Ася Казус. Рассказ

               

          С некоторых пор Владимир Петрович начал  понимать, что чувствует себя нехорошо. Нет, физически он был в полном порядке или так, во всяком случае, ему казалось. А вот с головой творилось что-то неладное. Его начали  преследовать огненные вспышки в голове, сначала редкие, а теперь всё чаще. Случались они неожиданно, обычно перед сном: голову резко пробивало словно молнией и даже раздавался характерный, как от молнии, треск, слышный, однако, только ему. Он не хотел об этом говорить жене, но за долгие годы совместной жизни она почувствовала, что с мужем творится неладное, и постаралась уговорить его обследоваться в поликлинике. Он не протестовал, хотя врачам не доверял, и старался к ним обращаться только при необходимости. Теперь необходимость появилась.
Жена сопроводила его до кабинета врача и зашла следом, чтобы рассказать, что её настораживает, но молоденькая врачиха попросила выйти и ждать больного в коридоре.
Через полчаса Владимир Петрович покинул кабинет с охапкой направлений на анализы и обследования. Он был до такой степени удручён результатом посещения, что выронил листочки, и они разлетелись по полу. Жена бросилась их подбирать. Ей показалось, что он сделал это нарочно, назло врачу и ей,  потому что, говорил сердясь: "Подумаешь, фифа какая! У других кабинетов вон сколько народа, а у этой никого! Никто к ней не идёт! Понимала бы что! Сказала, что мне срочно нужно заняться каким-нибудь спокойным делом! Сказала, что я в самом соку, несмотря на мои шестьдесят пять, и никаких видимых проявлений болезней у меня нет! Тогда зачем эти все направления? Значит есть, только она их не смогла найти! Я же чувствую, что чувствую себя нехорошо!"
Молоденькая врачиха выглянула из кабинета, пригласила жену: "Зайдите, муж без вас всё подберёт." О чём они беседовали, Владимир Петрович так и не узнал, потому что жена отсутствовала  долго, а потом они вместе вернулись домой, и он сразу улёгся в кровать носом к стенке в ожидании вспышки в голове, а жена отправилась на работу - пять раз в неделю она по вечерам преподавала на курсах иностранных языков.
    Затаившись в уголке кровати в предчувствии возможной вспышки, Владимир Петрович, стараясь отвлечь себя от ожидания неприятного, принялся анализировать свою тайную от жены жизнь. Посвятить в неё он не смог бы и лучшего друга, хотя такого у него уже не было - друг умер почти год назад…   
       Вспышка всё не приходила, и Владимир Петрович перебирал в памяти всё, что произошло в его жизни с того дня, как в архитектурной мастерской, где он трудился, одновременно с заменой кульманов, логарифмических линеек, чертёжных карандашей и арифмометров на компьютеры, сканеры и плоттеры, вместе с молодым пополнением появилась Ася. 
 В новой технике Владимир Петрович ничего не понимал и сразу решил, что понимать не собирается, а Ася про новую технику знала всё,а над старой посмеивалась, хотя не показывала вида, недоумевая, как люди в мастерской сидели отгороженные друг от друга огромными кульманами, и часами, днями и даже месяцами  вычерчивали карандашами на ватманах свои архитектурные мысли, хотя с новой техникой всё можно было делать быстрее, красивее и надёжнее…
       Ася была небольшого росточка, с густыми тёмными лохматящимися волосами и такими зелёными глазами, что Владимир Петрович сразу в них утонул. Что нашла во Владимире Петровиче Ася, будучи почти в три раза моложе, было ему непонятно. Но так, или иначе, все в мастерской разглядели особый свет, вспыхнувший словно короткое замыкание, между ними.
       В первый же день знакомства Ася взялась его учить обращению с компьютером. Чтобы было удобнее руководить учеником, а Владимиру Петровичу чувствовать себя самостоятельнее, Ася не стала сидеть рядом, а стояла за его стулом, и, нагибаясь для пояснений, то и дело доверчиво, словно они были много лет знакомы, прикасалась грудью к его спине. Из-за этого Владимир Петрович забывал пройденное и чувствовал себя неспособным. Кроме того, во время обучения он всё время пытался понять специально ли Ася прикасается так к его спине? Ему вдруг захотелось выяснить проделывает такое она только с ним, или она вообще такая? Мысль понять, что представляет собой Ася, пришла к Владимиру Петровичу ещё до окончания первого Асиного урока. И ещё одна странная мысль, будто он знает Асю давно, а может быть и она его откуда-то знает, посетила Владимира Петровича. Поэтому, недолго думая, он решил как можно скорее начать выяснение, что представляет собой Ася. В миг эта идея поселилась в его голове и стала требовать срочного воплощения. Поскольку  мастерская явно заинтересовалась возможным развитием  дальнейших отношений Владимира Петровича и Аси, он, храня ото всех свою идею, совсем скоро ставшую его тайной, не затягивая и не афишируя решение, вручил начальнику заявление об увольнении в связи с достижением пенсионного возраста.  Подписал все нужные и ненужные бумаги и через несколько  дней перестал появляться в мастерской. Теперь, не видясь с Асей на работе, он начал представлять её некой яркой звездочкой, вспыхнувшей вдруг на тускнеющем его небосклоне, а себя - её исследователем, наблюдателем, её астрономом.
     Для наблюдений требовался соответствующий прибор, и на следующий после увольнения день он отправился в магазин "Охотник" за самым большим  полевым биноклем. Продавец, желая помочь пожилому покупателю выбрать подходящий товар, интересовался для чего будет использоваться приобретение. Он прочёл Владимиру Петровичу коротенькую, но ёмкую лекцию про типы биноклей и даже подзорных труб, но выяснить у покупателя цель покупки так и не смог, потому что у Владимира Петровича уже появилась тайна.
Чтобы избежать объяснений с женой по поводу бинокля, он тайком освободил в книжном шкафу свою дальнюю полку и с этого дня хранил его там, загораживая ненужными книгами до поры, когда бинокль должен будет понадобиться.
       Жене было решено пару месяцев не говорить об увольнении, и в будние дни он выходил из дома, как на работу, а иногда и намного раньше, ссылаясь на  срочные или объёмные проекты, а возвращался позже обычного, радуясь, что жена вечерами занята на своих курсах. Бинокль теперь переместился с книжной полки в портфель Владимира Петровича, а аккуратно завёрнутые в салфетки бутерброды, приготовленные женой, он укладывал в целях конспирации в портфель сам.


