Я умер вчера

Я видел себя обращенным к небу лицом
И остался с неизвестным для меня концом…
 
Теперь в моей памяти всплывает одна из самых трагических судеб молодого человека, можно сказать, мальчика.
Судьба, которая во многом была определена действиями медицинских работников, которые, возможно, полностью не использовали медицинские знания или посчитали случай обычным, и своей операцией так утяжелили его состояние, так подорвали его защитные силы, что коллегам другой специальности пришлось долго-долго и настойчиво бороться за его жизнь, а потом уже за здоровье. Он превратился в получеловека, который, вроде бы, и живой и, вроде бы, только существует…
Всю свою короткую жизнь он верил медикам как своим родителям, а в некоторых вопросах даже больше. Теперь не только разочаровался в людях в белых халатах, а даже некоторых возненавидел за их непрофессиональное отношение к нему, к его болезни.
Теперь он считает, что медики усугубили его болезнь, можно сказать, запустили ее, то есть помогли лютой болезни превратить его в полного инвалида, в неполноценного человека, которому настоящая жизнь, а скорее, существование, только в тягость…
Чтобы вам — мои читатели — было полностью понятно это, давайте уделим несколько минут этому случаю, страданиям молодого человека.
Телефонный звонок… Поднимаю трубку…
— Здравствуйте, доктор. Вас беспокоит отец одного больного, то есть моего сына, который будучи в Саках, в санатории, услышал о вас, о вашем странном методе лечения. Вам удается поставить на ноги некоторых постельных больных. Так вот, мой сын парализован несколько лет. Мы потеряли всякую надежду на лучшее, но это известие нас взволновало, скорее, обрадовало. И если говорить короче, мне бы хотелось, чтобы мы познакомились с вами, а вы бы посмотрели нашего сына и решили на месте — можно ли ему еще чем-то помочь…
— Сколько лет вашему сыну и что у него? - вступаю в разговор.
— Андрюше 19 лет, три года назад его оперировали и у него "отнялись" ноги.
— Как вас зовут?
— Просто, Костя…
— Костя, дело в том, что я довольно старый врач, давно отошел от дел. Болезнь у вашего сына, видимо, серьезная.
Меня очень удивило, что обо мне шел разговор так далеко… Значит, люди мне верят и надеются…
— Хорошо, чтобы не продолжать наш телефонный разговор, он стоит денег, скажу прямо и коротко: давайте встретимся, я посмотрю вашего сына, и на месте решим.
Мы договорились о времени и месте встречи, куда Костя приехал на своих «Жигулях».
Дальнейшее наше знакомство уже продолжилось в автомобиле, так как оказалось, что ехать на окраину города.
Передо мной мужчина средних лет, возраста моей дочери, очень общительный, приятный в манерах, сразу же располагает к себе. Волнуясь, рассказывает, что у них с Татьяной два сына, прекрасные дети, но вот с младшим — Андрюшей три года назад случилась беда: заболел, врачи определили аппендицит, под наркозом оперировали, но состояние сына стало еще хуже. Повезли к нейрохирургам, которые нашли гнойник около позвоночника. При температуре выше 40 градусов снова операция под наркозом: выпустили гной через разрез около спинного мозга, после этого «отнялись» ноги. Дальше — лечение, лечение… лечение… Живой, но… Все эти годы лежит в постели… Голос моего знакомого срывается, на глазах слезы. Машина резко тормозит. Мы стоим минуту, две… Я прошу Константина успокоиться и прекратить дальнейший рассказ, так как мне, в принципе, многое ясно и остальное обговорим у кровати больного…
Вот мы и на месте, в новом микрорайоне. Многоэтажный дом. На лифте поднимаемся. Встречает нас Татьяна — хозяйка дом, приветствуем друг друга.
Раздеваемся к коридоре и проходим в отдельную комнату, где на кровати лежит молодой человек. Я здороваюсь с новым своим пациентом. Мне подставляют стул, устраиваюсь, понимая, что беседа будет долгой и, возможно, не очень радостной.
Итак, передо мной молодой человек высокого роста, очень полный, пострижен наголо, у него настороженный взгляд, переходящий в детскую улыбку. Одет в теплую одежду, на ногах толстые носки и глухо завязанные кеды.
Знакомимся. Андрюша улыбнулся, лицо его светлеет, взгляд озаряется детской непосредственностью, и он медленно говорит:
— Доктор, а я о вас уже многое знаю. У меня за последнее время к врачам изменилось мнение.
— И что же обо мне в далеких краях говорят?
— Хорошее, только хорошее. В Саках говорили, что вы одного парня сумели на ноги поставить, хотя он пять лет лежал трупом. Вот бы мне так, а?
— Андрюша, Андрюша… Говорить-то можно многое. В жизни чаще все бывает иначе. Тому парню и мне, вместе с ним, повезло — у него перелом шейного отдела позвоночника… Трудно было, но встал и пошел… Что было, то было… Так бывает не всегда… А ты мне для начала скажи: почему твои ноги так укутаны?
Андрей машинально пытается дотянуться до них, но ничего не получается.
— Ноги, мои ноги, горе мое. В комнате тепло, даже очень, а они у меня совсем ледяные, так мерзнут, что не знаю, куда деться. Мама мне двое шерстяных носков связала, их надеваю, потом кеды — и все равно им холодно. Все эти годы от холодных ног своих сплю плохо…
Андрюша отвернулся на мгновение к стене — пробила слеза. Чтобы успокоить его, меняю тему беседы.
— Чтобы занять время, чем же ты увлекаешься?
— Когда на душе нормально… Компьютер, телевизор, звонят ребята — не забывают. В последнее время усиленно занимаюсь — хочу поступить учиться, так как с компьютером я вроде бы на «ты». Он — моя радость… Когда же плохая погода, мряка, особенно осенью, слежу за отмирающей жизнью, ближе всего к моему окну деревья. Смотрю, как они прощаются с засохшей листвой… Дома один, тоска, печаль. Пишу грустные стихи…
— Можешь ли ты мне прочитать хотя бы один?.— Смогу, а почему же нет… Вот… Послушайте…
Ах, ты — ветер нехороший,
Что ты делаешь со мной? —
Отрываешь ты от мамы,
Посылаешь к смерти злой!

