Вехи и вёрсты. Главы из романа. Гл. 310-312

Шиманский Василий Иванович

Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты"
(Скопировано с сайта "Свободная Интернет Газета": http://www.svob-gazeta.ru/)


Глава 310. Наша "сороковка". Сливанский Г.Н., Дорофеев Я.С. и Даниленко В.П.

Наша радиомастерская была в своём роде забегаловкой для распития «бутылька». Она располагалась в том крыле вокзала, где находился кабинет начальника станции.
К нам на "сороковку" часто наведывались ревизоры движения, финансовые ревизоры, с которыми мы поддерживали дружеские отношения, многие другие как знакомые. так и малознакомые люди.

На нашем участке железной дороги, который простирался от станции Архара, до Биробиджана, ревизорами движения были Жикаренцев и Дубов, а финансовыми ревизорами Жуковский и Большешапов. Все они были очень интересными людьми.
О них можно написать целый роман, но расскажу только о некоторых интересных эпизодах...

***
Начну с нашего старшего радиомеханика Георгия Николаевича Сливинского, которому в то время было около пятидесяти пяти лет. Высокий, крепкого, атлетического телосложения, начитанный, грамотный и гордый. Он был резким человеком, но добрым по натуре. Георгий Николаевич был человеком добропорядочным, не любил юлить перед начальством, в совершенстве знал немецкий, итальянский, польский, английский и  французский языки, не считая побочных, как польский, украинский,  иврит и т.д.

В войну Сливинский был профессиональным разведчиком в звании подполковника, имел много правительственных наград, даже был представлен к званию Героя Советского Союза, но при операции на немецкого ставленника по Украине  Коха, допустил промах, за который поплатился  званием и всеми наградами. Дело в том, что на Коха готовилось много раз покушение, но все они кончались неудачами. В одной из таких операции Георгий Николаевич при встрече с нашим разведчиком Вишневским, вместо пароля произвольно назвал его по имени.

Тот был в форме полковника итальянской армии и на восклицание Сливинского не отреагировал, а прошел мимо него. После этого случая Георгий Николаевич с операции был отозван, разжалован и отправлен на фронт в штрафной батальон, где свою вину искупил кровью.

Мы ему не верили, хотя я лично сам в его военном билете читал о том, что он в совершенстве владеет пятью языками. Послужного списка в военном билете не было.

***
Яков Степанович Дорофеев был хорошим человеком и радиомехаником, но ему в жизни не повезло. Однажды мы ставили мачту антенны, при помощи которой улучшалась связь диспетчеров с маневровыми паровозами и толкачами. Когда трубу для антенны подняли вверх, её  основание соскользнуло и ударило Якова Степановича в бок.
На месте удара образовался кровяной подтёк, но кожу не пробило. Надо было на нём сделать надрез и спустить из него кровь, но врачи махнули на это рукой, сказав: «Всё пройдёт само собой!» Синяк сошел, но на его месте остался тугой комок, который превратился в раковую опухоль.

***
Валерий Павлович Даниленко – очень грамотный радиомеханик, но большой его слабостью была водка. Он не упускал возможности, чтобы при удобном случае, не напиться.

Однажды после большого «калыма» он вручил мне некоторое количество денег со словами: «Василий, эти деньги даю тебе до завтрашнего дня на сохранение, спрячь их от меня подальше. Если сегодня приду и буду их у тебя просить, их ты мне не отдавай. Ясно?» Ответил: «Будет сделано!». Прошел час, или два, он забегает на «сороковку», прямо с порога протягивает руку и скороговоркой говорит: «Давай деньги!»

Я ему: «Какие деньги? Никаких денег у меня нет!» Он стал на меня кричать, обзывая всякими словами, каких я раньше от него не слышал, но денег я ему так  не дал. Утром, когда Даниленко пришел на работу, первое, что сделал - подбежал ко мне со словами: «Давай деньги!» Когда  их я ему отдал, он говорит: «Хорошо, что ты вчера мне их не отдал, а то сегодня мне не на что было бы похмелиться». После этого с Валерием Павловичем больше никогда не связывался.

Когда все мои коллеги напивались и не могли ночью встать с постели, мне часто приходилось ночами ходить за них по вызову на их объекты. За это ребята меня уважали и при удобном случае благодарили.


Глава 311. Франц Иосифович Туля. Ревизор Жуковский

Франц Иосифович Туля был человеком небольшого роста, слегка горбатый и, от некогда перенесённой оспы, всё его лицо было в конопушках. Неважно с кем он разговаривал, его речь всегда состояла из одного нормального слова и трёх матов, по-другому он говорить  не мог.

Однажды я не успел ещё открыть дверь «сороковки», как Франц Иосифович, размахивая руками, с матами бросился на меня. Из его крика понял одно: «Скорее закрывай дверь!». Заскочив в мастерскую, прижался к стене и стал с интересом наблюдать за происходящим.