         Новая "работа" Владимира Петровича, естественно, была связана с Асей: его не оставляла мысль узнать про неё всё. Как не отгонял он от себя мысль, что знал Асю раньше, но она накрепко засела в его голове.
Как-то, копаясь перед сном в закоулках своей памяти, он снова ощутил яркую вспышку в голове. Вспышка его напугала, и он связал её с нервным состоянием на новой "работе", решив относиться к "работе" спокойнее. Но спокойнее получалось только до тех пор, пока он не вспоминал, как Ася доверчиво прикасалась к его спине. А если она так прикасается и к другим? Тогда его охватывали одновременно недоумение и отчаяние. Он догадывался, что это могла быть или обыкновенная ревность стареющего человека к молодой женщине или нечто другое, но что это другое -  не понимал и ничего поделать с этим не мог. Он уже придумал Асю рядом с собой, себя рядом с ней, но сначала нужно было понять её до конца, а не бросаться с головой в омут, как когда-то случилось у него с женой.      
       Итак, со следующего за приобретением бинокля дня, Владимир Петрович превратился отнюдь не в  исследователя-наблюдателя-астронома-любителя своей звезды, а в разведчика. На наблюдение и анализ жизни Аси он отвёл себе два месяца: дольше не говорить жене об увольнении он не мог.
Сначала он поставил себе задачу выяснить где и с кем живёт Ася. Затем, нужно было понять её интересы: отношение к природе, искусству, животным, детям, деньгам, украшениям, к одежде, еде, обуви, родителям и противоположному полу. Будучи в отличие от жены туристом со стажем, он знал, что лучше всего люди раскрываются во время походов, в палатках, у ночных костров с песнями под гитару. В замечательных условиях природы, вернее, при отсутствии привычной цивилизации, совместимость людей и их надёжность проявляются достаточно точно, а, главное, быстро. Но до этого было ещё далеко - сначала требовалось выяснить где и с кем живёт Ася.
Несколько дней Владимир Петрович, обеспечивая себе незамеченность за счёт тёмных очков, поднятого воротника плаща и надвинутой на глаза шляпы, выяснял откуда, с какой стороны появляется возле его бывшей работы объект наблюдения. Объект в хорошую погоду подходил пешком к архитектурной мастерской со стороны ближайшего метро, а в плохую подъезжал одну остановку на троллейбусе. Владимиру Петровичу не терпелось разглядеть выражение лица Аси: не прячется ли в её зелёных глазах, например, грусть из-за его отсутствия, но вынимать из портфеля огромный полевой бинокль и рассматривать Асю при прохожих, стеснялся.
Выяснив как Ася приезжала на работу, Владимир Петрович, нашёл, казалось, удобное место для наблюдения на скамейке в скверике возле метро, и начал дежурить там, держа наготове бинокль. В первый же день он без бинокля заметил её, выходящую из дверей станции в толпе приехавших, и, чтобы лучше разглядеть, поднялся на скамейку, но пока наводил фокус, потерял объект из вида, потому что полевой бинокль чудовищно приближал к его глазам чужих людей, и в окулярах, перекрывая друг друга, мелькали незнакомые глаза, носы и губы. Ася, проходившая по скверику, обратила внимание на чудного человека, стоящего на скамейке и смотрящего в огромный бинокль на вестибюль станции. Она даже несколько замедлила шаги, подивилась чудаку, усмехнулась и, не останавливаясь, поспешила на работу. Между тем, потерявший Асю из вида, расстроенный Владимир Петрович неловко соскочил со скамейки и подвернул ногу. Нога болела, портфель с биноклем оттягивал руку и вдобавок пошёл дождь.
В этот день, стараясь не наступать на болевшую ногу, он с трудом добрался до дома, где жена, удивившись его раннему возвращению, наложила на больное место холодный компресс и туго перебинтовала распухший сустав. Владимир Петрович, в конце концов оказавшийся на кровати, отказался от еды, повернулся носом к стенке и начал представлять Асю, собирающую в лесу хворост для костра, на котором он должен приготовить ей ужин. Каждый раз, когда Ася поднимала с земли какую-нибудь хворостину, она смотрела него зелёными глазами, ожидая одобрения. Владимир Петрович одобрял Асю, поощрительно прикрывая свои глаза в знак согласия. Хвороста было много, поэтому в очередной раз одобрив Асю, Владимир Петрович прикрыл глаза и уснул до вечера.  Во сне он представил линию метро, по которой Ася приезжала на работу. Станций на линии было всего восемнадцать. За восемнадцать дней он вполне мог, приехав за час до начала появления Аси на работе, встретить её при входе в её метро, но уже просыпаясь, с ужасом сообразил, что у станций могло быть два, или даже четыре входа. Кроме того, она могла ехать не по прямой линии, а с пересадками. Задача становилась неразрешимой. От огорчения Владимир Петрович вскочил с кровати, забыв про больную ногу, и, ойкнув, тотчас свалился, сильно ударившись об пол правой рукой, в которой ему даже послышался хруст. "Как же я буду держать тяжёлый бинокль одной рукой?"- с отчаянием, лёжа на полу, думал Владимир Петрович в ожидании жены.
       Возвратившись с работы, жена наложила на больные места незадачливого супруга мазь от вывихов и растяжений. Тугие бинты и тёплые женские руки, вывели его из состояния отчаяния. Жена, ещё не отошедшая от курсов, на которых преподавала английский, ласково говорила: "My darling! I think you are tired and you should  have a rest, don't go your job every day. I advise you together with your friends to leave Moscow for Valdаi beach for a week or more for example. What do you think?" "Переведи,- сухо сказал Владимир Петрович,- ты не у себя на курсах."   "Я сказала, что тебе пора увольняться с работы и отправиться на пару недель отдохнуть с палаткой где-нибудь на берегу Валдая." 
Она помогла ему забраться на кровать и принесла еду. Забинтованный и сытый Владимир Петрович теперь мечтал, как уговорит Асю отравиться с ним в поход, где он будет ей восхищаться и о ней заботиться. Но перед этим он должен выяснить где, как и с кем живёт зеленоглазая. Он улыбнулся, вспомнив, как она учила его общаться с компьютером, повернулся носом к стенке и ещё раз, уже засыпая, улыбнулся. Нога и рука перестали болеть… 
       На следующее утро, решив изменить тактику наблюдения и сказав жене, что ему нужно сегодня ещё  поберечь ногу хотя бы часиков до пяти, Владимир Петрович в половине шестого, слегка прихрамывая, вышел из дома, добрался до бывшей работы и стал ожидать объект, прохаживаясь по внешней стороне скверика, возле метро. Пошёл дождь. Это было Владимиру Петровичу на руку: Ася вышла из мастерской, загородившись зонтиком, и торопливо зашагала к метро. Он успел войти туда следом, на некотором расстоянии, как настоящий разведчик, но, заторопившись, чтобы не потерять объект из вида, неловко наступил на больную ногу, ойкнул и тут же потерял Асю из вида: к обеим платформам одновременно подлетели поезда, двери их открылись, выпустив прибывших, и захлопнулись, поглотив уезжавших.
В какую сторону уехала Ася он не узнал, только понял, что придётся брать такси, иначе добраться до дома было невозможно - так разболелась нога. Получалось, что Ася давалась ему с трудностями, но интерес к ней у Владимира Петровича вовсе не угасал - наоборот, желание понять её всю, разгоралось с каждой его неудачей сильнее и ярче! Ася была для него загадкой, став одновременно его тайной. Не разгадывать эту загадку он уже не мог.  Да и не хотел…
       Жена упросила его не вставать с постели хотя бы два дня. Против этого Владимир Петрович не возражал, потому что пятница уже заканчивалась и впереди были два выходных.
Субботу и воскресенье он опять пролежал носом к стенке и в полусне пытался представлять свой объект в разных ипостасях, но, странное дело, вместо Аси ему являлась та молоденькая врачиха, к которой приводила его жена. Врачиха укоризненно грозила ему пальцем с обручальным кольцом, в которое был вделан большой ярко зелёный, как глаза Аси, изумруд.
       В понедельник Владимир Петрович отправился на "работу" ближе к вечеру с твёрдым желанием сегодня наконец выяснить хотя бы где живёт Ася. Вспомнив фильмы про шпионов, диверсантов и разведчиков, он решил изменить насколько возможно свою внешность и по пути заехал в магазин театральных принадлежностей, где прикупил накладные усы подходящего размера, кустистые брови и элегантную бородку. "Мне это понадобится для самодеятельности,- стесняясь говорил он пожилой продавщице театрального магазина,- не могли бы вы помочь это всё правильно приспособить к моему лицу?Хочу поскорее привыкнуть к облику своего героя. Знаете, я ведь не каждый день выхожу на сцену. Я вообще-то архитектор."    "А я не всегда работала продавщицей. Я раньше гримировала в театре разных знаменитостей, но пришли молодые, расторопные, деловые ребята. И меня из театра тю-тю по старости. Вот так-то, молодой человек,- со вздохом сказала продавщица,- садитесь на стульчик возле зеркала. Сейчас будем делать из вас другого человека."  Владимир Петрович уселся напротив зеркала и увидел как нехорошо выглядит.
 "Ваш герой по сюжету добрый или злой?"- спросила продавщица, прилаживая пока временно усы и брови к лицу Владимира Петровича. Он закрыл глаза, чтобы не видеть своё отражение, ответил: "Он, представьте себе, очень-очень добрый, но чем-то глубоко и сильно озабочен…"  "Понимаю вас, - сказала продавщица и открыла баночку с клеем, - мне иногда тоже хочется изменить свою внешность, да спектакля подходящего нет…" Она начала осторожно, но с усилием укреплять усы, поднимая его нос тёплыми пальцами. Владимир Петрович заметил, что от рук её пахнет борщом. "Ваши бровки немного придётся укоротить, иначе накладные будут плохо держаться,"- сказала продавщица. Он махнул рукой: "Делайте, как знаете."  Наконец и элегантная бородка заняла своё место.  "Открывайте глаза, присматривайтесь к себе… Нравится?" Владимир Петрович увидел в зеркале незнакомого человека и даже обернулся, чтобы убедиться, что незнакомец не стоит за спиной, но там никого не было! Ошеломлённый увиденным, он робко спросил: "А снять -то всё это я смогу сам? Или придётся к вам обращаться?" Продавщица успокоила, рассказала как возвратить своё лицо, и Владимир Петрович в волнении, чуть не забыв расплатиться, отправился к бывшей своей работе, тем более, что время поджимало: через полчаса Ася должна была выходить из мастерской.
В транспорте ему казалось, что окружающие обращают на него внимание, и нервничал не отклеиваются ли случайно усы, бородка или брови. Из-за этого он беспрерывно дёргал себя за приклеенное, проверяя всё ли на месте…
       Он поспел к мастерской вовремя: Ася уже выходила на улицу. Владимир Петрович, не отставая шёл за ней, потом ехал в том же вагоне метро, совершил вместе с ней пересадку, и, наконец, оказался на улице возле подъезда дома, куда торопливо зашла Ася. Она ещё на пересадке заметила преследующего человека с бородкой и усами, походкой неуловимо напоминающего Владимира Петровича, но лицом не похожего на него. Он нёс  тяжёлый портфель, точно такой же, с которым ходил Владимир Петрович, переставший вдруг появляться на работе. Поговаривали, что он срочно уволился из-за ухудшения здоровья. Преследователь несколько смутил Асю, и, на всякий случай, заторопившись к дому, она исчезла за металлической дверью своего подъезда. Владимир Петрович остался один в чужом дворе. Он устроился на детской площадке под покосившимся грибком и вынул из портфеля бинокль. В портфеле очень кстати  оказались приготовленные женой бутерброды. Темнело. В окнах словно по чьей-то команде раз за разом начал вспыхивать свет.  Владимир Петрович, будучи архитектором, прекрасно представлял себе внутреннее устройство дома, и ждал, когда засветится очередное окно или два-три подряд на каком-нибудь этаже. Почти наверняка это могли быть окна Асиной квартиры. Он не ошибся: она жила на втором этаже, окна её выходили на детскую площадку. Владимир Петрович откусил бутерброд, приладился к биноклю и словно рядом увидел глаза Аси - такой мощный был бинокль. Он даже перестал жевать, поскольку от движения челюстей лицо Аси прыгало перед глазами. Он внимательно осмотрел в бинокль все три её окна, надеясь увидеть там ещё кого-нибудь, но никого не увидел: то ли она жила одна, то ли кроме неё домой пока никто не вернулся. А Владимиру Петровичу пора было возвращаться - первый, самый важный этап наблюдения за объектом закончился успешно. Напоследок он прошёлся биноклем по другим окнам Асиного дома и увидел там много интересного, особенно, если окна не были зашторены…
       Вернувшись домой, он мельком посмотрелся в зеркало, взглянул на часы и с ужасом понял, что до возвращения жены осталось всего ничего. Он бросился в ванную и начал плескать в лицо тёплой водой, одновременно пытаясь содрать с лица приклеенные усы, бородку и брови. Ничего не получалось:  кожа лица только оттягивалась вслед за приклеенным и ничего не отпускала. Видимо, клей был не самый плохой. Испугавшись, что можно навсегда остаться в новом своём облике, он набрал воды в тазик, где жена обычно стирала мелкие вещицы, всыпал туда горсть стирального порошка, и, вдохнув, погрузил в тазик лицо. Выдыхал он, пуская носом бульки. Вскоре пена поднялась над тазиком и полезла ему за воротник. В последний раз, вздохнув поглубже, он засунулся в пену и отчаянно забурлил в две ноздри. За этим занятием и застала его вернувшаяся с курсов жена. Сначала изумилась, а потом испугалась. Она выдернула за остатки волос голову мужа из пены, ладонью сняла пену с его лица, и Владимир Петрович понял, что пропал: он не смог бы быстро придумать оправдание своему новому облику. Но случилось то, что и должно было случиться: бородка, усы и брови отклеились и теперь притаились на дне тазика, скрытые пеной. "У тебя что-то с бровями,"- сказала жена и озадаченная ушла в свою комнату. Владимир Петрович, словно нашкодивший мальчишка, беспрерывно оглядываясь на дверь ванной, прополоскал свой камуфляж, и, спрятав его в портфель, отправился в кровать, повернулся носом к стенке и моментально ощутил страшную вспышку в голове. Только после этого он смог заснуть, намаявшись за день. Снились ему всякие ужасы, многократно увеличенные и приближенные к глазам полевым биноклем…
       "Что с тобой происходит? Тебе нужна моя помощь? Ты оформляешь пенсию?"- спрашивала жена, подавая мужу в постель завтрак. Он невпопад кивал в ответ на её вопросы, одновременно представляя, как заходит в дом к Асе и как объясняет ей своё появление. "О чём ты сейчас думаешь?"- спросила вдруг жена. Владимир Петрович очнулся от грёз: "Я всё время думаю о поездке на Валдай, как ты мне посоветовала, помнишь? И ещё о том, кого с собой пригласить. Нужно, чтобы была хорошая мужская компания и никаких женщин! - ответил он строго,- с ними одна морока." Жена с этим  согласилась. Завтрак закончился. Владимир Петрович сообщил, что пойдёт на работу скорее всего во второй половине дня, а может быть и вовсе не пойдёт, и что его беспокоить не нужно. Он действительно сегодня не вышел из дома, проведя в постели оставшееся до утра время и придумывая как закрепить достигнутый успех, тем более, что гримироваться надобности уже не было: где живёт Ася он теперь знал, а наблюдать за ней с детской площадки под защитой грибка было безопасно.
По новому плану решено было явиться под грибок рано утром и выяснить живут ли в Асиной квартире другие люди.
       Наблюдательный пост был занят под грибком едва погасли уличные фонари. Утро было прохладное и ветреное. Асин дом ещё спал в тёплых постелях, похоже спала и Ася, и все в её квартире, если они были. Владимир Петрович сильно замёрз и, несмотря на секретность миссии, выбрался из под грибка и, чтобы хоть как-нибудь согреться, попытался бегать вокруг детской площадки, но сразу устал и перешёл на быстрый шаг, энергично размахивая тяжёлым из-за бинокля портфелем. При этом он утвердился в однажды посетившей его мысли, что Ася даётся ему нелегко, но тем не менее он должен довести задуманное до конца, хотя до какого, себе не представлял.  В голове было разное, но не конкретное, а так - крупными мазками.
Хлопнула тяжёлая подъездная дверь - первый, самый ранний житель Асиного дома вышел на улицу. Владимир Петрович, спохватившись, срочно  занял свой наблюдательный пост и приготовил бинокль. В одном из окон Асиной квартиры зажёгся свет, и он сразу увидел Асю, но смутился и опустил бинокль - на ней почти не было одежды! Видимо, она только что вышла из ванной, но одеваться не торопилась и разгуливала по квартире, зажигая в комнатах свет.  Владимир Петрович моментально согрелся и, не выпуская из вспотевших рук бинокль, "ходил" вслед за Асей по квартире. Сначала она заправляла в спальне постель, потом перешла в кухню, поставила на плиту чайник и подошла к окну. Стена дома  снизу до подоконника отсекала часть Аси от глаз Владимира Петровича. Он пожалел, что пока нет такого оптического прибора, который мог бы заглядывать сквозь стену, и он не видит её всю. Между тем, Ася распахнула окно, легла грудью на подоконник, и Владимир Петрович на практике убедился, что скорость света значительно опережает скорость звука: виденные в бинокль Асины губы шевелились, произнося какие-то слова, и только потом стало слышно, как Ася крикнула, что давно его разглядела и пускай он больше не мёрзнет во дворе, а поднимается к ней в шестьдесят шестую квартиру. Владимир Петрович противиться приглашению не стал и, стараясь придать телу вертикальное положение, принявшее от долгого сидения на холоде под покосившимся грибком очертания этого сооружения, подошел к металлической двери подъезда. Дверь запипикала открываясь, и, стараясь скрыть одышку, он поднялся на второй этаж к квартире 66. Дверь была приоткрыта, и, выдохнув, он вошёл. Ася выскочила навстречу в халатике. Она была такая же, как тогда в мастерской, только ещё прекраснее и загадочней. "Ты сделал правильно, что пришёл, - сказала Ася,- раздевайся, располагайся, не стесняйся и делай до моего прихода что хочешь. Я собираюсь на работу. Вернусь часов в шесть.  Еда в холодильнике. Набери в ванну горячей воды, отогрейся. Извини, я тебя закрою в квартире - у меня только один комплект ключей.
В большой комнате найдёшь альбом с фотографиями. Можешь ознакомиться с моей жизнью. Прости, мне пора одеваться. Да, с этой минуты пускай мы будем на ты!"   "Пускай,"- согласился Владимир Петрович и, сидя на табурете в прихожей, смотрел на перемещения в глубине квартиры  Аси, постепенно обрастающей одеждой. Она, всё ускоряя движение, наконец, пролетела мимо него, на ходу сказав: "Извини, опаздываю, а я этого не люблю!" Входная дверь захлопнулась, а потом закрылась на три оборота ключа. Обалдевший Владимир Петрович один остался в квартире, к которой стремился. До шести вечера у него было достаточно времени, чтобы осмыслить реальность происходящего. Поэтому он в ванной разделся, набрал воды и погрузился в горячее. Только сейчас он понял, как замёрз на детской площадке. Он задремал, совсем забыл про вспышку в голове и не приготовился к ней. Вспышка, как всегда неожиданно, всё-таки случилась! Тотчас ему начали являться люди в белых халатах. Приветливо улыбаясь, они склонялись над ванной и говорили что-то для него важное, но что, он разобрать не мог. Он видел и молоденькую врачиху из поликлиники, к которой водила его жена, и жену, тоже зачем-то в белом халате, ещё каких-то незнакомых ему людей. Среди них не было только Аси, и это его расстраивало: он, наконец, был у неё в доме, а её не было. Он очнулся, приподнял под собой пробку и выпустил часть воды, чтобы, если совсем заснёт, не захлебнуться.
Проснулся он от холода: вода вытекла из под плохо прикрытой пробки, и теперь он лежал голый в белой, холодной чужой эмалированной ванне. "Словно в морге,"- подумал Владимир Петрович и поспешно её покинул. Ему даже вытираться не пришлось - тело было сухое и холодное. Он снял с крючка  какую-то простыню и отправился искать Асин альбом с фотографиями, чтобы знакомиться с её жизнью. Асина  квартира ему понравилась - в ней  было удобно и просторно. Теперь он, обёрнутый простынёй, торопливо перелистывал альбом, стараясь побыстрее вникнуть в Асину жизнь, и вдруг застыл от изумления: на большой, во весь лист альбома, фотографии, был изображён он сам - Владимир Петрович, только с аккуратной бородкой, точно такой же, какая пряталась на дне его портфеля под полевым биноклем. Он подбежал к зеркалу, приладил бородку к лицу и сравнил себя с фотографией. Сомнения быть не могло - в альбоме было его - Владимира Петровича фото! В волнении он начал бегать по квартире и наткнулся на телефон: "Нужно срочно звонить жене, предупредить, что не буду ночевать дома! Я должен сегодня, да-да, именно сегодня во всём разобраться! " Он торопливо набрал домашний номер и начал говорить жене, что они с компанией собираются сегодня у Кости, чтобы обсудить детали  похода. "Но Костя уже год как умер, ты же сам говорил мне." Владимир Петрович вспылил: "Ну и что, если он умер? Мы что, не можем собраться в его доме? Его жена сказала,  что будет этому только рада!" Он бросил трубку, но почти сразу раздался телефонный звонок. Говорила жена: "Тебе только что звонили с работы. Твой проект автобусного павильона в Челябинске занял первое место. Но тамошнему мэру немного не понравился какой-то завиток на конструкции. Тебя просят появиться на работе и что-то там переделать. У меня всё."   "Они там с ума что ли сошли? - возмутился Владимир Петрович,- я сижу работаю в соседней квар.., то есть комнате! Сейчас пойду, разберусь!"  Он вспомнил, что на новый год подарил жене телефон с определителем номера взамен старенького допотопного. "Теперь Асин номер пусть будет моим новым рабочим, и я буду ходить сюда, как на работу,"- подумал Владимир Петрович, почесал место, куда недавно прикладывал бородку, и отправился досматривать альбом с фотографиями. Теперь он не торопился, стараясь вникнуть в Асину жизнь, придумывая окружавшую её действительность, сохранённую альбомом. Он наткнулся на небольшую чёрно-белую фотокарточку: на коленях у него сидела маленькая Ася и ласково обнимала за шею. Даже на карточке было видно какие у неё зелёные глаза.
Взор Владимира Петровича затуманился. Он задумался, пытаясь понять было ли это на самом деле, и, если было, когда и где. Вдруг в его голове снова вспыхнуло, да так, что он даже не заметил, как вернулась домой Ася, и удивился, увидев её рядом с собой ."Это мой папа,- говорила Ася,- я любила его больше всех на свете, даже больше мамы. Ты заметил, у вас с папой совершенно одно лицо? Я сегодня тебе всё-всё расскажу, но сначала ты оденься и пойдём немножко поедим. У меня в доме водится только гречневая каша. Не удивляйся. Я готовить не люблю и от этого не умею, а каша варится быстро, не портится долго и полезная.  Владимир Петрович зачем-то вспомнил как готовит жена, и пошёл в кухню следом за Асей …

