Золото Плевны 8 Хитрое лекарство

Привычно закрутила платок на голове, соскочив с лавки, достала злополучный тазик. Стирать! Быстрее. Зола приготовлена. Вода есть. Не беспокойся, миленький, я всегда рядом. Дни и ночи только с тобой. Сижу у кровати. Ловлю тяжелое дыхание. Не даю в бездну-пропасть упасть, отколь не выбраться никогда. Слаб мой русский. Сначала редко приходил в сознание. Теперь стоит утку начать подкладывать, сразу ловит за руки – не дает кальсоны снять, а то и по коленки погладить может. Приходит в себя, родненький. Приходит.
Бинты постирала, за развешиванием услышала трель колокольчика. Вытерла руки о передник, скинула фартук, распахнула дверь и резво побежала к кухне. Там на столе уже поднос дожидается. Толстая Демирка смотрит грозно, уперев руки в крутые бока. Сердится и пыхтит готовая взорваться. Волосинка на ее носу топорщится тоже желая меня пронзить ненасытным жалом. В ответ озорно улыбнулась, делая круглые глаза, и показала язык, вихрем вылетая из кухни под шипение кухарки. Колокольчик надрывался. Побежала к кабинету. Доктор важный полулежит на кушетки, дымит папироской, шелестит газеткой. Пиджачок небрежно накинут, ворот загнулся. Обед, а уже навеселе.
- Долго. Где шляешься Иванка?!
- Я не шляюсь спешила, как могла,- ответила, пожимая плечами, раскладывая приборы по столу. От гуляша пахло петрушкой, наполняя прокуренный кабинет ароматами лета.
- Шельма, - доктор кряхтит и тяжело поднимается с кушетки, пересаживаясь за стол. Помогаю ему, как могу – поддерживаю.
Отяжелел с годами, сонно щурится, но носом ведет – есть хочет.
- Устал, - говорит доктор. – Сильно. Сапоги сними. Ноги отекли. Жмут теперь.
Падаю на колени и снимаю первый сапог. Долго вожусь. Никак не идет. Каблук на правом стерся. Вот-вот потеряет. Надо Богдану снести, когда заснёт. Не мешало бы бутылку с наливкой перепрятать. Кладу ногу на колени. Ногти подстричь не мешает, осторожно глажу, массирую. Улыбаюсь, как можно приветливее, ласковее.
- Так, так, - хрюкает доктор, - день сегодня тяжёлый.Есть совсем не хочется, пойду по свежему снегу пройдусь, может нагуляю аппетит.
Подаю растоптанные «домашние» башмаки. Не тороплюсь.
- Этот русский офицер, знатный? У него такое лицо благородное.
- С чего ты взяла, что он русский?  - Доктор мгновение назад почти спавший, резко дергается и цепко хватает меня за подбородок. Поднимает голову. Смотри в глаза.
- Бредил он часто. По-русски говорил. Слышала я язык русских. Красивый.
Доктор не отпускает. Сжимает пальцы. Больно. Кожа горит.
- Француз - он. – Пенсне зло блеснуло, поймав лучик света. - И друг его француз, скоро приедет за ним. Понятно? Не знаю, что в головке твоей беспомощной, но, если есть там хоть капля ума, призываю его запомнить, что держим мы французских офицеров из инженерного батальона.
Я быстро закивала, давая понять, что поняла. Не так уж я глупа, просто дурой жить легче.
- Люб он мне очень. Люб! Выхожу, с ним уеду, - запальчиво выкрикнула я и пожалела тут же. Лицо мужчины менялось на глазах. Заострилось, стало злющим. Колючим.
- Думать забудь!
- А кто мне запретит?!
- Вожжи! Я!
- Не можете, не посмеете вы. Герой он русский. В войне победят, и увезёт меня с собой. Еще махать рукой на прощанье станете, и слезу пустите. Посмотрите!
Казалось, доктор опешил от таких слов. Отрезвел точно. В глазах ясность мелькнула.
- Дура. Не увезет и никто по тебе плакать не будет.
- Увезет, увезет. Я знаю. Сердцем чувствую.
- Шельма, - пробормотал доктор и с силой толкнул. – Поди, прочь. – Я, уперев руки об пол, и не дав себе упасть на спину, смотрела на него испуганно.. Лишь бы не по лицу бил. Остальное выдержать можно. Но, нет. Поник головой, кое-как добрел до кушетки, трясущимися руками зажег папироску. Затянулся.
-  Папирос герою своему снеси. Дымит, как паровоз.
- Ага.
 - И чаю покрепче завари, да лимон добавь. Давно у тебя просит, а ты не понимаешь. Бестолковая.
- Ага. Бестолковая, – сразу заторопилась я, поправляя съехавший платок. – Лимон то зачем?