Успокойся, мой хороший,
Подожди еще чуть-чуть,
Дай пожить еще немножко,
Пообниматься с мамой тут.

Так не рви неугомонный,
Дай немного подышать…
Ты успеешь меня угробить,
Ах, ты, едрена твою мать…

Видать лаской тебя не успокоить,
Доброе слово тебе не понять.
Видно руганью или матом —
Только так тебя можно унять…

Ну, прости, прощай, родная!
Вот и жизни моей конец…
До свиданья, дорогая —
С этой минуты я не жилец…

Полетел на черную землю —
Прямо в кучу таких как я,
Где сгнию как все листочки,
Что родила любовь твоя…

До свиданья, дорогая,
Ты прости меня, прощай…
Добрым словом, нежным словом
Иногда меня вспоминай…

В те минуты, что читал это стихотворение этот бедный юноша, явно вкладывая в смысл этих стихов свои печальные, грустные, страдальческие мысли, чувства, ощущения, пережитые дни, недели, годы переживаний, тоски и надломленной жизни, слушая его, я понимал, что встретился с необычным больным, к которому нужен особый подход — не просто врача, а душевного человека, старшего товарища, дедушки… Вот это да! Вот так встреча! Чем больше он говорил, тем глубже проникал в мою душу, завоевывал ее и занимал в ней особое место…
Закончив стихотворение, Андрюша глубоко вздохнув, сказал: «Все…». Тоска и печаль сошли с его глаз, детская улыбка озарила лицо и я понял, что он ждет от меня каких-то необычных слов…
— Здорово, Андрюша! Здорово… Так я еще ни разу не знакомился со своими пациентами.
Стихотворение очень хорошее, душевное, чувственное…
— Да, доктор, первое время я даже плакал при прочтении. Теперь уже привык, читаю спокойнее. То ли от какой-то уверенности, что стала появляться у меня, а может быть, не то время, и листья еще не прощаются со своим деревом… Не пойму…
— Андрюша, а еще стихи есть?
— Конечно, есть, но они такие же печальные…
— Андрей, я тебя понимаю, и очень — возможно, у нас натуры похожие — переживательные. Только я теперь понял, что печальную прозу и стихи нужно писать на бумаге, то есть она воспринимает тоску, печаль человека, она крепче нашей души и легче переносит страдания. Так вот, на будущее: в перерывах между лечением, нашим обычным общением ты будешь прочитывать свои стихи, записывать на бумаге, и печаль в твоей душе будет легче. Не будет оставлять свой тяжелый осадок, и твоя нервная система все будет воспринимать легче, не будет болеть. Можно было бы сказать тебе: «Не пиши стихов, не беспокой свою нервную систему…». Но это глупости. Нужно наоборот, из души выплеснуть свои чувства на лист бумаги, как будто ты поделился самым тяжелым, сокровенным со своим ближайшим другом, и твоей душе полегчает…
А вообще-то ты — удивительный, чувствительный, талантливый парень, и я думаю, что у нас с тобой должно получиться лечение…
После такого необычного нашего знакомства, я хочу услышать от тебя очень подробное изложение твоей болезни. Ты не смущайся, именно подробное, со всеми мелочами, рассуждениями. Дело в том, что эти самые мелочи частенько играют чуть ли не главную роль в диагностике и лечении. Итак, я внимательно тебя слушаю…
— Я заканчиваю 10 классов. Учился нормально. Увлечения, как у большинства наших ребят. Любил возиться с компьютером, как мои друзья, любил стихи. Как у большинства наших ребят, была у меня и Любовь, именно с большой буквы — Аня, Аня, моя Анечка… Конечно же, планы, планы… Учеба, поженимся как все нормальные люди, но у нас будет лучше, чем у других, так как наша любовь особенная, необычная, и в будущей совместной жизни все будет лучше, чем у многих друзей и подружек.
При этих словах Андрюша несколько раз останавливался, глубоко вздыхал, на глазах периодически наворачивались слезы, в некоторые моменты лицо его становилось особенно приятным. Мне казалось, что в эти минуты перед глазами юноши вставал образ его любимой девушки, и лицо озарялось этим милым и теперь уже далеким созданием…
— Все было хорошо и заоблачно прекрасно, но в один миг все рухнуло и улетело в тартарары. Говорят же, что из мгновений соткан мир, наша жизнь, и никогда не можешь знать, что вслед за хорошими, отличными событиями — мгновениями появится, свалится с небес такое, что не дай-то Бог никому…
— Утром чувствую себя плоховато: общая слабость, потливость, маленькая температура — что-то в пределах 37,1–37,5. Через некоторое время появляются боли в животе. В области попы сам у себя нашел несколько прыщиков-фурункулов, — вроде бы мелочь.
Родители вызвали «скорую помощь», доктор заподозрил острый аппендицит, доставили в хирургическое отделение. Осмотрели дежурные хирурги, провели термометрию, брали кровь на анализы, слушали легкие, многократно щупали живот, но он болел весь, и больше к спине. Крутили, вертели, наблюдали, советовались и пришли к выводу, что у меня приступ острого аппендицита. Помыли меня, нарядили в больничную одежду, уложили на каталку и доставили в операционную. Сделали внутривенно укол, привязали руки, ноги, накинули маску на лицо… Дальше я уже ничего не помню.