       Теперь Ася, почти как на той фотографии, где она совсем маленькая, сидела, словно у него на коленях, на подлокотнике  его кресла и неторопливо рассказывала, поминутно заглядывая ему в глаза: "Мой папа был самый умный, самый красивый, и я его очень любила. А мама была ослепительно красива! Папа много работал, у него было какое-то дело, и с одного прекрасного момента мы здорово разбогатели. Папа был практичным человеком и вкладывал деньги в недвижимость, считая, что это самое надёжное. Меня тогда ещё у них не было, а он уже купил эту квартиру, построил особняк на Николиной горе рядом со знаменитой Рублёвкой, а потом, уже как я родилась, приобрёл для меня квартирку  на проспекте Мира. Но там квартирка маленькая, всего одна комната, и она мне не нравится, потому что там шумно. Но это я так, это не главное, просто, чтобы тебе было понятнее. Денег в доме ещё как хватало, и маме это нравилось. У неё образовались знакомые, такие же богатые, как она. Светские встречи, рестораны, тусовки и всякое такое. Она стала возвращалась домой поздно,  часто весёленькая, ты понимаешь о чём я говорю.  Ещё она полюбила ездить на курорты не с папой, а одна, чтобы отдохнуть, как говорила, от московской суеты. Я и родилась по времени после какого-то курорта. В благодарность за дочь папа нанял прислугу - та  нам готовила, убирала, стирала, в общем, мы жили припеваючи, ни о чём не думая и ни в чём себе не отказывая. После школы мне даже не захотелось учиться. А зачем, думала я, у нас и так всё есть. Папа купил дорогую машину и нанял водителя. Когда машина папе была не нужна, водитель обслуживал нас с мамой, конечно, в основном, маму. Потом я почувствовала, что в доме творится что-то неладное. Виной этому была мама, влюбившаяся в молоденького с большим апломбом прыщеватого парикмахера. Она стала ему помогать за счёт папиных денег… Ты меня слушаешь?"- она заглянула Владимиру Петровичу в глаза. Он погладил её по голове, как маленькую: "Рассказывай дальше."  "Ну и вот. Дальше всё быстро стало плохо. Папа, словно это чувствуя, перевёл всё приобретённое, включая сбережения, на меня, и я стала богатой его наследницей. Маму это возмутило, и в доме начались скандалы, особенно, когда она возвращалась со своих посиделок. Однажды папа отпустил водителя и ехал домой за рулём сам. По дороге задавил насмерть пешехода, но, как говорил в суде, не заметил этого. Дома его встретила мама, выкрикивала злое и обидное. Он её толкнул, и мама упала, ударившись виском об угол стола. Так, практически сразу, я лишилась обоих родителей, потому что на следующий день после маминых похорон к нам пришла милиция, и папу забрали. Знаешь, меня просто затаскали по всяким следователям. В конце концов, папу осудили на пятнадцать лет за убийство двух человек, хотя я знаю, что это были две случайности. Следователь, кроме тюрьмы, придумал лишить папу всей недвижимости и заработанных средств, но не смог этого сделать, потому что всё было оформлено на меня…
Как в каком-то сне я прожила два года одна, то в этой квартире, то на проспекте Мира, то на Николиной горе, а потом решила, что так можно сойти с ума, и пошла учиться, но чтобы без экзаменов и не пять лет. Так я оказалась в строительном техникуме, закончила его и попала в мастерскую, где увидела тебя. Я подумала, что точно сошла с ума, увидев тебя, абсолютно похожего на папу… Ты знаешь, что чувствуют люди, когда сходят с ума?" Владимир Петрович толком не знал, но сказал, что им становится плохо в окружающем мире, и они начинают жить в своём, непонятном для окружающих, и от этого их насильно лечат.  "Ты не уходи от меня,- сказала Ася,- ты для меня теперь всё-всё-всё. Хочешь, я буду тебе женой? Или любовницей, или сестрой? Или дочерью? Я буду у тебя хорошей дочерью и буду  всегда любить тебя, как своего папу… "   "Мне нужно посоветоваться с женой,"- промямлил Владимир Петрович. Ася не обратила внимания на его слова, спросила: "У тебя есть дети?"  "Нет у нас детей, - сказал он сердито,- не получались у нас дети… из-за жены."   "Вот и хорошо,- обрадовалась Ася,- у тебя будет готовая замечательная взрослая дочка без всяких пелёнок, распашонок и прочих трудностей. А твоя жена ко мне быстро привыкнет. Она у тебя понятливая?"  "Вроде бы да,"- нерешительно сказал Владимир Петрович.
       На улице стало совсем темно, а они не зажигали свет и просто  сидели молча. Наконец Ася сказала, что пора спать и спросила, как он хочет с ней спать: как с женой, или как с дочерью?  "Как с дочерью,- твёрдо сказал Владимир Петрович,- понимаешь, что бы нам спать как муж с женой, обязательно нужно провериться на совместимость. Такой у меня принцип."   "Ты хочешь, чтобы мы с тобой пошли в поликлинику?"  "Нет,- ответил Владимир Петрович, - мы с тобой должны пойти в поход, пожить вместе на природе без всякой цивилизации и понять там подходим ли друг другу. Совместимость людей проверяется только на природе!"  "Тогда давай поедем провериться на Николину гору - там прекрасная природа."   "Нет,- сказал Владимир Петрович, - для проверки нужно обязательно пожить вместе в палатке вдали от людей и цивилизации. Такой уж у меня принцип…"
       Он уже засыпал, когда Ася крикнула из соседнее комнаты: "У тебя всё-таки не совсем правильный принцип - вам с женой сначала нужно было посетить поликлинику, а потом уж можно было проверяться в палатке!"  "Отчасти согласен,- ответил Владимир Петрович,- спокойной ночи…"
      … Наступило утро пятницы. Владимир Петрович проснулся в соседней с Асей комнате затемно и теперь лежал, перебирая в уме что нужно сложить в рюкзак, чтобы Асе было в походе комфортно. Он понимал, что она вряд ли приспособлена к испытаниям походной жизнью, поэтому его задача была превратить поход в приятное приключение. Потом он начал вычислять сколько Асе лет и, сложив годы детства,  учёбы в школе, два пропущенных в её жизни года и учёбу в техникуме, накинув на всякий случай ещё пару неучтённых им лет, пришёл к выводу, что ей что-то между двадцати двумя-двадцатью тремя годами. Он принялся вспоминать себя за минусом Асиных лет, но лучше бы этого не делал: непонятная тревожная вспышка снова разрядилась в его голове и, если бы Асин сонный голосок не раздался из её комнаты, непонятно, чем бы всё это закончилось, или к чему бы привело…
       Они вышли из дома вместе - Ася на работу, а он её проводить, чтобы потом вернуться домой и начать собирать походный рюкзак.
"Решили куда отправитесь?"- спросила жена. "Решили, долго спорили и решили поехать на Оку. Там места красивые: Паустовский и Солоухин не зря о них писали, а Поленов восторгался, и туристов мало."   "А на Валдай?"   "Ехать туда далеко, мы ведь всего на три дня,"- ответил Владимир Петрович, ты сейчас мне не мешай, а то что-нибудь забуду."  "Ты что, и завтракать сегодня не будешь?"  "Пока не буду…, я же просил тебя не мешать,"- рассердился Владимир Петрович. Он достал из кладовки свой видавший виды рюкзак и с любовью начал раскладывать на полу своей комнаты вещи и предметы, нужные в походе. Он раскладывал и обдумывал, как сказать жене про завтрашнюю субботу, когда обещал быть у Аси.
Двухместная палатка, такой же надувной матрас, две надувные подушки и два спальника, один из которых был его жены, но она один лишь раз побывав в походе, наотрез отказалась повторять этот эксперимент. Две миски, две ложки, две чашки, поварёшка и два котелка, удобно входившие друг в друга, полиэтилен на случай дождя, маленькая пила, топорик и фонарь приготовились занять место в рюкзаке. Оставались спички, сухой спирт для костра и еда. Насчёт еды нужно было советоваться с Асей. Проще всего было бы купить несколько брикетов готовой гречневой каши, раз она её так любит. Жена заглянула  в комнату: "Зачем у тебя всё парами?"   "На всякий случай: народ у нас не молодой, забывчивый, обязательно что-нибудь не возьмут. А у меня найдётся чем кого выручить… Я же просил тебя не мешать."  Жена хмыкнула и отправилась на свои курсы  английского, а Владимир Петрович прилёг на кровать и сверху осматривал разложенное - не забыл ли чего.
Насчёт завтрашней субботы его посетила великолепная мысль сказать жене, что он записался на компьютерные курсы с интенсивным  обучением, где за один  день можно освоить недельную программу. Занятия будут проходить по субботам и воскресеньям, начиная с завтрашнего дня: "Главное, чтобы голова не лопнула", - придумал он для жены шутку.

       До её прихода он собрал в рюкзак разложенное на полу, позвонил Асе, шутливо спросил не завалялся ли случайно у неё в доме компьютер? Оказалось, что случайно завалялся, и, если ему хочется, готова продолжить обучение на дому. Владимиру Петровичу нравилось сегодня шутить - это у него получилось уже второй раз за вечер.
       В субботу он проснулся рано. Стараясь не разбудить жену, завтракать не стал, только сунул в портфель свёрток с бутербродами, приготовленными для него  с вечера, чтобы подкрепился на  своих курсах, и на цыпочках вышел из квартиры.
Утро было замечательное, светлое, радостное. Владимира Петровича переполнял оптимизм: рюкзак собран, сегодня он скажет Асе, что в ближайшую пятницу они отправятся на природу с палаткой. Вот там- то он поймёт, что представляет собой Ася и что для неё он.  Субботы и воскресенья он будет посвящать Асе под видом компьютерных курсов, в остальные дни сможет ходить к ней, как на работу.
Он немного сомневался, согласится  ли Ася отправиться с ним в поход, но по мере приближения к знакомому дому уверенность в исполнении его затеи всё прибавлялась, а при виде покосившегося грибка на детской площадке под её окнами, совсем окрепла. Он решительно надавил на кнопку домофона с цифрами 66 и непроизвольно улыбнулся в ожидании приветливого пипикания открывающейся двери подъезда. Но пипикания не произошло. Он постоял немного перед неприветливой дверью и снова нажал кнопку. Теперь он давил на кнопку гораздо сильнее и дольше, чем в первый раз, но дверь не откликалась. Владимир Петрович отошёл от подъезда и переместился  под знакомые окна. Окна были закрыты и зашторены. Владимир Петрович принялся расхаживать под  ними, недоумевая, что могло произойти за прошедшую половину суток, тем более, что вчерашним вечером Ася обещала ему домашнее обучение. Подъездная дверь вдруг ожила, Владимир Петрович метнулся к ней, едва не сбив с ног выходившую старуху с собачкой на руках. "Хам треклятый, чтоб тебе пусто было!,"- крикнула ему вслед старушка, но Владимир Петрович её не понял, взлетая на второй этаж. У квартиры 66, не  отдышавшись, прислушался, приложив ухо к заветной двери, но ничего, кроме бухания собирающегося выскочить из его грудной клетки сердца, не услышал. Он нажал кнопку звонка, потом нажимал ещё и ещё, и, наконец, решив для себя, что он здесь не нужен и всё закончилось, так и не успев начаться,  медленно, словно в специальной съёмке, покинул подъезд. Старуха прогуливалась с собачкой и плюнула ему вслед, пробормотав что-то обидное, а собачка злобно обтявкала…
       Он вернулся домой. Жена ещё спала. Она по выходным всегда почему-то долго спала. В первые годы совместной жизни это его раздражало, позже - вызывало недоумение, а потом - ничего, привык, смирился. Теперь, смирившись, он также тихо, как уходил, пробрался в свою комнату и улёгся на кровать, пытаясь понять, что произошло. Или случилось? Он восстанавливал детали вчерашнего утра, когда провожал Асю до работы, их разговоры и вечернюю договорённость о встрече у неё дома.
На стене против его кровати висели часы. В их монотонном тикании ему стал чудиться голос старухи с собачкой, и он только теперь понял, что та выкрикнула ему вслед: "Чтоб тебе пусто было!"   "Чтоб- те -бе -пу -сто -бы -ло, те- бе -пу-сто- бы- ло, чтоб- те- бе" - звучало не переставая всё громче и громче в голове Владимира Петровича. Он зажал ладонями уши и стал кричать в ответ:  "Мне пусто было! Мне было пусто!"  Из-за старушки он не услышал, как в комнату вбежала жена: "Что с тобой? Что за крик? Ты меня разбудил. Почему ты не на занятиях? Тебе звонят - иди к телефону и скажи, чтобы по выходным так рано не звонили".  Владимир Петрович изо всех сил затряс головой, избавляясь от старушечьего голоса, добрёл до телефона в передней. В трубке была Ася: "Прости, что я звоню тебе домой, но я ужасно волнуюсь! Ты же должен был быть у меня с утра, а сейчас уже двенадцать. Ты раздумал со мной заниматься? Или вообще  раздумал? Приезжай скорее, компьютер с утра включён. Приедешь?"   "Обязательно,- сказал Владимир Петрович,- извините, я, наверно, что-то перепутал и не попал к вам. Выезжаю."    Он обернулся к жене: "Это с компьютерных курсов. Видишь, как они заинтересованы в обучении архитекторов. Даже домой звонят. Всё! Я побежал!" Он выбежал из дома, но сразу вернулся -забыл портфель с бутербродами… 
      