- А, ты спроси, - хмыкнул доктор.
***
Я сделал первую затяжку, блаженно щурясь от едкого дыма, наблюдая сквозь полузакрытые веки за быстрыми движениями служанки. По мне так, слишком суетилась и громко стучала половником о тарелку, да и столовые приборы расставила неправильно, но какая ладная фигурка и, как старается. Лечение у доктора шло с каждым днем на пользу. Раны заживали. Более железками доктор в тело не лазил. Остались только внезапные головные боли. Сейчас голова не болела постоянно, но приступы налетали внезапно, совершенно обездвиживая меня. Доктор признался, что здесь он беспомощен, только время излечит или ослабит последствия контузии. Оставалось верить ему и ждать.
Вчера, вечером, доктор намекнул, что необходимости круглосуточно занимать его кабинет, абсолютно нет. Достаточно показываться ему раз в неделю.
Хозяйка имения, хоть и выразила желание посмотреть на француза, но тоже не испытывает восторга от пребывания чужих военных, и доктор передал примерные ее слова:
- У меня мирное именье, а не военный госпиталь. Мне приятно, что известность ваша, месье Дылчев столь велика, но в такое время, я не хочу подвергать опасности свою дочь и имущество. Ваш долг, требует оказания помощи всем страждущим, но я подобным долгом не связана. Имею только долг материнский и хозяйский.
Известие меня неприятно огорчило:
-  Мэтр, в чём же я предстану перед нашей хозяюшкой, не в чужом же, дезабилье ей представляться.
- Совершенно не беспокойтесь, шевалье. По законам восточного гостеприимства, вам будет предоставлено всё, в чем нуждаетесь.
Настроение улучшилось. Какая–то перспектива, а то только длинные разговоры по вечерам с доктором под стакан дрянного бренди, да ожидание появления Миколы изрядно утомили однообразием. Знал, что казак где-то рядом и всё же излишне сильно беспокоился. Находясь в таком в близком соседстве с турецкими солдатами и неясности дальнейшей своей судьбы.
Да только куда я с одним серебряным рублем и трофейной турецкой шашкой? Надо бы послать за казаком, поторопить, да откланиваться, а то, как бы не пришлось плотно знакомиться с хозяевами имения и погружаться в новые витки вранья.
 Рука машинально разогнала сизый дым, вычерчивая в воздухе черной сожженной спичкой замысловатые фигуры. Иванка сразу среагировала, резко обернувшись. Заботливо поднесла пепельницу. Забрал медное блюдечко, слегка улыбнувшись добродушно, заметив, как белые пальчики мелко подрагивают. Не мог ничего с собой поделать - девка мне нравилась. Изголодавшийся по женской ласке, выздоравливающий молодой организм требовал своё. Вздрогнула, когда пальцы случайно встретились. Потупила глаза, стала медленно наливаться румянцем. По открытой шее пошли красные пятна. Замерла. Словно ожидая чего-то. Пауза стала затягиваться.
- Обедать, - подбодрил я болгарку, - еда. Вкусно.
- Вкусно, - пробормотала Иванка, смущенно улыбаясь и снова засуетилась, повторяя традиционный ритуал: рушник на колени, столик, тарелка. Сегодня был гуляш и пах он травками и неизвестными специями. Почти холодное блюдо возбудило во мне сильный аппетит. Выздоравливаю. Первый признак. Теперь и сам чувствую.
Девушка опустилась на пол возле кровати. Подперла голову руками.  С каким-то нескрываем восторгом смотрела на то, как я ем. К такому обожанию я не привык. В домах русских дворян детей воспитывали по- спартански. Потом в  кадетке и  сразу в юнкерском училище, в рот никто не заглядывал.
- Вкусно, - пробормотал я, подмигивая.
- Вкусно! – тут же эхом отозвалась Иванка и счастливо улыбнулась. Потом она стремительно поднялась, засуетилась, охваченная непонятным порывом, быстро убрала тарелку, чуть ли не силой вырвав блюдо у меня из рук, скороговоркой выпалив:
- Сюрприз! – Поставила передо мной большую глиняную чашку прикрытую блюдцем. Я принюхался. Предположил:
- Молоко?
