчинении у хохлушки.
Но однажды всё закончилось в связи с внезапным появлением у санаторных ворот Володиной «Копейки». Председатель колхоза командировал подчинённого в санаторий с заданием срочно доставить Отца в село. Две причины заставили его это сделать, но рассказать о них он хотел лично Отцу по приезде, хотя тайны здесь никакой не было: просто Володя что-нибудь обязательно бы напутал. Относительно жены председателя никаких указаний Володя не получал, и она сама решила поехать домой раньше положенного с Володей и Отцом.                Жигулёнок был гораздо проворнее на дороге, чем «Козёл», и они приехали бы в село значительно быстрее, если бы не Володина предстательная железа. Он часто останавливался в дороге и вынужденно далеко отходил от машины из-за степного рельефа. На одной из таких остановок хохлушка погладила Отца по спине (он сидел впереди с Володей) и сказала, что будет ждать от Отца ребёночка. И если ребёночек родится, она будет любить его больше всех детей, которые были дома, хотя их она тоже очень любит. «Почему?»- втянув голову в плечи не оборачиваясь, глупо спросил Отец, но в это время Володя открыл дверь, и машина двинулась дальше. Отец, как любой мужчина, оказавшийся в такой ситуации, напряжённо размышлял над загадками женской души, и нарисовал себе потрясающую картину как бы нечаянной встречи на середине села беременной на последнем месяце ЕГО ребёнком жены председателя колхоза и утончённой московской писательницы. Когда Володя уже перед селом остановился в поле последний раз, хохлушка честно ответила Отцу: «Я всегда хотела попробовать со стариком как ЭТО делается. Теперь знаю, что с молодым ЭТО жарче, а с тобой приятнее. Старик бабу больше ценит, чем себя»…Тут Володя снова сел за руль, и машина по асфальту мягко подкатила к председательскому дому. Отец, отводя глаза, помог перенести женские вещички в дом, а Володя пошёл ставить «Копейку» во двор под навес.
Председатель вскоре вернулся с работы. Он душевно потискал жену (видно было, что рад и соскучился), подвинул закуску на середину стола, наполнил три стакана самогоном (для жены вполовину) и, не дожидаясь Володи, сказал Отцу не чокаясь: «Помянем бабу Надю. Вчера преставилась. Хорошая она была, хоть последнее время очень старая». Помолчали. Потом пришёл Володя, и председатель, наполнив стаканы снова, сказал Володе: «Бабынадино лечение отменяй, ей теперь всё равно, а на тебя народ, хоть ты не часто на народе бываешь, жалуется:  больно луком воняешь. Нестерпимо, к примеру, рядом с тобой в магазине или на почте находиться! Кстати, ты отдал Отцу письмо из Москвы, что на почте тебе дали?» Володя суетливо полез в карман за письмом, а Отец увидел, что глаза председательши, сидевшей напротив (чтобы лучше, чёрт бы её взял, меня что ли видеть?), потемнели, и она привалилась вроде бы без сил к мужу. «Отдыхать устала и дорога, небось, замучила» - объяснил председатель и бережно понёс жену в спальню. Она хотела послать глазами какой-то свой, особенный сигнал Отцу, но он этого не видел-разворачивал письмо… от жены. «Вот сволочь, жене послала письмо!,-  думал Отец, вспоминая дом, где он забыл на обеденном столе конверт, но ведь адрес! Я сам писал адрес!! Я.Я…Идиот – я!» - громко вслух сказал Отец, и Володя поскорее наполнил его стакан. Отец выпил его, как воду и начал, пока председатель отсутствовал, читать письмо, написанное хорошо знакомым почерком. Между прочим, обратный адрес на конверте не значился. Значит, пути отступления были отрезаны, скорее всего навсегда!

Письмо жены
Дорогой друг! Сволочь! Я осталась из-за тебя, бабник чёртов, с детьми на руках и теперь вынуждена работать, хотя сил почти нет. Хорошо, что сын твой немного помогает деньгами и работает механиком на заводе около дома. Помнишь где завод? Иначе с голода бы сдохли, чего и тебе желаю! Дочь твоя похорошела и часто спрашивает, где ты. Я говорю, что за границей и выполняет специальное правительственное задание. Но она уже повзрослела (девочки ведь взрослеют рано, мою маму выдали замуж в тринадцать лет, и она родила за жизнь тринадцать детей- моих сестёр и братьев. Если бы, сволочь, они были бы все живы, мы бы приехали и смешали тебя с навозом) и, если попросит твой адрес, я обязательно его ей дам и дам денег на дорогу. И яду дам, чтобы ты, мерзавец, на глазах у всех мучился до того, как твои бабы оторвали бы тебе твоё недоразвитое бесстыдство!
Извини за сумбурное письмо, но замки в доме и на садовом участке я все поменяла, поэтому можешь себе засунуть их сам знаешь куда .Или засунь своим подругам, но домой не возвращайся. Не пущу. Твоя жена. БЫВШАЯ.
В комнату возвратился раскрасневшийся председатель и, чтобы скрыть некую неловкость, сразу повёл разговор о деле. «Бабы Нади больше нет. Завтра приедут из Курска её сродственники, и ты, Отец, покупай у них её хату. Понятное дело, после похорон. Поминки устроим в колхозной столовой. Сродственников встретят на станции и привезут сюда. Володька, сегодня не набирайся – завтра поедешь тоже к поезду, на всякий случай за попом. Могилу с утра выкопают, оградка, я сказал, чтобы к завтрему была сварена и покрашена. Документы на хату прямо во время поминок оформим. Печать у меня с собой. Денег, Отец, если не хватит, я дам. Взаймы. Как заработаешь –отдашь». Речь председателя была короткая и по-военному чёткая: Отец и Володя только головами кивали. Председатель передохнул и продолжил: «Деньги, Отец, будешь зарабатывать в доме культуры. По твоим рассказам дело это вроде бы тебе знакомое. Заодно и проверим. С послезавтра будешь директором дома. Помощницей тебе назначу Сашку.  Вообще-то она Александра Николаевна, а сейчас, пока дом не работает, значится там дежурным вахтёром. Баба толковая. Её из большого города муж к нам привёз, а сам по дурости в тюрьму попал. Через пару годков должен выйти. Я им квартиру в новом доме выделил и как мог ей потом помогал, только моя заревновала, как сумасшедшая, пришлось темп сбавить. Вообще бабы непонятный народ. Вот моя только сейчас приехала, у меня люди сидят – разговор серьёзный, а она пристала: сделай мне ребёночка, сделай ребёночка, дескать, хочу прямо сейчас! Так вот, о чём я? Ага, про Александру. Она в областном городе главным художественным руководителем была, вроде как министром культуры и не теоретик. Скажешь ей: покажи, Саша кино- она покажет, скажешь напиши плакат или какую афишу -  напишет, да красками разукрасит. И петь красиво умеет. В общем, баба золото! Да ты, Отец её знаешь, дом культуры тобой, помню, проверен. Кстати, а как ты, Отец, на нашу почту успел затесаться?» Председатель хохотнул и предложил выпить перед трудным разговором. Мужчины выпили, и Володя отправился спать, сказав Отцу, что закрываться на ночь до его прихода не будет.               
  Отец приготовился выслушать назидания по поводу его «приключений» в селе, или даже о чём-то более серьёзном, но председатель, как будто немного заискивая, попросил Отца помочь выполнить партийное указание, из-за которого, помнишь, вынужден был покинуть санаторий, так толком и не отдохнув. Причём, хотелось бы выполнить указание достойно. С ними надо жить дружно, как в песне поётся: «Вы нам снисхожденье, мы вам одолженье, вы нам, что посеешь, мы вам, то пожнёшь!» Отец с удовольствием подпел председателю.               
В дверях в ночной рубашке, поддерживая грудь руками, стояла хохлушка. «Спелись козлы!»,- вдруг сказала она и, резко повернувшись, ушла спать…
На следующий день хоронили бабу Надю. Она прожила столько лет, что в селе уже никто не помнил её молодой. Похоронили её достойно, как полагается: женщины повыли, покричали, многие плакали. Приехавший из города на Володиной «Копейке» священник прочитал то, что нужно и провёл грустное мероприятие так, как надо. На могиле укрепили фотку бабы Нади в молодости с чёрной лентой наискосок и сразу поставили оградку, выкрашенную в канареечный цвет. А крест решили поставить завтра. Потом народ отправился в колхозную столовую, где за счёт колхоза была подготовлена поминальная трапеза.
Родственники благодарили председателя и почему-то Отца, видимо за сопереживание их горю.  А может быть за то, что Отец, не любя священников, расплатился с ним личными деньгами (лишь бы поскорее уехал), и только тогда пьяненький священник, пропев на всё село три раза «Многие лета!», отправился обратно в город  опять же на Володиной «Копейке».
А родственники попросили председателя и Отца проводить их в хату бабы Нади, чтобы посмотреть, что можно забрать с собой. Все они были из недалёкого города Курска. Машин своих не имели, и в хате, где жила баба Надя, не нуждались. (У них самих таких развалюх под Курском было две). Председатель принёс из дома заготовленные бумаги. Все расписались где надо, и председатель поставил в нужных местах фиолетовые печати. Отец забежал в Володин дом и взял из чемодана деньги, отсчитал сколько требовалось по договорённости и аккуратно перетянул получившуюся пачку резинкой, как делают в банке. Родственники получили деньги, забрали из хаты две иконки и лампадку, слив из неё масло, чтобы одежду не испачкать. Больше брать, пожалуй, было нечего. Кухонная утварь состояла из щербатых тарелок, пары чашек с отбитыми краями, помятых кастрюль, да алюминиевых ложек и вилок, таких старых, что не только есть, но и смотреть на них было неприятно. Родственники, изрядно потом выпив, вдруг решили ехать домой сегодня же: ночевать в хате бабы Нади они не захотели. К тому же на улице ещё было светло, а местный поезд на Курск отходил с вокзала только через два с половиной часа. К сожалению, водители, которые привезли с вокзала родственников на похороны, успели хорошенько помянуть усопшую. Поэтому, кто хотел или мог, дружно, с песнями проводили родственников бабы Нади на главную площадь к рейсовому автобусу, водитель которого гарантировал приехать на вокзал минимум за час до отхода поезда, правда, если не будет закрыт железнодорожный переезд.  Родственники бабы Нади и провожавшие, расстались по-простому, без огорчения. Видно баба Надя лёгкий была человек.
Так Отец в одночасье стал владельцем хаты в деревне.  Но ночевать пришёл к Володе и всю ночь в уме составлял письмо писательнице с предложением погостить на сельской природе в «домике творчества», но письмо никак не составлялось, видимо, девять ближайших дней торопиться было нельзя…
Утром Отец зашёл, теперь уже в свой дом и понял, что в хате пахнет старостью, смертью, и уборки предстоит невпроворот. Приглашать сейчас сюда гостей было немыслимо. Во дворе за домом он увидел подобие пристройки, из которой, напугав Отца (ему вдруг привиделось, что это душа бабы Нади), выскочили две очумелые курицы. Отец, забравшись в пыльную пристройку, нащупал гнездо, где лежали два тёплых яичка, и понёс их в дом, споткнувшись по пути о драного кота, бросившегося ласкаться в ноги в надежде получить хоть какую-нибудь еду. «Огромное хозяйство!» -подумал Отец, и, пристроив кружку с водой на плите, решил поделиться с котом варёным яичком.
Крестьянское детство, отрочество и юность душевно зашевелились в Отце. Но нужна была ЖЕН- ЩИ-НА! Привести дом хоть в какой-нибудь порядок, сам он не смог бы. Не умел, да и не хотел! Надо сказать, к работе внутри дома с детства его не приспосабливали, потому и не умел. Другое крестьянское дело, например, вскопать землю, сделать грядки, ухаживать за деревьями, или траншею выкопать – это ему удавалось, было знакомо.
 К Отцу зашёл Володя и, увидев растерявшегося перед проблемами хозяина, обещал завтра к вечеру помочь по дому, начиная с разваливающегося забора.
Иногда Отец сквозь Володин палисадник видел председательскую  жену. Он догадывался, что она его тоже видит. «Не мешало бы ей подойти, хотя бы, как к новому соседу»-размышлял Отец. Она же знала, что обязательно придёт помочь и, готовя для уборки разные нужные вещи, представляла, какое будет лицо у Отца, когда она скажет, что сегодня почувствовала, что обещанного ребёнка у неё не будет.
Она собрала всех своих детишек, одела их по-рабочему, и, раздав тряпки, вёдра, щётки и швабру, пришла с ребятами к Отцу. Он расстроенный сидел на крыльце и смотрел не на них, а на горстку металлических блестяшек у себя на ладони. «Случилось что?»,-спросила она, подведя всю компанию к крыльцу. «Теперь я вообще не буду знать времени, и никогда не проснусь вовремя. Нет теперь у меня часов!» -сухо ответил Отец. То, что он не обрадовался их приходу, её удивило и разозлило: «А у меня никогда не будет от тебя ребёнка!  И ни от кого не будет!.. Я вас, мужиков всех ненавижу!» Она провела присмиревших детей мимо Отца в хату и сказала: «Вы мои самые хорошие и самые любимые! Видите, как здесь грязно и неуютно. Давайте поможем старому дядьке, который сидит на крыльце и плачет по каким-то дурацким часам, вместо того, чтобы помогать детям и их прекрасной маме, которая пришла помогать ему, хотя он её и не просил».За ними следом вошёл Отец и грустно сообщил всей компании, что забивал в стену гвоздь, а молоток сорвался с ручки и ударил прямо в часы, и разбил их вдребезги.  Часы были очень дорогие и всегда правильно ходили, но, самое главное, они были подарены министром, и на погнувшейся теперь крышке раньше аккуратно было написано кому, за что, когда и кто такие часы подарил. В глазах хохлушки от жалости к часам показались слёзы. «Какая я стала нынче сентиментальная дура» - подумала она, и заставила себя улыбнуться, ведь убираться в слезах- это не дело…
Потом Отец нашёл лопату, сделал во дворе большую яму и закапывал в неё всё, что хохлушка приносила ему ненужного из хаты. Когда она пришла к нему в очередной раз, он не сдержался, и стал благодарно целовать её так, что она чуть не задохнулась и не увидела свою самую маленькую, которая заплакала, подумав, что старый дядька мучает её маму. Но мама засмеялась, и дядька засмеялся, и дочка тоже громко засмеялась, и от чувства описалась. «Видишь,- сказала мама,- она тебя любит!» И снова засмеялась…
Так в хлопотах прошёл день, и вместе с Володей Отец пришёл к председателю в гости, где окружённые детьми они по-семейному отдохнули за накрытым столом от забот уходящего дня. А Отец пообещал завтра же заняться домом культуры и подумать хорошенько, как выполнить председательскую  просьбу. «Помнишь песенку? -спросил председатель: «Вы нам одолженье, мы вам снисхожденье, вы нам, что посеешь», «Мы вам-то пожнёшь!» - подхватил Отец. «Ну, точно снюхались!» - сказала жена председателя и пошла укладывать детей спать…
Эту ночь Отец тоже провёл в Володином доме. Перед тем, как заснуть, он составил
устный план на завтра, в который входило:

1. Рано проснуться (часов с будильником на руке больше нет).  Просить разбудить.
