Страшная ночь

Рассказ

Сон. Страшный сон приснился Шурику. Таких страшных сновидений ещё не было…
Трудно вспоминать то, что произошло этой ночью.
Шурик был в летней ссылке у бабушки. Жили они вдвоём, и жили ладно. Ели затируху и сочную редиску с солью и возились по хозяйству: то за хворостом сходят для печи, то ивняка нарубят для новых плетней, то камыша заготовят, чтобы дыры в крышах латать. А были у них ещё и незаметные, но ежедневные заботы с овцами, с курами, с огородом и котом.
Но однажды к бабушке пришёл мужик с кнутом и попросил помочь на току, да ещё в ночную смену. Ну, не справляется колхоз с уборкой урожая без пенсионерки Лукерьи Ивановны, и всё тут! А бабушка в помощи никому не отказывала. Хотя, где надо, была твёрдой, строгой и непоколебимой, а в работе – сноровистой да жилистой.
Бабушка и внук часто спорили. К примеру, о погоде, о речке и даже о боге. Она рассказывала о какой-то неведомой Палестине, о фарисеях, о Ковчеге Завета, о еретиках. Самое главное, ежедневно несколько раз молилась Христу с утра до ночи, мелом рисовала кресты на дверях и в других неожиданных местах. Молилась и Шурика приучала. Но тут у них и случилось разногласие, ведь отец у внука бывший фронтовик, окопник, он никому не верил и в бога не верил тоже. И сына на эту дорожку повернул. Но надо честно сказать, хоть споры эти философские бывали громкими и даже резкими, заканчивались они одинаково – миром и ватрушками. Бабушка потом молилась с новой силой, а Шурик выходил погулять вокруг дома и заглянуть в центр большущей ямы с водой, что появилась рядом, посреди улицы после весеннего разлива…
И вот пришёл этот мужик в потёртом плаще и в картузе, да с кнутом в руке. Постучал в окно и сказал: «Лукерья, выходи!». Они поговорили у ворот, и бабушка засобиралась на работу.
- Ты, Шурик, не бойся, я тебя к подруге отведу. У неё и переночуешь, а завтра утром встретимся…
- Хорошо. Я и не боюсь.
- Ну, с богом…

Лукерья передала Шурика Евдокии. Она – такая же бабушка, только старше и ниже Лукерьи ростом. Говорила нараспев, громко, но плавно. И все разговоры  - о сыне, которого нет уже давно, потому что он на том свете.
Евдокия угостила Шурика блинами со сметаной, и всё говорила, говорила…
- Он, мой Коленька, на тебя похож. Вернее, ты мне его напомнил. Ласковый был. Учился в школе хорошо, на одни пятёрочки. Бывало, учит свои уроки, книжки листает, а я ему – шёл бы ты, Коленька, погулять. А он отвечает: нет, мамуля, мне науки постичь надо… И так заучивался, что ночью проснётся, сядет в кровати и, вроде, на доске в школе что-то пишет, пишет мелом. Только сгинул мой соколик – телега с горы разогналась, да перевернулась, мешками с зерном его и придавило… - всхлипнула Евдокия, и слезинки покатились по щекам.
- Коленька, такой славный сынок был – хозяйственный, умный…

На ночь Евдокия постелила Шурику на полу, под божницей. По просьбе гостя. Очень уж ему хотелось просторно поспать, а тут ещё и постель мягкая, как пух. Ещё бы – под простынкой меховая шуба, а в голове подушка с новыми перьями – только спи долго и сладко.

Под разговоры и задремали уже, как вдруг раздался частый стук в рельс. Пожар! Выбежали на улицу – через пяток домов строение горит. И кто-то беспрерывно стучит и стучит по рельсу. А люди в темноте спешат к горящему дому, что-то уже делают: там суетятся тёмные человеческие тени на фоне огня. Подъехала конная водовозка, и вскоре пожар потушили. А Евдокия с Шуриком вернулись в избу, улеглись ещё раз на сон, даже обсуждать происшествие не стали – поздно уже.