Иванка, кажется, поняла, отрицательно закачала головой, раскрывая слишком полные губы в улыбке. - Только не говори, что кофе. Устал я от вашего бренди и кофе, - Сказал и устыдился, две недели всего как кипяток за божий дар принимал, а теперь, от кофе устал. Вот, гусь какой арзамасцкий. - Прости Иванка, домой хочу.- После паузы,-  В Париж.
- Нет, не можна. – Иванка заговорщики подмигнула.
 Тут она с видом фокусника подняла блюдце с чашки и приглашающе кивнула. Я уставился в бокал, где в темной жидкости плавала половина лимона.
- Да, да, - многозначительно сказала болгарка, когда я на нее с недоверием посмотрел, и старательно по слогам произнесла:
- Ли- мон.
Я даже не сразу понял, отвечая машинально:
- Вижу, что не яблоко. Зачем в кофе лимон?
Иванка забеспокоилась. Затараторила на местном, вставляя французские слова.
И вдруг я понял:
- Так это чай?! Голубушка моя, неужели чай? Дай ка мне нож. Нет ножа? - Я склонился к стенке и из-под матраса достал узкое жало шашки. Иванка глядя на золотую богатую ручку побледнела, да так, что губы затряслись. Не обращая внимания на ее реакцию, осторожно отрезал дольку лимона. Опустил в чашку, спрятал шашку на прежнее место. С наслаждением втянул себя ароматный запах и сделал первый глоток.
- Хорошо то как! Что ж вы чай не пьете? Сахара бы. Да откуда он у вас. Спасибо, родная. Дай я тебя поцелую и рублем одарю. Последний он у меня остался, берегу я его, как талисман, чтоб к портмоне своему вернуться после пластунских вылазок, да видно случай представился. Заслужила.
Одарил серебрушкой, приблизил к себе, и поцелуем троекратным, как полагается, наградил. Отслонил от себя, слегка огладив  плечи, и принялся пить столь забытый, но привычный напиток. Блаженство и только. С каждым глотком силы возвращались, словно эликсир сказочный пил. Иванка присела на кровать ошеломленная. Дождалась пока я чашку с горячим чаем на столик поставил и руки мои осторожно взяла в ладошки свои ухоженные, лицом уткнулась, целовать стала да слезами горячими заливать. Говорила что-то быстро, лопотала по-своему. Ничего не понятно, но очень искренне - заслушаешься. Наверное, за рубль благодарила. Мелочь какая, а кому-то царское серебро за счастье. Не ожидал я такой реакции. Смутился и обеспокоился. Лишь бы в таком порыве чай не пролила. Не успел напиться. Осторожно стал свои ладони из замка сплетенных пальцев вытаскивать. Иванка посмотрела на меня, подняв зарёванные глаза. Я покосился на бокал, давая понять, чего хочу – допить чай.
Дверь резко распахнулась. Стремительно вошел доктор с ним двое. Положили свёрнутую одежду, тонкое бельё, башмаки. Иванка испугалась, засуетилась, быстро слезы вытерла, как и не ревела, стала с колен стол снимать, хотела и чай мой забрать, мягко отстранил руку протянутую.
- Отобедали? – с порога начал доктор, - извините, если прервал вас на интересном моменте, но новости, которые стали мне известны, не терпят отлагательств.
- Уже закончил. Чай и так допью, под новости еще и лучше. Спасибо, мадмуазель.
- Давай, давай Иванка. Шевелись, шельма, – стоило двери за девушкой закрыться, спросил, как бы невзначай, - Надеюсь у вас ничего серьезного? – и кивнул куда-то за спину, за закрытую дверь.
- О чем вы? – не понял я, хмурясь. – Новости у вас, а не у меня.
- Не о чем, господин инженер. Не о чем. – Странный доктор, кажется, обрадовался. Потер руки.
- Я слушаю вас, любезный.
- Господин инженер, я принес хорошие новости.
- Не тяните, - попросил я, ожидая услышать о скором визите Миколы.
- Русские перешли Балканы.
Я подавился чаем. Протянул бокал доктору. Сам закурил. Тот довольный выжидал. Улыбался... Не выдержал первым:
- Как?! Кто?!
- Корпус генерала Гурко.
- Корпус? Там же артиллерия! Откуда такие сведенья? – все еще не верил я.
- Вернулся человек из Софии -  привез новости. Все восторгаются подвигом русского народа, сравнивают с переходами Ганнибала и Суворова.
- Да, - сказал я и откинулся в подушки, - снова подвиг русского народа, снова рука помощи.… Только у Ганнибала вместо артиллерии, слоны  были.
Мы замолчали. У меня перед глазами крутилась картина: лютая метель, орудия на руках наших солдат, обледеневшие камни, пропасти. Опасность на каждом шагу. Гибель людей. Потери, потери, потери…