Проснулся в палате среди таких же как я, послеоперационных. Проходит время. Начинаю ориентироваться в месте и времени, но мне не лучше, а хуже… Помню, что живот болит еще сильнее, дикая слабость, ужасный пот — вся одежда мокрая, весь как в кипятке, а потом вроде холодно. Медсестра бегает, меряет температуру, а она уже за 40. Позвали хирургов. Чувствую, что разговаривают, волнуются, разводят руками… Я — то в сознании, то проваливаюсь в пропасть, лечу куда-то, потом всплываю…
Родители, видя такое «представление», подняли хай, требуют специалистов, чтобы разобраться, что же со мной. Вызвали нейрохирурга, невропатологов. Снова анализы, осмотр, консилиум. Решили сделать R-снимки позвоночника, так как видят явную картину сепсиса и поражение нервной системы. Снова консультация: нашли огромный гнойник около спинного мозга на границе грудного и поясничного отделов позвоночника. Теперь только обратили внимание на фурункулы в области ягодицы, и всем стало ясно, что аппендицита не было, а от инфекции фурункулов возник сепсис, который и образовал метастатический гнойник около твердой мозговой оболочки спинного мозга.
Меня срочно доставляют в нейрохирургическую областной больницы. И в этом тяжелейшем состоянии снова под наркозом берут на операционный стол. У меня было такое дикое состояние, что единственно помню только то, как вокруг меня бегают, хлопочут люди в белых халатах, везут, несут, перекладывают, и все… Полный провал, беспамятство… После операции, как рассказывали соседи в послеоперационной палате, долго не приходил в себя. Бредил, звал родителей, Аню…
В один из дней ощутил себя: потный, слабый, но что это? От пояса и ниже не чувствую своего тела, ноги не двигаются. Ясно одно… Я — инвалид? Так? Кричу няню… Спрашиваю, так ли это? Она разводит руками и, качая головой, подтверждает: «Паралич нижних конечностей…».
Я в холодном поту, полубреду, в ужасе… Попробуйте меня понять: вчера прыгал, скакал, купался, плавал, любил, обнимался, дурачился… А что сегодня! что, что? Кто я? Кто? Калека на всю жизнь…
Ночь прошла в поту, как в бреду, в аду, в слезах и внутренних, надрывных стонах, отрешенности от жизни, от любви, от счастья…
И всю ночь шел дождь. Под утро я как бы в прострации. Я не хочу жить, не хочу быть обузой для родителей, любимой девушки! Я должен исчезнуть из этой жизни… Утром в голове стихи, стихи и печаль…
Осень, дождь, грязь, ветрюган и слякоть,
Тоска, печаль и пустота души…
Зачем такой конец тебе мой
Грязный, рваный, мокрый лапоть?
Так выбирай ты для себя
Коротенький конец…
Не рви ты душеньку свою
И прекращай в конце ты
Снова плакать…
Ведь ты ж мужик,
Хотя и хлипкий лапоть,
Но слезы для тебя
Совсем уж не к лицу…
Они близки лишь подлецу,
Но ты же не был подлецом,
Хотя и был обычным лаптем
С таким печальным жизненным
Концом…
Следующий день прошел в уколах, капельницах, попытках покормить меня, но ничто не лезет мне в горло. А тут еще моча не течет, вставили катетер. Опять же и клизма. Я превращаюсь в полное дерьмо… У меня мысли: «К чему эта жизнь? Нет — это не жизнь. Это — существование на шее родителей. А как с невестой, с планами на будущее?». И вот снова ночь, кругом сон, почти покой, а у меня тоска, печаль. Спасают только стихи, которые так и прут, застревают в моей скорбной башке. Вот и опять…
От осени не спрятаться, не скрыться…
Листья желтые, опавшие, что вам снится?
Может быть тоже, что и мне
В минуты скорби и печали столь
неотвратимой…
Зачем вся в прошлом мишура и жизни
пышный блеск?
Когда для всех один конец…
Так что же хочешь ты — Судьба?
Когда с началом жизни — смерть пришла…
В моей душе созвучные слова
Тоскливым песням осени пришедшей,
Но все еще кружится голова
От счастья дней давно ушедших…
Сегодня мне чуть-чуть полегчало — стала спадать температура, так как через каждые три часа мне вводят самые сильные антибиотики. Я уже не все время мокрый, бываю и сухим. Стали на короткое время пропускать ко мне маму и папу. Отец, вижу, держится, а мама… Мама, мамочка моя! Слезы, слезы и… Едва сдерживаюсь, чтобы не зареветь вместе с ней. А когда они уходят, то подушка моя становится мокрой…
Бегут дни, недели… Я потерял им счет, только деревья, что под окном моей палаты подсказывают о быстротечности бытия. Смотрю на клены и…
Ах, вы, клены, мои клены!
Еще вчера были зелены,
А сегодня стали черны,
Как обнаженная земля…
Как мы жалеем с вами,
Что зимушка пришла
И всю-то нашу радость
У всех отобрала.
Вчера была прекрасная
природушка моя…
Сегодня испоганилась,
испортилася вся…
Такой ты родилась —
изменчивой всегда…
Но все же постарайся,
хотя бы иногда —
Смени ты свою стужу
на теплый ветерок,
Чтоб мы пожили радостно
хотя б один денек…
Доктор, страшно хранить такие воспоминания в своем сердце… Ох, как страшно. Так вы извините меня за то, что я так подробно обо всем рассказываю. Мне даже как бы легче на душе становится, в ней появляется пустота, а тяжесть куда-то улетучивается…