2. Взять паспорт, трудовую книжку и прийти в правление колхоза.  Оформиться на работу.
3. Сходить в милицию. Оформить пребывание в селе.               
  4. Прийти в дом культуры. Найти Сашу Николаевну.
5. Выяснить наличие талантов в селе и округе. Александра наверняка знает.               
 6. Написать письмо в Москву. Отнести письмо на почту.
7. Сжечь мебель, не нужную в доме. Пол и забор покрасить (краску купить).
Утром Отец проснулся самостоятельно, услышав, как Володя, матерясь, собирается на работу в лес. Выпил с ним чайку и пошёл исполнять устный свой план. По дороге понял, что план составлен не совсем верно: правильнее было бы сначала зайти к Александре, а ещё правильнее было бы ей вчера вечером позвонить, но из дома председателя звонок при его жене мог оказаться не так понятым и той, и другой стороной.
 Отец шёл короткой дорогой к Сашиному дому, но по пути увидел магазин, в котором продавалась краска. Поэтому, сначала купив две банки краски (для забора и для пола) он понял, что поступил глупо, поскольку в сельском магазине никакой упаковки для краски не предусматривалось. «Чего ты, отец хочешь? Она же на заводе в банке у-па-ко-ва-на!» - раздельно сказал продавец. Дальше Отец пошёл, держа обе здоровенные банки перед собой. Если вы когда-нибудь несли одновременно в руках два арбуза, то наверняка знаете, как это неудобно…
 Он подошёл к её двери и носом нажал на кнопку звонка. Отцу показалось, что дверь долго не открывалась, но щёлкнул замок, и на пороге показалась Александра Николаевна в кое-как накинутом халатике с капельками воды на лице. «Заходи, -сказала по-простому и всё сразу: я тебя совсем давно не видела и больше никогда не ждала, краска мне не нужна, тем более две банки, я только приехала от мужа - навещала в тюрьме, сейчас домоюсь и приведу себя в порядок, а ты зачем?» и исчезла в ванной. Когда она, одетая уже для улицы, разве только волосы ещё не совсем высохли, вышла к Отцу, он почувствовал, что писать письмо в Москву ему сегодня вряд ли захочется. Отец подошёл к Саше, но она отстранилась: «Нет, этого больше не будет. Прости, было какое-то наваждение. Наверно я просто соскучилась по мужчине, так что давай без…этого».  «Ладно,- сказал Отец, но с сегодняшнего дня мы вынуждены трудиться на культурной ниве сообща. Хотите Вы этого, или нет, но так решил председатель, а нам в его колхозе жить! («Хорошо сформулировал!»,- похвалил себя Отец.) Поэтому пускай краска побудет у Вас хотя- бы до сегодняшнего вечера, конечно, если Вы не возражаете. Теперь при людях мы должны называть друг друга на Вы, а когда мы вдвоём, разреши называть тебя просто Саша. А сейчас , Александра Николаевна,  проводите меня, пожалуйста, в сельсовет и милицию, а потом мы вместе пойдём на работу, только захватите с собой тот огромный ключ и  свой паспорт. Я подожду Вас на улице».                Минут через десять, показавшихся ему вечностью, Отец увидел Сашу. Она закрыла дверь и повернулась к нему, но совсем не так, как это было в тот раз. Она пошла рядом, но как бы немного сторонясь Отца. Он видел это, но рассказывал спокойно, что случилось в селе, пока её не было, как хоронили бабу Надю, о просьбе председателя, о доме, где теперь Отец всегда будет жить, причём недалеко от неё. «Мы же вроде бы друг друга поняли»,- сухо сказала Александра, и они зашли в правление колхоза. Председателя на месте не было, но всё нужное было заготовлено и должным образом оформлено (умеет же всё предусмотреть и заранее подготовить) оценил Отец, когда в обеих трудовых книжках появились соответствующие записи, и они с Сашей продолжили путь теперь уже в милицию. «А к ним я не пойду -там мои враги, навсегда! Ищи меня в Дэ Ка (так для краткости называли в селе дом культуры), дорогу найдёшь, не маленький», и Саша быстро ушла…
В доме культуры они встретились уже в новом качестве: она- художественный руководитель, он –просто руководитель, то есть директор. Кстати, для Отца назначение случилось вовремя, потому что деньги у него постепенно заканчивались, а нужно было купить в хату большую кровать, большой шкаф и большой письменный стол- обязательную принадлежность писательского ремесла.  Требовалось также постельное бельё, полотенца всякие и посуда, хотя бы на первое время…
Они сели с Сашей рядышком где-то на ступеньках, даже не поднимаясь к кабинетам, и составляли план действий по работе дома культуры в свете партийного решения о смотрах, фестивалях и конкурсах. План получился из двух частей. Часть первая- оперативная (на три ближайших дня), часть вторая- перспективная (на четыре последующих дня). План был напряжённым и необычным, потому что требовал привлечения большого количества людей. Идеи Отца почти всегда совпадали с мыслями Саши, несмотря на разницу в возрасте, в профессиональном и житейском опыте. Конечно, опыт столичный и европейский весьма отличался от провинциального, но Отец не переставал удивляться природной мудрости этой совсем молодой женщины, умеющей находить компромиссы и разрешать казалось бы неразрешимое. Отец предложил познакомить с планом председателя, и Саша тотчас позвонила тому в контору, словно дожидалась этого момента и от того, как изменился её голос, Отец подумал, что Саша и председатель вовсе не безразличны друг другу. Положив трубку, Саша заявила, что теперь может уйти и встретятся с Отцом они завтра с утра, но заходить домой за ней не нужно. Как только послышался звук подъехавшей машины, Александра покинула  Отца, на прощание указав глазами на ключ, которым на ночь закрывали входную дверь, дескать не забудь закрыть. Председатель план одобрил и обещал всяческую помощь, за исключением финансовой. Уходя, он всё- таки спросил про Александру. «Сбежала»,- сказал Отец, -мне кажется тебя застеснялась». Председатель махнул рукой: «Ну, что тут поделаешь» и вышел к машине.               
Отец решил сегодня ни за что не заходить к Саше, хотя краска ему могла понадобиться: Володя грозился забор поправить нынче вечером. Ночи стояли тёплые, и к утру краска вполне могла бы высохнуть. «И чёрт с ним, с забором,- думал Отец, напишу я лучше письмо в Москву, пусть писательница порадуется за меня, да и за себя тоже». Он закрыл входную дверь на задвижку, вошёл в директорский, нет- в свой теперь кабинет, распахнул окно. Покопавшись в столе, нашёл казённый конверт с маркой, пачку серой бумаги и начал сочинять письмо в Москву. Чтобы не ошибиться с адресатом, и вновь не получить нежелательную почту, Отец сначала внимательно подписал на конверте адрес и только потом приступил к письму.
  Хотелось написать о многом, но Саша не шла из головы. Отец поймал себя на том, что наверно был бы с ней счастлив, ведь, когда рядом с тобой человечек, понимающий тебя с полуслова- полувзгляда, уходят или, по крайней мере, должны уходить всякие проблемы. Отец вдруг (для сравнения что ли?) начал вспоминать своих знакомых женщин, и чтобы не напрягаться, начал вспоминать их, так сказать, с конца. Хороша была хохлушка? Безусловно хороша! Но она была женой человека, который помогал Отцу встать на ноги в новом месте. К тому же к десятой Божьей заповеди нужно было бы относиться повнимательнее. Кроме того, у неё было пять детей, хозяйство, родители. Вряд ли с ней кто-то мог сравниться по темпераменту, но жениться на ней Отец бы не стал. Кстати, он всегда проверял себя по отношению к очередной любимой женщине: женился бы он на ней, или нет, совершенно не принимая во внимание, рассчитывала бы на это другая сторона. На Саше он обязательно бы женился, хотя в Москве у него была настоящая официальная жена, а, кроме того, писательница. На писательнице он бы тоже женился, но было какое-то смутное чувство, что он для неё или развлечение, или отдушина, или игрушка на время. Дочка писательницы тоже была хороша, но стояла в списке Отца в сторонке, вроде бы в ожидании своей очереди. Возвратившись в воспоминаниях лет на сорок с небольшим назад, Отец вспомнил свою самую – самую первую жену, с которой прожил почти год в тамбовском селе до того, как уехал от неё в Москву. Отцу нужно отдать должное: приехав в большой незнакомый город, он не растворился в нём, а познакомившись с настоящей москвичкой (она жила в Москве уже два года), стал её мужем на несколько очередных лет. Она родила ему сына, и ещё долгих восемнадцать лет он честно отдавал четверть зарплаты в бывшую семью, отнимая её от новой. Александра тоже была не свободна. Муж в тюрьме, у неё похоже любовь с председателем. Случился у Саши какой-то вздрыг с ним, с Отцом.  Ей, небось, всё равно, а он, Отец нынче мучается. Тем более, теперь она сотрудница. А взять хотя бы почтмейстершу. Хороша! Без принципов, но добрая, и готовит неплохо. Но на ней Отец тоже не стал бы жениться. В гости забежать, навестить- это ещё туда-сюда, но жениться, честное партийное не стал бы! К тому же она замужем.
 Отец вспомнил, как в молодые годы, будучи по делам в Киеве, зашёл как-то в Киево- Печерскую лавру и купил аккуратную маленькую поминальную книжечку. Обложка у неё была бархатная, листики первой части- светлые и назывались «За здравие», а остальные были тёмными и назывались «За упокой». Ничего кощунственного в задуманном Отец не видел и новых своих знакомых женщин с начала записывал на листики здравия, а когда отношения заканчивались, переносил имена в раздел покоя, просто чтобы ничего не забыть, или не перепутать. Бархатную книжечку он всегда хранил только в служебном сейфе, а когда книжечка закончилась, он купил в Москве в Елоховском соборе новую, но не такую красивую. Во второй книжечке в последнем разделе было гораздо больше записей, чем в здравии, что свидетельствовало о наступлении критического отношения Отца к окружающему миру…
Поскольку Саша никак не хотела выходить из головы Отца, письмо получилось деловое и без лирики:
«Здравствуй РАДОСТЬ! Думаю, что смогу обрадовать тебя: у нас есть теперь настоящий домик (хата) в деревне. Всё, как ты хотела: речка, сад с вишнями (правда они уже отцвели) и другими деревьями. Есть пара грядочек с луком (на перо) и грядка моркови. Я где-то читал, что каротин, содержащийся в моркови, очень полезен творческим людям, поэтому за грядкой буду особо ухаживать, а когда морковь вырастет, будем есть её с тобой напропалую (не знаю точно, как это слово пишется, извини). У меня большая потеря и даже беда. Забивал в нашем с тобою домике гвоздь в стену, и молоток соскочил с ручки. Хорошо, что он не попал по голове, иначе бы убил, а попал по часам на руке, хорошо, что по часам, а иначе сломал бы руку. Помнишь мои прекрасные швейцарские часы с будильником и запасом хода на два года?Причём они никогда не спешили и не отставали. Это был подарок министра. Сейчас я часов вообще не могу купить, так как на очереди покупка кровати, как ты любишь со спинкой, шкафа для твоих нарядов с просторными полками и, конечно, рабочего стола, за которым нам было бы удобно вместе работать. Я теперь тружусь в доме культуры (сегодня первый день) с помощницей, которая тебе наверняка понравится. Как только будет в доме мебель, о чём я извещу, собирайся и приезжай. Как ехать, рисую подробную схему. Да, убраться в нашей с тобою хатке творчества (сокращённо ХТ) мне помогла жена председателя, которая тебе наверняка понравится. До свидания. ТВОЙ, ТВОЙ,ТВОЙ.                Отец по привычке провёл языком по клейкой кромке конверта, заклеил его, закрыл окно, спустился вниз, поборолся с дверным замком и отправился к своему дому, к своей ХТ, где ночевать пока было нельзя. Во дворе над его забором трудился Володя, и Отец попросил у него молоток, чтобы разбить ненужную старую бабы Надину мебель, да сжечь её в саду. Костёр занялся с первой спички и скоро в хате появились на тёмном от времени полу светлые пятна там, где раньше что-нибудь стояло. «Краска-то где?»,- спросил Володя. «У Александры Николаевны осталась. Утром купил, мимо шёл, оставил до вечера, а вечером заходить не хотелось». «А ты позвони ей от председателя, может она дома, да сходи, а завтра я твой забор покрашу и дело с концом». Но Отец идти в дом председателя не захотел, поэтому никому и не позвонил– настроения не было…
Утром Отец проснулся с жутким чувством голода и вспомнил вдруг своего драного кота и двух курочек, которые наверняка тоже хотели есть. Володя, как мог, успокоил Отца, что кот пускай жрёт мышей, а куры сами ищут себе корм, копаясь в земле, или собирая жучков-паучков в траве. Но кур всё-таки нужно подкармливать: тогда они лучше несутся, и яйцо становится крупнее. На фоне этой не длинной лекции Володя подкормил Отца традиционным салом и налил ему огромный бокал чая, настоянного на травках. С тем они и разошлись- Володя по своим делам, а Отец по пути к Сашиному дому в сельпо купить на первое время курам какой-нибудь корм, и заодно понять, сколько денег потребуется на кровать, шкаф и письменный стол.                С кульком корма Отец вошёл в СВОЙ ДК, прошёл по помещениям и открыл все окна. Сегодня был первый день реализации оперативного плана, а жизнь показала, что первый день всегда является определяющим.Но Александры до сих пор не было. Чтобы скоротать время, он заходил в разные комнаты ДК и, наконец, попал в оформительскую, где присмотрел огромный плакат на раме, который можно было бы использовать для реализации его идеи. Саши до сих пор не было, и Отец, побродив по ДК, начал искать телефонный справочник, чтобы ей звонить. В комнате, похожей на диспетчерскую, справочник нашёлся, но телефона Саши там не было. А может быть он его проскочил, поскольку фамилии не знал, а искал по сокращениям имени и отчества -А.Н. Что-то случилось, думал Отец, но уйти уже не мог- Саша тогда бы в ДК не попала. Отец нашёл чей-то старый рабочий халат, надел его и выглянул на улицу. Там без дела болтался тот самый приблатнённый парнишка, который «познакомился» с Отцом. «Иди сюда,- позвал его Отец, -помочь нужно». «Драться не будешь?» - спросил парень на расстоянии. Отец обещал. Вместе они вытащили плакат на раме из оформительской в фойе, парнишка нашёл здоровенную малярную кисть на длинной палке и развёл в ведёрке почти белую краску с сероватым оттенком. Довольно споро он закрасил всё, что было на плакате, и они оставили его сохнуть.                Было видно, что парень чувствует себя внутри ДК, как дома. Отца это заинтересовало, и парень рассказал, что раньше работал здесь киномехаником, а потом несколько раз не со зла, а по дурости подвёл Сашку, и она его, как собаку выгнала, от того он запил и сейчас Сашку ненавидит. «Я догадался, что тебя зовут Николаем. Точно? Мне про тебя рассказывали, кто- не скажу, но не Александра, -сказал Отец, - и ты мне можешь понадобиться. Возможно, смогу тебя принять на работу, а пока поработаешь бесплатно. Это будет твой испытательный срок. Но помни, я церемониться не люблю». «Дык помню!» -сказал парень, потрогал губы и собрался уходить. «Нет, сначала напиши, где тебя найти и фамилию Александры Николаевны, которая тебя выгнала».
