Поездка в город

 

Коля уже устал ходить за дедом. Ему уже всё надоело, и магазины, и трамваи, хотелось домой, к маме. А как он радовался утром, когда они, затолкав в холщовые мешки двух молочных поросят, собирались в город. А как он ждал этого дня! Ведь разговоры о том, что дед возьмёт его с собой в город, шли уже больше месяца.

Вот подрастут поросята, чуть-чуть ещё подрастут, вот тогда и поедем. Вот таки-и-е, вытягивал Коля руки в стороны. Да, вот такие, дед тоже вытягивал ладошки в сторону, у него получалось, конечно, больше, чем у Коли. Сначала поедем на рынок, нет, поправлял его внук, мы сначала сядем в автобус, а потом в трамвай. Ах, да, сразу соглашался с ним дед, сначала сядем в автобус, а потом в трамвай, там продадим хрюшек, а их сразу заберут, вот увидишь, у кого-то свадьба, у кого-то юбилей, обязательно да найдется какой-нибудь покупатель, а потом пойдём по городу, купим тебе лимонад, мороженое.

Он настолько живо представлял, как он напьётся лимонаду, наесться мороженого, что казалось, всё как будто уже происходило, сладко щекоча, из ноздрей, как будто уже выходил лимонадный газ, а мороженое, уже подтаявшее, текло по губам, по рукам, а вафельная корочка приятно хрустело в зубах.

Наконец этот день наступил. Как-то так получилось, что всё произошло быстро и совсем не так, как хотелось бы мальчику. А сейчас он уже ничего не хотел, домой, только к маме. А у деда ещё были дела, и он всё тянул внука за липкую ладошку за собой. Дед тянул, а он не переставая, ныл.

Дед, я писать хочу… Дед, я пить хочу... Дед, айда, домой…

Хрюшек они продавали совсем не так, как они планировали, то ли все уже переженились, и никто не справлял юбилеи, что хрюшками, которые, видно, уже устали лежать в тесноте, и в темноте, и время от времени истово начинали биться и визжать, никто не интересовался. Они до обеда проторчали на рынке, там, где обычно устраивались те, кто продавал живым весом. Все проходили мимо и только спрашивали, сколько, и шли дальше. Коля уже за это время примелькался везде. Несколько раз прошёлся там, где горкой лежали изюм, чернослив, сначала он пробовал сухофрукты у одного продавца, потом у другого, у него уже разболелся живот, и торговцы уже узнавали его и гнали прочь, он изучил все киоски, которые были рядом, несмотря на то, что дед не пускал его далеко от себя. Наконец- то подошла одна тётя. Сколько, спросила она, двадцать пять, ответил дед. Он любил так шутить, рублей, сказала тётя, копеек, вытаращив глаза, отвечал дед. Недогадливая покупательница, поди, и мысли у неё такой, купить поросёнка, не было, а просто ходила по рядам и от нечего делать спросила, пожав плечами, она ушла. Подошла другая пара. В это время мальчик уже сидел у ног деда, на каком-то ящике, его уже ничего не интересовало, даже ножик с блестящей чёрной ручкой, который лежал на самом низу в стеклянном киоске. Жена - бочка, за ней плелся маленький толстый муж, тоже бочка, но поменьше. Он, даже не спросив ничего, сразу своими короткими руками вытянул за ноги обоих поросят из мешка, поглядел и вдвоем с дедом они засунули их в другой мешок, и туго завязали пинающихся хрюшек. За это время жена вытащила из сумки, которая у неё висела на руке толстый кошелёк, отсчитала 50 рублей. А муж - маленькая бочка, еле поволок мешки к «Волге». На крики поросят никто не обращал внимания. Старик, с удовольствием ещё раз пересчитал деньги и, завернув в платок, засунул в грудной карман пиджака. Они вдвоём сели в трамвай и поехали.

Сначала зашли к бабушке Уле, она с мужем  в своём доме жила на берегу Камы, детей у них не было, были они уже старые и неинтересные, бабушка нигде не работала, торговала на базаре, и считала, что деньги портят детей, и поэтому она была совсем неинтересна. А Коля думал, что, наверное, бабушку Улю как раз и испортили деньги, её дедушка, худой, высокий старик с красным лицом, так не считал, и всегда давал пятьдесят копеек. Так что с ним можно было ещё дружить. И они с дедом бабушки Ули здоровались за руки, кто кого сильнее ударит.

Они всё продавали, продавала, конечно, бабушка Уля, а дед помогал принести, унести. Они держали кур, продавали яйца, также выносили на базар всё, что росло у них в саду: ягоды, овощи, особенно на красной глине, хорошо росли помидоры. А в дом можно было попасть и со стороны сада, через веранду, но чаще там двери бывали закрыты.

Дед просунул руку, открыл калитку, сначала прошёл в сад, собрал в свою сумку самые крупные спелые помидоры, потом вышел на улицу, опустил щеколду, и они пошли в дом с другой стороны.

Ой, какие красивые помидоры вы купили, где такие продают, чмокала тётя Уля, беззубым ртом. А какие вкусные, во рту тают. Ешьте, ешьте, говорил дед, ешьте, как будто свое ешьте, купили на рынке, где же ещё. Хрюшек продали и идём вот. За сколько отдали. Продешевили, можно было ещё десятку сверху, тоже забрали бы. Редко нынче возят, редко. Учила она деда мудростям торговли. Они, попив чаю, и, угостив тётю Улю помидорами из собственного сада, вышли на улицу. Хоть раз поешьте, свое, а то всё на рынок, всё на рынок. Сами ведь и не попробуют. Скряги, ругал дед свою сестру.