Доктор, выждав, осторожно продолжил:
- Это не все новости. Русские разбили турок у Ташкинсена, на следующий день у Горного Бугарова отбили контратаку, превосходящую по численности султанские части и, полностью перейдя Балканы, вступили в долину Софии.
Я приподнялся с подушек.
- Пока основные силы турок стерегут Шипку,  русский корпус наступает на Софию?! Без остановок и передышек?
- Да. Стремительно, как смерч! – в словах доктора звучало столько пафоса, что не оставалось сомнения, что он это двигается вперед и стоит во главе армии.
- Как не вовремя я тут разлегся. Так и война может без меня закончится. Где же мой товарищ?!
Доктор не услышал вопрос. Он заложил руки за спину и прямой, как жердь заходил по палате, приговаривая:
- Русские будут освобождать Софию. Подумать только – я дожил до такого исторического момента. Каков натиск, а? А ведь никто не верил, что армия освободителей сможет Балканы перейти зимой. Теперь этот победоносный марш никто не может остановить! Мы никогда не забудем подвига русских солдат! Никогда, слышите?! Предлагаю выпить хорошего бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии!
- А, у вас есть хороший бренди? – осторожно спросил я. Мысль мне понравилась, но этот невежа, продолжил как ни в чем не бывало:
- Знали бы вы, господин инженер, что сейчас творится в имении. Паника! Суматоха! Настоящая сумятица, господин инженер. В некотором роде, мне даже жаль молодую госпожу Малику – сначала потеряла отца, а теперь, предстоит расстаться и с имением! И жизнью своей, если не поторопится.
- Ма-ли-ка? – по слогам спросил я. – Это имение Малики?
 Доктор перестал ходить и развел руки в стороны.
- Пока, да. Вас, что-то смущает, господин инженер?
- Малика! – кажется, я выглядел неважно. В этот момент  доктор остановившись с тревогой, смотрел на меня. Пришлось быстро взять себя в руки. - Отнюдь, я, правда, пока не совершал длительных прогулок, но уверен, что ужин смогу благополучно перенести, а как Вы, мэтр, считаете? Я бы очень хотел увидеться с этой девушкой. Такое необычное знакомое имя... Я чувствую подъем сил и жажду встречи!
- Если бы я знал, что имя Малика на вас так подействует, я бы приказал Иванке произносить двадцать раз на дню. Однако есть трудности - усмехнулся доктор моей наивности, - турецкие женщины не встречаются с молодыми господами, поверьте мне на слово – здесь чтут традиции.  Будь вы хоть самым доблестным французским офицером, то вам бы все равно отказали в аудиенции. Конечно, на правах хозяйки она могла бы проведать больного, но в сопровождение десяти гайдуков и прочей свиты. Малика считает себя современной женщиной, воспитанной в европейских традициях и, кажется, хотела сделать нечто такое, но думаю, ее отговорили от столь опрометчивого шага. Гайдуки же слишком ленивы и в сложном положении, чтобы действовать самостоятельно. Да и мой авторитет, глушит чужие попытки сделать обыск и учинить допрос с пристрастием. Да, да, шевалье, сейчас вы под моей защитой – помните, кому вы обязаны.
 - Не забуду, - сухо согласился я - больно мне не по нраву пришлись чужие наставления – отдавали каким-то саратовским мещанством.
- Вернетесь сюда, когда русские займут столицу. – И доктор многозначительно потряс пенсне в воздухе, широко и слащаво улыбаясь. – На правах победителя вам никто не посмеет дать отказ.
- Любезный, мне его и сейчас не дадут, я напишу вам записку. Только передайте госпоже Малике, - спокойно и уверенно сказал я, сбивая чужую спесь. - Записку передам,- доктор пытался остаться хозяином положения, -  но единственный шанс увидится, вижу в плохом знании хозяйки французского языка. Говорите быстро, тогда хозяйка может позвать дочь помочь с переводом. – Я уже представлял себе эту картину, и не хотел делить свои грёзы с сельским лекарем. - Давайте-ка мэтр, лучше, займёмся непосредственно медицинскими делами.
Возвращение к рутине, доктору не очень понравилось, и он приказал Иванке сперва обмыть меня.