Сафроновых в телефонном справочнике было двое: он и она, а номер один. Отец набрал их номер. Саша подняла трубку и заплакала. «Я после обеда приду на работу, я с утра всё время плачу -говорила она, как всегда, про всё сразу, -мужа почему-то перевели в другое место, очень далеко и теперь я не смогу его навещать так, как раньше. Всё утро пыталась выяснить по телефону, где он, но ничего так и не добилась. Твоя краска в целости и сохранности, но зачем ты вчера не зашёл? Я принесу нам что-нибудь поесть, одной мне не хочется». И повесила трубку…
Она тихо-тихо пришла в обед, обошла плакат, который занимал почти весь пол фойе, потрогала его пальцем, поднялась на второй этаж в свою комнату (она не любила её называть кабинетом), и позвала Отца, которого увидела сверху. Распаковала корзинку со снедью и, вдруг совсем по–детски, прислонившись на секунду к Отцу, как к какой-нибудь защите, заплакала навзрыд. Отец не любил женские слёзы, потому что утешать не умел. Поэтому он сначала включил чайник, потом поискал у себя носовой платок, которого, конечно, не оказалось, но зато нашёл неотправленное в Москву письмо. Потом он увидел на подоконнике неполный пакет ваты (видимо на зиму утепляли в кабинете окно), и стал ватками аккуратно вытирать лившиеся слёзы. В это время чайник взорвался, потому что второпях Отец не сообразил налить в него воды. Это подействовало- слёзы прекратились. Пришлось им перекусить всухомятку, а потом Отец сказал, что слезами горю не поможешь, что нужно работать и наверстывать потерянное время. Кроме того, Отец пообещал, что как только поедет в Москву по своим делам, а это будет скоро, узнает всё про Сашиного мужа (у Отца вроде бы были кое-какие знакомства), а вдруг даже чем-нибудь и поможет. (Отец любил показаться людям полезным). Поэтому он даёт Сашеньке текст, а она должна воплотить его на большом плакате, который утром был загрунтован, а теперь наверняка высох. «Да, -сказала Саша, -я, когда вошла, проверила. А кто его загрунтовал?» Отец скромно потупил глаза и сказал, что пока плакат не будет готов, уйти с работы сегодня они не имеют права. Поэтому он сейчас идёт в магазин за какой-нибудь едой, а Саша пусть подготовит к его возвращению краски и кисти; вернувшись, он обязательно будет помогать…
Когда Отец возвратился в ДК, на глаза его (от умиления) чуть не навернулись слёзы: на плакате высотой в три человеческих роста босиком, в шортиках и футболке, перемазанных краской, ползала художница и кистью воплощала идею Отца. Заголовок был уже почти готов и выглядел так ярко, будто Александра приспособила туда лампочки. «Нравится? -спросила она, почесав тыльной стороной кисточки нос, а потом сказала,- нос чешется, не знаешь к чему это?»                Отец подавал ей линейки, краски, всякие кисти, бегал, как мальчик мыть кисти в туалет и вообще был полезным и необходимым. Он попросил Александру рассказывать прямо сейчас ему о себе, о муже, о жизни: когда рассказываешь, становится на душе легче, да и время идёт незаметнее. Так оно и получилось, перед рассветом грандиозный плакат- афиша был закончен. За остаток ночи и утро он должен был высохнуть, и в полдень предстояло его водрузить на фасад ДК.«Пойдём ко мне, я такая красками вся перепачканная, что холодной водой ты меня не отмоешь. Я переодеваться не буду, ладно? Ты меня не застесняешься? Впрочем, сейчас никого на улицах нет» говорила Саша, пока Отец укладывал в корзинку куриный корм и всё, что купил вечером в магазине. Потом они вместе закрыли входную дверь огромным ключом, и почти побежали по спящему селу…
Утром Отец проснулся раньше Саши. За окном светлело, но машин и шагов слышно ещё не было. Он аккуратно захлопнул дверь, захватив из прихожей банку краски и куриный корм, и пошёл к своему дому, надеясь не наткнуться на председателя или его жену. Не хотелось объяснять, почему он не пришёл ночевать к Володе и не предупредил никого о своих планах.
«Как воришка»,- подумал Отец, входя в хату. Первым делом он отправился навестить кур и подкормить их, но сначала собрать готовую продукцию птицеводства. Готовая продукция в количестве почему-то пяти штук (куриц-то было всего две) чуть не разбилась по вине суматошных производительниц, выскочивших, истерически кудахтая, из -под пристройки. «Совсем отвыкли от людей,- философски констатировал Отец. Как только освобожусь, нужно будет дать им имена. Приятно ведь, выйдя утром на крыльцо, позвать своих курочек. Прибегут они к тебе поклевать вкусного- полезного вместо того, чтобы охотиться в саду, словно дикие птицы».  Облезлый кот вылез из -под дома и с подозрением посмотрел на Отца. «Сейчас спросит, где я был»,- подумал Отец и на всякий случай пригласил кота в дом. Кот направился обследовать все уголки, а Отец вспомнил, что кошек всегда запускают в дом перед новосельем. Кота и себя было решено покормить варёными яичками, но без хлеба, потому что хлеба в доме не было.
Потом Отец нашёл свои санаторные шаровары, зачем-то вспомнил хохлушку и, вздохнув, пошёл красить забор. Но сначала пришлось зайти к Володе за кистью. Володя- добрая душа ни о чём не спрашивал и, кроме кисти, дал рубашку, в которой красят, и чёботы, чтобы не выкрасить ноги. Отец красил забор и косил глазом на председательский двор- пропустить руководителя было нельзя. По графику сегодня чудо-плакат должен был занять своё место на фасаде дома культуры. Но поднять его и закрепить требовались люди, которых мог дать только председатель.                Отец почти покрасил наружную сторону забора, а председателя всё не было видно. Потом к его дому пришла машина (в дальние поездки он ездил с шофёром), и Отец как был в краске, пошёл договариваться о рабочей силе. Но председатель то ли спешил, то ли был не в духе, то ли о чём-то догадывался, и в проблему вникать не стал: «Сам давай, сам»,- только это сказал и уехал. Отец со злости стремительно докрасил наружную сторону забора и начал было внутреннюю, но Володя, проходя мимо по своим делам, пожалел горожанина и сказал, что поможет забор докрасить, но после обеда.   
До конца отмыть масляную краску не удалось, и Отец отправился в ДК, неся ключ от входной двери как бы в синих с разводами перчатках. Он вошёл в ДК, и сразу зазвонил телефон. «Я тебя потеряла, прости, проспала, но скоро приду. Сегодня будем работать дальше? Я хочу тебя покормить тем, что осталось в корзинке и давай вечером допьём вкусное вчерашнее, ладно?» Отец согласился, но плакат-афиша волновал его больше, чем еда, даже вместе с Сашей. Так бывало всегда, если нужно было закончить какое-то обязательное дело. Отец называл это «поставить точку». Поэтому он решил найти по адресу дом Николая и в порядке испытания поручить ему разобраться с чудо- плакатом.               
Тот к счастью жил недалеко, и Отец, несмотря на рвавшуюся с цепи свирепую собаку, вошёл в калитку и стал звать Николая. «Колька, Колька, -раздался визгливый женский голос, -выходи, зараза. К тебе опять из милиции пришли!»                «Кто это?» спросил Отец, когда они шли к ДК. «Жена,- потупясь, сказал Колька. Вообще-то она хорошая…» Но Отец не дал ему рассказать про жену: нужно было «СТАВИТЬ ТОЧКУ»! «Ерунда, -заявил Колька. Три бутылки водки, лёгкий закусь и эта хрень будет висеть, как миленькая. «Хорошо, -сказал Отец,- я пошёл за горючим. Вот тебе ключ. Помни, что я беру тебя на работу. Ты, я, и Александра – мы коллектив. У нас большое будущее! К моему приходу афиша должна висеть!» «Лады,- сказал Колька-киномеханик, только Вы не спешите».                Отец пошёл так, чтобы встретить Александру по дороге к ДК. Или он быстро шёл, или она не торопилась, но встретиться на улице им не удалось. Погуляв порядочно времени около её подъезда, он решил зайти за оставшейся краской и нажал кнопку звонка. «Я за краской,- сказал Отец, -ключ от ДК у Николая. Пойди, пожалуйста, проследи. Там должны вешать произведение твоего искусства. Я вернусь в ДК минут через сорок». Он хотел чмокнуть её в нос, но промахнулся  и заспешил домой.                Голубой забор издали радовал глаз.«Хатку тоже хорошо бы покрасить, например, тёмно-синим, а рамы беленьким, но сначала нужно покрасить пол», -думал Отец. Войдя в дом, он выпустил сожравшего все варёные яйца кота, неизвестно где с утра затаившегося в доме, оставил банку с краской для пола, закрыл на ключ дверь, и пошёл на почту опустить, наконец, завалявшееся в кармане письмо. Сегодня на почте дежурила другая женщина, поэтому Отец не задержался и направился прямиком в продовольственный магазин, чтобы, как обещал, расплатиться с Колькиной «командой» за подвеску чудо-афиши.  В том, что плакат будет подвешен, Отец почему-то не сомневался.                Позвякивая бутылками, он вышел на центральную площадь и остановился, чтобы лучше разглядеть афишу. Внимание всех попадающих на площадь останавливалось на ярком полотне, закрывавшем больше половины фасада ДК.  К вечеру всё село должно было знать про смотр-конкурс, про поездку в Москву, про концерт в Кремле. А через два дня все желающие по вечерам приглашались на конкурс, после которого в клубе БЕСПЛАТНО будут показывать иностранные фильмы. Кроме того, дом культуры завтра приглашал домохозяек бесплатно посмотреть кино после субботника по уборке ДК и прилежащей территории.
Саша, наконец, дождалась его внутри, прямо в кабинете накрыв хозяйственно стол и согрев единственный теперь работающий в ДК чайник. Отец же рассчитался, как и обещал, с рабочей силой, которая, испросив хотя бы один пустой стаканчик, отправилась в ближние кусты за домом культуры. Вечером заработал колхозный радиоузел, и одновременно во всех домах села поставленным голосом Александры Николаевны под музыку из «Шербурских зонтиков» было объявлено про фестиваль, Москву и Кремль.
А дальше понеслось, завертелось! В третий день оперативного плана Отец уговорил Володю на его машине съездить в город на кинобазу. Оттуда вместе с Александрой и Николаем они привезли пять первоклассных фильмов на все вкусы. Поскольку в селе был обещан бесплатный показ, а фильмы на базе выдавались под гарантию выручки от продажи билетов, Отец сразу оплатил пять счетов за фильмы и понял, что в Москву ему придётся ехать зайцем.  Одалживать деньги он не привык.
На завтра в ДК с утра был намечен субботник силами домохозяек. Ответственной за него он назначил Сафронову А.Н. Николай к двум часам обязан был привести кинопроекторы в порядок, проверить свет, звук и противопожарные дела, а Отец направил себя в необжитую до сих пор хату покрасить пол. Красить пол было бы совсем просто, если бы не кот. Как только Отец появился на пороге, кот юркнул в открытую дверь и сначала затаился непонятно где. Краска была, как все краски для пола, очень вонючая, видимо считалось, чем сильнее она пахнет, тем большую способность имеет к истиранию от хождения по ней. Судя по запаху, истереться она никогда бы не смогла. Пришлось открыть все окна и двери и устроить сквозняк. На этом сквозняке обезумевший от непривычного запаха кот с коричневыми лапами и коричневым от краски боком скакал через подоконники на улицу и обратно, или появлялся через дверь, оставляя за собой следы и даже кусочки шерсти. Поэтому перед уходом из дома Отец поймал кота, выдворил его на улицу, потом закрыл окна и аккуратно, стараясь как можно меньше наступать на крашеное, замазал следы, оставленные котом. Пора было переодеваться, попробовать отмыть руки и идти в ДК. Здесь его ожидало только приятное. Во-первых, Дом сиял чистотой и радовал запахом свежести, во-вторых, председатель колхоза передал конверт «со средствами, выделенными правлением на проведение мероприятия», в-третьих, в зале во всю шёл фильм, судя по смеху, кинокомедия. А в-четвёртых, его ждала, очень ждала женщина, какой у него никогда не было…
По «перспективному плану» на следующие три дня были запланированы конкурсные выступления, просмотры. Всё шло хорошо, но Отец как-то странно себя чувствовал, устал что ли, или краска подействовала, или были бессонные ночи? Или ещё тогда, в санатории чуть перехватил стимулирующих таблеток? (он, как всякий уважающий себя немолодой человек, иногда стимуляторы пользовал). Врачи, правда, предупреждали, что эдакое стимулирование, кроме прямого действия, влияет ещё и на сердце. В общем, один денёк Отец собирался отдохнуть и спросил разрешения у Александры побыть у неё дома завтрашний день, расслабиться. Кроме того, ему до безумия хотелось принять ванну. Сегодня же Отцу нужно было к вечеру попасть домой, проверить пол, покормить кур и обязательно встретиться с председателем в домашней обстановке. Когда Отец это сказал, Саша как-то потухла лицом, но собралась и обещала ждать его утром. «Только не задерживайся, ладно, я ведь всё равно спать не буду»…               
Кот на глаза Отцу не попался, поэтому пройдя на цыпочках по почти высохшему полу, Отец открыл до утра все окна, а потом пошёл к Володе: надо было бы взять кое-какие вещички из чемодана.  Но Володи пока дома не было. Поэтому Отец двинулся чуть дальше по улице до следующего двора и постучал в светящееся окошко. Он совсем не ожидал от неё, что можно так соскучиться! Она посадила на стул Отца, села на него верхом и всё заглядывала в глаза и приговаривала: «Жизнь моя пришла, милый ты мой, увези меня отсюда хоть в санаторий какой, я с тобой хочу!» «А дети как?» «А детей мы с собой возьмём. Ты ведь любишь детей, правда? Младшенькая тебя очень любит». Она ещё что-то лепетала, но послышались шаги на крыльце, и она спрыгнула на пол. «Смотри, кто к нам пришёл!»-ласкаясь к мужу, говорила она. «Давненько не виделись,- пробасил председатель, -чего вьёсси -то, коза, накрывай!»               
