Траурная музыка

Эта история произошла много лет назад на моей малой родине – в поселке Херпучи на севере Хабаровского края.  Но память о ней настолько ярко вошла в моё еще детское сознание, что до сих пор я помню даже детали.

Наш поселок, который все местные жители называли прииск, даже в свидетельствах о рождении у меня так и написано о месте рождения прииск,  расположен далеко от крупных населенных пунктов. До краевой столицы Хабаровска было почти 700 км по прямой, до других городов – Комсомольска-на-Амуре и Николаевска-на-Амуре 400 км. Даже до районного села имени Полины Осипенко было почти 200 км.  Летом до нашего поселка можно было добраться на пароходе,  на катере, на моторной лодке, и на это требовалось несколько дней.  Зимой, когда замерзал лед на реке Амгуни,  прокладывали «зимник», т.е. дорогу по льду или снегу, и тогда можно было добраться на машине.  В конце 50-х годов к нам стали летать маленькие самолеты Ан-2 и Як-12.  Но самолеты брали немного пассажиров, так что желающие попасть к нам в это время года должны были дождаться своей очереди улететь. Поэтому  зимой к нам ездили только командировочные и некоторые жители, возвращающиеся из  в отпуска.

Поселок обязан своим рождением богатому месторождению золота, которое стали добывать с начала 70-х годов 19 века.  Вначале были небольшие прииски на этом месторождении. Среди владельцев одного прииска была родственница знаменитого генералиссимуса Суворова-Рымнинского.  Потом долгое время золото добывали старатели, в том числе китайцы.  И лишь с начала 30-х годов уже 20 века образовался государственный Херпучинский прииск.  В 80-е годы он стал самым крупным в Хабаровском крае.

Событие, о котором пойдем повествование, произошло зимой  1961 года.  Так что именно в те годы, когда добраться до нашего поселка можно было с большим трудом.  Примерно за полтора года до этого в школе организовали духовой оркестр. Развлечений в те годы практически не было, поэтому я, шестиклассник,  записался и в духовой оркестр помимо судомодельного.  Репетиции оркестра проходили 2-3 раза в неделю, причем в небольшом помещении столярной мастерской.  Репетировать в школе было нельзя, так как там проходили занятия в вечерней школе, или правильно назвать – в школе рабочей молодежи. 

Для непосвященных расскажу, что представляет из себя  духовой оркестр. В пору моей молодости такие оркестры играли в парках в выходные дни, обязательно играли на торжественных мероприятиях, на танцах.  Самая большая труба в этом оркестре – бас, затем по мере уменьшения размеров – баритон, тенор, альт и самая маленькая  по размерам – труба.  Но самая важная, которая и играет мелодию, а все остальные инструменты лишь подыгрывают трубе. В некоторых оркестрах  были еще тромбоны, саксофоны, тоже относящиеся к духовым инструментам, но ничего этого у нас в оркестре не было. 

Подбор музыкантов на инструменты был простой. Чем старше, сильнее  парень и у него толще губы, тем инструмент ему доставался больше. А парней с тонкими губами определили в трубачи, которых в тот год было аж четверо, если не считать руководителя оркестра, который тоже играл на трубе. Это были мои одноклассники Витя Тяжелков, Гена Селезнев, Коля Мариечко, Вася Баскаков.  На альтах играли Олег Куст, Вова Алексеев  и Леня Нестеров.  На тенорах играли я и мои одноклассники Вова Козлов и Вова Загузов, на баритоне Боря Лопатин и еще один взрослый музыкант Мошкович. А самые большие инструменты- басы - достались Вите Алексееву и Боре Приходько.  Барабанщиком был Вова Бачурин.  Он отличался не только отсутствием музыкального слуха, но и чувства ритма, и иногда ему доставалось от нашего руководителя оркестра за это колотушкой по заднему месту.

Месяца четыре мы разучивали ноты, играли гаммы, потом стали играть несложные мелодии. К новогоднему школьному вечеру научились играть вальс, танго, фокстрот и польку. Этого хватало, чтобы удовлетворить все запросы танцующих.  Так что наше выступление на новогоднем вечере произвело фурор.  В этот год я, играющий на теноре, не очень страдал оттого, что не мог потанцевать. Просто в то время я и танцевать-то не умел.  Но с большим интересом наблюдал, как ученики старших классов кружили в вальсе, или тесно прижимались друг к другу во время исполнение танго, легко передвигались в фокстроте.