       Он снова стоял перед дверью Асиного подъезда и не решался нажать кнопку домофона. Боялся, если нажмёт, а дверь не откроется, он сойдёт с ума. Но дверь открылась: с Владимиром Петровичем на пороге столкнулся выбегавший старичок в тренировочном. Старичок подозрительно осмотрел его и спросил неожиданно высоким, почти женским голосом: "Вы, товарищ, к кому?" Но ответ его, видимо, не интересовал и, несколько оттолкнув  Владимира Петровича с порога, затрусил по дорожке от дома.
Владимир Петрович теперь стоял перед дверью шестьдесят шестой квартиры, боясь нажать на кнопку звонка, чтобы не повторилась утренняя история.  Он так бы ещё долго стоял, но услышал Асю. "Что не заходишь? Входи, открыто. Я тебя полчаса назад в окно увидела, а тебя всё нет и нет.  Я есть хочу, а без тебя не сажусь, - говорила Ася, всматриваясь в нерешительно входившего Владимира Петровича,- ты сегодня какой-то не такой, с тобой всё в порядке?"  "Вроде бы да,- сказал Владимир Петрович,- просто устал. Пробиваюсь к тебе с восьми утра. По моему, в твоём подъезде все старые люди меня теперь знают - вот сколько времен пробиваюсь."  Они расположились за обеденным столом в кухне. Ася достала завёрнутую в цветастое детское одеяло ещё горячую кастрюльку с гречневой кашей:  "Видишь, какая я маленькая раньше была?"    "Подожди,- он придержал руку с кастрюлькой,- давай большую тарелку, лучше блюдо. Пусть сегодня твой завтрак будет не обычным, а мой  - с гречкой, давно гречневой каши не ел!" - сказал, вспомнив ежедневную утреннюю овсянку.  Ты пока не смотри  - это сюрприз!"  Он красиво разложил бутерброды на блюде, распрямил некоторые, слежавшиеся в портфеле, подвинул к Асе: "Теперь смотри!  Это всё ты должна съесть!"- сказал торжественно. "Ого! Какой ты заботливый, ну прямо, как настоящий папа!"- откусывая от каждого бутерброда по кусочку,  с полным ртом невнятно говорила Ася,-  я боюсь, что объемся и не смогу тебя сегодня учить, а ты ведь только за этим и появился, правда?"   Владимир Петрович не ответил. Он накладывал себе кашу, не спуская глаз с Аси, накладывал мимо - на стол.  "Ты зачем так на меня смотришь? И каша мимо тарелки. Тебе что, бутербродов жалко?"  Владимир Петрович снова не ответил. Взял Асю за руку,  быстро подвёл к настенному зеркалу в передней и встал рядом. Они смотрели друг на друга через зеркало: Ася -  с недоумением, Владимир Петрович - о чём то размышляя. "Что с тобой,- спросила Ася, ты что ли  в меня влюбился?"    "Да нет,- ответил он нерешительно,- понимаешь, я пока ничего толком сказать тебе не могу - что-то крутится в голове, назойливо так крутится какое-то воспоминание, а про что, не могу понять…Извини, может быть потом вспомню… Кстати, я в альбоме не увидел ни одной фотографии твоей мамы. Почему?"- спросил, не выпуская Асиной руки.
- Это папина работа. Как маму похоронили, он заперся в комнате и все мамины фотографии уничтожил. А на следующий день его забрали…Давай больше не будем об этом, и отпусти руку -  мне больно.
       Они снова сидели за обеденным столом.  "Всё-таки ты в меня влюбился,"- сказала  Ася.
- Да, нет же, - покачал головой Владимир Петрович.
- Тогда зачем ты меня, можно сказать, преследовал? Зачем приклеивал усы и бородку? Чтобы стать похожим на моего папу?
- Но я же тогда не знал, как выглядит твой папа… Ты небось думаешь, что старый дядька влюбился с одного взгляда в молоденькую и принялся её преследовать? Вовсе нет. Но мне захотелось понять, кто ты есть, с кем живёшь, что тебе интересно, почему меня к тебе так тянет. В первую очередь, я хотел разобраться в себе, вот и придумал некую шпионскую маскировку. Смешно, правда? Но это сделано сознательно, хотя и непрофессионально, чтобы, не дай бог, не напугать тебя, не навредить, не помешать, если у тебя есть личная жизнь. Но сегодня, мне кажется, я заревновал!  Глупо, правда? Приезжаю к ней в восемь утра, звоню во все звонки, бегаю, как мальчишка под её окнами, кидаю в них камешки, а меня в дом не пускают, потому как заняты с каким-нибудь молодым…
- Прости, но ты, извиняюсь, дурак совсем, или притворяешься? - возмутилась Ася, - просто я очень  крепко спала: почти до утра трудилась над твоим павильоном для автобусной остановки в Челябинске. Твой проект выиграл, но там какая-то лишняя загогулина, и её было велено убрать. Я же тебе с работы домой звонила, разговаривала с твоей женой, просила передать. Она передала? Кстати, вот откуда знаю твой домашний телефон. А совсем под утро отвечала папе. Он прислал очень странное письмо, а ещё просил выслать ему деньги. Я, о чём поняла, ответ написала, и его нужно срочно отправить."   Ася говорила, а Владимир Петрович любовался её ослепительно белыми зубами, совсем такими же, как у него. Своими зубами он гордился, сохранив их, несмотря на возраст. У жены зубы были не такие красивые - она покуривала в компании таких же, как она,  преподавателей в перерывах между занятиями на курсах и любила кофе. Владимир Петрович знал, что от этого зубы портятся. "Хватит на меня смотреть,- сказала Ася,-  лучше пошли смотреть на твой павильон. Только не сердись, если я что-то не так сделала. Ладно?"   "Не буду,"- обещал он.
Владимир Петрович глазами пошарил по комнате в поисках привычного кульмана, но Ася усадила его перед компьютером. На экране нарисовался его остановочный автобусный павильон. Ася поворачивала чертёж в разные стороны, показывала даже сверху. Она приближала и отдаляла павильон, потом разложила его на экране на составные элементы и снова собрала воедино. "Ну как, товарищ архитектор? Можно теперь отправлять в Челябинск?"    "Заслуженный архитектор,- пробормотал  оторопевший Владимир Петрович,- отправлять можно, но если сейчас мы пойдём его отправлять на почту, то когда ты меня будешь учить этим премудростям?"  Ася захохотала: "Даю слово, что твоё творение со всеми потрохами через минуту будет на столе капризного Челябинского  мэра. Я и сопроводиловку сочинила, будешь читать?"   Владимир Петрович замахал одновременно руками и головой: "Ничего не буду! Отправляй скорее, и займись мной!"
       Как и на первом уроке, он сидел на стуле перед компьютером, а Ася стояла  сзади и, склоняясь к нему для показа и объяснений, доверчиво прикасалась грудью к его спине. От этого он запутывался в пройденном и сердился на себя и на Асю. "Хватит пока, вижу ты устал, пойдём, я тебя чаем угощу, хорошо?"   Владимир Петрович не протестовал, а Ася рассказывала, как после чертежей его павильона ночью писала папе туда, в заключение… Не ответить ему в этот же день не могла, потому что кроме просьбы о деньгах, он написал о совсем странных вещах, и ей показалось, что он сходит, или уже сошёл там с ума. "Хочешь, прочитаю тебе папино письмо?" Владимир Петрович не хотел: он интуитивно избегал всего, что связано с милицией, судами и тюрьмами.  "Ну и правильно,- сказала Ася,- только я попрошу, когда будешь возвращаться домой, опусти  письмо в почтовый  ящик, а деньги я отправлю в понедельник."  Владимир Петрович письмо взял, сунул его в портфель, в отделение для бумаг.
       Они ещё, до сумерек занимались компьютером. Завтра Владимир Петрович обещал явиться на обучение к девяти часам. "Не опаздывай, - сказала Ася, - и письмо опустить не забудь."  "А ты меня не проспи,"- строго сказал Владимир Петрович, и отправился домой…

     Они ужинали с женой. Он смотрел на её зубы, и они ему не нравились. В голове Владимира Петровича что-то, слышное только ему, щёлкало и переливалось. "Как бы голова сегодня не лопнула,- пожаловался Владимир Петрович,- курсы очень интенсивные… Я пошёл спать, завтра мне к девяти." Он разобрал постель (жена зачем-то всегда её за ним по утрам убирала, он постепенно с этим смирился, только по вечерам, разбирая, недоумевал зачем делать два раза в день одну и ту же работу), улёгся поудобнее и приготовился вспомнить, что усвоил сегодня с Асей. Вдруг он понял, что забыл опустить её письмо, и захотел его прочитать. Но в этот миг голову пронзила ослепительная вспышка. Он понял, что голова раскололась на четыре части! Да-да, именно на четыре части: переднюю, заднюю и две боковые. Он пытался их соединить, но не хватало ещё двух рук, и тогда он закричал от страха, чувствуя, как из развалившейся черепной коробки через щели в его пальцах начинает просачиваться мозг. Вбежала жена. Он, содрогаясь, показывал ей пустую ладонь правой руки, на которой ему чудился свой лоб, и левой - с отделившимся от головы затылком. Он как-то исхитрился показать жене, что нужно одновременно сильно  сжать виски, лоб и затылок, тогда всё соединится, встанет на место и будет одним целым. Они так и сделали. Жена для большей гарантии туго обмотала ему голову мокрым бинтом, а сверху приложила пузырь со льдом. Через пару минут Владимир Петрович беззаботно заснул, а жена отправилась к холодильнику до утра плакать и пить с остатками льда виски пополам с вермутом. Ей-то не нужно было к девяти на компьютерные курсы с ускоренным обучением…
      
       Проснулся Владимир Петрович рано, около шести, с ужасом сообразив, что с вечера не ухаживал за зубами. В ванной он с удивлением обнаружил на голове тугие бинты и долго разматывал их, недоумевая откуда взялись. Занимаясь зубами, он вспомнил про письмо, которое забыл опустить в почтовый ящик, и решил, что нужно его прочитать.  Времени у него было достаточно, и, потрудившись над  за зубами, заодно и побрившись, Владимир Петрович уже держал под острой струйкой пара из носика чайника запечатанный конверт, постепенно открывая его, словно выпуская на волю Асины мысли. "Лишь бы жена не проснулась,"- думал он, сидя в уголке кухни возле окна. Жена не просыпалась - сегодня был её выходной, а по выходным она всегда спала долго. Асино письмо написано было аккуратными отдельными буковками - так  пишут профессионалы на чертежах. Он читал:
  "Папа здравствуй! Про деньги не волнуйся, вышлю тебе в понедельник.
   Лишь бы они попали тебе, а не другим людям. Деньги не самое главное,
   у меня они есть. Если понадобится на адвокатов - тоже есть. За это не
   волнуйся.
   Но самое главное, что ты написал. Я в это я не могу поверить! Это страшный
   удар, я плакала много, хотя, как говорили вы с покойной моей мамой, что из
   меня слезы не выжмешь. Ты пишешь, что на хорошем счету у руководства
   лагеря, что твои деловые качества помогают тебе быть на особом
   положении, и даже приглашаешь меня навестить твою Мордовию,
   где у тебя есть вольнонаёмная мордовская женщина уже освободившаяся из
   заключения. С ней ты планируешь создать семью. Я со смертью мамы и твоим
   арестом осталась совсем одна.  Уже седьмой год я одна и думала, что через
   восемь лет  (или вдруг раньше) дождусь тебя, и мы будем жить вместе.
   Оказывается, всё не так. Как мамы (по твоей вине) не стало, у меня  всё-таки
   был ты, которого я даже больше  её любила. И тебя тоже не стало! Теперь я
   понимаю, как была с мамой не права, ведь  она меня выносила, родила,
   выкормила, выходила, а ты был где-то, и добывал для нас деньги.
   Но не это не главное! Главное ты написал! Главное - ты пишешь, что понял, что
   я вовсе не твоя дочь! У тебя, ты пишешь, было много времени сопоставить
   различные факты:  особенно как мама съездила на очередной курорт и оттуда
   вернулась с ребёнком в себе. Ты написал, что это чувствовал и даже это знал,
   но доказать ничего не мог. Поэтому ты начал её ненавидеть, а меня зачем-то
   любил. Или мне так казалось?
   В общем, говоря по-инженерному, я (если правильно прочитала твоё письмо),
   расставляю в нужных местах свои заклёпки:

                1. Я не твоя дочь, и ты от меня отказываешься.
                2. Но дружбу сохраняешь, так как я твоя сберкасса.
                3. Я тебя больше никогда не люблю.
                4. Всё равно пиши как живёшь, мой чужой дядя-папа.
               