Франц Иосифович, как угорелый, носился по «сороковке», сачком ловил всех мух, после чего каждую муху внимательно разглядывал через часовую лупу и матерился. Сколько времени прошло, не знаю, но, в конце концов, уставший и измождённый, он шлёпнулся на стул и выдохнул: «Мне ……..(конец!)». Спрашиваю: «Что произошло?»
Когда он отдышался, в одно слово и в два мата, Франц Иосифович рассказал мне о том, как муха утащила у него волосок от маленьких дамских золотых ручных часов, которые он взял у кого-то в ремонт.

Все его труды в поиске волоска оказались безуспешными.  После этого он долго горевал о том, как теперь ему  рассчитываться за чужие часы собственными деньгами. Что было дальше, не знаю.

***
Ревизор Жуковский был очень симпатичным мужчиной лет пятидесяти пяти. По национальности он был поляком, воевал, попал немцам в плен и три года был переводчиком в лагере смерти «Бухенвальд».

В одном из наших разговоров он сказал мне: «Если тебе попадётся в руки книга об этом лагере, прочитай, там много написано обо мне». Он назвал название этой книги и автора, но моя память этого не сохранила.

Когда появилась песня Евтушенко «Бухенвальдский набат» и её исполняли по радио, Жуковский не мог её спокойно слушать. На глазах у него появлялись слёзы, он прикрывал их рукой и выходил на свежий воздух.

Как-то спросил у него про Сливинского: «Какое произношение немецкого языка у Георгия Николаевича?» Жуковский, не кривя душой, отвечал: «Безукоризненное!»
Участия в  попойках я не принимал и никогда не видел с рюмкой ревизоров Жуковского и Большешапова.


Глава 312. Отбираю документы у милиционеров

В октябре месяце наш узел связи «завоевал» переходящее Красное знамя по Дальневосточной железной дороге, вручение которого проходило, в клубе железнодорожников, где работал буфет, и были накрыты со  спиртным столы.
Этот клуб находился в двухстах метрах от крыльца  дома, в котором жила наша семья. К началу банкета я немного опоздал, но когда входил в фойе клуба, в дверях нос к носу столкнулся с ревизором движения Дубовым, которого два пьяных незнакомых мне молодца,  выводили на улицу. Дубов еле стоял на ногах, но продолжал ругаться.

Мне показалось, что произошла ссора и, очевидно по всему, ребята его ведут на разборку. Преградил путь молодчикам, обратившись к ним со словами: «Уважаемые, кто вы такие и куда тащите этого человека?» Был прилично одет и своим видом внушал доверие. Один из них нагло попёр на меня: «Уйди с дороги! Я лейтенант милиции Олейников!»

Подумал, что он шутит, поэтому, не уступая дороги, в тон лейтенанту, говорю: «Разрешите представиться, перед вами старший лейтенант КГБ Шиманский. Прошу мне представить ваши документы!» К моему великому удивлению, пьяный мужчина вынул из кармана и протянул мне удостоверение. Разворачиваю его и вижу на нём красную полосу по диагонали и чёткую надпись – лейтенант милиции Олейников.

Не растерялся и в упор спрашиваю его: «Почему не в форме и пьяный?» Лейтенант же растерялся, не зная что сказать, а я уже обращаюсь к его напарнику: «А вы кто?» Тот назвался старшиной милиции и тоже подаёт мне свои документы. С моей стороны вопросы те же.

Вдруг в поле моего зрения попала фигура киномеханика клуба Алексея Шелудько, который с раскрытым ртом стоял недалеко от меня и наблюдал за происходящим. Я боялся, что Алексей сейчас вмешаться и мне за самозванство достанется на орехи, как «сидорову козлу», но тот стоял, как вкопанный столб и молчал.

Я был трезв и держался уверенно, что произвело на милиционеров впечатление. Документы лейтенанта и старшины положил себе в карман, сказав им: «Завтра вы их получите у начальника милиции подполковника Кузнецова, а пока ревизора Дубова отведите на вокзал, усадите в поезд и отправьте на станцию Бира. О выполнении задания доложите мне, я буду в клубе». Они, по-военному сказали: «Есть! Будет исполнено, товарищ старший лейтенант!» После этого, взяв Дубова под руки, повели его в сторону железнодорожного вокзала.

Прошло около часа, сидел в буфете, но спиртного не пил, поэтому был трезвый. Слышу, кто-то сзади тихонько трогает меня за плечо. Оборачиваюсь, передо мной знакомое лицо, но, где его видел, не могу вспомнить. После того, когда этот человек обратился ко мне со словами: «Товарищ, старший лейтенант, мы вашего друга отправили в Биру. Пожалуйста, верните нам наши документы и ничего не говорите Кузнецову, а то нам влетит за то, что мы были под градусом», вернул ему документы и успокоился.

Дня через три после этого случая возвращался в Облучье из Биробиджана в купированном вагоне после объезда по своему участку. Со мной в одном купе оказался знакомый  мне прокурор Кошелев.

Без всякой задней мысли рассказал ему о случае с милиционерами.
Кошелев выслушал меня и говорит: «На первый взгляд ты сделал благородное дело – помог избежать драки, но, не смотря, на это, ты рисковал получить за присвоение государственной власти четыре года тюрьмы. Запомни на будущее, что такими вещами не шутят! Если бы тебя разоблачили, что ты не сотрудник КГБ, так оно  и было бы».

(Продолжение следует)