— Вот и хорошо Андрюшенька, вот и хорошо… Я сегодня для тебя — понимающий слушатель. Помнишь, в начале беседы я тебе говорил, что твой подробный рассказ и будет началом твоего лечения. Теперь и ты не только понял, но и почувствовал, что я был прав. Так что продолжай, мой дорогой, я старый, мне спешить некуда, все выслушаю… Так что продолжаем диагностику и одновременное лечение…
— Все: повышенной температуры не стало, потливость прошла, остались слабость, плохой аппетит. По настоянию отца пытаюсь мочиться в бутылочку без катетера. С калом хуже — клизма неприятна, так как санитарка или мама после нее проводят гигиеническую обработку тела…
Сегодняшнюю ночь не спал. Снова навалилась тоска и печаль и только грустные стихи спасают хотя бы на короткое время…
Осень… Холод. Тоскливо и печально…
Больной душе хоть в прорубь с головой…
Зачем прощаться с жизнью так поспешно,
Как будто тяжко мне с тобой…
Зачем, тоска, ты не даешь покоя?
Вся тянешь, тянешь в омут свой.
Ну, отступись ты от меня на время
И предоставь в конце покой…
Забудешь ты свою печаль
И прорубь, петлю ты забудешь,
И сам поймешь ты, наконец,
Семейству, дому нужен сорванец…
Днем я в полудремотном состоянии: то мои глаза закрыты, я где-то, но это на время. Вот, открываю глаза, смотрю на свои ноги, которые ничего не чувствуют, кроме холода, не двигаются. Они отечные, синюшные и вроде бы стали тоньше. Я слышал когда-то, что ткани, органы человека, которые долгое время бездействуют, начинают атрофироваться, отмирать постепенно за ненадобностью. Видимо, у меня начался этот процесс? А что дальше? Страшно даже представить… Есть моя голова и руки, туловище для подсобных дел, и только… Кто я, что я? Для родителей, это для родителей. Я их пожизненный крест, тяжелый, грязный, но они мои любимые и единственные… Они прекрасно понимают, что я не виноват, что превратился в такое дерьмо, растение — так сложилась судьба, но как поступить с моей любимой Аней? Из-за жалости она тянется ко мне, но это надо кончать, и чем быстрее, тем лучше. Я не имею право изуродовать ее жизнь. У нас с ней нет будущего. Любовь — любовью, а жизнь — есть жизнь. Говорят, что любовь с годами проходит или превращается в привычку хороших, добрых отношений двух любящих сердец. В семье я теперь потерянный человек, нуль. В интимных отношениях — пустое место. Ночь прошла в страданиях, в тоске, болях, горе и печали. Закончилось тем, что я написал Ане письмо — письмо страданий, признаний и тоски. Я просил ее не обижаться на меня, простить меня и постараться понять меня и себя. В письме я разъяснил ей свою никчемность в отношении любви и жизни, просил ее забыть меня и устроить жизнь по своему разумению. Через несколько дней оно было переслано моей мамой Ане…
А для себя после этой ночи осталось стихотворение…
Дождь прошел и через меня,
И я опять свободен,
как и прежде,
Как птица или ветер
в вышине…
В моей душе нет места
даже для тебя.
Любовь взаимная моя…
Я вновь свободен телом
и душою,
Но для чего и от кого?
Такая честь иль горюшко дано?
Кому подобная свобода так нужна?
Уж лучше темнота тюрьмы
И горе заточенья…
Там есть хоть вера в жизнь
И есть мое стремленье
К свободе, к лучшей доле
Где-то там, в заоблачной дали,
К которой я стремлюсь,
Забыв о годах и конце начала,
Которое зовется словом — Жизнь…
А жизнь моя, если ее так можно назвать, продолжается: ведь мне не хватило сил и мужества оборвать ее. Оказывается, это не так просто — влезть в петлю, для этого нужна огромная сила и воля. Жаль, что у меня нет ни того, ни другого.
Продолжаю мучиться сам и приносить страдания своим близким.
Дни и ночи однообразные: еда без аппетита и желания, моча — лежа, в бутылочку, клизма, обмывка тела.
Рана на спине, говорят, уменьшается в размерах, гноя становится меньше, перевязки переношу с безразличием, которое воспитал в себе сам. Днем — дремота, тоска и глупые мысли. А вот ночи — это уже сущее горе и страдания. Не спится из-за холодных, ледяных ног и постоянного срыва нервной системы: хандра, печаль, тоска от безысходности, в которую занесла меня Судьба-судьбинушка моя.
В голову иногда приходят слова умных людей: «Беда, когда вы не действуете. Дорогу осилит идущий! Тупиковых ситуаций не бывает, кроме смерти… Выход всегда есть…».
Хорошо говорить, если ты можешь ходить, а если… Вот в этом-то и загвоздка и вопрос… Значит, нужно прекратить слюнтяйничать и попробовать, если не совсем ходить, а хотя бы вставать… Перед глазами летчик Маресьев. Правда, там другое дело, но плясать на протезах до крови, летать, сбивать… Это — да!
Все, начинаю, а там, как судьба распорядится…
На следующее утро вся голова в этих мыслях, но как начать?
В палате нас четверо спинальных больных и, видимо, у некоторых в мозгу та же мысль… Среди нас есть больной грузин. Мы его зовет дядя Сосо. Так вот, в одно утро он обращается ко всем со словами:
— Ребята, а может хватит лежать вот так трупами? Мы же все-таки мужики и должны показать, хотя бы себе, что у нас есть мужество и воля к победе над нашим недугом. Правильно я говорю?
— Вы правы, дядя Сосо, вы правы, — неуверенно заявляют мои соседи и, конечно же, я…
— Мне приходят на ум слова какой-то песни, — продолжает неугомонный Сосо.

