Возвращение. Отрывок из романа Две жизни

...Была суббота. Конец июня. Начало лето выдалось жарким, засушливым, душным.
Мы договорились с ней встретиться после её работы в условленном месте.
Вот уже почти месяц мы общаемся по  телефону. Ежедневно. Начинаем свой разговор вечером, и заканчиваем ночью, часа в 3 - 4. К счастью, никто не может нам помешать или ограничить нас в телефонном общении, так как её второй муж и моя вторая жена были в отпуске на даче. Мы наверняка могли бы говорить и дольше, но ей завтра к 9 на работу. А поговорить было о чём : ведь после развода мы с нею не виделись 33 года, а встретились как раз месяц назад на вечере встречи выпускников, посвященном сорокалетию окончания института. Но тот год был замечателен не только тем, что мы стали дипломированными врачами. Из-за моей непреодолимой, немыслемой, огромной к ней любви, которую я ей доказывал в течение почти что пяти лет, и от которой в конце концов она не смогла отказаться, в этот же год мы стали мужем и женой в январе, а в декабре она родила прекрасного сына. Однако, через семь лет я подал на развод, предав её вместе с ребёнком. И с тех пор я не видел ни её, ни его...
Впрочем, это совсем другая тяжёлая история, которая перевернула наши жизни. 
Я бы пытался теперь как-то себя оправдать, будучи инициатором того развода, но у нас был сын. И это обстоятельство не давало мне ни малейшего морального права каким-то образом объяснить мой подлый поступок, тем более просить хоть малейшего снисхождения у неё и у сына за содеянное в те далёкие теперь годы. 
Но удивительная штука : какие - то волшебные, необъяснимые, невидимые нити, а, возможно, доселе неведомые миру, неоткрытые ещё волны или лучи, не позволяли нам хоть на секунду забыть друг о друге в течение этого месяца. Мы ежедневно при малейшей возможности хватали трубку телефона, чтобы мне услышать её голос, почему-то так необходимый мне, а ей мой, так желанный для неё.
 О, сколько же узнал я нового за эти дни общения с ней по телефону !
Можно написать целый роман о её чувствах, которые она по неизвестным причинам прятала от меня в то время, когда я упорно добивался её расположения ко мне. Я впервые узнал, что она выходила замуж, ещё только начиная меня по-настоящему любить, хотя мы до этого уже в течение почти двух лет находились в близких отношениях, получая бесподобные удовольствия во время нечастых, но откровенных встреч. Как постепенно рождались в ней настоящие ко мне чувства, когда мы наконец стали жить с ней вместе и спать в одной постели.
Как нравилось заниматься ей со мной любовью, о чём она мне говорила, только молча. Впрочем и я, испытывая необыкновенные сексуальные влечения к ней и постоянное желание близости, тоже был не слишком многословен, хотя точно также, как и она, наслаждался сладострастными эмоциями после каждого нашего сближения.
Как пришла к ней настоящая любовь во время беременности, и совершенно сумасшедшая, когла родился наш первенец. Она ревновала, даже если я не
надолго выходил в магазин, не говоря уже о том, когда я почти  целый день проводил на работе. Да и я не мог дождаться, когда же наконец закончится рабочий день и вновь я увижу своих любимых.
Об этих неповторимых счастливых днях нашей семейной жизни можно было бы писать бесконечно. Но иногда хорошее слишком быстро кончается.
Ещё в институтские годы я постепенно начал испытывать пристрастие к алкоголю, а после женитьбы, когда мы стали жить отдельно от моих родителей, которые являлись сдерживающим фактором, я получил практически полную сводбоду в этом вопросе.
Не буду вдаваться в подробности, но я довольно быстро пристрастился к почти ежедневному приёму спиртного со всеми вытекающими...