Прошли зимние каникулы, началась третья четверть. Мы по-прежнему репетировали 2-3 в неделю, стали разучивать гимн Советского Союза и еще какие-то мелодии.   На торжественных мероприятиях в нашем клубе, где чествовали тружеников прииска  на пролетарские праздники, мы сидели в оркестровой яме и играли гимн, туш, а после торжественной части и концерта художественной самодеятельности еще играли на танцах. Нас, музыкантов, все стали узнавать в поселке и даже хвалить при случае.

Но потом случилось то, о чем я и хочу поведать вам, уважаемые читатели.  В поселке пропала 12-летняя девочка. Вечером пошла за молоком к соседям и бесследно исчезла. Это произошло в  один из февральских дней. Встревоженная мать вечером обошла всех соседей в поисках дочери.  А на утро к поискам девочки подключилась вся школа и все не работающие жители поселка.  Мы обошли все окрестности поселка,  отвалы и котлованы, но нигде следов пропавшей не обнаружили. В поселок прибыли следователи из района и даже из Хабаровска. Пропажа в отдаленном от цивилизации поселке в зимнее время 12-летней девочки – это было в те годы ЧП краевого масштаба.  В домах всех жителей  только и было разговоров о пропавшей. Во всех, кроме одного. Это был дом одного из соседей девочки, одинокого мужчины, биологического отца девочки. Они с её матерью уже несколько лет не жили вместе, но соседствовали.

Следователи обходили дома всех соседей, расспрашивали их о девочке и о чем-то необычном в поседении других соседей.  И те вспомнили, что вечером, когда не вернулась домой девочка, у их соседа, отца пропавшей, долго топилась печь, чуть ли не до утра,  что было необычно.  Следователи этим обстоятельством заинтересовались и решили навестить этого мужчину, которого подозревали меньше всего. Ведь он все же отец девочки. 

Все, что происходило в том доме, я знаю со слов соседей и некоторых свидетелей.  Якобы мужчина на вопрос следователей, почему он так долго топил печь, ответил что-то невразумительное. И когда следователи стали осматривать её и просеивать шлак  и сажу,  обнаружили остатки шерстяных нитей и оплавившиеся куски металла, того самого, из чего был сделал бидон, с которым пошла за молоком девочка.  На вопрос следователя, что это такое,  мужчина ответил, что это пролился на огонь  металл, из которого он делал блесна для рыбалки.  Сказал, что сейчас принесет сами блесна, и вышел.  Почему-то он долго не возвращался, и один из милиционеров пошел его искать, и нашел повесившегося в кладовке. Что уж там было дальше, народная молва не поведала. Оказывали ли ему помощь, или решили, что это лучший выход из этой ситуации, не знаю. Стали искать девочку, и вскоре нашли. Но и тут молва не единодушна.  Родители мне сказали, что нашли труп девочки на чердаке дома, заваленный вениками для бани.  А кто-то сказал, что якобы нашли в завалинке.  Но второе мало вероятно, ведь завалинка вокруг дома, значит, на виду у соседей.  Ходили слухи, что таким образом убийца хотел отомстить матери девочки, которая отказалась жить с ним. О чем он думал, непонятно. Ведь скрыть труп будет очень трудно, и убежать из поселка в это время года невозможно.  Хотя он успел сжечь почти все вещи девочки в ту трагическую ночь.

Зато дальнейшие события происходили на моих глазах.  Хоронить девочку решили из школы, и духовому оркестру предложили играть похоронный марш.  Мы его ни разу не репетировали, и вот за два вечера мы должны были выучить ноты и сыграть.  Место, где обычно мы репетировали, было занято, там  занимались ребята из кружка по столярному делу. Нам предложили другую комнату, где проходили занятия по домоводству.  Комната была очень большая, с высокими потолками и огромными окнами, полупустая, лишь несколько столов для раскроя тканей и швейными машинками были в этом большом помещении. То есть резонанс был очень сильный. И когда мы стали играть похоронный марш, мелодия его распространялась в вечернее время  по всему поселку, расположенному в котловине между гор.  В морозную погоду музыку было слышно очень далеко.  Весь трагизм ситуации усиливался в эти часы наших репетиций.  Занятия в вечерней школе были отменены,  траурная музыка не давала заниматься. Когда я пришел после репетиции домой, застал нашу соседку Кокорину Агнию Иннокентьевну в слезах.  Она только что вернулась из школы, где проводила занятия для вечерников, и не могла сдержать слез прямо на уроке.

