Слушай, Алёшенька

- Слушай, Алёшенька… - мама с трудом выговорила эти слова и замолчала.
Мне показалось, что она уже умерла. Однако спустя полминуты её глаза приоткрылись. Она слабо сжала мою ладонь своей исхудавшей рукой. Сухая кожа и скрюченные пальцы… Эти ощущение я не забуду никогда. Пока жив, конечно.


Мама всегда заботилась обо мне. Старалась быть нежной и ласковой. Трудно сказать, удавалось ей это или нет. На тот момент я чувствовал лишь негодование и презрение. От того, что она уходила. Оставляла меня одного. Злость от полной беззащитности и личной слабости обуяла меня.
Умирающая в очередной раз едва вдохнула и, судорожно ухватив мою детскую ручонку, почти прокричала:

- Послушай меня, Алёшенька! Мы все думали, что такого никогда не случится. Наша жизнь всегда была размеренной и безмятежной. Мы жили, упиваясь этим. Всё казалось простым и понятным. Вот оно – небо. Вот солнце и воздух. Вот радость, а вот печаль. Вот отпуск, а вот трудовые будни.
Хотя зачем я вру? Всё это я узнала от своей мамы. Мы с твоим отцом жили совсем в другие времена…


Она опять затихла, и я в очередной раз подумал, что больше она не заговорит. У неё не хватит на это сил. Я испугался. Моё тело онемело настолько, что я с трудом мог пошевелиться. Однако я изо всех сил сжал её руки.

- Мама, не надо! Не уходи. Не сейчас!..
Её веки снова дрогнули. Паника отступила. Я немного успокоился и понял, что она просто очень устала. Спустя несколько секунд она продолжила:
- Тебя будут убеждать, что прошлое…те времена были страшными и дикими. Что жизнь была невыносима. Они будут восхвалять настоящее, утверждая, что существующий порядок вещей самый идеальный и гуманный. Не верь никому! Слышишь?! Пообещай!...

В её глазах сквозило безумие. Мне вновь стало страшно. Однако осознав, что мать последний, оставшийся в живых родной человек, я отбросил страх и изо всех сил попытался внимательно слушать, стараясь не упустить не единого слова.

- Обещаю, мамочка! - срываясь на слёзы, выпалил я. - Обещаю!
Она едва приподняла веки, но и этого оказалось достаточно, чтобы я увидел искорку благодарности в её угасающем взгляде.
- Всё началось незаметно. Они умеют делать это незаметно. Однажды нам привезли дрова. Банальные дрова. Нам предложили их купить. Но для чего они были предназначены? Ты не жил в те времена, сынок, поэтому не ответишь на этот вопрос. Я скажу сама. Дрова продавались для поездок в лес на пикник. Ты понимаешь? В лес! Туда, где их полно! Где они валяются под ногами и их можно собирать совершенно бесплатно. Многие из нас тогда смеялись. Дурачились. Но, тем не менее, охотно их покупали. Мы недооценивали стадного чувства, заложенного в человеческой природе.


Мама снова ненадолго замолчала. Я сидел не шевелясь. Пытаясь понять. Осмыслить то, что она говорила.

- Вслед за дровами нам начали продавать воду, - собравшись с силами, продолжила она. - С улиц исчезли питьевые фонтанчики и колонки. Людям сказали, что новая вода - это почти лекарство. Никто не спрашивал, что стало с той, старой водой. Ведь, употребляя её, мы жили ничем не хуже. Куда она делась? Но, нет… Почти никто не задумывался об этом. Большинству было плевать, они бежали покупать то, чем раньше можно было пользоваться совершенно свободно.


Мы создали культ. Культ покупательства. Мы платили за всё, что предлагала реклама, не пытаясь вникнуть и понять, что же нам скармливают на самом деле. С презрением глядели на тех немногих, кто ещё сохранял остатки здравого смысла. Кичились своей радостью причастности к новому! Пёрли в дом чёртовые баклажки, не задаваясь вопросом, почему из крана теперь течёт ржавая дрянь? Мы даже не хотели знать, почему вдруг подорожала и эта ржавая дрянь. Главным для нас было купить. Приобщиться к новому. Ведь покупка - это символ причастности к доминирующему сословию.
Твой дед был одним из тех, кто противился этому. Взывал к разуму. Убеждал. Пытался объяснить.


Он всегда говорил, что прогресс измеряется удешевлением и улучшением жизни для конкретного, отдельно взятого человека. А, следовательно, и для общества в целом. «Удорожание благ и усложнение их производства - это регресс», - утверждал он.
Но кто из нас его слушал? Никто. Мы с пренебрежением тыкали в него пальцами и называли нищебродом. Стариком, который не в состоянии купить себе чистой воды.


Наших мозгов не хватало даже на то, чтобы задаться вопросом - почему то, что раньше было бесплатным, теперь нужно покупать втридорога. Почему при той, «грязной» воде, здоровых людей было больше чем теперь?
Все шагали дальше. Прямиком в новый, прогрессивный мир.
Вскоре появилась «правильная» и «неправильная» еда. Это было закономерно, но мы не задумались и об этом. «Неправильная» стала доступна лишь богачам. Но все опять радовались, наслаждаясь лозунгом: «Всё для вас!», которым пестрело всё вокруг. Потеряв остатки здравого смысла, словно стадо обезумевших зомби мы покупали съедобную гадость, наперебой рассуждая о её полезных свойствах. Те немногие, кто продолжал есть настоящую пищу, пытались объяснить остальным то, как они заблуждаются. Но как можно передать вкус словами?..
А тем временем «стаду» подсунули новый «кайф» - вкусовой чип. Он стоил немыслимых денег, но, те из нас, кто купил его и вмонтировал в мозг, даже дерьмо, положенное на язык, стали воспринимать, как лакомство.
Да, Алёша… Мы с твоим отцом именно из того поколения. До хрипоты и драки мы объясняли родителям, что наш мир меняется к лучшему. Что всё происходящее - это прогресс и благо. Что всё делается для человека. Какими же наивными мы были! Прости нас, сынок…


Прозрение пришло к нам слишком поздно. Это случилось, когда за солнечный свет и воздух тоже стало нужно платить. Чтобы выжить, приходилось оплачивать каждый свой шаг… нет… вдо…
Именно в этот момент мама умерла. У неё не хватило денег на кислород. На кислород для нас двоих, ведь она отдала мне свой. Весь, который купила на все оставшиеся деньги. На годы вперёд, чтобы сохранить мою жизнь… Её смерть была привычна для тех времён. Так поступали многие родители.

Алексей из последних сил сжал руку своего сынишки:
- Мальчик мой!.. - он зашёлся в приступе чахоточного кашля, - я забыл всё, что говорила мне тогда моя мама. Забыл то, о чём она просила меня. Я предал её память, а значит и твоё будущее.

Будущее всех вас. Простите меня… - дряхлый мужчина приподнялся на гнилых досках, лежащих прямо на грязном, земляном полу, и снова страшно раскашлялся. - Но я не останусь в долгу! Искуплю свою вину, - с трудом справившись с приступом, прохрипел он. - Я предусмотрел «выкуп» своей халатности перед вами, дети… Вот, - он протянул сыну чип-карту, - я выкупил своё тело. Давно, ещё два года назад. После того, как я умру, немедленно начинайте разделку. Первым приготовьте ливер. Мясо обязательно засолите. Вы ещё поживёте, - он нежно улыбнулся, пытаясь дотянуться обессилившей рукой до курчавой головы сына, - месяца два-три, точно…