Голову помыла служанка, затем я её выгнал, хотя эта  симпатичная нахалка объяснила, весьма недвусмысленными знаками и мимикой, что уже два раза мыла меня полностью, пока я пребывал в беспамятстве, и мне нечего стесняться.
Всё забавнее и забавнее становится моё пребывание.
Доктор опять вернулся, поменял мази и бинты. По запаху ясно было, что отмечать будущие победы он уже начал без меня. Занимаясь своим делом, он непрерывно болтал о политических перспективах.
- Результатом русского наступления будет полное освобождение Болгарии от гнета Османской империи! Мы живем во времена великих дел! Россия станет старшим братом Болгарии. Какие времена настанут! А, товарищ ваш здесь, был у управляющего, с десятником гайдуков познакомился, к взаимному удовольствию. Не знаю, что он ему наговорил, но Айдын-бей предложил жить в его доме. Сейчас ходит знакомиться с имением.
- Пошлите за моим товарищем немедленно.
- Давайте не будем спешить, вечером вы приглашены к хозяйке, отужинать. Какая там вишневая наливка! Непременно попробуйте, если увидите на столе заветный графинчик. Шевалье, вы непременно должны пойти на прием! Сможете? Не будет ли это Вам в тягость? После, позовём вашего товарища. Я предлагаю выпить втроём, бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии! Очень хороший бренди, на смерть берег!
- Прекрасный план!
***
Не доехав, до развилки, Дончо остановился поболтать со знакомым, возвращавшимся из Софии. Оказывается генерал Гурко, обманув турок, перевёл свой корпус и наступает на Софию.
Турецкие солдаты массово дезертируют. Бегут в разные стороны, по пути бесчинствуя в болгарских сёлах.
Приятель Дончо рассказал, как чудом спасся, показывал следы пуль в своей двуколке.
Посоветовав Дончо вернуться в село, спрятать ценное, сам же пешком направился в указанном направлении в именье. Ивана нужно вытаскивать или в имении оборону держать, в общем, на месте нужно разобраться.
 Что имение турецкое, мародёров могло не остановить. Что в голове вооружённого человека, плюнувшего на присягу, какие люди их возглавят и что они могут натворить, один Господь знает.
В именье есть охрана, час назад я думал, как с ними поладить, теперь нужно помозговать, как настроить на оборону. Разглядев первые крыши деревушки, начал искать удобное место, спрятать наши сидора. Винтовку, решил не скрывать - время не то.
Кто я? Как представиться гайдукам. Офицер? Могут не поверить, молод, по их представлениям. Отрекомендуюсь ординарцем господина инженера. Старший бомбардир Николя Пласту.
Нашёл флигель управляющего. Хитрован в европейском платье. Пару минут слушал про его заслуги на дурном французском. Прервал в виду предстоящей опасности. Попросил срочно пригласить старшего гайдука, доктора, кузнеца и оседлать пару лошадей. В общем, командование охраной взял на себя. Старик-гайдук со старинным кремнёвым пистолем и ятаганом, времён Суворова, даже обрадовался. Одно дело десяток лет бездельничать в хозяйском доме, под видом охраны женской  половины, другое, в лучшем случае, вести переговоры с шайкой вооружённых солдат.
Если переговоры будут, придётся отдать часть продовольствия, сбором должен  заняться староста. Лучше добровольно отдать часть, но нет ни какой гарантии, что не придут другие, третьи, поэтому сперва переговоры с демонстрацией силы и не просто отдавать, а обменивать на оружие.
Пошептавшись с доктором, о здоровье поручика, с хорошим настроением, поскакал вместе с она-баши, осмотреть окрестности.
- Перед развилкой, поставь двоих поздоровее и сена стожок, чтоб подожгли при опасности. Вон там, в саду, ещё одного и второго на другой стороне сада, тоже с сеном.
Договорились посадить на всех, сколько есть лошадей, крестьян. Они будут демонстрировать, не приближаясь, наличие конного отряда.
***
Гостиная хозяйки имения, мало чем отличалась от привычных для моего глаза, дворянских гостиных на родине. Окна побольше, потолок пониже, много ковров и серебрённой посуды.