Потом они долго сидели за столом. Отец рассказывал о своих планах по фестивалю, а председатель недоверчиво качал головой, не понимал, как это всё устроится. Выпивали они сегодня курскую водку, которую председатель прикупил, будучи в «столице», как, шутя, называли Курск местные жители. Оказывается, он проехал, даже не сказав Отцу, по всем колхозам в округе, рассказывая о фестивале, смотрах и конкурсах, которые с завтрашнего дня начнутся у него в доме культуры.  А жена его, хохлушка-кровь с молоком, вспомнила вдруг, что сродственник их Володя собирается на машине к знакомым в Москву прикупить кой какие детали для своей «Копейки». Из села многие ездили в Москву на своих машинах; дорога занимала всего пять, от силы шесть часов.
Луна светила, когда Отец пришёл на ночёвку к Володе. Сон был какой-то рваный, улучшения самочувствия от курской водки не ощущалось. Ему почему-то привиделась во сне бездомная собака, сидящая на его крыльце. Собака жалобно скулила, словно жалуясь Отцу на одиночество. Он вдруг понял, что собака скулит про него и заторопился во сне в Москву. К  писательнице…
Утром он достал из чемодана кое-какое последнее чистое бельишко, накормил кур, закрыл в хате окна и пошёл к Саше не торопясь, потому что быстро идти сердце не хотело. Она приготовила Отцу всё, что нужно для ванны, обучила пользоваться газовой колонкой и, уходя, успела накрыть стол, где было всякого понемножку, даже вино, которое они в прошлый раз не допили.  Отец просил её звонить, если вдруг что, но Саша, на глазах превратившись в строгого худрука Александру Николаевну, сказала, что не такое раньше проводила; сейчас-это только первый конкурсный день: ещё неизвестно, будет ли народ. «А вот завтра ты должен быть, как огурчик, потому что, во-первых, я одна не справлюсь и, во-вторых, - это ты придумал». И строгий худрук Александра Николаевна, нежненько поцеловав «огурчик», отправилась на работу.  Отец разделся, с опаской включил газовую колонку и стал набирать в ванну горячую воду. Потом он, наслаждаясь,  лежал в горячей воде с ароматной пенкой и только приготовил мочалку, как раздался телефонный звонок. Отец, стряхивая пену, выбрался из ванны и мыльной рукой поднял трубку. Трубка выскользнула и стукнулась об стол. Отец заволновался: что-то у Александры не пошло, но в трубке очень издалека незнакомый мужской голос настойчиво звал Сашу. Голый Отец ответил, что она на работе, и, если нужно, просил незнакомца перезвонить ей на работу. Незнакомец, торопясь, зло сказал, что ИЗ ТЮРЬМЫ ПЕРЕЗВАНИВАТЬ не получается и наказал передать Сашке, что пусть она… На этом связь оборвалась, и Отец полез в ванну. Всё время пока мылся, ругал себя за поднятую трубку и за то, что поставил Сашу в двусмысленное положение. Отец понял, что муж смог позвонить из заключения, может быть оттуда, куда его недавно перевели. «Значит, где бы он сейчас не был, он жив -здоров, и Александра пусть не беспокоится. А наши встречи прекратятся, как только приедет сюда писательница. Мужу до освобождения ещё два года, и за это время всё забудется: и хорошее, и плохое»- успокоил себя Отец. Но вдруг подумал, что может быть случилось необычное, например, досрочное освобождение, и Александрин муж уже где-то рядом, и сейчас раздастся звонок в дверь! И… Отец, как мог, смыл с себя остатки пены, быстро оделся и почти побежал в ДК. Ничего не убирал за собой и даже не перекусил…
Около дома культуры рядами стояли запылённые машины и даже пара автобусов. В фойе просто репетировали. Во всех комнатах распевались и репетировали. Коллективы и солисты готовились к выходу на сцену. Все волновались. Несмотря на большое количество народа, порядок везде чувствовался.  Это в Николае одновременно проснулись и жажда деятельности, и чувство ответственности. Отец поблагодарил Колю, сказал, что испытательный срок он, похоже, сегодня выдержит, а после показа кино ему выдадут зарплату за месяц. Коля волчком завертелся от чувств и помчался обеспечивать порядок, напоследок крикнув Отцу: «Таперича я своёй покажу!»
Отец тихонько зашёл в зал, сел так, чтобы видеть Александру. Она сидела за небольшим столиком с микрофоном, в проходе около десятого ряда. Рядом с ней сидел…председатель!  Они что-то обсуждали, Александра доверчиво наклонялась к нему. Отец вдруг почувствовал, что они ему неприятны! «Интересно, кто у кого заместитель,- заревновал вдруг Отец,- она вообще ко всем доверчивая, и ко мне, и к мужу, и к председателю!». Он аккуратно сел за Александрой на стул, она объявила в микрофон следующего конкурсанта, а потом, почувствовав Отца, обернулась и тихо шепнула: «Я ждала тебя». «Я пришёл вам сказать,- тоже шепнул ей Отец,- ваш муж жив -здоров, и мне кажется, что скоро вы будете вместе». Даже не дав закончить конкурсанту, Саша громко объявила: «Перерыв!» и выбежала из зала. А Отец добавил в микрофон: «Двадцать минут!» и сказал председателю, чтобы тот нашёл и успокоил Сашу: её муж объявился.
Через двадцать минут ни Саши, ни председателя на месте не было, и Отец взял руководство в свои руки, благо умница Саша составила список участников, отметила, кто и как уже выступил, и кто ещё остался.  По тому, что успел посмотреть, Отец понял, никто из них в Москву не поедет. Конечно, впереди ещё два конкурсных дня и, чем чёрт не шутит, мог объявиться какой-нибудь вокально-сельскохозяйственный гений, но вряд ли. Поэтому сегодня вечером обязательно нужно было посоветоваться с председателем относительно достойной реализации плана. Например, можно было бы пригласить профессиональных артистов, которых Отец знал, поучаствовать в конкурсе, только нужно их оформить механизаторами, или ещё какими сельскими специалистами.
Отец ещё два часа тянул эту конкурсную волынку, потом объявил окончание дня (для тех, кто жил недалеко от ДК), а приехавших издалека всех дослушал, записал и, как мог, обнадёжил. А потом пригласил всех бесплатно в кино на музыкальную комедию «В джазе только девушки». Он с удовольствием и сам посмотрел фильм с красавицей Мэрилин Монро, потом поднялся в аппаратную к Николаю, сказал ему спасибо и спросил сколько он получал, работая с Александрой Николаевной. Затем, дипломатично заметив, что делает это по её просьбе, выдал Николаю денег из конверта почти в два раза больше, чем положено, как бы за месяц, за фестиваль, за кино и на перспективу. В общем, за старание…
Отец дождался, когда все разойдутся, проверил окна, свет, воду и закрыл дверь на большой ключ. На всякий случай он пошёл домой дальней дорогой, вокруг, мимо Сашиных окон. Все три окна в квартире были темны… Покормив курочек и сварив пару яичек, не найдя чем заняться в пустой хате, Отец пошёл коротать время к Володе: его окошки уже светились. Володя, хоть и был человек по своей природе и жизни грубоватый, почувствовал, что у Отца на душе смутно и вынул из холодильника литровую бутыль самогона, «как грится, со слезой», настоянного на лесных травах, нарезал помидоров с грядки, лука зелёного принёс и два стакана поставил, а Отец к этому присовокупил ещё тёпленькие яички.«Давай за нас,- сказал Володя и добавил, - мне ведь тоже нехорошо. Один ведь».
Так они скоротали бутыль почти целиком, и Отец побрёл спать в соседнюю комнату, где в ожидании переезда в свой дом одиноко стоял его чемодан…
Второй, предпоследний день смотра по количеству конкурсантов был скромнее предыдущего, но качеством выше. (Александра на работе так и не обозначилась). Наконец на сцене появились интересные исполнители. Отцу особенно понравился квартет народных инструментов, с блеском и особым юмором игравший в джазовой обработке попурри из русских и украинских песен. Ближе к обеду очень хорошо выступил мастер механической дойки с фокусами, которые он сам придумывал и реквизит к ним самостоятельно готовил.  Работал он на сцене совершенно непринуждённо, как профессионал, чем расположил к себе зал, и даже строгое жюри в виде Отца. Была ещё неплохая танцевальная группа, но её нужно было бы приодеть – бедновато выглядела, а плясали хорошо!
После дневного перерыва к Отцу пришёл взбудораженный председатель и спросил где Саша. Оказалось, она выбежала вчера из зала и…пропала. Почти полночи председатель искал её по селу, звонил домой, приходил к дому, но её так и не нашёл. Отец заволновался. Но не за Александру, а за себя: дёрнуло его ванну принимать, трубку телефонную снимать в чужом доме, тюремные вести тётке сообщать: а может у неё с головой чего? А может…
 В общем, досидели они с председателем, как жюри, до окончания дня, но смотрели конкурс вполглаза и слушали в пол-уха. Настроение было хуже некуда, а Отцу приходилось вести это мероприятие, объявления делать, списки составлять, с народом беседовать и всякое такое. Председатель ушёл. Они даже не попрощались, так были огорошены случившимся…
Народ уселся смотреть кино, а Отец, поручив Николаю после кино всё проверить, ДК закрыть, а ключ оставить у себя до утра, расстроенный пошёл домой. Но не прямо, а по дороге к Сашиному дому. Обойдя дом, он разглядел, даже не разглядел, а угадал в  тёмном окне знакомый силуэт, и чуть постучал по раме. Потом подошёл к входной двери, и дверной замок защёлкнулся за его спиной. «Знаешь,- шёпотом заговорила Саша, - это наваждение. Наваждение – это ты. Я ничего не понимаю, что со мной делается. Я вышла замуж за один день. Не по любви, а от одиночества. Муж, можно сказать, затащил меня сюда, в эту дыру, обманом.  Меня просто обмануть – я всем верю, так в детдоме научили. Он был, видишь, я говорю был, прекрасным специалистом, в котором нуждался председатель. Тот пообещал ему золотые горы и квартиру. Квартиру ты видишь. Мы не прожили в ней и дня, имели только решение правления и ордер на руках, а комиссия никак дом не принимала. Муж вечером по просьбе председателя поехал в город и в темноте сбил на смерть пьяного человека. Осудили мужа на четыре года. В это время дом сдали, и надо было заселяться. Не знаю, с каким трудом председатель отстоял эту квартиру от недоброжелателей, - тебе это интересно, правда? Ты не молчи. И не говори, ладно? Я сама всё расскажу. Сядь поближе. Обними меня, вот так, -председатель был моим шефом, моей опорой, он устроил меня в клуб, ведь у меня два образования: вокальное и культурно-массовое. Училась я в Киеве, а потом работала в Брянске, где познакомилась с будущим мужем и через день приехала с ним сюда. Так вот, председатель проводил около меня много времени, но никогда ничего не требовал, ты понимаешь, о чём я говорю. Потом его жена стала устраивать скандал за скандалом, и я попросила его отойти от меня, перестать меня опекать. У него же семья, а я одна. Мне легче и вообще я сильная»…Она проглотила слёзы: «Ну и вот. Я часто навещала мужа – он был недалеко, под Курском. Там он попробовал, а потом его подсадили на наркотики, и всё что он там «зарабатывает» и что я ему каждый месяц высылаю, или привожу, уходит на наркоту. Последний раз я его видела недавно, да ты в курсе. Он уже не человек. Его из-за этого перевели в Мордовию, я знаю. А при переводе разрешают один раз позвонить домой. С психологической целью. Вот ты и поговорил с моим мужем. Если он вдруг там умрёт, я переживу, а если его выпустят, то я помучаюсь здесь, а умрёт- тоже переживу. А председатель -мой настоящий друг, и я никогда ни с кем не была, если не считать мужа двухлетней давности и тебя». Она нажала ему на кончик носа и спросила: «Теперь ты от меня уйдёшь?» «Нет, сказал Отец,- нет! Ведь завтра у нас заключительный день смотра!» Потом сказал: «Жалко, что ты такая молодая». «Жалко, что я ещё такая молодая?» «Нет. Жалко, что я уже такой старый…»
Наступил последний седьмой день плана проведения смотра-конкурса. Участники кучковались перед закрытыми дверями дома культуры. Ключ был у Николая, а Николай явно опаздывал. Увидев толпу перед входом в ДК, Отец (он на всякий случай пошёл на работу пораньше) резко повернул в сторону дома Николая и даже побежал изо всех своих сил. Навстречу ему с большим ключом нёсся Коля, на ходу застёгивая манжеты рубашки. Коля опередил брань Отца, рассказав на ходу, что к нему вечером в ДК пришла жена и, увидев неубранные помещения, особенно зрительный зал, осталась с ним, и почти всю ночь они занимались уборкой. Двери открылись, чистота была везде, как после субботника! Коля настроил микрофоны, включил прожектора. Подошла Саша, села рядом, подвинула к себе микрофон и профессиональным своим голосом приветствовала участников. Рассказала, что будет сегодня происходить на сцене. Рассказала так, будто готовилась к этому выступлению всю ночь, а не страдала, плакала, рассказывала Отцу о своей жизни. Вдруг раздался шум, захлопали двери: в зал влетели суетливые телевизионщики с Курского телевидения. Они должны были снять выступления победителей смотра (приуроченного, как известно, к юбилею первого человека страны). Пока они ставили камеры, Отец подошёл к режиссёру и попросил, чтобы дубль съёмки обязательно остался в ДК. Режиссёр, конечно, привёл пятнадцать только основных причин, по которым это сделать было совершенно невозможно. Отец настаивать не стал, а пригласив режиссёра за кулисы, отсчитал ему из фестивального конверта ровно столько, сколько тот попросил. Сложив деньги в карман, режиссёр сказал, что лучшие материалы областных студий пойдут на втором канале точно, а может быть и на первом. А Московская комиссия, чтобы не мотаться по всей стране, на выступление в Кремле будет отбирать участников по материалам съёмок. Наконец операторы размотали свои многочисленные провода. Затарахтел на улице движок, подающий специальный ток для съёмки. Подошёл режиссёр: «Кого снимать преимущественно будем?  