Картинки с лестницы. Глава 4

Глава 4.  «ЧАЙ БЕЗ САХАРА»
Я рано начал зарабатывать деньги. Чтобы почувствовать себя самостоятельным и независимым, нужно иметь деньги, которыми ты можешь распоряжаться по своему усмотрению. Финансовая независимость – это одна из главных составляющих личной свободы в нашем мире.
Городской житель не может реализовать на практике принцип натурального хозяйства. Все блага, даже самые элементарные и жизненно необходимые нужно покупать. Бесплатны пока только солнце, воздух и вода из реки. Но этого мало для счастливой и полноценной жизни.
 Мне было 14 лет. Наступили летние каникулы после окончания 7 класса и я отправился на Сахарный завод, где по слухам можно было устроиться на временную работу по Свидетельству о рождении. В Трудовом кодексе того времени была такая возможность. Скорее всего ее прописали там для того, чтобы крепкие деревенские ребята и девчата могли помогать своим родителям на работе в колхозе, зарабатывая какие-никакие деньги на сезонных работах. В 14 лет деревенские мальчишки становились помощниками комбайнеров и колесили со своими отцами и старшими братьями по бескрайним полям, убирая урожай зерна или картошки. Крепкие деревенские девчонки в 14 лет уже легко работали на ферме или на току. Это было нормой. Что еще-то делать летом в деревне?
Но в городе найти работу для подростка было не просто.
Заводы, фабрики, стройки не могут создавать детские рабочие места. Нет таких штатных единиц как помощник слесаря или помощник каменщика. Была категория учеников, но ученик слесаря или каменщика – это не временная работа, а временный статус молодого рабочего, устроившегося на постоянную работу после школы или ПТУ. Мне была нужна временная работа, чтобы заработать денег.
Классическая форма временного заработка – разгрузка вагонов на железнодорожной станции  мне не подходила, так как я был не достаточно силен для перетаскивания 50-ти килограммовых мешков. Мой вес вместе с одеждой тогда составлял меньше этих 50 килограммов. К слову сказать, я в волю поработал на разгрузке и погрузке вагонов, когда учился на первом курсе института. Но это будет через пять лет.
Итак, мне было 14 лет и я пошел работать на Сахарный завод.
Завод находился, да и сейчас находится, в Заречье на берегу реки Упа, рядом с Московским вокзалом и совсем не далеко от нашего дома на Красноармейском проспекте. Каждый день около окошечка Отдела кадров, рядом с проходной, выстраивалась небольшая очередь из желающих подзаработать на временных условиях. Ребята покрепче легко оформлялись в погрузочный цех и отправлялись таскать 50-ти килограммовые мешки с сахаром, а несовершеннолетние доходяги вроде меня направлялись производственный цех на работу по разнарядке мастера.
Рабочих в те времена не хватало везде. Каждую смену у мастера стояла задача закрыть зияющие дыры на производственном конвейере. Придет время, и я столкнусь с этой проблемой социалистического производства, когда буду работать мастером на Заводе крупных деталей. Но это будет через десять лет.
Сахар на заводе варят, прессуют, колют, расфасовывают, упаковывают. Ручного монотонного и очень утомительного труда на конвейере много, но нет ни одного рабочего места для подростка. В разные смены я работал на упаковке рафинада в коробки, сборке этих самых коробок из картонных заготовок, расфасовке сахара-песка в мешки, колке сахарных брусков на куски.
Именно на колке сахарных брусков рафинада на куски я работал больше всего. Видимо эта работа была самой не квалифицированной и тяжелой, поэтому постоянные рабочие от нее отказывались, а временщикам отказываться было нельзя. Или работай куда мастер поставил или иди домой.       
Итак, восемь часов от звонка до звонка, с коротким перерывом на обед, ты должен стоять на железной тумбочке, прижимаясь животом к ленте транспортера, по которому непрерывно движутся горячие бруски сахара-рафинада размером с милицейский жезл, только квадратного сечения. Когда десяток таких брусков оказывается напротив тебя, их необходимо руками сгруппировать в плоскую сахарную панель и толкнуть с конвейерной ленты на перпендикулярный конвейер колочного станка, который превращает эти бруски в ровные кубики сахара-рафинада размером 3х3см. Дальше эти кубики отправляются на досушку и упаковку в мешки.   