Хозяйка, на удивление, моложавая женщина лет сорока. Приятные мягкие черты лица. Европейское платье, хоть и закрывало плечи и руки, но не скрывает стройности фигуры, а главное глаза! Такие глаза я видел в своих снах. Вот от кого получила Малика озёра, в которых я безнадёжно утонул.

Рядом с ней стояла бесформенная от чадры, фигура. Два дверных проёма без дверей вели видимо, во внутренние покои. У одного прохода стояли два мальчика, лет 8-10, у другого два гайдуки.

Я представился как Жюль Маню, военный инженер, попытался щёлкнуть мягкими туфлями без каблуков. По совету доктора быстро затараторил на французском, выражая свою признательность за своё спасение и выражая восторг от возможности лично выразить благодарность, столь благородным и ослепительно красивым дамам.

Хозяйка недоумённо переглянулась с существом в тёмно – фиолетовом мешке,

- Не могли бы Вы говорить помедленнее, я ничего не понимаю. У меня не было возможности практиковаться в разговорном французском, хотя читаю бегло.

Хозяйка этого имения боян Домла, а это моя старшая сестра боян Йамур.

Если перевести на Ваш родной язык, я Капелька, а сестра Дождь.

- Какие замечательно прекрасные имена, - я сделал шаг вперёд, с намерением припасть к ручке.

- Стойте, шевалье, вы в мусульманском доме, уважайте наши обычаи.

Мой учитель французского был, гасконцем из Дакса, кроме парижского произношения учил южному диалекту, отличавшемуся быстротой и пропуском буквы «Ф» в словах. Умение говорить на двух диалектах неизменно приносило мне высшие баллы на всех экзоминациях. Мысленно поблагодарив зануду-француза, я опять застрекотал с максимальной скоростью. - Простите, мадам, приехав в Порту, я сразу оказался в первых рядах османских войск и не имел возможности узнать светский этикет, если…

- Стойте, шевалье, ничего не понимаю, медленнее, пожалуйста.

- Мадам, я с юга Франции, и говорить медленно, для меня хуже пытки.

- Может быть, доктор, Вы его понимаете?

- Отдельные слова.

Существо в мешке произнесло фразу, из которой, я понял одно слово - Малика!

Я сразу её полюбил, тем более из щелей мешка - капюшона, сверкали, таки же прекрасные глаза.

Лицо моё покрылось испариной, я слегка пошатнулся.

Последовало несколько фраз, в результате, которых я был усажен на небольшой диван, а в комнате появилось небесное существо, по имени Малика.

Её потрясение было гораздо сильнее, но окружающие приняли за смущение и всячески её подбадривали. Я же видел, что сознание её на грани и напомнил доктору, что кроме меня ещё кое – кто нуждается в его умении.

Хрустальный флакон с нюхательной солью перекочевал с дивана под более изящный носик.

Когда суета улеглась, вспомнили об ужине. За едой рассказывал о себе, именно про Суздалева, но от имени Маню. О маменьке, отце, имении даже о Прохоре, назвав его Пьером. Старшие женщины, явно благосклонно отнеслись ко мне, Малика же глаз не поднимала, но переводила всё исправно, иногда в мою пользу, о чём тут же сообщала мне. Мол, так в мусульманском доме говорить не следует, она перевела по-другому. А матушка заметила, что или она стала разбирать мою речь, или я стал говорить нормально.

- Мадам, простите, с детства мне запрещали вообще говорить во время еды. Садясь за стол, я с братом должен превращаться в глухо-немых.

Присутствие меня – католика, в доме правоверных, заставляет тщательно продумывать слова и действия, однако южный темперамент, чрезмерный даже на родине может оскорбить Ваши чувства. Заранее прошу простить. Дамы понимающе закивали, а хозяйка жестом отправила гайдуков в глубь дома.

Блюда менялись, но вкуса я не чувствовал, жевал, хвалил, изо всех сил старался смотреть на всех одинаково.

Боян Капелька шепнула мальчишке и на столе появился графинчик с тёмной жидкостью.

- Покойный муж, частенько приглашал офицеров из Пруссии, они научили моих слуг делать алкогольный напиток из вишни. Нам Аллах запрещает

туманить голову вином, но Вам-то можно. Доктор составит Вам компанию.

- Так ведь мэтр Дончев?

- С удовольствием, боян.

- За прекрасных дам.

- За Ваши сердца, приютившие полумёртвого, в такое трудное время за Ваше умение, доктор.

Страшная боль в голове, черным замазала желанный лик, стол с правой стороны рванулся к голове…

Очнулся я на знакомом диване.

Доктор зачем-то растирал мне грудь. Малика! Вот она стоит с тревожным личиком. Я поймал руку лекаря, сжал.

- Всё в порядке, мэтр, Вы же знаете, что припадки у меня бывают только раз на дню, всё позади, - опять несколько раз сжал руку и сделал зверское лицо, губами прошептал - Убирайтесь, чёрт Вас возьми.

Доктор всё понял, промямлил о неотложных лекарских делах и откланялся.

Стол убран, мальчишки исчезли, маменька тоже.

Малика стояла возле окна, возле крохотного витого столика орехового цвета. Тонкая, юная, одетая в легкое европейское платье, девушка, совладав с собой, и поджав дрожащие губы, благосклонно мне улыбнулась. Я на краткий миг оцепенел, справляясь с головокружением. Она была еще красивее, чем та турчанка из моих воспоминаний. Ослепленный желанием, в едином порыве я преодолел комнату и упал на одно колено.

- Малика, - простонал я, с намерением осыпать эти руки страстными поцелуями, - Малика.