                Ничья АСЯ КАЗУС
    
    
     Владимир Петрович аккуратно заклеил конверт, подивившись необычной фамилии адресата и его дочери, хотя, получается, она не была его дочерью, и на цыпочках пошёл к двери. Жена всё-таки выглянула из своей комнаты: " Ты не забыл  взять с собой бутерброды? И ещё - очень прошу не перегружайся на своих курсах, а то у нас больше бинтов нет."   "Зачем тебе бинты? - удивился Владимир Петрович,- но, если они тебе нужны, так сходи и купи."  Он вернулся за бутербродами, хотел сказать жене, что в пятницу отправляется в поход , но та уже закрыла  свою дверь.
       В девять часов он надавил на кнопку 66 домофона, и подъездная дверь приветственно запипикала. На втором этаже дверь уже была открыта. "Ты отправил письмо?"- не здороваясь спросила Ася. Владимир Петрович с досадой шлёпнул себя по лбу. "Понятно,- сказала Ася,- давай его сюда, сбегаю, сама опущу в ящик. Ты иди к компьютеру, начинай вспоминать пройденное. Вернусь - проверю. Я сегодня очень строгая."  Входная дверь закрылась на три оборота ключа. Владимир Петрович, робея самостоятельно включил компьютер. На экране появились окошки-иконки.  Одна иконка была в виде папки, из которой высовывался листик. Боясь что-нибудь испортить, он всё- таки подвёл стрелку к папке и трясущимся пальцем нажал кнопку мышки.  Папка раскрылась - это был дневник Аси Казус, но как его листать Владимир Петрович не знал. Волнуясь, выбежал навстречу входившей в дверь Аси: "Прости! Мне кажется, я испортил компьютер!" "Вряд ли. Там есть защита, извините, от дураков. Но зачем ты полез в мой дневник?  Лучше идём чем-нибудь позавтракаем."    "Я новые бутерброды принёс,- сказал Владимир Петрович,- только не знаю с чем."    "Всё понятно,- заявила Ася,- жена ему по ночам бутерброды налепливает, а он их чужим девушкам скармливает. Но всё равно я съем, как будто мне их родная мама приготовила."  "Ты прости, может быть я непонятное говорю, но мне всё время кажется, что ты для меня родная… Только фамилия у тебя какая-то странная."    "Фамилии часто бывают странные: например, со мной училась девочка, а фамилия у неё была Медведь, а другая, Олечка, маленькая такая, была Лев."    "Небось все ребята их боялись?"  "Да, нет. Лев с Медведем пришли за дипломами с малышами на руках. Только фамилии у них стали другие."  "Ну, а Казус что же отстала?"- не успокаивался Владимир Петрович.  "Я другого поля ягода:  я, как стала взрослеть, решила, что выйду замуж только за человека во всём похожего на папу. И лицом, и характером… Вообще, что ты ко мне пристал?  Идём, тебя компьютер ждёт."    "Подожди,- сказал Владимир Петрович,- Ты  могла бы выйти за меня замуж, если я так похож на твоего папу?" Она подумала, сказала просто: "Нет. Потому что ты на него лицом похож, а совсем другой. Папа был работяга, бизнесмен, а ты - ты белая кость. Архитектор. К тому же заслуженный, а все архитекторы зазнайки и чванливые. Вот, например, в твоей мастерской Лебедянский. Ты, как ушёл, он совсем раздулся от своей значимости, хотя тебе в подмётки не годится. Я это точно знаю, я все твои работы изучила. Даже твой остановочный павильон  для Челябинска - совершенство. Притягивает к себе, глаз радует. Вроде всё просто, а здорово! А проекты твоих санаторных корпусов? Особенно тот, что во Фрунзенском. Я и твои рисунки, и картины видела: засмотреться можно… Ну идём?"    "Подожди,- он опять остановил её,- мы с тобой едем в пятницу на Оку с палаткой?"   "Проверяться будем? - Ася засмеялась,- давай уж лучше с поликлиники начнём."  Она вдруг  посерьёзнела: "Ты зачем моё письмо читал? Я догадалась - конверт заклеен плохо. Проверки уже начались?"  Владимир Петрович очень долго молчал, смотрел на Асю, словно искал что-то очень нужное в её лице, ответил: "В палатке тебе всё расскажу. А что - пока не понимаю, но чувствую, что очень важное. Для нас обоих важное, - и добавил,- очень важное."    "Точно влюбился,- снова засмеялась Ася,- пошли к компьютеру…"

       Владимир Петрович еле дождался пятницы, и к приходу Аси с работы уже сидел с огромным рюкзаком на детской площадке под покосившимся грибком. Увидев Асю, вскочил и неловко зацепился рюкзаком за покосившуюся часть грибка. Он дёргал рюкзак, но грибок не сдавался. "Ася!- закричал Владимир Петрович в отчаянии,- отцепляй меня!" Он дёрнул рюкзак изо всех сил, что-то треснуло, и на глазах выходившей из подъезда старушенции с собачкой на руках, грибок рухнул на землю, по пути задев голову Владимира Петровича. Ася, не успев подбежать на помощь, хохотала так, что присела по девчоночьи, хозяин рюкзака держался за голову, а старушенция вопила на весь двор, что теперь понятно кто разламывает детскую площадку. В окнах показались встревоженные лица. Ася, ещё хохоча, втащила Владимира Петровича вместе с рюкзаком в подъезд и вызвала лифт. Лифт пришёл, гостеприимно распахнув створки, но странное дело, рюкзак  теперь приобрёл другую форму, став больше в ширину, чем в высоту, и не проходил в лифт. Двери то и дело с грохотом открывались и закрывались, утрамбовывая содержимое рюкзака, кто-то нетерпеливый уже барабанил  сверху, требуя лифт освободить. Ася, не переставая хохотать, взбежала на свою площадку, а Владимир Петрович, плюнув в лифт, пешком поднялся к Асиной квартире. Она уже открыла дверь и, перестав смеяться, увидела кровь на голове расстроенного Владимира Петровича.
"Покажи голову,- сказала Ася, - ого!" Среди остатков волос светилась сочившаяся кровью большая ссадина. "Сиди смирно, не лезь сюда грязными руками, я сейчас." Она наложила повязку, завязав оба конца бинта у него под подбородком: "Посмотрись в зеркало, ты сейчас похож на ту бабушку с собачкой во дворе. Сегодня нам нельзя ехать проверяться в палатке.  Пускай поход у нас до воскресенья будет здесь…Если хочешь, поставь свою палатку в большой комнате, и будем там проверяться, хорошо?"  "Не очень,- сказал Владимир Петрович,-  ты всё время даёшься мне с какими- то трудностями… Я пойду в комнату полежу немного, а то голова разболелась."   Она отвела его к кровати, аккуратно уложила забинтованную голову на подушку: "Отдыхай. Набирайся сил, наш замечательный турист."

        Почти всю субботу они просидели рядышком и рассматривали фотокарточки в альбоме. Ася рассказывала что, как, где и когда было сфотографировано. "У тебя есть карандаши и плотная бумага, лучше ватманская?"- спросил он внезапно. Ася удивилась, но уточнять зачем не стала. Думала, что будет рисовать её.  "Я попробую нарисовать твою маму, - сказал Владимир Петрович,- а ты смотри, подсказывай, если что не так."
Владимир Петрович, стремительно, вроде бы даже не задумываясь, вытаскивал из тайников своей головы черты Асиной мамы, как он себе её представлял, соединяя в уме черты дочери с чертами женщины, встреченной им в командировке.  Он немного приспосабливал к лицу Аси и свои черты, перенося это с кончика карандаша на ватман. Он смотрел на Асю, убеждаясь, что понимает образ правильно. Ася не смела шелохнуться: портрет становился всё правильнее, всё чётче, всё вернее. Наконец, он чиркнул по листу в последний раз и понял, что голова его готова взорваться, вспыхнуть, развалиться. Он без сил доплёлся до кровати и стал ждать очередного приступа. Но приступ не пришёл, а вскоре голову вовсе отпустило.
"Ты гений?"- спросила Ася. Он не ответил. "Я пойду вклею мамочку в альбом. Пусть она будет живая со мной."   "У тебя когда день рождения? - опять вдруг спросил Владимир Петрович, - подожди, я сам постараюсь отгадать." Он закрыл глаза. Лежал, чуть шевеля губами, будто заснул. Ася поднялась, пошла к  альбому. Голос Владимира Петровича её остановил: "Твой день рождения должен быть в июне. А точнее, где-то во второй половине июня, ближе к концу. Так?"  "Ты ещё раз гений: двадцать шестого июня, но я тебя теперь боюсь, - Ася вернулась к нему с рисунком в руке,- может быть ты и год рождения угадаешь?"   Владимир Петрович опять закрыл глаза: вспоминал год, когда он был во Фрунзенском санатории по проектным делам. Он был тогда главным архитектором проекта создания нового санаторного комплекса. И один, только один раз он встретился там с женщиной с необыкновенно зелёными глазами. Да, только один раз в её шикарном номере. На следующий день она уехала, и несколько дней он ходил, как потерянный, пока до него не дошло, что это был её маленький каприз. "Ну как, отгадыватель, догадался?"- спросила Ася.  "Ты родилась двадцать два года назад. У меня с арифметикой плохо - сама отними от сегодняшнего года двадцать два и узнаешь."  "Теперь я тебя не боюсь,- засмеялась Ася,-  потому что я родилась двадцать три года назад, но тебе всё равно спасибо - приятно быть на год моложе." "Я же  сразу предупредил, что у меня с арифметикой плохо…"
       Так прошла суббота.

       В воскресенье она всё время порывалась ему что-то сказать, но никак не решалась. Он видел это, но молчал, только после обеда усадил её напротив и стал рисовать, представляя какой она была лет десять назад. Ася терпеливо позировала, тоже молчала и, наконец, не выдержала:  "Я всё решила, не перебивай. Мы сегодня должны узнать друг друга, как будто мы в палатке. Здесь же узнавать удобнее? Там, на природе всякие комары, жучки, паучки и змеи, а я змей боюсь. Да и завтра мне на работу. Я придумала, что хочу узнать тебя, стать совсем твоей. Я не очень знаю, как это делается, но ты взрослый, опытный в этом мужчина, ты должен научить меня быть твоей женщиной. Всё! Молчи!"- она закрыла ему рот ладошкой.  "Я так решила, пусть так оно и будет. Иди в мою комнату, а я зайду в ванную - так в кино все делают, я сама это видела." Она пошла в ванную. Он разглядел на её лице выражение, словно она шла на эшафот и назад пути уже было. Послышался шум воды. Он схватил безразмерный свой рюкзак и выскочил за дверь…
       Жена удивилась, что так рано вернулся, да ещё со смешной повязкой на голове, завязанной под подбородком словно тесёмки шапки ушанки. "На сучок напоролся и вообще всё плохо, - коротко пояснил Владимир Петрович,- я спать пошёл - ночь была ужасная, а день ещё хуже".
Он ушёл в свою комнату, и его начало трясти, потом зашуршало в голове, потом взорвалось, раскололось горем от того, что потерял дорогого ему человека, которого с такими трудностями, случайно нашёл в этом огромном, теперь чужом для него мире. Он кричал, спрашивал Бога в чём виноват…  Бог не отвечал.  Отозвалась испуганная жена, увидев в каком он состоянии. Он кусал подушку, пытался изорвать одеяло, а потом вскочил и стал вышвыривать из рюкзака никому теперь не нужные вещи, которые сам недавно с любовью укладывал. Когда он поднялся на подоконник и стал раскрывать рамы, словно собираясь выпрыгнуть с пятого этажа, жена вцепилась ему в ноги, стащила на пол и словно куль завалила на кровать. Не попадая трясущимися пальцами в две спасительные медицинские кнопки на телефоне, она всё-таки дозвонилась до скорой. За её мужем пришла машина, и два дюжих санитара свели Владимира Петровича вниз. Он не сопротивлялся, только настойчиво объяснял, что потерял дочь, которую с таким трудом нашёл. Он не хотел садиться в санитарку, говорил, что пойдёт впереди и будет показывать им дорогу к дочери. Старший санитар его успокоил, сказал, что они только-только от его дочери - та просила, чтобы они привезли его к ней и как можно скорее. "Ведь на машине быстрее, как вы считаете?"  Владимир Петрович согласился, что на машине быстрее, двери санитарки захлопнулись, и жена осталась в квартире одна…         

