Алфавит значений. Глава 23

1. В прошлой главе мы познакомились с философским релятивизмом и субьективизмом ранних софистов, таких как Протагор, которые в середине 5 века до хр.э. стали за плату преподавать в Афинах судебное и политическое красноречие (включая искусство логической артументации). Мы обнаружили связь между появлением софистики и развитием рынка и ростом роли денег в эту эпоху. Эту связь конечно прекрасно сознавали и сами современники: не случайно Сократ в диалоге Протагор сравнивает софистов с рыночными торговцами (см. предшествующую главу).

2. Но как сам Сократ воспринимает субьективизм и релятивизм софистов и что, собственно говоря, он может ему противопоставить? Для ответа на этот вопрос нам необходимо глубже заглянуть в такие платоновские диалоги, как Кратил, Теэтет и Протагор. Как я уже указывал в прошлой главе философия Протагора, которую он сформулировал прежде всего в своем несохранившемся главном сочинении Об истине, предполагала, что истина целиком субьективна, что она является простым отражением внутреннего состояния действующего и чувствующего субьекта.

3. Для того, чтобы отобразить его точку зрения внутри квадрата контекстограммы, мы должны связывать истину, которая для него является субьективным представлением, не с верхней сигнификативной горизонталью АВ (где А это верхнее левое контекстное поле общих принципов/норм, а В это верхнее правое контекстное поле сравнительно совершенных традиционных жизненных форм), а с нижней репрезентационной/представительной горизонталью CD, где C это нижнее правое контекстное поле автономной личности, а D это нижнее левое контекстное поле мира/рынка. При этом важно понять, что исходным моментом для Протагора является сама личность C в качестве субьекта (верхнее центральное контекстное поле субьекта власти F), проецирующая свои представления на нижнюю представительную горизонтальную ось CD.

4. Таким образом контакт с верхней знаковой/сигнификативной осью AFB, происходит в данном случае лишь в ее середине, где расположено контекстное поле субьекта власти F. Иными словами, согласно Протагору лишь в качестве субьекта власти F человек является единственным ЗНАКОМ и в этом смысле “мерой всех вещей”. В этом плане власть приобретает монополию на знаковость и в контексте этой монополии все наличные истины оказываются “вещами”, то есть властными представлениями и их проекциями на нижнюю репрезентационную/представительную горизонталь вещности/“чтойности”.

5. Тем самым истина здесь оказывается просто чем то таким, что власть представляет в этом качестве, изготовленной властью вещью, также как монета приобретает свою стоимость в силу государственного разрешения на ее обращение. В этом смысле можно лучше понять возражение Пилата Иисусу, которое Пилат сформулировал в виде знаменитого вопроса “Что есть истина?”. Пилат здесь как бы говорит: “Ты мне здесь вещаешь об истине, но истина это то, что мы власть имущие захотим обьявить таковой. Сегодня мы хотим одного, а завтра другого, истина это просто проекция наших нынешних нужд и интересов, закрепленных в нашей воле”.

6. Конечно не случайно, что Протагор так импонировал крупнейшему прогрессивному/либеральному афинскому политику Периклу, ведь его система представляла собой наилучшее оправдание властной пропаганды и манипуляции очевидностью в интересах государства (для самого Перикла) или самих политиков (в случае его менее идеалистически настроенных преемников). И не случайно, что афинские консерваторы традиционалисты (для которых истиной являлась традиция, как совокупность конкретных устойчивых жизненных форм и обычаев, что в квадрате контекстограммы отображается верхним правым контекстным полем В и ведущей к нему правой боковой идиографической/имманентной вертикалю CB) устроили гонение на Протагора, обвинив его в атеизме, вынудили его покинуть Афины и приговорили его сочинения к публичному сожжению. За Протагором стоял его друг Перикл, на него собственно говоря и велась атака.

7. Прежде чем посмотреть, как Сократ критикует философскую позицию Протагора, напомню моим читателям изложение этой позиции у римского философа скептика Секста Эмпирика (я уже приводил эту цитату в прошлой главе)

И Протагор учил, что «человек есть мера всех вещей — существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют» (В 1), причем он «мерой» называет критерий, «вещами» же дела (то, что делается); таким образом он утверждает, что человек есть критерий всех дел существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют. И вследствие этого он принимает только то, что является каждому (отдельному человеку) и таким образом вводит (принцип) относительности (217). Итак, этот муж говорит, что материя текуча и при течении ее беспрерывно происходят прибавления взамен убавлений ее и ощущения перестраиваются и изменяются в зависимости от возрастов и прочих телесных условий. (218) Он говорит также, что причины всего того, что является, лежат в материи, так что материя, поскольку все зависит от нее самой, может быть всем, что только является всем (нам). Люди же в различное время воспринимают по-разному в зависимости от различий своих состояний. А именно, тот, кто живет по природе, воспринимает то из заключающегося в материи, что может являться живущим по природе, живущий же противоестественно — то, что (может являться) живущим противоестественно. (219) И совершенно то же самое учение дается и в отношении возрастов и относительно сна или бодрствования и о каждом виде состояния (человека). Итак, согласно его учению, критерием существующего является человек. Ибо все, что представляется людям, то и существует, а то, что не является никому из людей, то и не существует.” 14. Секст Эмпирик «Пирроновские очерки» 1, 216 след.

8. Ключевое слово здесь “природа” и противопоставление такого лучшего представления, которое возникает у живущего “согласно природе”, другому худшему представлению, которое возникает у живущего “противоестественно”, здесь является последним следом существующей помимо субьекта независимой реальности. Именно на это противопоставление/различие между лучшими и худшими субьективными состояниями будет в Платоновском Протагоре ссылаться сам Протагор, защищаясь от упреков Сократа в гиперсубьективизме (см. ниже глава 24).