Не живи уныло,
Не жалей, что было.
Не гадай, что будет.
Береги, что есть…
А если у нас с вами имеется главное — жизнь… Нет здоровья, но есть жизнь. Здоровье будем сами себе ковать…
Итак, начинаем с дыхательной гимнастики…
И этот неугомонный сосед сдвинул нас с мертвой точки и выгнал из души тоску и печаль. У нас появилась вера, надежда, а они и есть двигатели для каждого из нас. Изо дня в день мы дружно по командам дяди Сосо проводим упражнения дыхательной гимнастики для шеи, головы, туловища, рук. Поворачиваемся на бок, садимся на постели. Я пытаюсь приседать около кровати, держась за постель, стоять, держась за «ходунки», но судороги, ужасные судороги сводят мои колени и не дают мне стоять. Я вынужден садиться на постель. Ноги стали сильнее отекать, синеть, появляются пролежни на стопах. Все, приехали… Не хватало, чтобы возникла гангрена как у одного парня, и ему отрезали одну ногу. Вот и не гадай, что тебя еще ожидает… Нежданно-негаданно еще одна неприятность, которая поставила еще один барьер перед моей возможностью встать на ноги! Теперь уже, видимо, окончательно и бесповоротно!
Снова бессонная ночь, ночь тоски и печали. В голове чьи-то стихи, а может быть и мои, точно не помню из-за помрачения…
Во времени-Реки
Вся жизнь моя — печаль.
Куда несешься ты?
Как мне тебя-то жаль.