       Через две недели, когда Владимир Петрович, благодаря таблеткам, капельницам и процедурам,  пришёл в себя, с ним встретилась главврач, и он понял, как ему с ней повезло. Главврач потратила на него уйму времени и выслушала обе истории - его и Асину, не перебивая ни разу, и не задавая вопросов. Начав рассказывать, он сначала сомневался поверит ли ему она - знал по анекдотам, что врачи в таких больницах только делают вид, что верят: их мало интересует причина неполадок в психике больного.  Они лечат только  последствия этих неполадок, чтобы потом не было ещё хуже. Главврач говорила с ним на равных, а узнав, что он нарисовал Асе портрет её мамы, сложив образ Аси со своими чертами, удивилась и попросила, если сможет, попробовать нарисовать её, конечно, в свободное от лечения время. На неделе она принесла ему плохую бумагу (другой в больнице не было) и тупой карандаш. "Этим и на этом я рисовать не смогу, - заявил Владимир Петрович,- попросите карандаш заточить, и постарайтесь найти плотную бумагу, лучше ватманскую."    "Договорились, - согласилась главврач, - а теперь скажите знает ли ваша супруга, что у вас появилась взрослая дочь?"   "В том то и дело, что не знает! - заволновался Владимир Петрович, - а как сказать ей я не знаю, и поймёт ли она!"   "Давайте сделаем так:  через недельку, если вы будете в порядке, я разрешу вам встречу с женой. Но! Чтобы освободить вас от ненужных волнений, я хочу сначала сама поговорить с ней. Расскажу про чувство родной крови и так далее. Ещё мне важно в каких вы с ней отношениях. Нет-нет, ничего мне не объясняйте. Я сама. Договорились?"   
       Он нарисовал удачный её портрет острым карандашом на хорошей бумаге. Она прикрепила его кнопками к стене под портретом своего кумира профессора Бехтерева. Только кумир был в раме, а она - без, хотя и она была профессором.
       Через неделю он увиделся с женой в присутствии главврача и в её кабинете. Он и жена обрадовались друг другу, но кроме как о его самочувствии и её работе говорить им было нечего. Жена спросила, что можно ему передать в больницу, и Владимир Петрович попросил свой походный мольберт, лист картона, масляные краски, кисти и скипидар. Главврач с сомнением покачала головой, но всё-таки согласилась использовать рисование, как элемент курса лечения.
       Ему разрешили рисовать час в день перед обедом в особой комнате, где высоко под потолком был закреплён телевизор для выздоравливающих. Владимир Петрович приходил в эту комнату каждый день, как на лечение, его запирали на ключ. Спустя час дверь открывали.
Через две недели он снял картон с мольберта и показал главврачу. Та долго всматривалась в картину, то отходила назад, то приближалась вплотную. Врач показалась ему взволнованной - Владимир Петрович был абсолютно спокоен: Ася снова была с ним. На картоне под прозрачной крышей своего остановочного павильона на скамейке, скрестив руки в молитвенной позе, сидела девушка с пронзительно зелёными глазами. В ногах её был видавший виды огромный рюкзак. Непонятно было, как она смогла сюда его притащить. Вдали за павильоном виднелся дом с детской площадкой и песочницей под покосившимся грибком. "Кто это?- спросила врач, не отводя глаз от изображённой девушки, - она всё время смотрит на меня куда бы я не отходила!"    "Это моя дочь. Моя Ася. Разрешите ей навестить меня здесь, у вас. Пожалуйста," попросил он жалобно. "Я не могу этого сделать, не имею права. Навещать больных можно только родственникам и членам семьи. "Но ведь она моя дочь!"   "Не знаю,- отрезала врач, не отводя взгляд от глаз Аси. У неё фамилия не ваша, вы сами говорили, что она Казус"  Владимир Петрович расстроился, зачем-то поклонился, хотел выйти из кабинета. Он забыл, что в его больнице двери всегда закрывались и открывались специальными ключами, бывшими только у персонала.  "Не торопитесь,- врач взяла его за руку,- я вам советую провести генетическую экспертизу, сравнить ваши данные с данными девушки. Если ДНК совпадут - это на 99 процентов ваша дочь."  "Когда это можно сделать?" - заторопился больной.  "Скоро, очень скоро - как только можно будет вас выписать. Но главное, сейчас не волноваться и надеяться на лучшее. Вот так, Владимир Петрович, только так…"

       Прошло ещё полтора месяца. Утром через зарешеченное окно Владимир Петрович увидел, что первый снег несмело покрыл ещё зеленеющую траву в прогулочной зоне больницы. Напротив его окна, внизу стояла жена. Он понял по истоптанному ею снегу, что стоит долго: следы кружили, пересекались, запутывались. Он догадался, что жена волновалась.
Его обещали выписать в понедельник - в этой больнице понедельник был выписной день. Жена должна была за ним заехать в понедельник к одиннадцати. Но сегодня, он знал, была только суббота, и почему сегодня увидел жену, догадаться не мог. Щёлкнул дверной замок. С пухлым запечатанным конвертом в палату зашла главврач: "Владимир Петрович, если вы не будете возражать, мы выпишем вас сегодня, а не в понедельник. Так сложились обстоятельства. Жена ваша предупреждена, документы на вас оформлены - вот конверт."  Владимир Петрович молчал - не верил, что его заключение может сегодня кончится. "Вот так и Асиного отца, да нет же, не отца! - просто человека, при котором она выросла, тоже могут выпустить раньше срока,"- думал Владимир Петрович. Только сейчас он понял, что в последнее время не вспоминал об Асе, а сейчас вспомнил. Врач вложила ему в руки  конверт: "Передадите это в психоневрологический диспансер вашего района - вас поставят на учёт. Будете там наблюдаться. Собирайте свои вещи, я зайду за вами минут через пятнадцать…  Да, а картину с портретом вашей девушки разрешите нам оставить у себя. Тем более, что плотник сколотил ей неплохую рамку, и портрет теперь будет украшать вестибюль. Пусть все его видят."   "Рамка какого цвета?"- вдруг резко спросил Владимир Петрович. "По-моему, обыкновенная, светлая."  Владимир Петрович уселся на привинченный к полу стул: "Рамка обязательно должна быть бордовая, тёмно-бордовая, иначе я остаюсь здесь!"   "Где же я вам сейчас, в субботу найду такую краску?" "Не знаю. Но это не мне. Это ей!"  Он поднялся со стула, демонстративно лёг на кровать. "Ну, как знаете,"- огорчённо сказала главврач и вставила в замок ключ.   "Марганцовку хотя бы разведите до тёмно-бордового, ваткой пройдитесь в два слоя, слышите, обязательно в два слоя! До тёмно-бордового!"-  он крикнул ей вслед и увидел, как за дверью мелькнула тень санитара. "Здесь все сумасшедшие,- возмущался про себя Владимир Петрович,- такую картину и в белой рамке!"   
       Через полчаса Владимир Петрович шёл через вестибюль с походным мольбертом на плече и большим пакетом с красками, кистями и конвертом для психдиспансера. Он видел, как возле картины с его Асей в его остановочном павильоне толпились пришедшие навещать больных, и как они не могли укрыться от её взгляда: она недоуменно смотрела на всех сразу и на каждого в отдельности. Она заметила и Владимира Петровича, а он, что рамка у картины тёмно-бордовая и что его встречает жена…

       Дома он сразу уснул, по традиции отвернувшись носом к стенке, и проснулся от прикосновения ко лбу чьей-то  ладони. "Вот ты и дома,- ласково говорила жена,- не хотела тебя будить, просто решила  проверить температуру. Ты рад, что дома и в своей постели?.. Доктор просила немного последить за тобой, нет-нет, не в этом смысле, а только в смысле приёма лекарств, ведь ты такой у нас  рассеянный."  Он взял её руку и внимательно рассматривал кончики пальцев - они были тёмно-бордовые.   "Так это ты покрасила рамку картины?" Он перецеловал бордовые пальчики. Жена еле сдержала слёзы: "А кто же ещё: твоя докторша попросила, сказала, что ты бастуешь и не собираешься уходить из больницы, если рамка не окрашена, а мне хотелось скорее вернуть тебя домой. Ты рад, что дома?"- снова спросила жена. Владимир Петрович долго смотрел на неё, что-то с трудом вспоминая: "А где Ася? Почему её нет дома? Я дома, а её нет!" Он вскочил с кровати и двинулся по квартире, открывая все двери и даже дверцы шкафов.  Жена с трудом поспевала за ним, говорила на ходу: " Доктор беседовала со мной, объяснила, что у тебя навязчивая идея якобы найденной дочери. Не ищи её здесь. И вообще нигде не ищи. Её не существует, её нет в реальности - ты её придумал. Такое бывает у творческих личностей, а ты ведь у нас творческая личность?"  Владимир Петрович жену не слушал. Он и в кухне заглянул во все шкафчики, даже в холодильник, и в изнеможении опустился на пол под окном: "Теперь мне всё понятно! Ты упекла меня в сумасшедший дом, врач - эта, якобы понявшая меня старая ведьма, день за днём вынуждала меня  рассказывать ей про мою жизнь и про Асю, делая вид, что всё понимает и даже давала советы. И каков результат? Я тебя спрашиваю, каков результат? И я тебе сам отвечаю: жена считает меня выжившим из ума, доктор пишет статью обо мне для своих коллег в научный журнал, а я иду в диспансер для больных головой становиться на учёт и наблюдаться! Наблюдаться, когда я окончательно съеду с катушек! Им тоже придётся рассказывать про Асю, и они тоже будут качать головами в знак понимания, но и они будут считать, что Аси нет! Но ведь она есть!!!"   "Успокойся,- сказала жена,- сядь на стул, расскажи мне всё-всё-всё. Только ничего не скрывай и ничего не придумывай, хорошо? Мы с тобой достаточно долго живём вместе, и кому, как ни нам, доверять друг другу… Я тебя пойму и обязательно поддержу. Только не волнуйся, ради Бога, пожалуйста, не волнуйся. Тебе сейчас нелегко, но и мне, поверь, не легче".  Она разговаривала с мужем, одновременно накрывая на стол. Запах домашней еды поднял Владимира Петровича с пола и усадил на стул напротив тарелки с янтарной куриной лапшой. Владимиру Петровичу захотелось когда-нибудь нарисовать блёстки, что были в тарелке. Он опустил в лапшу свою с витой ручкой любимую ложку, и блёстки разбежались по сторонам. Он улыбнулся, пытаясь их поймать, но блёстки были проворнее. "Не знаю, можно ли тебе, но я должна чего-нибудь эдакого перед обедом выпить,"- объявила жена.  "Мне тоже  плесни эдакого, - потребовал Владимир Петрович,- тебе придётся сегодня много чего выслушать и попытаться меня понять, а может быть и простить…"
      
          Владимир Петрович ходил мимо жены в её комнате от окон к двери и обратно, рассказывая всё-всё-всё, как она просила, ничего не забывая, не придумывая и не приукрашивая. Иногда ему казалось, что та заснула. Он останавливался и смотрел на жену.  Тогда она открывала глаза: "Что ты остановился? Рассказывай дальше. Мне интересно."  Когда он дошёл до рассказа о бинокле, забежал в свою комнату, и, вывалив на пол книги, принёс жене для пущей достоверности полевой бинокль.
Она приставила бинокль обратной стороной к глазам, смотрела за перемещениями мужа и с грустью думала, что они прожили столько лет вместе, а он от неё сейчас так далеко, и она его, оказывается, совсем не знает. Он рассказал жене и про свой неудавшийся "поход" на Оку, и о том, что могло случиться, если бы он тогда не убежал из Асиного дома.  "Наверно все вы, мужики, одним миром мазаны," - подытожила жена… "Так, что мы будем, папаша, с этой дочерью делать?"   "Нужно ей звонить, всё объяснить, встретиться. Ты же с ней разговаривала по телефону - она звонила по поводу моего павильона в Челябинске. Тебе понравился её голос?"- заискивающе спросил Владимир Петрович.  "Я с ней, между прочим, разговаривала ещё один раз. Это когда ты был у неё "на работе".  Честно сказать, мне её голос не понравился - настырный какой-то".   Владимир Петрович заволновался: "Нам с тобой нужно обязательно ей позвонить, но проклятая больница начисто стёрла её телефон из памяти. Придётся мне к ней ехать, да-да, именно сегодня, сейчас ехать, и всё объяснить."    "Не нужно тебе никуда сегодня ехать, - устало сказала жена,- её телефон записался в нашем аппарате. Отдохни немного, а вечером позвонишь. Кстати, не забудь принять свои лекарства."
       Владимир Петрович вышел от жены, выпил выданные в больнице таблетки и мутную микстуру. Он прилёг на минутку на кровать обдумать, что скажет Асе, и проснулся только утром в воскресенье.
 Москву в этот день завалило снегом…

       Жена, как всегда по выходным, ещё спала. Владимир Петрович сам настрогал бутербродов, завернул в традиционные салфетки, сунул в портфель. Оделся в зимнее и отправился к Асе. За время его отсутствия мир изменился: стал из многоцветного ослепительно белым. "Мир изменился,- размышлял Владимир Петрович - а Ася?"  Пробираясь по нерасчищенной тропке к её дому, он чувствовал себя неуверенно и, чем ближе к заветному подъезду, тем неувереннее. Сомневаясь, правильно ли он сейчас сделает, поднёс руку к заветной кнопке домофона, но нажать не успел - дверь запипикала, и на пороге появилась старушенция с собачкой на руках. На собачке была яркая попонка с оторочкой из меха и валеночки с бантиками. Владимир Петрович машинально отметил как похожи физиономиями собачка и её владелица, отличавшиеся только количеством зубов - у собачки их было  намного больше. "Опять явился детскую площадку ломать?"- зашамкала старуха, но Владимир Петрович, успев проскользнуть мимо, уже поднимался на второй этаж. Дверь в шестьдесят шестую квартиру была приоткрыта. Он побоялся войти, нарисовав себе чудовищную картину случившегося с Асей в его отсутствие. Откуда-то издалека раздался её голос:  "Ты войдёшь, наконец? Я тебя в окно видела."  В квартире пахло гречневой кашей, в кухне звякали тарелки: "Раздевайся скорее, иди сюда, я не могу к тебе выйти, а то пригорит!"- крикнула Ася.  "Я тебе бутербродов принёс!"- в ответ крикнул Владимир Петрович, освобождаясь от зимнего.  "Жена с вечера приготовила, или ты поднял её с постели пораньше?"   "Нет! Она по выходным долго спит. Поэтому сам!"   Так они перекрикивались, словно боясь увидеть друг друга. Наконец Ася вышла из кухни. Владимир Петрович, кряхтя снимал зимние ботинки. "Тапки дашь какие-нибудь?" "На тебе папины. Надо же, у вас и ноги одинаковые."   Владимир Петрович поморщился на "папины", но смолчал и снизу долго всматривался в Асю, словно видел её впервые.  "Иди в кухню и не смотри на меня так, - сказала Ася,- я переоденусь и вернусь."
       Теперь они сидели, разделённые столом. Владимир Петрович не знал с чего начать. Выручила Ася: "Ты всегда так неожиданно надолго пропадаешь? Я тебя нашла там, на работе - ты пропал. Я к тебе привыкла здесь, дома - ты снова пропал. Что следующее и когда?"  Говорила она словно пожилая женщина, уставшая ждать. "Давай блюдо для бутербродов,- сказал Владимир Петрович,- я только вчера вернулся из сумасшедшего дома".   Ася выронила блюдо, но Владимир Петрович чудесным образом успел его подхватить. "У тебя после … дома отличная реакция! - Ася взяла себя в руки,- ну, и как там, в этом … доме?"- она развеселилась. "Сиди спокойно, бутерброды ешь и внимательно слушай,- сказал он строго, как расшалившейся дочери,-  всё, что ты сейчас услышишь - очень серьёзно, и возможно тебе понадобится принимать какое-то решение. Но не торопись, обдумай всё хорошенько, а потом мне скажешь, идёт?"  "Идёт,- ответила Ася,- а ты своё решение принял?" Владимир Петрович не ответил, начал рассказывать обо всём по порядку, начав с того дня, как встретился в командировке с женщиной, которая вполне вероятно стала Асиной мамой. Закончил он рассказывать картиной, где Ася нарисована сидящей в его автобусном павильоне в Челябинске. Они долго молчали, думая каждый о своём, а потом Ася сказала, что хочет увидеть картину. "Обязательно,-  он пообещал,- мы с тобой…"  Совсем некстати, вдруг затренькал телефон.
Ася разговаривала долго. Вернулась: "Жена твоя звонила. Разыскивает. Беспокоится, выпил ли таблетки и микстуру?"   "Нет, конечно, забыл. Но я сейчас уже поеду домой. Ты не против?"
Он одевался, влезал в высокие неудобные ботинки с мехом и толстое пальто. Ася смотрела на него, молчала. Он виновато взялся за дверную ручку: "До свидания?"   "Ага,- сказала Ася,- скажи, почему я ревную тебя к твоей жене?" Владимир Петрович ничего не ответил и вышел за дверь. Спускаясь, слышал, как щёлкает замок, изнутри закрываясь на три оборота…