Она сделала шаг назади спрятала руки за спину

Я осмелился поднять голову. Сейчас я буду либо низвергнут в ад, либо вознесен в рай. Я открыт. Мои чувства и порывы понятны даже слепцу. Девушка смотрела расширенными глазами куда-то поверх меня, за спину. Обернулся. Тётушка сидела в противоположном углу за прялкой.Потом у нее из рук выпало веретено. Гулко ударившись об пол, оно покатилось к нам. Я встрепенулся и, как воспитанный человек, поспешно поймал вещицу и отнес даме.

- Садитесь, месье Маню, - сказала Малика, показывая на изящное деревянное кресло у столика, - кажется, моя тетя получила удар. У нее слабое сердце. Этот день она точно никогда не забудет.

- Смею вас заверить, мадмуазель, что я тоже, - сказал я, присаживаясь за столик. Малика слегка улыбнулась. Глаза ее заблестели. Она взяла кофейник и принялась разливать кофе по крохотным кружечкам.

- Прости меня за мой порыв, но вы … так очаровательны.

- Это из-за платья. Я хотела произвести впечатление и соответствовать моменту. Думаю, такую выходку мне тоже не простят.

- Оно изумительное! – признал я. В этот момент на девушке все одежды казались божественными. – В нем вы просто ангел!

- Оставьте, Иван, пожалуйста, вы меня смущаете. Я к такому не привыкла. Лучше скажите мне, как вы оказались в моем имении? Специально? Вы так настойчивы и искали встречи со мной? Я ведь думала, что доктор действительно лечит раненного французского офицера.

- Мадмуазель… Я должен признаться вам, что это чистое совпадение. Сама судьба вела меня к вам, извилистой дорожкой. Случай привёл меня в Болгарию, случай помог спуститься с горной кручи, судьба уберегла от вражеской пики, да ещё много от чего, чтоб только мы вновь встретились. Разве не чудо, что меня чуть живого, в беспамятстве, принесли именно в Ваш дом, обожаемая моя мечта. Милая Малика, не было дня, часа, минуты, чтобы я не думал о вас. Я бы обязательно разыскал вас после войны, потому что…

- Потому что?.. – эхом повторила девушка.

- Моё сердце полностью принадлежит вам. Я люблю вас. Умоляю, не отвергайте эту любовь! Да она безумна на фоне этой войны и наши страны воюют друг с другом, но я ничего не могу поделать со своим сердцем.

- Это так неожиданно, шевалье, - тихо промолвила Малика.

Я вдруг всё понял и горестно вздохнул:

- Сердце вы мне уже разбили, так неужели, не дадите мне надежды снова собрать эти жалкие осколки?

- Речи ваши сладки как виноград в сентябре, - девушка слабо улыбнулась, - где и с кем вы так научились?

- Мадмуазель, мой мир пушки, грубые солдатские будни. Если чему и учишься, то не салонным разговорам.

Ночью у костра, языки пламени напоминали мне огонь ваших глаз, вашу танцующую фигуру. В проплывающих облаках я видел ваш профиль. Оказавшись здесь, у ваших ног, никогда в жизни я не был так счастлив. Аромат ваших духов сводит меня с ума, я просто боюсь сделать что-то безумное и разрушить прелесть возможности созерцать прекрасный образ. Обожание и любовь дают возможность говорить слова никогда ранее не произносимые. Разве Вы не видите искренность моих слов.

- Шевалье, Вы видели меня несколько минут, при не самых лучших обстоятельствах и хотите уверить, что сразу воспылали безумной любовью?

- Мадмуазель Малика. Имя ваше произносить для меня удовольствие, разве когда вы видите восходящее над рекой солнце, вам нужен срок, чтоб полюбить эту картину? Так и я, в тот миг, когда судьба осчастливила меня узреть вас в карете, на горной дороге, сердце моё всецело принадлежит вам, обворожительная Малика.

- Я много думала о вас. Девичьи грёзы и тому подобные глупости. Перед нами столько преград. Я слабая девушка. Если сможете разрушить эти преграды…

Я резко встрепенулся, так, что девушка откинулась в кресле назад, а где-то за спиной снова упало веретено.

- Малика, - в порыве потянулся к рукам девушки.

- Осторожно шевалье - девушка натянуто улыбнулась, - или сейчас может всё закончится и тетушка вызовет гайдуков. Тогда у нас точно не будет ни каких встреч. - Она повернула голову в сторону старой карги, и произнесла фразу на турецком, видимо успокаивая старуху.

- Я … я не могу держать себя в руках.

- Придется, - Малика улыбнулась, - просто смотрите на платье – оно одето для вас и пейте кофе.