Иной раз бабушка Уля приезжала к ним в деревню, сажала она недалеко картошку и начинала Колиного деда уму разуму учить. Вот, не умеешь жить, надо так, надо эдак, вот мы с дедом… Всё, всё надоела, езжай в свой город и лучше сиди там, на второй де день начинал дед гнать свою сестру обратно.

Сейчас начнётся самое интересное, они с дедом сядут в трамвай и поедут в центр. А там, всего, всего… Видимо, невидимо… Прямо на улице стоят продавцы мороженого, из толстых бочек продают квас, на столиках газировку, хочешь, без сиропа, хочешь с сиропом вишнёвым, малиновым, грушевым. А потом они поедут в парк. Дед даст ему три рубля, а сам сядет на скамейке и будет курить. Мальчик будет кататься на колесе, не на самом большом, туда его не пускают, говорят, ещё маленький, да какой же он маленький, скоро в школу пойдёт, но ничего, скоро он подрастёт, и будет кататься и на большом. А пока он возьмёт билет на маленький, там тоже всё видно.

Как-то так получилось, что у него сразу начал болеть живот. То ли три стакана газированной воды с сиропом вишнёвым, малиновым и грушевым не так легли рядом с помидорами бабушки Ули, то ли газу тётя-продавщица дала сильно много, то ли сиропа… Но как бы он старался не думать о боли в животе, а думать о колесе, на котором он сейчас полетит наверх и сверху будет махать деду рукой, все равно живот не переставал болеть и хочешь, не хочешь ему пришлось, нагнувшись, схватив живот рукой, идти к деду на скамейку. Ни на какое колесо он уже не хотел, не хотел даже мороженого. Когда ему чуток полегчало, они пошли по магазинам, хотя у мальчика не было никакого желания ходить с дедом по магазинам, ему ничего не оставалось, как плестись за ним. А деду заказали столько вещей, что они вдвоём запоминали, что же надо привести из города. Ну, что нам нужно купить, нарочно спросил дед, на что мальчик, не так чеканя, как хотелось бы услышать деду, тихо ответил, в первую очередь, батарейки. Молодец, подбодрил его старик.

Мальчик уже не помнил, сколько магазинов они обошли и к скольким продавцам обращались с одним и тем же вопросом, нет ли у вас батареек. Но, к сожаленью, этих батареек, которые они с дедом искали, нигде не было. Они объездили почти весь город.

В деревне только в нескольких домах имелось радио, которое работало с помощью батареек. По вечерам у деда собиралась вся улица, чтобы

послушать концерт. Дед шел и ругал эту улицу. Ильгам Шакиров, Альфия Авзалова… Послушаете теперь…Нет батареек, нигде нет. Вот проклятие. Они и с этого магазина ушли ничем, здесь тоже не оказалось тех четырёхугольных плоских батареек, которые подходили к радио, и вся улица собиралась, чтобы послушать концерт. Старик ругал всех, завод, который выпускал эти батарейки, но почему-то их нигде не было. Почему нет их в каждом магазине, почему бы не выпускать их много, чтобы они были везде. Потом соседей, что они повадились к ним ходить и слушать концерт. Купили бы сами это радио и тоже, как он, искали бы эти батарейки по всему городу. А то привыкли, собирается вся улица, стульев не хватает, некоторые на пол усаживаются возле печки, прислонившись спиной. Слушайте теперь. Нет батареек, нигде нет.

Может, есть в «Зените», отправили их в какой-то новый магазин. Мальчик снова начал хныкать, дед купил ему мороженое. Он, позабыв, что только что корчился от боли, начал есть мороженое. Они на трамвае доехали до «Зенита».

Есть у вас батарейки, обратился дед к продавщице, все магазины обошли, нигде нет, вот нам в универмаге сказали, что у вас есть батарейки. Ах, конечно, есть и продавщица веером разложила перед ними на столе лотерейные билеты. Выбирайте, какую хотите, ярко-красная напомаженная улыбка продавщицы старика совсем выбила из колеи. Он матерился, плюнул на пол и пошёл. За ним следом поплёлся внук. Потом он поглядел на растерявшуюся продавщицу и крикнул. Батарейки, понимаешь, ба-та-рей-ки. Они плоские, четырехугольные. И побежал за дедом. Они уже были у дверей, когда их догнала эта глухая продавщица. Есть у нас батарейки, только в другом отделе. Вон, в отделе радиотоваров. Так бы сразу и сказала. А то лотерей, лотерей… Вытащила, придумали, народ обманывать. Дед дальше ругался. Набрали они этих батареек. Дед успокоился, а у мальчика снова начал живот болеть, видимо помидоры бабушки Ули и газированная вода с сиропом вишнёвым, малиновым и грушевым, никак не хотели пускать к себе ещё и мороженое, и начали войну.

Теперь надолго хватит, а то повадились, каждый вечер им Ильгам Шакирова подавай. Ну, пусть, слушают теперь. Дед уже давно забыл, что ещё им заказывали дома, а мальчик подавно, хотя дома, каждый раз, как только дед спрашивал, что нам везти домой, отчеканивал каждое слово, как солдат на плацу. Теперь он бы и не вспомнил ничего, потому что, как только они сели в автобус, мальчик положил голову на колени деда и уснул.

г. Тарко-Сале, февраль 2009 г.