Сейчас такого кускового сахара нет, а в те времена его продавали в развес и он был очень вкусным. Кубики были плотными, медленно растворялись в воде и их можно было колоть ножом на ладони или долго грызть по маленьким кусочкам.
Я не знаю, почему эту работу нельзя было автоматизировать. Таких ручных переделов между конвейерами и станками в любом производстве много.  Сегодня происходит повсеместное группирование технологических операций в автоматизированные линии, но в 1974 году был транспортер с горячими сахарными брусками и колочный станок, а между ними стоял малолетка на железной тумбочке.
Работать я любил выходить во вторую смену. Во-первых: в первую смену нужно было рано вставать, а во-вторых: в первую смену малолеток часто не брали, чтобы мы не мелькали на глазах начальства и не расстраивали их и без того расстроенную психику. В первую смену завод старался обходиться своими рабочими, которые привыкли рано вставать на работу, а  после работы, выпив на троих бутылку водки или портвейна, играть в домино около дома. Вторая и третья смены требовали мобилизации дополнительной рабочей силы и шансы получить в отделе кадров заветный пропуск многократно увеличивались.    
Однажды, в конце рабочего дня второй смены, ко мне подошел мастер и попросил отработать еще восемь часов в третью смену, иначе на колку рафинада некого было поставить. В качестве главного аргумента он предложил двойную оплату, как за сверхурочную работу. Я согласился, не ведая, что это такое отработать 16 часов на конвейере, да еще во вторую и третью смены.
Усталость приходит после двух часов ночи и наваливается на все тело как мешок с сахаром. Любые движения становятся противоестественными, потому что естественным в это время является сон.
В три часа ночи конвейер останавливается на 40-минутный обеденный перерыв.
Буфер, который в третью смену не работает, располагался в том же цеху – это была маленькая комната со столами, покрытыми клеенкой в цветочек. В углу стоял кипятильник на 20 литров, а на каждом столе – глубокая тарелка полная сахара.   
Я пришел в буфет, где сидели несколько рабочих и ели свои тормозки,  запивая чаем с сахаром. Есть мне было нечего. Тормозка я из дома не брал, потому что во вторую смену работал буфет и можно было купить пирожков или котлету с хлебом, а вместе с дармовым чаем этого вполне хватало до конца работы. Теперь я налил кипятка, сел за стол и понял, что никакая сила не заставит меня сейчас положить сахар в стакан. Сам вид этого кристально белого продукта вызывал у меня отвращение. Я надышался этим продуктом до полного пресыщения и его вкус ассоциировался у меня с нестерпимой усталостью. Выпив два стакана кипятка, я поплелся на свое рабочее место.
Конвейер запустили и я продолжил монотонно группировать и толкать сахарные бруски в колочный станок.
Переступив какой-то предел усталости, организм отключает лишние рецепторы и продолжает выполнять физическую работу в автоматическом режиме. Мозг выключает периферийное зрение, притупляет до минимума обоняние, вкус и слух. Все силы направляются на поддержание необходимой работоспособности рук и ног.
Смена закончилась. Я вышел за проходную завода. Вахтерша, забирая мой пропуск, укоризненно покачала головой, увидев отметку о 16-ти часовом рабочем дне.
Было ранее летнее утро. Я задрал голову,  чтобы посмотреть на яркое солнце, и вдруг почувствовал как из носа сильно пошла кровь. Недалеко от проходной была уличная водопроводная колонка. Я долго умывался холодной водой, из ладошки втягивая чистую воду в каждую ноздрю, чтобы остановить кровотечение. Шум  в голове утих и кровь успокоилась.
Когда я пришел домой, мама еще не ушла на работу. Она с грустью посмотрела на меня, поставила на стол  завтрак и разобрала мою постель. Она никогда не ругала и поучала меня. Если я что-то делал, значит так было нужно.