Здесь столько народа, что у нас плёнки не хватит!» «Сашенька, милая сбегай позвони председателю, начинать пора, а его нет»-попросил Отец. Пока она звонила, режиссёр получил списочек из пяти номеров, пятый номер был обозначен только цифрой без указания исполнителя. Это Отец зарезервировал вокальный номер, но не знал удастся ли его услышать. Вернулась Саша: «Заболел он, жалко. Сердце, сказали, прихватило вчера вечером. Но дома, в больницу не поехал. Давай, всё, что мы сегодня делаем, будет для него?» и Александра Николаевна объявила   юного чтеца со стихами о Коммунистической партии и её руководителе. Зал затрещал одобрительными аплодисментами- мальчик был очень милый! Потом выступал танцевальный коллектив. Чтобы меньше была заметна бедность костюмов, режиссёр попросил убрать белый свет, оставив только красный и синий. Коля сделал это и посмотрел из световой будки на Отца. Отец одобрительно поднял большой палец. Режиссёр сделал то же самое. Тогда Александра подняла вверх две руки с большими пальцами, и зал засмеялся. Потом на сцену вышел фокусник и стал удивлять народ. Даже режиссёр не выдержал и поднялся на сцену разоблачать обман. Но к восторгу публики незаметно лишился часов, сигарет, шейного платка, которые оказались у оператора. Концерт лауреатов шёл по нарастающей: что-что, а концерты Отец составлять умел!                Предпоследним Саша пригласила на сцену квартет русских народных инструментов. Пока они удивляли публику и телевизионщиков мастерством и особой какой то музыкальностью, Отец сказал, что Саша сегодня должна спеть. Она сделала большие глаза, но отказываться не стала, потому что Отец быстренько напомнил, что всё сегодняшнее посвящается председателю, и она вышла на сцену. Ей выкатили пианино, она положила пальцы на клавиши, но пианино было расстроено. Этого, к сожалению, никто не предусмотрел! Отец нашёлся, объявил, что поёт художественный руководитель сельского дома культуры Александра Сафронова, в сопровождении квартета народных инструментов. Саша пошушукалась немножко с музыкантами и запела. Зал замер. Она пела песню про журавлей, которую все пожилые люди помнят в исполнении Марка Бернеса. Но пела она по- другому, по-женски, с такой силой и такой болью, словно рассказывала снова о своей жизни, не только Отцу, но и всем. Песня закончилась, а зал молчал. Потом вдруг словно взорвался аплодисментами. Сашу не отпускали до тех пор, пока, переговорив с музыкантами, не приготовилась петь ещё. Отец увидел, как кому-то она помахала рукой со сцены, потом подбоченилась и пошла петь и плясать Камаринскую, да так, что и у зрителей ноги задвигались! Закончив, она сбежала со сцены, и, взяв за руку председателя, подошла к микрофону и объявила его торжественно. Зал аплодировал уже стоя, а председатель неуклюже кланялся и улыбался смущённо…                Хорошо, что у Александры в запасе оказались чистые бланки дипломов и грамот, и пока Коля крутил какой-то фильм про Фантомаса, они с Отцом успели  заполнить торжественные бумаги и принесли их в зал. Саша договорилась с музыкантами сопроводить вручение соответствующей музыкой. Кстати, оказалось, что музыканты квартета все, как один, закончили музыкальное училище в Харькове и числились в колхозе имени 25-го партсъезда разнорабочими. Но это был секрет.                Наконец кино закончилось, и Александра Николаевна с Отцом стали вручать грамоты и дипломы. Всё было торжественно и одновременно весело. Квартет устроил музыкальное шоу, причём, когда всё закончилось, ребята сами признались, что так они давно не веселились! Но больше всех был доволен Отец, потому что режиссёр вручил ему профессиональную копию снятого заключительного концерта…
На следующий день, утром в субботу, Володя, захватив с собой Отца, поехал в Москву за деталями для любимой «Копейки». И действительно, они въехали в столицу по Киевскому шоссе ровно через шесть часов после выезда из-под Володиного навеса. Около первого попавшегося метро они расстались, и Отец сказал, что в село доберётся сам. Сначала Отец приехал домой, открыла ему жена. Он удивился, какая она старая. Потом зашёл в комнату, где они раньше спали, и в книжном шкафу из «Сказок братьев Гримм» извлёк слежавшуюся пачечку сберегательных книжек. Потом хотел рассказать жене, сколько книг он уже написал, и когда их издадут, он обязательно ей подарит. Жена открыла входную дверь и терпеливо ждала его ухода. Он, не прощаясь, вышел за дверь -всё равно она бы не ответила. Вдруг что-то сильно ударило его в сердце! На пути к сберкассе была аптека, и он попросил что-нибудь от сердца. Продавщица уточнила, что не от сердца, а для сердца и дала валидол и нитроглицерин, если будет совсем плохо.               
 Потом в кассе он снял все деньги со всех сберкнижек: получилось не так много, как хотелось бы, но года на два хватит. Пенсию в село было решено не переводить: всегда можно в Москву съездить, если, например, скучно в деревне станет, или ещё что. Осталось теперь два дела. Нужно было купить мебель и доставить её в село. Мебель он хотел купить в комиссионном: она должна быть добротная и дешевле новой, современной. Поэтому он сначала зашёл перекусить в кафе, а потом поехал на Фрунзенскую набережную. Там в сталинском доме на первом этаже продавали старую мебель. Отец придумал, что ему хочется мебель, как у Собакевича- основательную, устойчивую. Не антикварную, нет. Пускай, к примеру, у неё где –то ободрано, так это можно закрасить, а, если сломано, можно Володю попросить, у него руки золотые. В магазине Отец сразу увидел то, о чём думал. Продавец поначалу Отца отговаривал, дескать, художественной ценности мебель не представляет, тяжеленная, громоздкая, поцарапанная. А на кровати, на задней спинке даже шарика не хватает. Но отговорить от покупки этого странного покупателя ему не удалось. Теперь возникала задача переправить мебель в Курскую область. Продавец советовал не связываться с железной дорогой, лучше подыскать грузовик и сразу всё доставить к месту. Грузовик продавец обещал завтра найти, и грузчиков тоже. Деньги были внесены за мебель в кассу, за грузчиков и заказ грузовика- продавцу. Договорились, чтобы ночью в дороге не мучиться, встретиться здесь с грузовиком утром часиков в десять.               
 Дальше по плану нужно было ехать к писательнице. Конечно, как воспитанный человек, он должен сначала позвонить ей, договориться о встрече, а потом уже ехать, но сначала он придумал позвонить Саше. Вот она – почта с телефонами-автоматами, здесь есть и междугородние кабинки. Отец заказал междугородний звонок в один пункт, но на два телефона- домашний и рабочий.
Сердце вдруг начало стучать через раз, а в паузах как будто тупую иголку пытались воткнуть в спину. Отец открыл валидол, положил в рот сразу четыре таблетки и принялся изо всех сил сосать, потому что говорить с таблетками за щекой было бы неудобно, а выплёвывать их было жалко. По радио пригласили его в кабину для переговоров. Рабочий телефон не ответил, а по домашнему - мужской басовитый голос спросил: кого надо? «Сашу, Александру»- хотел ответить Отец, но промолчал из-за очередного удара в сердце.  Трубка ещё немного покричала басом, но Отец уже ушёл менять бумажную денежку на двухкопеечные монеты, а потом вышел на улицу. Подышать. На улице сердце как будто отпустило. «Понятно, -громко сказал Отец, -нужно срочно ехать в село, на речку». «Точно, батяня, там хоть выпить по-человечески можно», -согласился неровно проходивший мимо человечек неопределённого пола и возраста.                Отец не стал забираться в душный переговорный пункт, и по пути к метро нашёл подходящий телефон - автомат. Набрал знакомый номер- никого. Набрал ещё раз- подошла дочь. «Здравствуй, дочурка»,- шутливо, как всегда, начал говорить Отец.  (Ей было лет восемнадцать). «Здравствуй, папюнчик»,-она узнала его сразу. В таком шутливом духе они ещё сколько-то поприветствовались, и Отец перешёл, наконец, к делу, которое затеял, и, ради которого, получается, вышел на пенсию. Дочь смекнула, что разговор пойдёт о маме (мать и дочь делились друг с другом самым сокровенным) и сказала, что маменьки нет дома, нет в Москве и нет в стране. Маменька нынче у нас в Швейцарии, и сейчас наверно встречается со швейцарскими франками (шутка!), а, если серьёзно, маман на каком-то симпозиуме, или как там у них называются встречи с писателями, а, если ещё серьёзнее, она поехала туда исключительно из-за вас, папахен, чтобы купить вам часы, которые не нужно никогда заводить. «Ты маленькая моя умница» - сказал Отец. «Нет,- ответила она, и Отец даже по телефону ощутил, как она надула чувственные свои губки,- я большая и взрослая умница». Отец спросил у неё разрешения приехать, но «большая и взрослая умница» сообщила папахену, что у неё сегодня ещё три встречи: день расписан заранее.  «Пока мамки нет зарабатываю деньги в поте лица своего, - поделилась она с «родственником». А вот завтра…» Но завтра не мог Отец, он вёз в деревню мебель для дома. «Но если ты когда-нибудь захочешь погостить на природе у своего папанечки, который тебя   обожает, приезжай. Я тебя встречу на машине – у меня там все знакомые с машинами»…
Отцу до вечера ещё предстояло попасть в главную партийную приёмную к куратору культуры. Поэтому он дошёл пешочком до метро, потом доехал до Новой площади, где даже в выходные дни дежурили работники, ответственные за все стороны жизни страны. В приёмную его не пустили, но ответственный за культуру работник к нему вышел, и Отец, представившись, рассказал о фестивале, проведенном в Курской области, для обеспечения выступлениями юбилейного концерта в честь первого лица государства. Он также передал (под расписку, пожалуйста,) видеокассету с записью лучших фестивальных номеров, но посетовал, что сам её не видел, поскольку профессиональной видеоаппаратуры у него в доме культуры пока нет. Ответственный работник улыбнулся снисходительно и спросил, с собой ли у товарища партийный билет и паспорт. Всё это у Отца было, поэтому снисходительный работник вскоре ввёл его в комнату, уставленную аппаратурой с огромным экраном на стене, вставил кассету в нужный аппарат и экран засветился. На экране Саша пошушукалась с музыкантами и запела. Слезу из глаза ответственного работника она даже в записи выжала! Поэтому работник обещал Отцу обязательно включить номера с плёнки в юбилейный концерт и поблагодарил Отца за работу.
Осталось Отцу решить проблему нынешней ночёвки. День клонился к вечеру, город становился чужим. Глупость, конечно, какая-то получалась. Немолодому человеку, прожившему в Москве порядочное количество лет, пользовавшемуся любовью и уважением знакомых и сотрудников, не было места в Москве, чтобы просто переночевать до отъезда в село под Курском на грузовом автомобиле, нагруженном мебелью, «как у Собакевича».
Можно в крайнем случае пойти к жене, попросить её быть милосердной и переночевать у себя же в доме. Но ведь не пустит. Интересно на детей бы посмотреть, наверно выросли. Жена писала, что дочь взрослая стала. На кого она сейчас похожа? Лучше бы на меня: мне было бы приятно. Сынишка работает, матери помогает, молодец! Совсем большой уже. Отец вспомнил старшего своего сына от той, первой московской жены. Где он? Мог бы отца своего поискать, родная кровь всё-таки… Сердце опять заболело…Может быть в скорую позвонить? Заберут на ночь в больницу, а утром можно будет от них смотаться… Нет, отберут штаны, и прощай оплаченная  мебель!
Нужно срочно было выбираться из образовавшегося тупика! Поэтому Отец приехал на Белорусский (можно было на любой, но с Белорусского он часто уезжал сам и с делегациями) к знакомому начальнику вокзала, наплёл что-то о раннем утреннем отъезде и потерянных ключах от дома, и определился с его помощью переночевать в комфортных условиях: отдельной комнате отдыха для важных транзитных пассажиров. Ужинать Отец пошёл в ресторан при вокзале, где встретил знакомую (всё-таки часто здесь бывал!) официантку и даже подумал пригласить её в «номер», но решил поберечься до переезда в свой новый дом. Между прочим, сердце совершенно перестало болеть. Потому он решил основательно помыться на дорогу -здесь был настоящий гостиничный номер со всеми гостиничными причиндалами, пожалуй, только шумноватый: бился непрерывный вокзальный пульс. Засыпая, Отец представил рядом с собой Сашу. Она спала по-детски, подложив кулачок под голову, шутила: «Чтоб не убежал», потом представил своих некормленых кур, которым он так ещё и не дал имена, драного ласкового кота, речку, Володю и вдруг вспомнил приснившуюся ему недавно бездомную собаку, скулившую жалобно на крыльце. Сон этот был неприятен, поэтому Отец сразу стал думать о хорошем, например, о деньгах, оставшихся в председательском фестивальном конверте, который он отдаст Александре-Шуре-Саше, и совсем уже засыпая, сообразил, что на зиму нужно закупить дров…хотя бы машину, но непременно... берёзовых…
Он спал так покойно, что опоздал приехать к магазину на полчаса. Шофёр нервничал, потому что не был уверен, что заказчик согласится на его ломовую цену, грузчики в ожидании опохмелки переминались около открытого борта грузовика, а продавец уже открыл широченные двери магазина. Отец находился в состоянии эйфории – он был чист, хорошо спал, у него ничего не болело, были деньги и работа, которую он понимал и любил, пускай и в колхозном клубе. Единственно чего не хватало- это утреннего чая с бутербродом.
С шофёром договорился об оплате машины (в оба! конца) по пробегу, грузчиков после загрузки машины отослал к шельмецу-продавцу (вчера же я дал тебе денег на грузчиков), но потом по доброте душевной накинул им ещё на бутылку, и машина тронулась.