В телефонных разговорах она рассказывала, какие унижения, мучения и страдания ей, безумно любившей меня, пришлось пережить, когда я приходил в доску пьяный, называл её в постели чужими имеными. Потом исчезал на несколько дней, а порой и месяцев, но когда возвращался, она принимала меня, наивно надеясь на лучшее будущее. Я всегда удивлялся тому, как можно мне всё прощать. И хотя ответ на этот вопрос лежал на поверхности, я не понимал или просто не хотел этого понять. Как самый настоящий эгоист, дурак и бестолочь, на завтра или через некоторое время вновь я исчезал и вновь возвращался к ней. И это превратилось в мучительный замкнутый круг для неё, который разорвать мы так и не смогли.  Я, как последний эгоист, жил в своё удовольствие, и до меня тогда и не доходило, что она меня полюбила раз и на всю жизнь, а я, не подозревая о такой безумной любви ко мне, совершил непоправимый поступок и, по её словам, сломал все жизненные планы, потому что она хотела прожить со мной счастливо всю жизнь. И это было совершенно нормальным желанием здравомыслящего семейного любящего человека, которым меня нельзя было назвать ни в коем случае. Но почему - то в то время она об этом молчала, молчала и о единственной, как оказалось, в её жизни любви, и об уже несбывшихся планах.
   Через семь лет нашей семейной жизни я подал на развод, а через два месяца нас развели, попутно напомнив мне, что коммунисту негоже так поступать. 
... В условленное время я подошёл к означенному ей месту встречи. Подождал. И странное чувство владело мной в тот момент: я не был уверен, что узнаю её, как не узнал на вечере выпускников, точно так же, как и она не узнала меня. Я ждал её и пристально вглядывался в каждую приближающуюся женщину, дабы её не пропустить. Это было чувство и страха, и волнения, и неуверенности в себе. И это чувство я не мог описать словами, ибо такого я не испытывал доселе, даже в юности, когда мы очень редко встречались наедине, чтобы наши тела слить воедино и насладиться самимы первыми и самыми яркими впечатлениями бешеного притяжения и оргазма молодых, неутомимых тел. Ведь это была моя первая и неописуемо любимая женщина, как и я был её первым мужчиной.
В один момент, видимо от необъяснимого испуга и совершённого подлого поступка, содеянного мною в юности, мне даже захотелось, чтобы она не пришла. Но я моментальо отогнал от себя эту крамольную мысль, тем более точно знал, что не придти она не может.
Наконец, каким-то образом мы встретились. Не помню как. Кажется, просто обменялись банальными фразами, но даже не поцеловались. Некоторое время шли рядом молча, как нас учила пионерская организация. Через какое - то время я почувствовал, что мы идём, взявшись за руки. Почему-то куда-то вдруг подевались все слова, которые мы произносили во время бесконечных телефонных разговоров в течение этого месяца. Возможно обо всём уже перговорили и всё выяснили ? Но нет ! Просто так мы не могли встретиться, ибо судьба давно уже предвидела наше  будущее, совершенно необъяснимое и невероятное, о котором мы и предполагать не могли. К тому же, последние лет десять я неотвратимо часто стал вспоминать о ней и о сыне, писать ей стихи, в которых называл её своей единственной любовью в жизни и которые всегда заканчивались тем, что мы уже никогда не увидимся и не сможем сказать друг другу, возможно, самых главных в нашей жизни слов.
Наконец, постепенно мы начали обмениваться обрывочными невнятными фразами, кажется вырывая клочки жизненных ситуаций из раздельно прожитых лет. Но все эти разговоры для меня не имели ни малейшего значения, потому что её рука была в моей, такая незнакомая, и такая родная, чужая и одновременно моя. И я страш - но, как ещё не оперившейся птенец, боялся, что она вдруг уберёт свою руку, да ещё обидется на меня, упрекнув меня в наглости. Но этого не произошло, потому что уже не могло произойти.
Так мы медленно шли, между незнакомыми мне домами, среди которых неожиданно возникло здание суда, разделившее наши судьбы, как тогда казалось, на всю жизнь.