       В этот воскресный день в заснеженной Москве три человека думали об одном и том же. Думали разное, каждый по-своему, оказавшись по воле случая, или судьбы? перед проблемой, которая могла изменить их жизнь, сломав или, наоборот, расцветив её новым.
       Жена Владимира Петровича в ожидании мужа сидела в кухне с большим коктейльным стаканом в руке, и проклинала день, когда по настоянию мужа избавилась от нежелательного ребёнка.
Это был, как ей сказали, мальчик, и после нежелательного мальчика у неё никогда не могло быть детей.
С того дня прошло почти сорок лет, но она так и не смогла забыть, как возвращалась, неся своё истерзанное тело домой, где её никто не ждал: перспективный архитектор, как обычно, был в очередной командировке. Тогда многое, что было построено при Сталине, реконструировалось, обновлялось, расширялось. Владимир Петрович оказался в ту пору на пике востребованности в санаторном строительстве. Ему всё удавалось, за ним охотились заказчики, его осыпали премиями и наградами.
Жена сделала большой глоток из стакана и двинулась к холодильнику за новой порцией. Пол в кухне предательски наклонялся, но дорогу она осилила и вернулась к столу. "Он сказал, что девице двадцать три года, значит, если она не врёт, а он не фантазирует, он изменил мне где-то на юге, скорее всего в своём любимом Крыму." Она отхлебнула из стакана: "Получается, что после каждого санатория у него мог быть ребёнок!"  Жена пробралась за сигаретами. Закурила. Пепел сыпался на стол - взять пепельницу или хотя бы блюдечко уже не было сил. Она захохотала, представив себе, как их двухкомнатная квартира наполняется детьми Владимира Петровича, причём исключительно девицами. Смазливыми девицами!  Ей представилось, как муж всех их укладывает спать. Она отпила из стакана: "Если он приведёт в дом эту Асю, где она будет ночевать? С ним что ли? В одной комнате, а может быть в одной постели? Или он сбагрит её мне? Ха-ха-ха! Я сплю в уголке на раскладушке, а эта девка на моей кровати, и они довольные посмеиваются надо мной!...  Ни за что!"  Она уронила стакан на пол: "Нужно скорее занимать свою кроватку, пока они не заявились…"  Действительно, кто-то входил в квартиру …
       Владимир Петрович перетащил бесчувственное тело жены в её комнату, уложил на кровать. Подивился беспорядку в кухне - такого никогда в их доме не было.
"Странное дело,- размышлял Владимир Петрович,- зачем жена так переживает? Всё складывается очень не плохо. Теперь все всё знают: Ася - что возможно я её отец, и маму она, конечно, простит, или уже простила, ведь женщины понимают друг друга. Да и с мёртвой какой спрос?
А жена просто обязана меня понять и простить, ведь это случилось очень давно.  Даже преступников прощают за давностью лет! Зато у нас будет дочь, взрослая, симпатичная и умница."
Владимир Петрович засмеялся от удовольствия, попутно отметив про себя, что давно так просто и непринуждённо не смеялся. Оставалось за малым - провести экспертизу на родственность, но где и как он решил узнать в своей больнице, вспомнив, что главврач как-то говорила об этом.  "Экспертиза устанавливает родство на 99 процентов верно, а нам больше и не нужно,"- радовался Владимир Петрович. Он радовался бы и дальше, но услышал, что жену тошнит и побежал за тазиком, по пути вспомнив, как освобождал в этом тазике лицо от приклеенных усов, бровей и бородки. Он улыбался воспоминаниям, несмотря на страдания жены от выворачивающих её на изнанку приступов. Как мог,  поухаживал за ней, потом запил положенные таблетки мутной микстурой и улёгся в кровать. Во сне он улыбался. Это видела жена, зашедшая ночью проверить, как он себя чувствует…

       В эту ночь Ася никак не могла заснуть. Она перебирала в памяти всё связанное с Владимиром Петровичем, начиная с нелепой слежки за собой, появления его в доме, нарисованного портрета мамы, таинственного угадывания дня рождения и огромного рюкзака, исчезнувшего вместе с Владимиром Петровичем из её жизни на два с лишним месяца. Её беспокоило, что Владимир Петрович лечился в больнице для душевнобольных или, как сам сказал, в сумасшедшем доме. Она уже опасалась, что произойдёт, если на самом деле он окажется её отцом. "Час от часу не легче,- размышляла Ася,- один отец в тюрьме, другой - душевнобольной. Если они вдруг встретятся, мне-то что тогда делать?" 
       Так ничего для себя не решив, Ася забылась в тревожном сне.  Во сне ей поочерёдно являлись  Владимир Петрович и папа, которые что-то от неё требовали, но что, она не успела понять, потому что прозвонил  будильник…

       Утро понедельника в доме Владимира Петровича было необычным, потому что жена до сих пор была в постели, и о завтраке для мужа, похоже, не побеспокоилась. Он несколько раз заглянул в её комнату, и, присмотревшись, разглядел возле кровати недопитую бутылку пива. Озадаченный, он решил сегодня же серьёзно поговорить с женой, зная, что женское пьянство не излечивается, потому что в их организме нет фермента, способного разлагать алкоголь. Такое же наблюдается у северных народностей, например, эскимосов. Представив жену в виде пьяной эскимоски, он огорчённо вздохнул и направился к кухне, но не дошёл, решив немедленно ехать в свою больницу. Толком не одевшись, он выскочил на улицу и скоро уже входил в знакомый вестибюль.
С утра в больнице были не приёмные часы, и возле его картины кроме сторожа никого не было. Сторож ходил по вестибюлю, пытаясь избавиться от следивших за ним Асиных глаз. "Это я написал эту картину,"- улыбаясь сообщил Владимир Петрович. "Голову тебе бы за это открутить,- зло сказал сторож,- здесь и так все сумасшедшие, а ты хуже них! Зачем эта девка всё время за мной следит?" Сторож, обозлившись, отказался пускать посетителя к главврачу, но посетителя уже было не остановить! Услышав шум, возню и ругань, проходившая неподалёку главврач заметила своего больного, и через несколько минут тот держал заветную бумажку с адресом и телефонами института, где могли подтвердить их с Асей родство.
       Он вернулся домой полный решимости провести с женой беседу о вреде алкоголя и заодно сообщить, что в ближайшие дни будет установлено, что Ася его дочь. Он растолкал жену и поднял с постели. Вид её ошеломил Владимира Петровича - она словно постарела лет на десять, и заплывшие её глаза напомнили ему эскимосскую женщину. Он проводил её в ванную и помог умыться, потому что руки жены тряслись, а по щекам не переставая катились слёзы. Он усадил её в кухне и заварил крепкий чай: нужно было скорее привести её в чувство, чтобы посоветоваться, как ему поступить дальше. Крепкий чай помог, взгляд жены стал осмысленнее. Она начала говорить, сначала тихо и медленно, словно вспоминая слова, потом всё быстрее и громче: "Ты не представляешь во что мы вляпываемся по твоей милости. Ты сейчас думаешь только о себе и этой Асе. Допустим, что она действительно твоя дочь, заметь, не наша с тобой, а только твоя. Её нужно будет удочерить, дать ей твою фамилию, отчество и поселить у нас. Приготовить место где она будет спать, где будет держать одежду и всякие свои вещички. Ты знаешь кто её друзья? А что ты будешь делать когда из тюрьмы вернётся её отец, или кем он ей приходится?  Наверняка, когда ему вернут паспорт, там будет записано, что Ася его дочь. Значит, ему сначала нужно будет официально от неё отказаться, и только потом ты можешь думать об её усыновлении, прости, об удочерении. Ты говорил, что тот, который в тюрьме, перевёл все деньги на эту девушку. Но он когда-нибудь освободится, и ему наверняка понадобятся деньги. Он начнёт требовать их со своей-твоей дочери, а заодно и с её нового папочки. Потом, глядишь, доберётся и до меня!  Кстати, ты подумал, как она тебя будет называть: Владимир Петрович, или Володя, или, может быть, по-простому Вовочка? Папой тебя она никогда не сможет назвать, потому что папа вовсе не тот, от которого получился ребёнок - это называется биологический отец. Папа - тот, который вырастил ребёнка,  воспитал его, подготовил к жизни. Ты что, её подготовил, или собираешься подготавливать?.."  Она затихла, ушла в себя, потом сказала: "Прости, я больше не могу и не хочу говорить на эту тему. Я устала. Я от твоей болезни устала. Я от тебя устала, я от твоей Аси устала. Уйди от меня - мне нужно отдохнуть и попробовать собраться на работу."

       Владимиру Петровичу ответить жене было нечего. Он оделся в зимнее и отправился встречать Асю возле её дома. Если с женой посоветоваться не удалось, то с дочерью, он верил, получится.
В это же время жена вспомнила, что сегодня занятия на курсах отменены, и у неё созрел план провести вечер с пользой для себя… 

       Коротая время, Владимир Петрович сначала бродил по Асиному двору, потом ходил навстречу ей к автобусной остановке и изрядно замёрз. Прошло уже больше двух часов, как ей следовало вернуться домой. Разные мысли начали посещать бедную голову Владимира Петровича: "С моей девочкой что-то случилось. Или она избегает меня? Может быть её задержали на работе? А если у неё кто-то есть, и она сейчас с ним или у него?" Холод становился невыносимым. Владимир Петрович решил погреться в подъезде до возвращения Аси. Но, как назло, никто туда не входил и не выходил.
На Москву опустилась холодная ветреная ночь. Колючий снег старался забраться под пальто. Вокруг зимних ботинок Владимира Петровича закручивалась позёмка. Ждать Асю на улице он был уже не в состоянии…
       Замок своей квартиры Владимир Петрович открыть не смог - окоченевшие пальцы не удерживали ключ. Он сел на холодный кафель лестничной площадки и прислонился спиной к двери в ожидании жены. Он задремал и потом не мог вспомнить, как оказался в квартире на своей кровати. Его не переставая трясла крупная дрожь, и некуда было деться от холодного жара, обволакивающего тело.
 Утром температура поднялась за верхнюю отметку градусника, и скорая увезла Владимира Петровича в больницу. У него случилось воспаление лёгких в самой тяжёлой форме.
Неделю он пробыл в реанимации, за его жизнь боролись, а ему бороться не хотелось - не было сил. Когда болезнь начала понемногу отступать, он припомнил все свои трудности и беды, связанные с Асей.  Ему стало жалко себя и немного жену, которой он об этом сказал при её посещении. Его удивили безучастное отношение жены к его искреннему признанию и нежелание задержаться возле его больничной койки.
Время шло. Владимир Петрович уже мог самостоятельно сидеть на кровати. Соседи по палате, узнавшие друг о друге всё, приступили к расспросам Владимира Петровича, как говорится "за жизнь". Он отличался от них молчаливостью, и это вызывало к нему интерес. Всё-таки он рассказал им про историю с Асей, которая, понятное дело, произошла не с ним, а с его другом. Мнения слушавших разделились: двое были за то, чтобы друг признал дочь, но трое были категорически против. Особенно против был немолодой уже строитель, объездивший почти всю страну, и считавший, что в каждом городе у него оставался ребёнок. "Мне что, их всех теперь признавать?"- кричал строитель и после этого надрывно кашлял.
       Жена из-за работы навещала Владимира Петровича только по выходным, и при каком-то очередном посещении призналась, что виновата в его болезни. Виновата в этом была и Ася, но основную вину жена брала на себя. Народ в палате затих и приготовился слушать, но Владимир Петрович, собрав силы, держась за жену, на ватных ногах покинул палату.
       "Причём тут ты и причём тут Ася?- тревожно спросил Владимир Петрович,- вы что виделись?"
- Виделись, увиделись,- ответила жена.
- Ну, как она тебе? Понравилась? Говорили о чём? Не тяни, рассказывай всё, - он разволновался.
- Не хочу тебя огорчать, но эта девушка явно не твоя дочь. Нет в ней ни капельки твоего. Сердце мне подсказывает, поверь… Ты достал меня - я решила с ней встретиться, поговорить. Понять, можно ли было из-за неё попасть в психиатричку.
- И как? Можно? - с сарказмом спросил Владимир Петрович.
- Ты просто влюбился, а на старости лет, да с твоей впечатлительностью - вполне. Я не сильно обижусь, переживу как-нибудь, если ты уйдёшь к ней и там какое-то время поживёшь. Пускай это будет некая положительная терапия, ведь тебе нужно беречь свою бедную голову. Кстати, пока ты здесь, тебя уже два раза приглашали в диспансер.
       Владимиру Петровичу разговор стал  неприятен. Он постарался сменить тему: "Ты отвлеклась от главного. Почему вы с Асей виноваты в моей болезни?"
- В общем, всё было так: позвонила ей, представилась и предложила встретиться. Та согласилась, я приехала к ней домой…
- Тебе квартира понравилась?
- Понравилась. Особенно  комната, где ты ночевал, когда обговаривал с друзьями поход на Оку. Ася выделила и мне комнату, где спала её мама, поссорившись с мужем. Ещё она показала мне кухню, где я буду вам готовить завтраки, обеды и ужины.
- Ты всё время уходишь от главного! - рассердился Владимир Петрович,- скажи, почему я заболел по вашей с Асей вине?
- Твоя Ася повезла меня показывать свои владения: сначала на Проспекте Мира, потом в особняк на Николиной горе… Ты точно будешь там счастлив. Она действительно не бедная девушка и знает себе цену - я видела, как её уважительно  встречали на Николиной горе и как ей прислуживал таксист… Было уже совсем поздно и очень холодно. Ты, видимо, долго болтался на улице, скорее всего возле её дома, и промёрз. Потом таксист доставил меня домой, и я втащила твоё окоченевшее тело в квартиру.
- Ну, а Ася-то что тебе? Наша дочь всё-таки…
Жена поднялась, помогла подняться Владимиру Петровичу. У дверей палаты поцеловала мужа: "Ты должен беречь себя… Нет, не для меня… Хотя бы для себя."
      