Ехать в кабине грузовика было интересно и покойно. Отец смотрел на легковушки, суетящиеся где-то внизу под колёсами, на встречные машины, придорожные плакаты и лес, с двух сторон обнимавший шоссе. Шофёр включил приёмник, шла передача, видимо, на медицинские темы. Дикторша нейтральным голосом читала текст: «Британские учёные исследовали влияние половой жизни на здоровье мужчин в возрасте пятидесяти и выше лет,- шофёр прибавил громкость,- Обследованию в течении года подверглись тысяча двести мужчин. Такая продолжительность обследования и большое количество наблюдавшихся способствовали получению, как считают британские учёные, достоверных результатов. Обследуемых поделили на две одинаковые по количеству группы». Здесь сигнал радио резко ослабел и пропал совсем: «Эхо Москвы» работало в основном на московскую область, а они уже въехали в калужскую. Шофёр чертыхнулся и с досадой выключил приёмник. Некоторое время они ехали молча, а потом шофёр, для приличия покашляв, спросил: «А ты, отец, со своей бабой как?» Отец ответил не сразу. Он вспоминал. Потом аккуратно сказал: «Понимаете, у меня нет постоянной…жены. Моя меня бросила, поэтому я и перебираюсь жить в деревню. Навсегда. Встречаюсь с разными…» «С проститутками, что ли?» «Да нет. Бабы хорошие, замужние, но тепла всё время требуют. Недавно познакомился с одной – очень хорошая! Но муж в тюрьме, наркоман. Вернётся и её убьёт, и меня». «А ты брось её к чёрту. Баб кругом навалом. И все хотят».
 Отец решил перевести разговор на шофёра: «А ваша-то как к этому делу относится?»  Шофёр задумался, видимо, перебирал всякие разные случаи.«Понимаешь, она разная. Вот когда я, к примеру, выпью и мне хочется, она ни за что не даст. Говорит- противно, дескать, запах не любит. На следующий день опять не даст, потому, как для неё перегаром пахнет! Я ей говорю, что когда муж и жена вместе чеснок съедят, то вполне можно целоваться- не пахнет. Я так понимаю, что неприятный дух одного замыкается на такой же дух другого, как плюс на минус в электричестве, и неприятное пропадает. Так и с вином, говорю, выпивай вместе со мной, и ничего не почувствуешь. Больше того, я бы тогда с мужиками на работе реже бы встречался, с тобой-то приятнее. Так нет, и со мной не хочет!  А когда даёт, чувствую, что делает это, только мне уступая, а самой вовсе не хочется. Говорят, что у баб такое от возраста бывает, не знаешь?» Но Отец не ответил: за житейскими разговорами он боялся пропустить нужный поворот на Курск, но шофёр заверил, что поворота пока не было. Дорога бежала им навстречу, а время уходило: в пути они были уже семь часов и, ехать по прикидкам Отца надо было еще не меньше часа. Отец хотел успеть по пути попасть на свою почту до закрытия. Было чувство, что на почте его дожидается письмо от писательницы. Кроме того, с утра у него во рту, как говорится, макового зёрнышка не было за исключением бутерброда с огурцом, которым угостил его шофёр.   Но когда это было! Вот, наконец, нужный поворот, потом через полчаса показались шлагбаумы на переезде, потом въезд в село, потом остановка у почты, где Отцу знакомая почтмейстерша дала аж три письма, но два просила передать его Сафроновой, чтобы ноги свои не топтать по адресатам. «Придёшь?» -спросила с интересом. «А как же!»-  размашисто ответил Отец.  И машина подъехала к синему забору.
 Только подъехав, Отец сообразил, что Володя, который привёз его в Москву, ещё не вернулся, ведь прошёл всего один день: вот сколько событий произошло у Отца! Сгоряча они с шофёром попробовали спустить что-нибудь из кузова на землю. «Ни хрена себе, - сказал шофёр, -она что, из чугуна что ли сделана?» Отец побежал в дом председателя. Но домой тот ещё не вернулся, и его жена, замечательная во всех отношениях женщина, оценив ситуацию, пересадила со своих рук на руки Отца самую маленькую, влезла в чёботы и потопала по ближним соседям за подмогой. А шофёр, увидев Отца, подошедшего к кабине с ребёночком на руках, заявил возмущённо: «Вот стерва! Такого мужика бросила, да ещё с ребёнком!»                Недалеко показались три человека, подгоняемые самой полезной сейчас для Отца женщиной. Сама же она, перегнувшись почти пополам под тяжестью набитой едой кошёлки (мужиков же кормить надо!), добежала до машины и хотела поменять кошёлку на свою малышку, но та пустилась в крик и вцепилась в Отца изо всех сил. Шофёр завёл грузовик, чтобы подать её задним бортом к забору и прокомментировал ситуацию с ребёночком: «Не хочет, поди, к чужой мамке!»
Открыли борт кузова, двое поднялись наверх, Отец всё же отцепил малышку от себя, передал её мамке, и втроём они стали принимать мебель внизу, стараясь поставить её на землю по возможности мягко. Шофёр, который уже торопился в обратный путь, оценил сверху ситуацию с мебелью: «Не пройдёт она в дверь. Придётся дом разбирать!» Отец от неожиданности отпустил угол шкафа и, его чуть не впечатало в землю. Наконец, выгрузили всё!
Отец рассчитывался с шофёром долго, но честно (по километражу, умножая на бумажке цифры спидометра на оговорённую цену за километр), добавив ему за помощь при разгрузке. На прощание шофёр сказал: «Не унывай, отец! Глядишь, найдётся и для тебя настоящая баба, возьмёт тебя, бедолагу, и с ребёнком!» Грузовик свернул за угол. Сразу стало тихо. Пять человек стояли перед мебелью, скрытые от посторонних глаз синим забором. Отец засуетился, побежал в дом, вынес сколько было колченогих стульев и пару табуреток, а хохлушка, смахнув приготовленной заранее тряпочкой дорожную пыль с письменного стола, вытащила из кошёлки всякого «выпить-закусить после трудов праведных». Посадила Отца рядом с собой, на одну табуретку(маленькая уже минут пять висела пригревшись у него на шее), больше сидеть было не на чем. Кто-то хотел принести доску для сидения – положить её поперёк на два стула, но хохлушка запротестовала: «Сидите, сидите! Мы потерпим, правда, Отец?» Отец от неё уже разомлел и благодарно гладил свободной от малышки рукой её гладкие, чуть расставленные колени. Коленями потом она сжала его руку и щекотно зашептала в ухо: «Полюбила я тебя. Ты думаешь, я непутёвая, знаю. Просто от тебя лишь хорошее вижу, а дома-то всякое бывает, грубый председатель мой. Детей только и умеет делать, а бабе, хоть она деревенская, хоть какая, нежность нужна: и обнять что бы, и поговорить, или просто её, дуру, послушать». Отец в ответ благодарил её (тоже на ушко) за то, что, если бы не она, он бы загнулся здесь с этой мебелью. Было тихо, темно, спокойно. Малышка спала на руках Отца, даже посвистывала маленькой копией маминого носика, а мамка хлопотала, подливала мужикам, угощала, ухаживала- замечательная хозяйка!
Шло время. «Пора бы расходиться, -начал думать Отец,- скорее бы председатель вернулся!».  И действительно, послышалось, наконец, знакомое побрякивание председательского «Козлика». Из-за руля высокой машины тот разглядел компанию во дворе Отца и подъехал прямо к забору. Жена бросилась к нему, что-то спросила. «Давай, - разрешил муж, -поскорей только!», крикнул ей вдогонку. А Отец стараясь не разбудить маленькую, рассказал председателю о Москве, как покупал мебель, как вёз её сюда. А ещё он рассказал, как был в главной партийной приёмной, где, несмотря на выходной, его принял главный партийный куратор по культуре (мы с ним дружим уже много лет) и вчера вдвоём смотрели плёнку про наших лауреатов. На большом экране в просмотровом зале! Представляешь, он (Отец назвал имя-отчество и фамилию человека, которая была у всех на слуху), слезу пустил, когда Александра пела. Обещал наших всех в сводный концерт включить и по двум главным каналам показать. А тебе просил пока устно благодарность передать. Потом всё будет, как положено. Я о тебе много хорошего ему говорил. Всё, о чём рассказывал Отец, председатель слушал стоя – сидеть было не на чем, а маленькую Отец разбудить по неосторожности боялся.«Саша заболела. Слегла, как ты уехал. Говорит, нервный срыв. Я вчера заглянул-  будто из неё жизнь выпустили,- сказал вдруг угрюмо председатель и крикнул жене, тащившей корзину и табуретку в придачу, - чего долго?!» Самый трезвый выскочил за забор, принёс и брякнул на стол тяжеленную корзину с «выпить-закусить» и табуретку председателю. Тот сел, жену по-хозяйски усадил себе на колени, и она уже с этой высокой точки снова подливала, хлопотала, угощала, ухаживала…
Отец начинал потихоньку злиться: мебель во дворе и сегодня её, конечно, в дом не поставишь. В кармане три письма- в темноте и при всех не прочитаешь. Саша зачем-то болеет, что с курами неизвестно, а гоп-компания и не думает разбегаться.  Ещё и девочку ему подсунули, а мать-то–вон как на коленках у своего подпрыгивает, распаляется! Отцу стало казаться, что все настроились против него: и продавец, не отговоривший его от мебели,«как у Собакевича», и шофёр, пытавший его про интимную жизнь, а потом слупивший немало за перевозку, и даже на почте дали не только его письмо. Дескать, доставишь и другие, ничего с тобой не сделается! А инструктор партийный? Козёл высокомерный, окопался на Новой площади, а сам в культуре разбирается, небось, как свинья в апельсинах! Отец со злостью подставил хохлушке стакан, она до краёв наполнила и закусить прямо руками подала, как близкому человеку. Отец полностью стакан пить не стал, половину вылил под ноги на траву, малышку взял с собой и пошёл в дом к Володе в свою «берлогу», так называл он старую кровать с панцирной сеткой, накрытую кучей измятых простыней и лоскутным одеялом. Мать, слава богу, сразу прибежала за ребёнком, поцеловала Отца по –пьяному крепко, в губы и делась куда-то. А Отец, не раздеваясь, сразу провалился в сон, чтобы проснуться среди ночи от боли в сердце. Устал, видимо, с дороги…
Проснулся он от нехорошего чувства, что ничего не успевает, а время уходит. Вышел на крыльцо и рядом, в своём палисаднике увидел на письменном столе ту бездомную собаку, которая снилась ему недавно. Плохо снилась. Собака подбирала со стола оставшееся. Светила луна, и в её фантастическом свете стоявшая на земле мебель казалась нереально огромной.  Сердце задёргалось, и Отец побрёл в комнату к «берлоге». Зажёг свет, чтобы не страшно было и, порывшись в карманах, нашёл шарики нитроглицерина, разгрыз их и перестал двигаться-затаился. Сердце тоже затаилось и дёргаться, вроде бы, перестало. Потом Отец плавно, бережно поднялся, снял с себя верхнее и стал складывать около кровати, что вытаскивал из карманов. Пошутил грустно, что хорошо на ночь вообще не раздеваться – ничего не теряется.  На пол легли: солидная (банковская) упаковка денег из сберкассы, не худой конверт с остатком денег на проведение фестиваля, вскрытая пачка валидола, оставшийся нитроглицерин, письмо от писательницы и два конверта для Александры. Были ещё паспорт, партийный билет и ключи от московского дома, где жена поменяла замки. Значит, эти ключи можно было выбросить. А трудовая книжка хранилась теперь в правлении колхоза. Первый Сашин конверт был подписан неровными скачущими буквами, так пишут очень старые, или очень больные люди. Можно было бы встать, нагреть чайник и паром из носика распечатать конверт, но вставать не хотелось. Второй конверт был официальный, с фиолетовым штампом учреждения в левой половине и Сашиным адресом, напечатанным на машинке. Марки не было. Вместо неё  - штампик, прочитать который было невозможно – буквы смазались. Обычно похожие конверты присылают из армии. «Утром отнесу,- подумал Отец, -пора увидеться, и деньги, оставшиеся от фестиваля, отдам – пускай для себя что-нибудь купит (он почему-то вспомнил красивое, как для показа бельё писательницы) и начал представлять в таком Сашу. Но не получилось. Саша, выходит, была другая.
Потом Отец аккуратно, чтобы не тревожить сердце, взял в кухне нож, вытащил полностью из чемодана барахлишко и чуть подрезал на днище обивку. Туда он вложил упаковку денег из сберкассы, паспорт и партийный билет. Ему казалось, что так будет целее. Набросал в чемодан вываленное, задвинул его под кровать, заложил за обе щеки валидол, нашёл в сенях выпачканные краской свои санаторные шаровары и Володину рабочую рубашку, выключил свет и увидел, что рассвело. Пора было сдвигать личную жизнь с мёртвой точки!  Без собственного жилья это сделать невозможно. А собственное жильё без мебели не было жильём. Поэтому он снова зашёл в Володин дом, нашёл подходящий молоток и решительно подошёл к приобретённой кровати. Нужно было   разобрать её  хотя бы на части и занести по частям в хату. Отец перевернул кровать на бок и сильно ударил молотком между спинкой и боковиной. Они рассоединились! Получилось! Так Отец молотком разобрал кровать на детали и начал втаскивать их в дом. Единственно плохо, что он разбудил часть близживущих сельчан, поскольку начал работу в половине пятого утра, ведь ни часов, ни радио у него не было. Заложив на всякий случай под язык ещё пару валидолин, Отец, пыхтя и отдуваясь, затащил постепенно все части её во внутрь.  Кровать собралась в нужном виде тем же способом с использованием молотка, заняв от окна больше половины комнаты. Место для шкафа осталось, но мало. Комнатка бабы Надиного дома на мебель «как у Собакевича» рассчитана не была.
Шкаф разбирался по такой же технологии. Гениальный конструктор именно этой мебели предусмотрел оригинальное разъединение и соединение деталей. «Повезло,- радовался Отец,- а с другой стороны, я же придумал купить такую мебель! Со шкафом пришлось повозиться, потому что собирать его мешала кровать. Но всё-таки, когда взошло солнце, усталый, потный, но довольный Отец потихоньку пошёл освежиться на речку. Он не стал плавать, а снял Володину рубашку, намочил её и, как женщины моясь в реке, трут себя лифчиком, заодно его стирая, потёр себя Володиной рубашкой и пошёл домой. С письменным столом он решил повременить до возвращения Володи...