Наужто, милая моя,
Вот так и пронесешься?
И не оставишь ничего,
Когда опять очнешься.

И вечная стезя твоя
Лишь делать вид на счастье,
Но не оставишь ничего,
Как только дым ненастья.
У времени-Реки
Опять мои сомнения.
У времени-Реки
Одни лишь треволнения…

О, горюшко мое —
Ты — Реченька моя!
Зачем родилась ты,
Зачем родился я?
Гной из раны спины прекратил течь, рана зажила. Зажили пролежни на моих стопах. У меня появился страх, неуверенность, что я когда-либо встану на ноги… Не то, чтобы ходить хотя бы стоять, но, увы!
Так я и вернулся в свой дом родной. С этого времени занимаю эту кровать. Проблемы все те же: мочусь в бутылочку, моча темная; стул, вроде бы и лучше; плохо сплю из-за ужасного холода в ногах; вроде бы смирился со своей безысходной долей — выручают компьютер и телевизор, да живая природа под окнами дома. Был в санатории в Саках, где узнал о вас…
Обращались с родителями к профессорам-нейрохирургам помочь хотя бы в чем-то, но ответ один: «Такова судьба, выше головы не прыгнешь». А мне бы хотелось ходить… После того, как узнал о вас, появилась маленькая надежда…
Вот и все, что я мог вам поведать о последних мгновениях моей горе-жизни, а вернее, о превратностях моей судьбы…
— Андрюшенька, такого подробного пояснения о своей болезни я слышу впервые в своей жизни. Я вижу перед собой не только больного человека, а удивительного человека, эрудита, таланта от природы, поэта… Ты всю свою короткую жизнь живешь своими мыслями, это великолепно. Еще Л. Толстой говорил: «Самый лучший человек тот, который живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами». Я желаю, чтобы ты и дальше жил своими мыслями и в том я тебе буду помощником…
— Доктор, я вспомнил слова В. В. Путина: «Каждый человек в своей жизни должен ставить перед собой амбициозный план, без этого жизнь пуста и бесперспективна. Вот и я хотя бы один раз в жизни поставил подобный план, но осуществить его помочь можете только вы».
Эти слова уважаемого мной человека обращены были к морякам России, которые, действительно, помогают ему в его начинаниях.
У меня же свой амбициозный план — попытаться хотя бы встать на ноги, а лучше ходить на ногах. И прошу вас, доктор, помочь мне в этом…
— Постараюсь, Андрюшенька, постараюсь… Все впереди…
А теперь, дорогой мой, я должен тебя осмотреть, изучить твои документы, что представила тебе больница.
С помощью Татьяны — мамы Андрея, мы раздеваем его по частям, я осматриваю больного.
Полнота больного излишняя. На спине, слева от пояснично-грудного отдела позвоночника широкий рубец от вторичного заживания гнойника.
Ноги — отечные, синюшные, очень холодные. На стопах рубцы от заживших пролежней. Пульсация на сосудах стоп едва прощупывается. Движения в суставах ног отсутствуют. При попытке согнуть ноги в коленях появляются сильнейшие судороги в мышцах ног. Отсутствует тактильная и болевая чувствительность в коже правой ноги, ягодицы, в области крестца, копчика и промежности… После этого я изучаю выписки из историй болезни хирургии и нейрохирургии, которые подтверждают высказывания на этот счет моего подопечного. Есть и противоречия, сомнения, но я решил все это не обсуждать, так как после драки кулаками не машут. Тем более каждому врачу нужно было или, скажем, хотелось доказать свою правоту и выглядеть соответственно, но теперь каждому здравомыслящему простолюдину, а тем более врачу, все понятно… И мне вспоминаются слова Гиппократа: «Доктор, не навреди, если не можешь помочь должным образом…».
— Итак, дорогой Андрюша, твоя болезнь налицо. Какие бы там ни были сомнения в диагностике, лечении — исход, вот он. У тебя тяжелейшее поражение спинного мозга, воспаление мочевой системы, нарушение инервации и кровообращения ног, нарушение солевого и витаминного баланса в организме, излишний вес.
Я здесь появился поздно, но лучше поздно, чем никогда…
Больные с подобной патологией организма с годами в какой-то мере свыкаются со своей болезнью, считают, что все медики и даже родители обязаны их лечить, а они будут лежать и ожидать своего излечения. Другими словами: люди с хронической болезнью блокируют себя как творческую личность, ожидая помощи только извне. Это и есть главное заблуждение. Если больной объединяется с болезнью, то лечение не поможет. Только объединение усилий врача и пациента, т. е. они оба против болезни, избавляет его от недуга…
Это очень хорошо понимали врачи древности. Маленький пример…
Знаменитый врач Мухаммед Хасан, проживший 112 лет, говорил: «Иди, сынок, с миром. Я трупов не лечу. Ты пришел, чтобы повесить свою тушу на мою старую шею, чтобы я страдал в поиске путей избавления тебя от хвори — не выйдет! Когда оживешь — приходи!».
Я тебе таких слов не говорю. Я думаю, что сейчас другое время, люди умные, понятливые, и наше с тобой лечение будет проходить при твоей активной поддержке и безусловном исполнении моих советов и рекомендаций.