9. Однако для Сократа то же слово “природа” связывается не только с субьектом власти F и его различными состояниями, но и с корнями других данностей, а следовательно знаковая укорененность не является привилегией одного лишь субьекта власти, она присуща всей реальности как таковой и поэтому может быть осмыслена через созерцание конкретных вещей. Это убеждение Сократа просматривается в том, как он формулирует позицию Протагора и вытекающую из нее дилемму в диалоге Кратил (385/386).

Сократ. Может быть, ты и дельно говоришь, Гермоген. А все же давай посмотрим. Как решил кто-то назы- вать каждую вещь, такое, говоришь, и будет ей имя?
Гермоген. Мне так кажется.
С о к р а т. И если кто-то один назовет, и если целый город?
Гермоген. Это я и говорю.
Сократ. Тогда как же? Например, если то, что мы теперь называем человеком, я стану именовать лошадью, а то, что теперь лошадью — человеком, значит, для всех чело- веку будет имя «человек» и только для меня — «лошадь», и, наоборот, для меня «лошадь» будет «человек», а для всех— »лошадь»? Так ты хотел сказать?
Гермоген. Мне так кажется. b
Сократ. Тогда ты мне вот что скажи—случается ли тебе о чем-нибудь говорить: это истинно сказано, а это лож- но?
Гермоген. Мне—да.
С о к р а т. А посему одна речь может быть истинная, а другая ложная?
Гермоген. Разумеется.
Сократ. В таком случае тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, лжет?
Гермоген. Да.
Сократ. Получается, можно вести речь и о том, что есть, и о том, чего нет?
Гермоген. Верно.
Сократ. А истинная речь—истинна целиком или при c этом части ее могут быть неистинными?
Г е р м о г е н. Нет, и части тоже [будут истинными].
Сократ. А как? Большие части будут истинными, а малые — нет? Или все [будут истинными]?
Гермоген. Все. Я по крайней мере так думаю.
Сократ. Так вот: то, что ты называешь наименьшей частью нашей речи, отличается от имени?
Гермоген. Нет. Имя и есть наименьшая часть.
С о к р а т. И предполагается, что имя есть часть истин- ной речи?
Гермоген. Да.
С о к р а т. Истинное имя, по крайней мере, как ты гово- ришь.
Гермоген. Да.
С о к р а т. А часть ложной речи разве не ложна? Гермогон. Это и я утверждаю.
С о к р а т. Можно, значит, говорить об имени истинном
и ложном, раз так можно говорить о речи? d Гермoгeн. А как же иначе?
С о к р а т. Так ты говоришь, какое имя кто-нибудь чему-то укажет, такое имя этой вещи и будет?
Гермоген. Да.
Сократ. И сколько имен кто-либо укажет каждой из вещей, столько и будет? И тогда, когда укажет?
Г е р м о г е н. Во всяком случае, по мне, Сократ, нет иной правильности имен, кроме этой: я могу называть любую вещь одним именем, какое я установил, ты же — другим, e какое дал ты. То же самое я наблюдаю и в городах — иногда одни и те же вещи в каждом городе называются особо, у одних эллинов не так, как у других эллинов, и у эллинов не так, как у варваров.
Сократ. Что же, давай посмотрим, Гермоген. Может быть, тебе и относительно вещей все представляется также, а именно, что сущности вещей для каждого человека 386 особые, — по слову Протагора, утверждающего, что «мера всех вещей — человек» 8, — и, следовательно, какими мне представляются вещи, такими они и будут для меня, а ка- кими тебе, такими они будут для тебя? Или ты полагаешь, что сущность9 вещей составляет некую прочную основу их самих?
Г е р м о г е н. Я могу сказать, Сократ, что уже однажды, в поисках выхода, я пришел было к тому, чему учит Протагор; однако мне вовсе не кажется, что дело обстоит именно так.
Сократ.Чтож,уж не приходил ли ты к тому,что тебе b ни один человек не казался дурным?
Гермоген. Нет, клянусь Зевсом. Со мной как раз частенько случалось, что некоторые люди казались мне очень дурными, и даже весьма многие.
Сократ. А что, очень хорошими тебе люди не казались?
Гермоген. Разве что весьма немногие.
С о к р а т. А все-таки казались?
Гермоген. По крайней мере, на мой взгляд. Сократ. Тогда как ты это решишь: очень хорошие,
они же будут и очень разумные, а очень дурные—очень неразумные? c
Гермоген. Мне кажется, да.
С о к р а т. Так как же? Если Протагор говорил правду и правда также то, что какими каждому кажутся вещи, такие они и есть, возможно ли, чтобы одни из нас были разумными, другие же неразумными?
Гермоген. Нет, конечно.
Сократ. Тогда вот это, я думаю, ты и вовсе должен признать: коль скоро есть разум и неразумие, никак невоз- можно, чтобы Протагор говорил правду. Ведь по правде- то сказать, один нисколько не будет разумнее другого, ес- ли что бы каждому ни показалось, то для каждого и будет истинным.
Гермоген. Это так. d

10. Из того, как Сократ далее развивает свою мысль по ходу диалога, ясно, что он исходит из того, что вещи обладают собственной, присущей им и независимой от субьекта природой и поэтому представления/имена, связываемые с теми или иными вещами, могут быть истинными или ложными в зависимости от того, насколько они соответствуют этой природе. Иными словами истина согласно Сократу это не властное субьективное представление, а наша связь с глубинной природой вещей, с их подлинной реальностью. В следующей 24й главе мы посмотрим, как Протагор отвечает на критику Сократа.