К Саше он пошёл кружным путём с заходом в продовольственный магазин. Хотел порадовать её вкусненьким. К сожалению, он не знал, что ей нравится, но подумал, что детдомовка жизнью не избалована и всему будет рада. Поэтому Отец купил всякого понемножку, в основном, что любила писательница. Солнце светило, пели птицы, сердце не болело. Отец вышел на главную площадь села, где высился ЕГО дом культуры. На фасаде до сих пор красовалась афиша фестиваля. «Пора приступать к работе»,- бодро решил Отец и вскоре подошёл к Сашиному дому. Не успел он отпустить кнопку звонка, как дверь открылась, и Саша, такая родная, домашняя, отступила на шаг, осмотрела его с ног до головы и стала говорить, как всегда, обо всём сразу: «Пожалуйста, больше никогда не уезжай, не предупредив. Даже на немножко, даже на один день! Я потеряла тебя и себя от этого потеряла. Совсем тебя я не знаю, - жаловалась она, -мне кажется, что ты всегда чего-то не договариваешь. Ждала тебя, ждала, чтобы хотя бы посидеть рядышком, как тогда в ДК с тобой план составляли, помнишь?» Отец обнял её, не успев выпустить из рук пакет со вкусненьким и стал целовать нос, глаза, губы, чтобы замолчала. Потом в кухоньке они сели за стол, вытащили всё-всё-всё из пакета, и она стала кормить его, как маленькие девочки кормят своих кукол: ЛЮБЯ…Потом они пили вино, и вдруг Отец вспомнил, что принёс для Саши целых два письма. «Пляши!» – сказал весело и положил их на стол. Лицо Саши сразу изменилось: застыло и как будто состарилось. Сказала, помолчав: «Я знаю где твой дом...  А сейчас уйди. Я должна побыть одна, чтобы понять, что…это…Я сама к тебе приду… Постараюсь…Иди».
Освободившись неожиданно от необходимости сопереживать, а может быть даже утешать, Отец в СВОЁМ палисаднике, скрытый от улицы синим забором, за СВОИМ письменным столом вскрыл письмо любимой СВОЕЙ- писательницы. Письмо было короткое, но ёмкое. «Как хорошо излагает. Лаконично! Ёмко,- восхищался Отец, -она просто обязана меня такому научить. Иначе я с неё- живой не слезу!» Здесь он ощутил некую двусмысленность желаний, улыбнулся себе и прочитал: «Дорогой мой ПУПС! Гипертрофированное от нежности сердце рвётся навестить тебя в доме «Любви и творчества», а может даже и остаться там с тобой насовсем, потому что обожаю работать на природе! Скоро ли ты закончишь оборудовать наш уютный коттеджик? Расстроена письмом о трагической гибели твоих замечательных часов, поэтому напросилась в творческую командировку в Швейцарию, исключительно, чтобы привезти тебе в подарок подходящий супер- хронометр. Целую, целую. ТВОЯ-ТВОЯ.  P.S. Пишу новый детектив. Там многое с тобой связано.  Кстати, может быть, сначала пришлю к тебе на разведку дочь. Но, после моего возвращения от швейцарцев».Отец перевернул листок обратной стороной, понюхал его зачем-то и поцеловал.               
Александра не шла. Отец, незамеченный, возвратил табурет во двор председателя. Нашёл у себя в траве Володин молоток и начал трудиться над письменным столом по освоенной технологии. Он (в одиночку!) разобрал этого канцелярского монстра на составляющие, втащил по частям во вторую комнату, но смог собрать его только около окна, к сожалению, с видом на сортир в саду. По-другому письменный стол не устанавливался. Такая комнатка была у бабы Нади.
Достоинством стола была возможность творческой работы на одной его половине, одновременно с обедом минимум на четыре персоны- на другой…
Александры всё не было. Стулья из палисадника переместились в дом, куры получили вечернюю порцию корма, дав взамен четыре слегка запачканных помётом яйца. Солнце начало прятаться за деревьями по берегам реки, гуси стаями, гогоча, направились с речки по домам, и Отец решил пойти к Саше.
Дверь в Сашину квартиру была приоткрыта. Она лежала на полу лицом вниз и тряслась, как в лихорадке. «Саша, Сашенька, что случилось?» - испугался Отец. Он поднял её с пола, на руки взял, отнёс на кровать и стал, успокаивая, гладить по голове, как маленькую…
Не скоро, но затихла. Почти успокоилась: Отец был рядом и гладил, гладил, волосы ласково перебирал, словно родной отец. Сказала: думала об ЭТОМ, но не знала, когда случится, не была готова к самому плохому. И вот тебе два письма! В одном муж требует срочно прислать денег, ясно, что на наркотики; в другом - извещение о его смерти. И предложение «получить самовывозом тело для захоронения в месте вашего постоянного проживания», или направить срочно телеграммой в наш адрес согласие на захоронение установленным порядком в месте нахождения исправительного учреждения».Отец за плечи поднял её, усадил на кровати: «Пошли на почту, отправим телеграмму. Зачем тебе здесь похороны? Ты молодая, у тебя настоящая жизнь впереди, а похоронить здесь кого придётся ты всегда успеешь». Саша послушалась, и они пошли на почту. Пошли мимо хаты Отца: Саша зашла внутрь, а Отец побежал к Володе, вытащил из чемодана деньги и, быстро вернувшись, увидел Сашу не в хате, а на пороге. «Мне неприятно,- сказала,- здесь всё такое большое…в маленьком! Знаешь, это как не вылупившийся цыплёнок больше своего яйца». Гордость Отца за мебель несколько уменьшилась. Деликатная Александра Николаевна успокоила: «Когда здесь будет неуютно, ты приходи ко мне, ладно? А ещё лучше – не уходи»…
Чтобы отвлечь Сашу от предстоящего неприятного дела на почте, Отец советовался с ней о первоочередных покупках для своего деревенского дома. Вдруг он театрально хлопнул себя по лбу: «Стоп! Мадам, я потерял из-за Вас голову! Который день забываю!»  Они остановились, немного не дойдя до почты: «Помнишь, председатель дому культуры выделил деньги на фестивальные мероприятия? Часть из них мы с тобой потратили на оплату кино, часть от твоего имени я заплатил Николаю, что-то досталось телевизионщику, но всё, что в этом конверте - твоё. Мне не нужно, у меня есть». Саша не отказалась, а беря ещё пухлый конверт, сказала: «За такие деньги я вполне могла бы здесь мужа похоронить, но мне и ему сейчас это всё равно». Всхлипнула, но на почту вслед за Отцом пошла…
В двухэтажном колхозном универмаге (один этаж под землёй) они закупали всё по принципу: нужно- берём! В результате пришлось нанять вместительный газик, из которого у своего дома вышла Саша (Извини. К тебе не пойду, не по себе мне там. А ты приходи, как управишься. Если захочешь. Вот тебе ключ. Мужу теперь он ни к чему). Водитель колхозного газика помог Отцу всё из машины занести за забор и, торопясь уехал – дом председателя был рядом, а тот не любил, когда на колхозных машинах шабашили.
Отец купил всё, что советовала ему Саша, и что хотелось ему самому. Только вместо пишущей машинки, отложив её на потом, купил переносный радиоприёмник «Спидола», слушать музыку и  Би-Би-Си.  Пока не совсем стемнело, Отец хотел сначала внести в хату мелкие предметы (чтобы потом не затоптать в темноте), но понял, что нужно носить всё подряд, и, по возможности, в нужных местах сразу раскладывать. Так, на кровати расположились рядышком два полуторных матраса, четыре подушки, два двуспальных одеяла, мужская пижама, а в шкафу бельё постельное, полотенца всякие и утюг. В простенке поместился электрический обогреватель.  В другой комнате на письменном столе заработала «Спидола» - сразу стало веселее – рядом с ней разместилась настольная лампа и набор для хранения ручек, карандашей и всякой всячины. Даже пачку бумаги для литературного творчества и писем они с Сашей купили. Около стола расположилось небольшое рабочее кресло, а в углу Отец попытался поставить кресло для отдыха, но оно помещалось не совсем правильно – спинкой параллельно полу. Такая уж комнатка была в бабынадиной хате.  Поэтому кресло переехало в коридорчик к печке. В кухне появился подвесной шкафчик для посуды (Александра настояла купить его вместо посудной полки), дескать, посуда в нём не пылится, маленький рабочий столик, раскладывающийся для обеда, но только для двоих. Появилась ещё коробка со всякой посудой. Посуду ещё только предстояло разложить. В каждое помещение Отец внёс по светильнику, один оставил в сенях, чтобы приладить его над крыльцом. Светильники надо было просить Володю развесить, где нужно. Потом он включил везде лампочки, чтобы было видно, что хата обжита и пошёл в Володин дом за своим чемоданом. Чемодан устроился под кроватью – новоселье произошло!  К Саше он сегодня не пошёл. Устал!..
Кроватью «от Собакевича» Отец наслаждался до позднего утра. Новые матрасы, бельё, подушки, пижама располагали к неге. Отец даже на всякий случай пощупал рядом с собой, но там никого не оказалось. Тогда он пошёл к Саше завтракать. За столом она устроила маленькое представление: вылез из неё эдакий театральный чёртик, и она на глазах превратилась в пажа, а потом в рабыню, обслуживающую своего господина. Превратить её в наложницу Отцу не удалось. Другая она была, совсем другая…
По дороге в ДК она строго спрашивала, что Отец успел сделать в своём жилище? Вникала, казалось, в каждую мелочь, интересовалась даже тем, на что внимания он вовсе не обращал. Спросил Сашу кто она по гороскопу. Саша засмеялась: «Поняла тебя, - сказала, - Козерог! Если - ДА, то терпи». Так они подошли к ДК, потом появился Николай, и Отец стал рассказывать им про посещение в Москве партийной приёмной, о просмотре плёнки с записью выступлений лауреатов смотра. Коле особенно запомнилось на конкурсе то, что он сделал для танцоров, и что его все хвалили. Отец рассказал, как подействовала Сашина песня на большого партийного начальника, и как тот обещал все номера из НАШЕГО ДК показать на центральном телевидении! Николай с Сашей зааплодировали, и Отец опять удивился, сколько в ней непосредственности. Затем Николай написал заявление на имя председателя колхоза о приёме на работу в ДК киномехаником и по совместительству уборщиком помещений (эту работу могла выполнять его жена). Александру Николаевну директор попросил оформить заявление у председателя колхоза. (Все приёмы на работу, перемещения, замещения, увольнения в колхозе производились исключительно с ведома председателя). Затем рассказал, что придумал показывать в ДК по выходным дням старое «советское кино», за которое в прокате платить было уже не нужно, а народ такое кино любил, особенно пожилые. Афишу подготовит Александра Николаевна. Ещё она должна договориться с председателем о машине для доставки фильмов. Александра подумала и предложила попробовать вести вокальный кружок, и может быть даже хор. Но директор хор не разрешил: подумал, что Сашу он тогда видеть будет только в ДК.А вот снять с фасада фестивальный плакат нужно было сегодня. Директор выдал Николаю средства в количестве выделенных на подвешивание, минус одну бутылку: потому что снимать легче, чем вешать. Кроме того, он просил своего художественного руководителя озаботиться настройкой пианино и приобретением новых бланков дипломов и почётных грамот. На этом официальная часть закончилась. Колька помчался выполнять указание директора насчёт афиши, а директор, горя желанием, начал целовать Сашу, но она отвернулась, сказала, что нельзя, что «ДЕВЯТЬ ДНЕЙ»…
Когда Отец вернулся домой, во дворе у соседа под навесом стояла красная «Копейка». Из соседского дома раздавалось, что-то похожее на пение – это Володя отмечал приезд домой. Когда к нему заглянул Отец, они даже обнялись по-дружески, и Володя вывалил на стол что было московского, а Отец, дав себе слово завтра же купить холодильник, пошёл к своим пеструшкам за свежей продукцией. Самогон был, как всегда, настоян на травках, а ближе к вечеру Володя открыл в коридоре шкаф, на полках которого стояли бутылки с разноцветными настойками. По цвету Володя определял степень созревания напитка и называл травку, на которой готовился продукт.  Совсем уже в темноте Отец, захватив с кровати, где ночевал, грязное (Саша обещала помочь со стиркой) с трудом открыл свою хату, включил приёмник на всю громкость и прилёг в чём был на новую кровать.
До самого утра в хате грохотал приёмник, и когда раздался стук в окошко, Отец вскочил, не сразу сообразив, где он, и двинулся открыть не запертую с ночи дверь. Там стояла улыбающаяся Саша, а за ней двое с холодильником на руках. Мужики внесли его в кухоньку и исчезли. «Это тебе подарок от работников ДК и от меня лично. На новоселье. Когда мы были в универмаге, думала сказать тебе про холодильник, а потом забыла. Пришлось сегодня с утра ошибку исправлять. Вид у Вас, господин директор, недостойный. Поэтому выключите приёмник, закройте дверь, и пойдёмте в направлении моего дома. Если вам это будет трудно – я возьму вас на ручки», - и она захохотала…
Наступила осень, пошли грибы и дожди. Дом культуры работал пять дней в неделю, а особенно по выходным. Зимой, когда на селе работы меньше, Отец с председателем задумали провести второй фестиваль, теперь уже межобластной. В ноябре в колхоз пришло партийное указание командировать на неделю в Москву лауреатов смотра- конкурса в количестве шестнадцати человек (пять выступлений).Список прилагается. Проезд, питание и проживание – за счёт партии. Прибыть предлагалось к 21- му ноября в гостиницу «Космос» к спецстойке №6. При себе иметь паспорт и партийный билет (у кого имеется). Юбилейный концерт состоится на сцене Кремлёвского Дворца Съездов 27 ноября. Концерт транслируется по телевидению.                Отец вместе со всеми проводил Сашу на поезд. Когда от поезда остались только маленькие красные огоньки, испугался, что она не вернётся, её заманят, как минимум, в какой-нибудь коллектив, она ведь такая доверчивая. А я, как же я? Я без неё не могу, Я БЕЗ НЕЁ НЕ СМОГУ! Отец закричал в своей хате, и изо всех сил ударил кулаком по письменному столу из «гарнитура Собакевича»…
К двадцать седьмому ноября новых телевизоров в универмаге не осталось. Смотреть передачу концерта-поздравления Володю с Отцом пригласили в председательский дом. Отец принёс большущий торт (на всех) и две бутылки шампанского. Понятно, что накрыть стол хозяйка расстаралась. Даже обычно сдержанный хозяин одобрительно хмыкнул и сзади за твёрдое попробовал ущипнуть умелицу.  Не вышло!                В нужное время под аплодисменты вставшего зала место в первом ряду занял юбиляр, и концерт в телевизоре начался. За столом гости, и хозяева затихли, да так и просидели концерт с рюмками, стаканами, бокалами в руках. Саша выступала последней (она закрывала концерт, после неё был только сводный хор со здравицей) и когда закончила песню, в бокал с шампанским у хохлушки громко упала слеза, так уж вышло. Затем на сцене появился сводный хор – солистами были холёный молодой баритон и Александра. Кланялись они, держа друг друга за руки, а потом так же, за руки ушли за кулисы. Председатель мельком бросил на Отца сочувствующий взгляд, и застолье продолжилось!..