       Через две недели Владимир Петрович возвратился домой и вечером позвонил Асе. Та сначала обрадовалась, а потом сказала: "Папа мне говорил, что один раз - это случайность, два - совпадение, три - закономерность… Ты всё время неожиданно и надолго пропадаешь. Ты специально такое делаешь?"   "Нет,- ответил Владимир Петрович,- просто ты мне так трудно даёшься."   "Но мы так можем устать друг от друга."  "Не устань, пожалуйста,- взмолился Владимир Петрович,- осталась самая малость: ты должна увидеть свой портрет, который остался в той моей больнице, и сдать вместе со мной анализ на родство."   Ася хихикнула: "Теперь во всех твоих больницах будут мои портреты?" 
Они договорились встретиться завтра возле архитектурной мастерской, и отправиться посмотреть картину. Владимир Петрович был счастлив…
       В вестибюле больницы, как обычно, перед картиной толпились посетители. Отходили, подходили, прятались друг за друга. Но везде их находили Асины зелёные глаза - каждого в отдельности и всех вместе. "Потрясающе! - сказала Ася,- мы просто обязаны её украсть! Пускай она висит в твоей квартире. Для жены…"
       Они в такси приехали в больницу на следующий день. Владимир Петрович с наклеенной бородкой, усами и бровями и Ася с синим рабочим халатом в руках и мешком для картины. Перед вестибюлем она надела на Владимира Петровича заляпанный красками халат. "Фильм такой был, "Старики-разбойники" назывался,-  шепнул он Асе,- я боюсь." Она по-хозяйски вошла в вестибюль, раздвинула толпившихся перед картиной и приказала Владимиру Петровичу её снять. Приковылявшему сторожу сердито сказала, что картина находится в запущенном состоянии и требует немедленной реставрации. Она не разрешила Владимиру Петровичу бежать к такси, и скоро картина, он и Ася были у него дома. Пока он, торопясь, отдирал от лица приклеенное, Ася нашла место для картины напротив комнаты жены, и удивилась, что в этом доме муж и жена спят в разных комнатах: "Так и у нас было, когда мама с папой ссорились."
       Вскоре Владимир Петрович посадил развеселившуюся Асю в дожидавшееся такси, сказав на прощание, что совсем скоро она станет его долгожданной дочерью, и они будут жить вместе.
Картину он принёс в свою комнату и поставил на подоконник напротив кровати, чтобы они с Асей всё время смотрели друг на друга…    
       Весь следующий день он названивал по телефонам, продиктованным главврачом, в надежде, наконец, определится со своим родством. Только на другой день он смог переговорить с кем-то в институте генетики человека, и его пригласили, но почему-то только на беседу и одного. Строго сказали, что нужно явиться с паспортом, деньгами и не опаздывать.
Владимир Петрович появился в проходной института строго к указанному времени. Удивился запущенности здания снаружи и внутри. Ему казалось, что  место, где устанавливают родство, должно быть торжественным, сродни, например, Дворцу бракосочетаний, или как зал для приёмов, который он построил в санатории, где встретил женщину, возможно ставшую Асиной мамой. Злобная старушка -вахтёрша, соскочив с дырявого стула, потребовала у него паспорт и ушла в каморку под лестницей. Ему показалось, что встречался с такой же в подъезде Асиного дома, только сейчас она была без собачки.
Старушенция принесла ему паспорт и пропуск в нужную комнату и, сунув их Владимиру Петровичу, злорадно сказала: "Что, теперь и к нам крушить явился?"  Теперь Владимир Петрович окончательно её узнал и с испорченным настроением отправился искать комнату, которая могла изменить его жизнь.
       Человечек с лицом злобного карлика долго расспрашивал Владимира Петровича о причинах необходимости установления родства, задавая нелепые вопросы, один другого нелепее. Владимир Петрович крепился, вспомнив просьбу жены беречь голову хотя бы для себя. Наконец, издевательство закончилось  и день сдачи анализа на идентичность ДНК был назначен. Странное чувство овладело Владимиром Петровичем: ещё немного времени, и у него будет дочь! Первый в его жизни ребёнок!
Чтобы чувство не омрачить, он постарался проскользнуть незамеченным мимо старухи, и это ему удалось! Радуясь близкому новому, он сначала решил пройтись пешочком, но вспомнив, что дома его ждёт Ася, хотя бы на картине, поехал в автобусе.
       Дома он столкнулся с расстроенной женой: "Ты что? Украл картину из больницы? Ты знаешь, что в больницах нельзя оставлять своё, тем более тащить в дом больничное? Ты что, хочешь туда вернуться? Может быть насовсем?!"  Жена кричала и плакала. Стоя на коленях, заклинала вернуть картину.  Владимир Петрович растерянно говорил, что картина очень хорошая и понравилась Асе, и что это была её инициатива, и что она просила картину повесить напротив твоей комнаты: "Представляешь, ты утром выходишь, а Ася на тебя смотрит!"   "Я вас ненавижу, тебя и дочь твою ненавижу, -  негромко сказала жена,- можешь вешать свою Асю,"- и ушла в комнату.
Сердитый Владимир Петрович долго вбивал гвоздь в неподатливую стену напротив комнаты жены. Теперь зелёные глаза Аси  смотрели из под крыши его автобусного павильона в Челябинске точно на дверь жены. Довольный сделанным, он ушёл к себе, запил оставшейся мутной микстуры последние таблетки и, улыбаясь, заснул.
Он спокойно и крепко проспал до следующего вечера, не услышав, уходила ли жена на работу и когда возвратилась домой. Утром она не вышла готовить ему завтрак и вообще  вела себя очень тихо. Не вышла она из комнаты даже вечером. Совсем поздно, перестав на жену сердиться, вконец проголодавшийся Владимир Петрович решил заглянуть в её комнату и в ужасе отпрянул. Потом заставил зайти и потрогать хотя бы её руку. Рука была холодная и твёрдая: жена повесилась на длинном поясе от яркого восточного халата, который он подарил ей, вернувшись из очередной командировки. Повесилась, привязав пояс  к оконной ручке.
Владимир Петрович бегал по квартире, не понимая что делать. Он набрал Асин номер. Голос Аси был сонный и недовольный: "Что так поздно? Мне же завтра на работу." "Жена умерла! Повесилась! Что мне делать?"- трагически кричал Владимир Петрович единственному близкому человеку, оставшемуся у него. Ася помолчала, потом спокойно сказала: "Если человек умер, его нужно похоронить. Вызови скорую и милицию - они знают что делать. Завтра, как смогу, тебе позвоню. Сама."
       Милиция констатировала ненасильственные действия, приведшие к смерти, а медики - смерть от удушения. Двое приехавших чуть позже, положили тело жены в тёмно-зелёный мешок и, выходя, сказали когда и в каком морге жену забирать. Квартира опустела, но сразу раздались телефонные звонки с предложениями мест на кладбищах и отделки гробов. Владимир Петрович, не дослушав, бросал трубку, но на звонок в дверь откликнулся и в квартиру вошёл молодой человек, всем своим видом расположенный к Владимиру Петровичу и искренне сочувствующий его горю. Молодой человек засмотрелся на картину: "Это кто?" "Дочь моя,- ответил Владимир Петрович и зачем-то добавил,- но сейчас она в отъезде."  Молодой человек, не спуская глаз с Аси, предлагал клиенту разные виды гробов, не забыв уточнить рост жены. Потом они договорились о подходящем кладбище, автобусе для доставки тела и ещё каких-то мелочах. Уточнили сумму оплаты трудов молодого человека. "Остальное вы сами заплатите на кладбище,"- сказал тот, и ещё раз посмотрев на Асю, вышел из квартиры.
       Владимир Петрович не стал гасить в передней свет и закрывать дверь комнаты. Он лёг на кровать жены, и начал смотреть в глаза Асе. Та внимательно разглядывала его. Он пожалел, что зря допил мутную микстуру, и попытался заснуть, но яркая молния, первая после той больницы, нашла его в кровати жены и вонзилась в мозг. "Снова началось,"- слегка оправившись от молнии, уныло подумал он, но вскоре заснул.
       Днём звонили с иностранных курсов, интересовались, что с женой. Он горестно отвечал, что внезапно умерла, и когда и где похороны.
       На кладбище у могилы вместе с Владимиром Петровичем было совсем мало людей: несколько женщин-преподавательниц с курсов и один мужчина, тоже наверно преподаватель. Когда могилу забросали землёй, женщины подходили к Владимиру Петровичу с утешениями, но он чувствовал, что утешали не искренне и недоверчиво. Мужчина-преподаватель последним подошёл к нему, внимательно посмотрел в глаза, сказал: "Сволочь!" и, не оборачиваясь, пошёл догонять своих.  Владимир Петрович понял, что жена рассказала им про Асю…

       Но что делать, раз так получилось, нужно продолжать жить дальше, тем более, что послезавтра в конце дня (так было удобно Асе) Владимир Петрович с дочерью? должны были установить своё родство. Он встретил её около бывшей своей мастерской и теперь вёл за руку, как маленькую. Они подошли к дверям института генетики. Ася сказала: "Сейчас кто-то будет решать нашу судьбу. Это страшно."   "Ты не хочешь быть моей дочерью?"- спросил Владимир Петрович.  "Сейчас не знаю, - она увидела, что Владимир Петрович расстроился, - но всё равно идём. Они нам что-нибудь да скажут. А потом мы заберём с моей почты папино заказное письмо, и будем читать его вместе. Ну, пошли!" Теперь она вела его за руку…
       Всё было очень просто: человечек с лицом карлика облачился в белый халат и пошарил накрученной на проволочку ваткой сначала в Асином рту, а потом другой проволочкой с другой ваткой во рту Владимира Петровича. Проволочки с ватками карлик поместил в пробирки и написал на первой КАЗУС, а на второй фамилию Владимира Петровича. Асю разобрал смех: " Теперь ты мой папа? Да?" Карлик обиделся: "Ответ, барышня, будет готов через три дня. Придётся обождать."
       Владимир Петрович проводил Асю до её почты, но ждать не стал, а отправился домой - волновался за результат и чувствовал, что молния в голове готова повториться…
      
       Ася читала полученное из Мордовии толстое заказное  письмо, и радовалась, что читает его без Владимира Петровича…

       Вот-вот должна была наступить весна, и кое-где из под снега уже робко сочилась вода. Владимир Петрович местами старательно обходил воду, а иногда сознательно наступал в неё,  как бы  самоутверждаясь.  Он шёл за результатом экспертизы. "Жаль, что жена не дожила до весны и не сможет ей порадоваться," -говорил он себе, но думал о другом.
Он вошёл в институт как свой человек в ожидании победы и снисходительно посмотрел на старуху-вахтёршу. 
Человек с лицом карлика узнал Владимира Петровича, начал рыться в куче справок.  "Вот она!- он махал заключением перед лицом Владимира Петровича, - радуйтесь! Теперь эта нахальная особа с колдовскими глазами больше не сможет претендовать на ваше отцовство! Вы избавлены от неё!" Видя, что до посетителя пока не дошло, он торжественно добавил: "Да-да! Навсегда избавлены!"
Владимир Петрович тупо следил за машущей перед его носом маленькой ручкой, потом выхватил справку, сунул в рот и набросился на карлика. Перевернул стол, где в пробирках томились чьи-то судьбы, разлетелись по полу разные справки, результаты экспертиз и заключения. Владимир Петрович стулом высадил окно, чтобы выпрыгнуть и избавиться от карлика, но не успел: его скрутили, сильно чем-то ударили по голове, и через полчаса он оказался в своей больнице. Он и там кричал, вырывался, требовал, чтобы ему отдали его картину, его Асю, и пришедшую успокоить своего  больного главврача укусил за ухо.
Владимира Петровича поместили в отдельную палату, где всё было обито мягким войлоком, местами поеденным больничной молью. На всякий случай его одели в специальную рубаху с длинными рукавами, и этими рукавами на ночь накрепко привязали к кровати.
       Утром его нашли в постели мёртвым. Он сумел каким-то образом засунуть голову под привязанный к кровати рукав специальной рубахи. Наверно это было очень трудно, потому что шейные позвонки у него были сломаны…

       "Открываю,"- сказала Ася, услышав пипикание домофона. В дверь позвонили: на пороге стоял человек, похожий лицом на Владимира Петровича. "Папка, милый, наконец-то! - кричала Ася, повиснув на шее отца,- я всё твоё письмо зацеловала!"  Она посмотрела за его спину - там на облезлом чемодане сидела широкоскулая женщина с малышом на руках. Малыш тянул ручонки к Асе.
      
        У Аси Казус начиналась новая жизнь…