После приключения с пожаром Шурик начал его тут же забывать. В голове мысли путались, и очень хотелось спать. Какое-то время он слышал, как мерно и громко стучали ходики на стене. И – провал!
Уснул, как говорят, мёртвым сном, да чуть и правда не умер. На него навалился какой-то ужас! Он видел Лукерью, потом вместо неё появилось приветливое лицо Евдокии. И оно вдруг изменилось – появилось лицо прабабушки Агриппины, что жила в райцентре. Зачем она тут?
Но и Агриппина вдруг исказилась. Она превратилась в неведомое страшилище с мускулистыми руками. Страшилище навалилось и стало Шурика душить. Он барахтался, как рыбка-вьюнок на берегу, сучил ногами, вращал руками. Однако на самом деле не мог сдвинуться с места. Шурик пытался крикнуть, но кроме кашля и хлюпающих шипящих звуков ничего не получилось. Воздух в груди исчез. Сколько продолжалось удушение, Шурик потом вспомнить не мог, сначала он вообще ничего не помнил, лишь спустя некоторое время что-то стало восстанавливаться в памяти…
Всё-таки какое-то спасительное слово вырвалось наружу! Евдокия подскочила к мальчику, что-то спросила, потом запричитала что-то невыразимое, как по покойнику, - громко и со слезами.
Она приподняла Шурика, прижала его к себе, погладила по головке и зашептала утешительные слова…
За окном очень долго светало. Солнце как-то медленно поднималось над землей. За Шуриком наконец-то зашла Лукерья.
По дороге в её дом внук пытался рассказать о том, что случилось ночью. Но слов подходящих не знал, а Евдокия Лукерье сказала просто:
- Сон страшный ему приснился…
Полное утешение не приходило. Дома, когда Лукерья Ивановна стала молиться, Шурик нашёл нужные слова:
- Домой хочу! К маме, папе хочу!
- Так не время ещё возвращаться тебе к родителям.
- Домой, и всё! Хочу домой, - и в слёзы. Таким бабушка никогда внука не видела.

И пришлось отправиться в путь-дорогу. Точнее, бабушка и внук пошли из села в посёлок по тропинке, что напрямую связывала два населённых пункта. Бежала она через железную дорогу, через кирсановские луга, пойменный лес, по летнему мосту - через речку Самарку.
Пока шли лугами, роса в траве почти высохла. Лукерья всё отваживала внука от тревожных мыслей. Она рассказывала об ангелах, что спасают людей, потом стала показывать чуть ли не каждую травку, называя её по имени и открывая лечебные тайны.
Почти рядом бегали перепёлки и не ко времени кричали своё «спать пора», трясогузки отвлекали путников от своих гнёзд и перебегали дорогу суслики. В ясном небе высоко парил беркут, а в стороне, ближе, к рощице, кружилась стая коршунов. Степь жила своей обычной жизнью, и никаких ангелов Шурик не увидел.
Добрались до озерка, стали переходить его вброд. Вода была чистая – под ногами видно до самого дна. Ласковая вода, спокойная, живая – что-то в её глубине двигалось во всех направлениях, то и дело появлялись тонкие круги, слышались слабые всплески. И гудели какие-то существа голосами, как колхозные бычки. У противоположного берега плавали молодые дикие утки, в лесу – целый оркестр разноголосых птиц. Птицы разные, а пели одновременно и складно.

Путники преодолели длинный временный мост через широкую Самару, а тропинка повела далее – на косогор. Уже появились крайние дома. Петухи поднимали людей, проспавших работу.
Вела тропинка и вывела прямо к порожку домика, где жили родители Шурика. Конец пути. А на двери – замок!
 
Родители жили в полувагончике с соседями. В одной половине родители Шурика, в другой Елизавета с сыном. И куда родители делись? Во дворе никого – некого спросить. Отец, допустим, на работе, а мать должна быть дома… И тут на порожек вышла Елизавета:
- А нету их дома. Ни Коли, ни Клавы. Им с утра приехали и сказали, что у Коли бабушка Агриппина ночью померла. Вот они и уехали в райцентр… Может, сегодня и не вернутся.
- Куда ж мне Шурика девать, обратно вести?
- Оставляй.