   Мы прошли молча, но я вновь вспомнил, как она в телефонных общениях неоднократно, почти каждый день, подводила разговор к воспоминаниям о тех днях, когда я её унижал своим предательством, о чувстве ненависти, которое она ко мне испытывала особенно тогда, да и потом на протяжении многих лет. Она была красива, стройна, самолюбива, а самое главное - она была гордая и честная, и никогда не могла предположить, что в жизни с ней может произойти такое, когда она будет так унижена и опущена, да ещё единственно любимым человеком.
С какой болью в голосе она рассказывала мне по телефону о своей горькой доле, доставшейся ей от меня, и одновременно последними словами вспоминала о моей жене-разлучнице, о моих дочерях и родителях.
Конечно, ей было не понять, что с годами я стал осознавать свои низменные и грязные поступки, стал понимать, как ей было неимоверно трудно и страшно в те унизительные годы одной и работать, и поднимать сына. Благо рядом была мама и родной брат, которые во всём её поддерживали и как могли во всём ей помогали. А ведь она всё продолжала надеяться, что наконец-то муж одумается и вернётся, станет нормальным человеком, каковым он был многие годы, когда добивался её расположения и любви. Но осознание мною моих прошлых поступков уже ничего не могли изменить. Я мог только проклинать себя и доверять свои мысли и переживания лишь бумаге, в основном в виде стихов. Но не было рядом такого человека, с которым я мог бы поделиться пережитым в те, как я в последствии понимал, страшные годы, открыть свою душу и покаяться хотя бы перед ним, потому что знал, что её больше никогда не увижу. Но всегда приходил к одному и тому же выводу : никто и никогда не узнает о наших отношениях, потому что, как бы не были они горьки - это только наша с нею жизнь, и знать о ней никто не имеет право. И как ни странно, не имея о ней никакой информации, мне казалось, что она где-то рядом со мной, и вспоминает иногда обо мне, пусть даже самыми последними унизительными словами. Особенно это стало проявляться, как я уже писал, в последнее дясятилетие. И что ещё более удивительно, у меня стали появляться к ней тёплые и нежные чувства, граничащие с желанием увидеть её. И когда судьба позволила нам вновь общаться, хотя бы по телефону, я с огромным удовольствием выслушивал все её слова, о которых писал выше, и которые почти в точности повторяли то, что я сам чувствовал. И, конечно, трудно поверить, но я наконец-то испытал неимоверное долгожданное облегчение души, услыша от неё самой всё это, будто я сам кому-то произносил исповедь, но её словами.
Как будто камень сваливался с души, когда она красочно описывала всё, что думала обо мне в те трагические дни и годы, давая мне характеричтики, которых я был безусловно достоин.
...Мы прошли немного дальше, и я узнал бульвар, находившейся недалеко от дома, где мы жили нашей молодой семьей, и где иногда гуляли по вечерам.
Здесь многое изменилось с той незабвенной поры. Вместо серых, но так близких к сердцу типовых пятиэтажек, возвышались современные разноликие несоветские дома, а весь бульвар был охвачен кольцом беспорядочно припаркованных иномарок, постоянно выплёвывавших из своих выхлопных труб клубы серого дыма, мерзко пахнувшего отработкой разбавленного водой бензина. По бульвару чинно гуляли молодые мамаши с колясками, малыши гоняли на великах и самокатах. И только прежними остались опрятные, чистенькие московские старушки, небольшими групками медленно прогуливавшиеся по асфальтированным дорожкам бульвара, да старые, в который раз покрашенные лавочки, образца нашей неповторимой, безвременно ушедшей молодости. На одну из таких лавочек мы и присели, немного уставшие, но, казалось, не замечавшие этой приятной усталости.
Теперь мы уже непринуждённо болтали, в основном вспоминая нашу совместную семейную жизнь, окрашенную разноцветной противоречивой палитрой различных событий и переживаний.
   Неожиданно она прервала наш разговор и на мгновение замолчала. Её краси - вое, чуть тронутое возрастом лицо, вдруг стало грустным, а её до сих пор прекрасные глаза, как мне показалось, несколько потухли. Прервав молчание, она сказала, что мы сидим на той самой лавочке, куда она, рыдая, пришла и села после нашего развода из зала суда. Здесь её уже дожидался будущий муж, с которым она познакомилась вскоре, после подачи в ЗАГС моего заявления о разводе.