- Это так жестоко, любимая.

- Мы и так затягиваем время первой встречи. Прости, Жюль, - девушка поникла головой. –Вам нужно уходить.

Я вдруг вспомнил, чего хотел больше всего на свете, какие картины рисовал в своем воспаленном мозгу.

- Знаешь, я всегда представлял, как мы сидим с тобой вот так за столиком, смотрим, друг другу в глаза, смеемся, пьем молоко и едим круасаны.

Малика расплылась в улыбке. Взяла в руки закрытый кувшин молока, подняла, так, чтобы я обратил внимание и перестал на нее пялиться, и сказала:

- Вот и сбылся Ваш сон. Вот я. Вот молоко. Вместо круасан могу предложить халву.

- Я много слышал о турецкой халве.

- Настало время попробовать.

Лакомство походило на белые и серые тонкие нити шелкопряда. Малика улыбалась, глядя, как халва тает в моих пальцах. А я застыл, не в силах пошевелиться, стараясь запомнить момент навсегда.

Сердце снова заколотилось и в жар бросило – сняла платок.Чтож так долго.
Может … шашку кто увидел? Но быть такого не может! Вот загадка, так загадка! Откуда у русского офицера шашка убитого хозяина имения? Прятал в ножны ее хорошо, не видно со всем, а как достал, и лимон стал резать, так и обомлела. Признала сразу. Видела не раз. Семейная реликвия. Сам визирь за заслуги господина наградил. Рукоять вся в золоте, так и сияет! Такое владение чужого оружия и жизни ему стоить может! Уж, как убивались  по убитому на войне господину. Сколько слез пролито было. И не только моих горьких капель, но и жены старой, да дочки своевольной. Понесла же ее нелегкая ездить на позиции  и искать  могилу отца. Любовь дочкина и погнала. Легко отделалась. А могла бы и пропасть. Так не взял ли он шашку на ужин семейный? Ой, бахвальство то до добра не доведет. Ох, тревожно то мне как. Ой, что же будет теперь.
От волнения закачало. А тут на улице хмельная фигура появилась. Странная, то прямо спину держала, то скрюченно шаталась, пугая и беспокоя редких дворовых, да наряд гайдуков.
Сердце дёрнулось, признавая любимого. Вскочила на ноги, не помня себя, платок с плеч упал, запутался между сапожками. Чуть не упала, но побежала к дверям. Входная дверь громко хлопнула. В полутемном коридоре с улицы зайдя, темнее кажется. Лампу надо было бы зажечь, да не успела я, теперь стояла, прижимаясь спиной к холодной стене, заходясь от волнения. Всё же русский господин запнулся о низкий табурет и чертыхнулся незлобно, балансируя, спасаясь себя от падения, смешно махая одной рукой. Прыснула я от смеха нервозного, не сумев совладать с собой. А он резко голову поднял и, кажется, зажглись глаза его любовью ко мне. Я робко шевельнулась навстречу порыву мужскому. Обмякая как-то сразу – ноги подогнулись. Зашаталась, готовая упасть от дурноты нахлынувшей. Справилась как-то. Откуда силы взялись только. Не зря ждала – желанна значит тоже. Сердце ликовало.
 Видела  в  мечтах своих, как берет меня мой господин. Представляла всё не так. Не было никаких поцелуев и страстных объятий. Не было и любовного шепота. А я ведь так много хотела сказать ему. Русский грубо схватил меня, развернул к себе спиной и сильно прижал к стене. Так, что глаза мои расширились от внезапного страха. Руки по-хозяйски прошлись по телу, ничего не пропуская, рванули кофту, справляясь с крючками, а затем резко наклонили меня и закинули юбку на спину.
Когда хватка немного ослабла, и я смогла обернуться, чтобы точнее подстроиться под своего любимого, русский снова меня напугал. Закатив глаза, он скрежетал зубами и выдавливал из себя слова. Сначала я не могла понять, а потом четко услышала имя. Сердце моё оборвалось. Холод сковал тело. А ведь где-то была потаённая мысль, что не я, а кто-то может приворожить моего любимого. Но не думала, что так быстро такое может произойти.
- Малика! – захрипел русский. - Малика! -  Казалось, в самое ухо выдохнул слово ненавистное. Имя соперницы моей. С той, с кем я даже состязаться не могу, ибо не равны мы перед Богом и судьбой. Слезы крупные полились из глаз, и не в силах я была остановить их. Не видел никто слез моих. Не пожалел и не утешил. И высохли глаза мои. Запылали гневом. Счастья захотели? Лебединого? Будет вам счастье. Будет. Скоро.