Через день председатель с Отцом встречали на вокзале НАШИХ. Саши с ними не было. Её телевизионщики оставили ещё на неделю: снимался новогодний «Голубой Огонёк». Отец прочитал Сашину торопливую записочку. Из ревности решил отправить письмо в Москву – писательнице. Написал про мебель: где, как, что стоит; про кур и яйца (несутся плохо из-за холода), про концерт- в Кремле– какая её реакция на вокал некой Сафроновой в конце концерта?.. Больше писать было не о чём. Приглашать не стал: чувствовал, что в холод не поедет.                На почте заклеил конверт, как всегда, лизнув клей языком, и вопросительно посмотрел на почтмейстершу: «Приходи часика через два,- сказала,- до утра». Одинокий, «брошенный» Отец шёл по селу, и соображал, чего у него ещё не хватает в хате?  Понял, что часов, но не современных на батарейке, а простых ходиков с маятником и гирями на цепочке, как у них были в деревне, когда он был маленький. Универмаг был недалеко, ходики (правда, без кукушки) нашлись, и дома на гвоздике в кухне сразу стали резво отсчитывать время. Так прошли два с половиной часа до момента, когда Отец с тортом и шампанским поскрёбся в знакомую дверь и, как в прошлый раз, был втянут горячими руками в дом. Процесс шёл по накатанной колее до тех пор, пока Отец в самый кульминационный момент, тесно прижавшись к горячему телу партнёрши, нежно не назвал её Сашенькой. Из-за этого, подкинутый горячим телом, он оказался на полу, закиданный своей одеждой. Входная дверь при этом открылась как бы автоматически… В недоразумении, сделав полукруг по селу, он подошёл к СВОЕМУ ДК и удивился довольно большому количеству пожилых людей, выходящих из кино. «Всё работает и без меня, -подумал   обиженно Отец, - никому я не нужен!» И пошёл домой… к Саше. По дороге он решил обязательно сфотографироваться вместе с ней, сделать большую фотографию, нет две фотографии, и в красивых рамах пусть будут в её и моём доме…
Через неделю вернулась Саша, очень довольная и очень уставшая. Отец не стал никого просить помочь встретить, приехал автобусом на вокзал, купил у бабки охапку самых последних осенних цветов (бабка сказала про цветы –декабристы), и принял в руки своё сокровище, без которого готов был наделать много глупостей. От вокзала до дома их доставил на новеньком ВМW наблюдательный молодой человек: «Денег не нужно. Мы вас теперь знаем, любим и гордимся». Саша царственно подала молодому человеку руку в окошко –поцеловать. И машина уехала…                Дома он её, как маленькую выкупал, и пока она сушила волосы, накрыл стол (она даже вино для НЕГО привезла из Москвы!) и говорил, что им обязательно нужно вместе сфотографироваться. Саша присела рядом, чуть обняла Отца и сказала, что она самый счастливый в мире человек, потому что у неё ОН ЕСТЬ! «Ведь правда?» - спросила глазами. «Правда!»- глазами ответил Отец.                Потом она обстоятельно, как всегда сразу обо всём, рассказывала Отцу о гостинице, о людях в поезде, о телесъёмках в Останкино. Особенно её поразил кремлёвский приём, где самый главный в стране именинник целовал ей руку: вот фотографии; как подарил и надел ей на шею украшение: вот фотографии… Речь её всё замедлялась и замедлялась, и она…заснула на полуслове. Отец отнёс её в постель, погасил свет и ушёл к себе домой, проверив, хорошо ли закрыта за ним дверь…
Началась настоящая зима. Отец иногда, когда был один, топил в хате печь, но чаще они вместе проводили время - днём на работе, вечером у Саши (удобнее было по быту). Новый год встретили огромной компанией в ДК прямо на сцене. Коля устраивал разный свет на сцене и ставил музыку. В январе провели «День Козерога»- только вдвоём отпраздновали двадцати трёхлетие Сафроновой Александры Николаевны с вручением «скромных» подарков, о которых воспитанница детского дома и мечтать-то не могла (Отцу не хотелось дарить подарки уровнем ниже, чем в Кремле).Перед мартом провели межобластной фестиваль искусств. Далее их жизнь можно было проследить по праздничным дням в календаре: 23 февраля, 8 марта, 1 мая (не праздник, а все привыкли отмечать), 9 мая. К таким датам за ней обычно присылали машину из Курска: она участвовала в концертах, в телевизионных съёмках. Иногда требовалась помощь Отца, но чаще приглашали одну Александру.                Отец всё-таки настоял, они вдвоём сфотографировались художественно «сорок на шестьдесят», и повесили фотографии в рамках каждый в своём доме.
Всё у них было дружно, красиво и ладно на работе и дома за исключением того, что Александре очень хотелось ребёночка. Она уговаривала Отца и даже шла на маленькие женские хитрости, чтобы ребёнок получился. Но Отец никак не соглашался – считал себя «не очень молодым». А пелёнки, детский крик по ночам, болезни? Нет – ЭТО он уже проходил.  (А по сути, он не любил маленьких детей). А второе было, что Саша никогда не оставалась ночевать в Отцовской хате, и даже приходя в гости, старалась поскорее покинуть её. Чужого здесь ей было много, тёмного, громоздкого, непонятного...
В начале июня Александре пришло приглашение на юбилей её детского дома. Несмотря на разочарованный вид Отца (тебе детдом дороже меня), она с лёгкостью собралась и уехала сама, даже не попросив её проводить. Нытьё надоело, но с другой стороны Саша понимала, что они так друг к другу привыкли, что стали одним целым. Но Отец родителем ей не был, а детский дом - был!
Из-за разочарования и опять же из-за ревности, Отец сразу отправил длинную телеграмму писательнице с настойчивым требованием приехать. В ответ он получил коротенькую, но ёмкую по содержанию телеграмму: «встречай десятого июня разведку зпт дочурку твоими часами тчк организуй достойный отдых четыре дня зпт отправь москву тчк твоя тире твоя».Сегодня было девятое. Саша уехала вчера…  Отец старательно привёл жилище в порядок, даже полы помыл, гирю на часах на самый верх подтянул. Застелил постель по -новому, в кухне чашки – ложки освежил, в магазине продуктов закупил на двоих на пять дней (если чего не съедим, не выпьем -нам с Сашей пригодится). В Сашиной квартире он помылся, побрился, одеколона на себя половину пузырька вылил. Там и переночевал – к автобусу ближе. Каким поездом «дочурка» приедет не знал, поэтому поехал на вокзал первым автобусом, а из-за этого спал плохо: Саша умела обходиться без будильника. Ни с первым, ни со вторым поездом «дочурка» не приехала. Отец сначала позавтракал, а потом и пообедал в привокзальном буфете. Время тянулось медленно: он уже изучил всё вокруг станции, а последний поезд из Москвы должен был прийти вечером.
Солнце садилось за пристанционные строения, когда послышался шум приближающегося поезда, и Отец двинулся искать машину до села.  Повезло: знакомый новенький ВМW у вокзала с наблюдательным молодым человеком за рулём согласился – уважил пожилого человека, встречающего из Москвы дочку.                Отец даже не сразу узнал «дочурку» -так она вызывающе была лицом и откровенна одеждой (видимо, он в душе Сашу встречал). Молодой человек сразу оценил московскую штучку и открыл ей переднюю дверь. А Отец сел сзади. По дороге «дочурка» разворковалась с водителем, а подъехав к хате, похоже о чём-то с ним договорилась. Отец расплатился, а водитель на прощание с завистью сказал: «Везёт тебе, отец. Из Москвы приглашаешь «дочечек», одну другой краше!» Отец с ним согласился, но в душе появился неприятный осадок: в словах молодого человека чувствовалась двусмысленность…                «Дочка» была совершенно без комплексов и, обследовав помещения, заявила, что спать одна не будет, оценила простор огромной кровати, повернула фотографию Отца с Сашей лицом к стене, а потом попросилась в туалет. Отец проводил её во двор, в сад, и она, не закрывая дверь, наблюдала через окно хаты, как «папунчик» хлопотал около письменного стола, крутил ручки приёмника в поисках интересной музыки.                Потом они ужинали, выпили изрядно с приездом, и сели на крыльцо перед сном полюбоваться звёздами. Председатель, разглядев в неверном свете Отца и кого-то ещё, завернул к ним по дороге домой с реки после ночного купания. Был он только в плавках, с полотенцем на плечах. «Я тоже хочу, хочу. Хочу! -захлопала в ладоши «дочурка», - только у меня купальника нет. Можно я буду в костюме Евы?» -спросила, в упор глядя на председателя. «Ну, пойдём, если воды не боишься»,- сказал председатель, взял её за руку и повёл к реке. Отец поднялся было вслед за ними, а потом, сложив руки рупором (чтобы соседи не услышали), крикнул, чтобы не заплывали далеко. В ночной тишине раздался сначала смех, потом плеск воды, потом снова смех. Наконец стало с тихо. А потом председатель принёс её голую и поставил перед Отцом: «Чтобы ноги не запачкала», -сказал, и ушёл домой. Отец тоже поднял её на руки, отнёс в постель. В кухоньке из дальнего угла «медицинского» ящичка (Саша, умница, название придумала) достал стимулирующую таблетку, запил её вином, и в кровати обнял горячее молодое тело. Отца начало распирать желание, но «дочурка» оказалась опытной партнёршей. Во время ласки он понял, чем она зарабатывала «в поте лица своего»; ошеломлённый, чуть не оттолкнул её, но «дочечка» всё прибавляла обороты, и шептала «папуньчику»: «Терпи, не торопись, сейчас будет ещё вкуснее». «Папуньчик» не выдержал и подмял её под себя…
Вот тогда- то Отец и  почувствовал, что будто в спину ему всадили штырь. Он даже оглянулся: но нет, они были одни. Потом он ещё какое-то время двигался, как по инерции, а когда начал успокаиваться, опытная «дочурка» разрешила ему отдохнуть, подышать свежим воздухом, только сначала попросила принести ей вина, фужер и фруктов из кухни, а в ответ обещала немедленно сделать ему подарок: «От нас с мамулечкой, ведь мы тебя очень любим!» Отец организовал для «дочурки» подносик, неверными шагами добрался до кровати и поставил его на постель рядом с ней. ВМЕСТО СЕБЯ. В ответ, как было обещано, на руке его оказались часы. Это было произведение швейцарского часового искусства с календарём, будильником и беспрерывным ходом без завода в течении минимум пяти лет. С коробочкой в руке, описанием часов и паспортом на них, Отец побрёл по пологой тропинке к реке….Светало. Солнышко готовилось вот-вот появиться из-за деревьев. Птицы переговаривались любовно, а он двигался к речке, неестественно наклонив тело на сторону, стараясь не упасть, потому что, казалось, земля перед ним стала наклонной.
В обратный путь Отец отправился, когда солнце поднялось совсем над деревьями. Дверь в хате была полуоткрыта, и Отец медленно, придерживаясь за косяк, вошёл в спальню.  «Дочка» не видела его: глаза её закатились, светились только белки; она как-то по-особенному подвывала и царапала длинными красными ногтями грудь знакомого Отцу человека, живот которого плавно её поднимал и опускал. Знакомый Отцу человек снял её с себя и, бросив на постель, стал расплющивать своим большим телом. Они двигались так мощно и ритмично, расшатывая дом, что кухонный шкафчик со всякой посудой сдвинулся с плохо забитого Отцом гвоздя и с грохотом обрушился на пол.
Председатель увидел Отца. «Дочурка», перевернувшись на живот, тоже увидела «любимого папахена» и позвала его в кровать развлечься вместе – за компанию. Он изумлённо стоял в дверном проёме, загораживая свет с солнечной улицы. Ему захотелось им очень много сказать, но голоса в горле и воздуха в лёгких не было. Поэтому Отец показал им руками, чтобы скорее уходили, а он, дескать, снова пойдёт к речке. И ведь смог пойти! По дороге он останавливался и прикладывал к уху часы, чтобы удостовериться, не останавливаются ли они. Обратно он шёл ещё медленнее и около своего забора увидел ту бездомную собаку, которая нехорошо ему снилась. Или на самом деле приходила?
На крыльцо Отец поднялся ползком, пытался добраться до «Медицинского ящичка» (Саша, умница, название придумала) и перестал дышать на полу в коридорчике между кухней и комнатами с мебелью «как у Собакевича».  В это же время перестали отсчитывать время ходики, уткнувшись в пол гирей на цепочке.                Бездомная собака осталась на крыльце, в хату не заходила, а выла весь день и всю ночь, пока не пришли люди и не увидели, что Отец умер…
Похоронили Отца через день на сельском кладбище на новом месте, предназначенном для новых людей. Председатель хотел сказать слова прощания, но не выдержал, замолчал и отвернулся от могилы.
Ограду, с которой началась эта история, поставили сразу в день похорон.                Саша вернулась домой на следующий день…       
ЭПИЛОГ
В этой истории почти всё правда. Через две недели после похорон Отца в село приехал его взрослый сын. Как он узнал, что и где случилось? Очень просто: как-то Отец забыл у Саши письмо в Москву, и она, чисто из женского любопытства списала адрес и запрятала куда-то эту бумажку. Потом Отец  рассказал, что однажды по его просьбе Саша опустила в почтовый ящик письмо, забытое у неё. Письмо пришло в Москву, но совсем не туда, куда было нужно, а в бывший его дом, к жене, потому что Отец в спешке перепутал на конверте почтовый адрес.                Саша, вспомнив про бумажку, написала в Москву, рассказала всю эту историю и просила прощения за то, что произошло, но, в общем-то, не по её вине.                Вместе с Его сыном они пошли на кладбище, поправили могилку. Она положила цветы. Прощаясь, сын приложил ухо к тёплой земле и услышал, что под землёй…тикают часы!  Саша тоже послушала, а потом они долго слушали вместе, и народ, проходя мимо, умилялся молодым, убивающимся от горя на свежей могиле.                Потом Саша показала сыну отцовский дом, сняла большую фотографию, почему-то повёрнутую к стене, и ахнула!  На фотографии рядом с ней был ЕГО сын, только на сорок лет старше! Она удивилась, и по- новому посмотрела на сына: рядом с ней стоял живой Отец, только на сорок лет моложе! 
Они вместе подняли у ходиков гирю на цепочке и толкнули маятник. Время пошло…
Сын в этот же день поехал в Москву. Саша проводила его до автобуса, идущего на вокзал. На ближней станции он вышел из вагона и удачно добрался идущим из Москвы поездом, а потом последним автобусом обратно в село, и нашёл Сашин дом…
Они женаты уже десять лет. Саша родила ему двух прекрасных девочек. У них в селе два дома, только первый - просто жильё, а второй - дача возле речки. Иногда к ним летом приезжает погостить его сестра с детьми, и очень редко мама, потому что она старенькая.       
А часы его отца под землёй всё ходят…