Он был тогда капитаном какого-то ранга, безумно влюблённый в неё с первого взгляда, ежедневно приходивший к ней на прием и жаловавшийся на одну и ту же болезнь, называемую влюблённостью или почти любовью. Он был старше её почти на 13 лет, (в ту пору ей было 30) был свободен уже в течение пяти лет после развода разведён , имел сына и, по всей видимости, прошёл сквозь горнила множества женщин, ибо был недурён собой, высок, строен, а если  бы ещё на него одеть морскую форму с кортиком наперевес, то женихом он выглядел совершенно завидным, и практически неотразимым красавцем. Да и вообще, в его возрасте уже нужно было иметь место постоянной приписки к какому-либо порту, ибо путешествовать от одной гавани к другой уже, видимо, поднадоело.
   Но об этом в другой раз.
Не трудно было мне представить, как он успокаивал её, откровенно и восторженно радовался разводу, хотя в тот момент всякие утешения и хорошие слова для неё, как мне представляется, уже не имели никакого существенного значения. Ведь действительно, всё о чём она мечтала, теперь уже безвозвратно кануло в Лету, и нужно было как-то дальше продолжать жить, тем более впереди открывались уже достаточно понятные перспективы. 
 ...Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу и, как бы, не замечая этого, хотя воздух был теплым и слегка душноватым. Я как будто невзначай положил руку на спинку скамейки и слегка приобнял её. Она ничего не сказала, и мы продолжали наш почти бестолковый, но приятный для обоих разговор. Я обнял её покрепче и поцеловал в щёчку. Немного смущаясь, она сказала, что не стоит этого делать, так как вокруг нас люди, и о нас, находящихся в уже преклонном возрасте, могут неизвестно что подумать. Мне было безумно приятно и необычно обнимать её. Ведь последний раз я это делал  больше тридцати пяти лет назад, когда она была молодой стройной крепкой, прекрасно сложенной женщиной, с сильным чувственным телом, с совершенно безукоризненными пропорциями, от которого никак нельзя было оторваться, и которое требовало неизбежного сближения и удовлетворения своих неукратимых сексуальных желаний, не исполнить которые было просто не возможно.
Теперь же я обнимал пышную, богатую тёплым благородным телом, статную женщину, необычайно привлекавшую меня к себе своей покоростью, и возбуждавшую жедание быть в настоящее время как можно ближе к её шикарным формам, что, естественнно, в условиях бульвара было довольно проблематично и стеснительно.
Неожиданно я почувствовал, как она мне вдруг стала дорога, близка и необходима. Захотелось ещё крепче обнять её, быть как можно ближе к ней физически. Я стал страстно целовать её, совершенно забыв о том, где мы находимся, не обращая внимания на окружающий нас люд. Но самым удивительным было то, что с её стороны не было ни малейшего сопротивления моим смелым и для нас обоих неожиданным действиям. Она вдруг вздрогнула всем телом, когда я случайно "нашёл" на её родной шейке слева ту точечку, моё нежное прикосновение к которой  раньше приводило её в трепет и вызывало неукратимые желания скорейшей близости. Её трепетное тело неожиданно обмякло и она произнесла слова, которые  я никогда от неё ранее не слыщал, даже в прошлой нашей жизни : "Как хочется сейчас оказаться где - нибудь с тобой только вдвоём, чтобы никого не было вокруг нас...!"
Много раз в своей жизни мне приходилось удивляться разным необыкновенным словам и поступкам людей, но то, что она сейчас произнесла, было, пожалуй, самым большим и неожиданным удивлением и шоком в жизни, свидетелем которого мне посчастливелось быть только что.
...Через десять дней она  пригласила меня к себе вечером домой, где я и остался ночевать. С тех пор мы с ней не расстаёмся, хотя и живём, как и прежде,  в разных семьях, что, естественно, создаёт для нас определённые неудобства...