— Да, доктор, вы не сомневайтесь: в моем лице вы будете иметь очень исполнительного и целеустремленного пациента, — взволнованно перебивает мои слова Андрей и твердо смотрит в мои глаза.
И я понял, что такие глаза не подведут…
— Мое лечение ты поймешь, прочувствуешь на себе и даже будешь подсказывать мне, где лучше его применить, так как организм больного сам чутко воспринимает на себе его действие. Но для начала я все же расскажу в целом план его.
Первое. Основное лекарство я буду вводить в определенные точки твоего тела на очень маленькую глубину в определенной дозе. Уколов за один сеанс будет от 250 до 300. Обычно эти уколы я делаю с точечным обезболиванием новокаином, но при твоей очень тяжелой патологии нервов лучше эти уколы делать без обезболивания, так как сама боль будет дополнительным лечебным фактором и тебе, мой друг, придется потерпеть. Когда мне много лет назад лечили открытую форму туберкулеза легких, то я принял за 4,5 месяца около 5000 уколов без обезболивания.
Ну, как, вытерпишь?
— И не сомневайтесь, доктор… Раз надо, так и сделаем, — спокойно заявляет Андрюша.
— Это очень хорошо, мой друг.
Второе. За длительный период обездвиживания организма у тебя ослабли все мышцы организма и произошло вымывание необходимых солей.
Значит, ты будешь получать ежедневно необходимые микроэлементы, витамины и заниматься гимнастикой…
Третье. У тебя излишки в весе и очень большие. При подъеме на ноги этот вес будет губительно действовать на твои кости, которые потеряли массу солей, особенно Са, поэтому я пропишу диету, в которой будет все, что тебе необходимо для жизнедеятельности. Но не будет того жира, что откладывается у тебя, а тот, что есть, будет рассасываться.
Четвертое. За короткий срок добьемся прекращения воспаления мочевой системы. После того, как ты встанешь на ноги и пойдешь, мы сделаем так, чтобы ты мочился и оправлялся только в туалете в естественном положении. Мочиться ты должен в вертикальном положении, то есть вся моча будет собираться в нижнем сегменте мочевого пузыря, раздражать его, тогда он будет нормально опорожняться. Когда ты лежишь в постели, моча расплывается по всем мочевому пузырю и ты с трудом выдавливаешь ее в пузырек. Это нужно изжить, и срочно…
Вот такой план лечения придется тебе выполнять вместе со мной. Вначале это выглядит как множество мероприятий, но потом ты поймешь, что они будут осуществляться одновременно, слаженно и как необходимые части комплексного лечения.
Основное лечение, то есть введение лекарства в эти 200 точек, будет осуществляться около 1,5–2 часов, и за это время у меня будет возможность преподносить тебе начальные медицинские знания или иное, что нам будет интересно и полезно с точки зрения отвлечения твоей нервной системы от больных уколов.
Итак, с Богом, мой друг… Тебе — силы-воли, мужества, а мне — здоровья на это время, так как во время подобного лечения я очень устаю физически и страдаю морально, переживая за тяготы своего пациента…
Сегодня первый день лечения. Приготовлены лекарства, шприцы, спирт, йод, ватные шарики и т. д.
Больной спокоен, сдержан, не показывает своего волнения. Я прошу его лечь на живот. Обрабатываю запланированное поле работы спиртом, потом йодом и — первый укол. Игла очень маленькая, лекарство ввожу до ростковой зоны кожи медленно в нужном количестве. Потом следующий, следующий уколы… Больной ведет себя спокойно. Выдержка удивительная. Работа длительная и чтобы как-то отвлечь больного от восприятия болей, начинаю обычную беседу…
— Кто есть человек? С одной стороны — сложнейший механизм, который выполняет массу видов работ, дел. Но эта машина особенная: имеет сознание, продукт самой высшей материи Земли — мозга. Разум — это есть самое высшее, что создала Природа-матушка.
С другой стороны человек — это комплекс химических предприятий, лабораторий. Многие реакции так сложны, что даже высшее проявление материи — мозг с его сознанием и знаниями, накапливаемые из поколения в поколение, не может осмыслить, понять их, воспроизвести.
Хотя в наше время масса химических веществ, полученных в организме, уже воспроизведены на промышленных предприятиях, в лабораториях: получен инсулин, гормоны, ферменты. И все это сделано в четверть предыдущего столетия.
До сих пор неясен такой вопрос как, что такое сознание, вопрос накопления знаний, что такое боль, как получить белки. Эти вопросы очень сложны даже для такого уровня знаний, как сегодня…
Кто есть человек? Это комплекс биологических систем, состоящий из сложных соединений веществ неорганической природы. Если порвать эти связи. А как? Нарушить обмен веществ и эти связи лопнут (например, не кормить, дать высокую температуру, поместить в гноеродную среду — сгноить человека). Мы с вами превратимся в то, из чего произошли — в химические вещества неживой природы, то есть мы превратимся в углерод, водород, О2, немного солей, воды — и все. Это и есть тот маленький ящичек с порошком, что отдают родным при каждом сжигании.