Весь поселок погрузился в траур.  Я не знаю, были ли отменены киносеансы в клубе, просто не интересовался этим. Но то, что даже на уроках и на перемене в школе было необычно тихо, бросилось в глаза.  В день похорон занятий в школе не было.  Небольшой гроб с девочкой установили в школьном зале, кое-кто принес цветы, срезав их с растений из горшков на подоконниках.  Учителя, ученики, и их родители шли мимо гроба этой совсем еще маленькой девочки.  Мы играли похоронный марш, который успели разучить за два вечера.  А потом процессия из школы двинулась к кладбищу на Успенском. Была морозная погода, и чтобы не замерзали клапана на духовых инструментах, в них налили спирта, и все музыканты вдыхали этот запах. Сколько времени мы шли до кладбища,  и сколько раз звучала траурная музыка, не могу сказать.  Помню, у меня стали подмерзать пальцы в шерстяных перчатках, и в перерыве  я засовывал их в карман телогрейки (прим. – так в нашем поселке назывался ватник), а инструмент брал подмышку.  Барабанщик Бачурин не мог нести свой большой барабан, а стучал тарелкой об  тарелку, отбивая ритм.

Мне показалось, что весь поселок от мала до велика,  провожал в последний путь девочку. Знаю, что привезли школьников из соседнего поселка Оглонги.  Печаль была в глазах всех без исключения людей. Такое в наших поселках случилось впервые. Хотя в годы войны рядом располагался лагерь заключенных, которые  заготавливали дрова для электростанции и поселков, но и тогда случаев, чтобы  взрослый человек, мужчина, поднял руку на ребенка, не было.  Вообще в те годы даже замков на входные двери никто не вешал, просто вставлялась палочка в щеколду, чтобы дверь не хлопала на ветру,  и знали, что хозяев нет дома.  При входе в зрительный зал клуба не проверяли билеты,  не было человека, отрывающего контрольный талон от билета, это делали сами входившие,  и бросали в специальный ящик на двери.  И никаких безбилетников не было. Разве сейчас такое возможно?

P.S. После этих похорон наш духовой оркестр стал пользоваться еще большей популярностью. Нас стали приглашать на похороны  не только в Херпучах, но и в соседних Оглонгах.  Не все пацаны  могли  участвовать в них, но и в усеченном составе мы всегда могли сыграть траурный марш, и потом оказаться за поминальным столом, где многие мои одноклассники впервые попробовали алкогольные напитки.  Некоторые даже перебирали с непривычки.  Но вообще это было не характерно для нас, тогда еще совсем небольших мальчишек, лет по 14-15.  Все мы неплохо учились и успешно закончили школу. Кто-то, как Витя Алексеев и Олег Куст, 7 классов, Коля Мариечно 10 классов вечерней школы, кто-то уехал из поселка до её окончания – Гена Селезнев, Вася Баскаков, Боря Лопатин. Остальные заканчивали среднюю школу.

В старших классах мы не репетировали регулярно, как в начале. За несколько дней до мероприятия, на котором нам требовалось выступать, собирались и проводили 2-3 репетиции.  В это время меня определили в барабанщики,  и я задавал ритм оркестру. С этим у меня неплохо получалось, все же с музыкальным слухом у меня было плохо, а вот с чувством ритма нормально. До сих пор, когда слышу ритмичную музыку, правая нога отбивает такт.

Все оркестранты  закончили 11 классов и поступили в ВУЗЫ.  О судьбе некоторых из них  я узнал много позже. Володя Козлов стал командиром самолета Ту-154 и живет в Благовещенске. Его закадычный друг в школе Володя стал военным строителем, живет в Хабаровске.  Витя Тяжелков работал главным инженером на заводе в Амурске и там вышел на пенсию. Боря Приходько стал офицером, сейчас на заслуженном отдыхе.  Леня Нестеров одно время работал  инженером на ТЭЦ, потом у отца  в старательской артели, рано умер от онкологии,  Олег Куст утонул в 26 лет. Покинул этот мир и Боря Лопатин. Володя Алексеев пенсионер и живет в Хабаровске.  Кое с кем я поддерживаю связь.  И тогда мы обязательно вспоминаем тот трагический случай с убийством девочки в нашем родном поселке.