И чтобы не произошло нарушения обмена веществ, чтобы мы с вами жили, одним из важных начал является пища…
Так вот, Андрюша, мы пришли с тобой к тому, о чем я тебе говорил прежде: употребляй в пищу то, о чем я тебе говорил, чтобы для правильного обмена веществ были все те витамины, микроэлементы, белки, жиры и углеводы, чтобы они помогли восстановить правильную и полноценную работу лабораторий твоего организма, а в итоге — правильную жизнедеятельность твоих органов и систем, то есть помогли вылечить тебя и уничтожить тот лишний жир, что ты накопил за последние годы.
Беседа подошла к концу, сделаны и последние уколы. Больной молчит, лицо несколько покраснело.
— Ну как, Андрюша, перенес первый сеанс болезненных уколов? - спрашиваю молчаливого пациента.
— Доктор, я думал, что будет хуже… Так можно жить. Раньше я все время думал, что умер вчера, теперь я начинаю сомневаться в правильности своих мыслей.
В такой же спокойной обстановке прошел второй, третий сеанс…
Прихожу на четвертый, приветствую своего пациента, а он сидит на кровати и показывает бутылочку с мочой, а она — светло-соломенного цвета. Улыбается довольный и еще говорит, что колол себя иглой в области крестца и промежности — боль стал чувствовать. Мы порадовались с ним нашим первым победам…
Приступаю к уколам, все бы хорошо, но только в голенях периодически появляются судороги. Надеюсь, что они пройдут.
Пытаюсь чем-то отвлечь больного. Рассказываю, что прежде работал хирургом на Колыме, написал об этом времени книгу. Как будет издана, дам почитать. И чтобы больной понял, что такое Колыма, говорю ему:
Там горы высокие,
Там снега глубокие,
Там просторы бескрайние,
Там морозы жестокие,
Там тайга глухая,
Там мерзлота вечная,
Там ночь без края,
Там жизнь «беспечная»,
Там кости повсюду лежат,
Там никто не вернулся назад…
— Вот это, да! — говорит Андрей. — И вы там жили и работали, да еще с туберкулезом легких. Я бы так не смог…
— Смог, смог, — говорю я ему. — Еще как бы смог. Я вижу тебе мужества не занимать. Лечение — эти сотни уколов, ты переносишь молодецки.
После пятого сеанса смотрю: отеки на ногах прошли, нет синюшности. Щупаю, а ноги-то теплые. Я и говорю:
— Андрюша, больше носки на ноги не надевай. Теперь становись на пол и делай гимнастику у кровати, с «ходунками» начинай ходить по комнате и ходи в туалет, как договаривались.
— Доктор, а как трофические язвы снова появятся — я так боюсь, у меня тот парень с отрезанной ногой всегда перед глазами.
— Теперь язв не будет и гангрены тоже — у тебя восстановилось кровообращение в ногах. Щупай, щупай — ноги-то теплые. Все, дорогой мой, гимнастика, движение и ходьба. Начинай с «ходунков», а потом видно будет.
Радости у моего пациента не было предела. Пришли родители. Улыбки, улыбки. Отец и говорит:
— Просил врачей, чтобы помогли как-то восстановить тепло в ногах, так не взялись, просили к бабке обратиться. А оно видишь как, радость-то, какая. Теперь и сон наладится. Андрюшенька, забудешь за бессонницу свою.
Татьяна гладит по голове сына, целует, прижимается к нему. Я рад всему происходящему и этим первым, таким небольшим победам.
Вот девятая процедура. Уколы Андрюша переносит стоически, я внутренне восхищаюсь его мужеству. Спрашиваю:
— Андрюша, не холодеют ли ноги?
— Да что вы, доктор, я уже привык, что они всегда теплые и сплю хорошо. В туалет хожу, как вы говорили.
А в это время вдруг вижу, как от болей зашевелились пальцы на стопах и задвигались стопы в голеностопных суставах. Я молча, чтобы не сглазить, показываю Татьяне на стопы. Ее лицо расплылось в улыбке от прилива радости…
Снова маленькая победа. Я рад за своего пациента и за свое дело.
После десятой — последней процедуры:
Андрюша занимается гимнастикой возле кровати. При ходьбе сохраняются еще небольшие судороги в коленных суставах. Ходит в туалет то сам, то с помощью «ходунков» — никак не может отвыкнуть от привычки. Уже уменьшил вес, строго придерживается рекомендуемой диеты.
Сегодня у меня день прощания с Андрюшей, Костей и Татьяной. Мой последний совет: движения, движения и движения — гимнастика, ходьба. Не отрываться от людей: бывать в санаториях, на соревнованиях ребят на колясках, общение и общение — все это поднимает тонус и уверенность в завтрашнем дне.
Костю прошу приобрести тренажер, на котором Андрюша должен наматывать километры — залог его физической крепости и уверенности в ходьбе…
Времечко — Река -
Извитые берега.
И куда меня несешь?
Едва ли ты сама поймешь…

То пороги, то шторма
Все колышат не дарма.
Я и сам не пойму,
В какой омут попаду.

Нет и снова я всплыл,
Даже всех удивил.
Вот опять я живой —
Ой, ой, оё ей…

Времечко — Река —
Извитые берега
Вдаль беги, вдаль беги,
Да меня от несчастий береги…