Талмудизьм волос рыжей Ландер как пророчество

               
     - И вот встаёт она с пенька - ту, а он весь чооорный, - протяжно выговаривала урожденная ретортой Оксфорда Дита фон Тиз почвенному Сомику, настороженно высовывающему продолговатую голову из трёхлитровой банки, где раньше был томатный сок, ещё раньше пребывал хомяк Птибурдукова, а во времена былин и Кокий Портяныча проживал в банке портрет неизвестного бойца с трогательным пальцем автографом на обороте  " Я служил в ПВО ". - И вскричала Сара Бернар, мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, отчего Франсуаза Саган не сказала о важном ?
    - А чо важное - то ? - жадно дышал Сом, выпытывая кощунственные тайны у несколько утратившей бдительность Дитушки, уставшей камлать на всех насельников аквариума и уже думающей переквалифицироваться в бакалейщицы.
    - А это кому как, - прорычала матёрая, бросая связку динамита в аквариум.
    - Рыбу глушишь ? - незаметно подкрался сзади п...дец и привалился вальяжно мохнатым боком к шифоньеру.
    - Скажи, п...дец, доколе ? - простонала Дита, расстегивая корсаж. - Помнится, графиня Бургундская, - п...дец кивнул, подтверждая, действительно, многие искренне путают сей персонаж с герцогами, что ни х...я не одно и то же, - грозила бросить сиськи на помойку, ежели ейный сын не пойдёт войной ...
    Дита замолкла.
    - Забыла, - коварно предположил п...дец, поглаживая матёрую по бедру.
    - Бля, - простонала фон Тиз, снимая платье из блесток и каких - то перьев, - они там всю дорогу воевали, арманьяки, бустилаты, карбофос и князь имперский, цесарцы и арагонцы. Слушай, п...дец, - ложась на кушетку Фрейда попросила Дита, - просканируй мне башку анализом и придумай занятие на вечер. Скушно, - зевнула она, хрустя челюстями.
    Через минуту п...дец тоненько вскрикнул и убежал. Через год его видели на отрогах Памира, он лежал на животе перед цветочком - лютиком и думал о глубоководных аппаратах профессора Челленджера, дергая нервно себя за мочку уха и представляя рыжеволосую манду Николь Кидман.
     - Ты чего тут ?
     По голосу п...дец знал, что это его сородич из корпусных хабеасов, также проходящий отрогами п...дец штрих, некогда профигурировавший в неплохой новелле русскоязычного писателя - фантаста  " Моя жена ведьма ", но оборачиваться не стал, подумаешь, невелика честь когда - то что - то написать достойное, тем паче больше - то этот автор и не смастырил ни хера.
     - Будем орудовать вместе, - рубил отрывистые слова п...дец штрих, усаживаясь на лютик задом, - позовём п...дец прим и замутим счастье для всех в виде экстремизма.
     - Скушно, - процитировал Диту фон Тиз п...дец первоначальный. - Я вон лучше пойду Исаака Бабеля перечитаю.
      "...пробито легкое и маленько рехнулся или, как говорит Сергей,  с  ума
слетел. Не сходить же с него, в самом деле, с дурака этого с ума. Впрочем,
хвост набок и шутки в  сторону...  Обратимся  к  повестке  дня,  друг  мой
Виктория...
   Я проделал трехмесячный махновский поход - утомительное жульничество, и
ничего более... И только Волин все еще там. Волин рядится  в  апостольские
ризы и карабкается в Ленины от анархизма. Ужасно. А  батько  слушает  его,
поглаживает пыльную проволоку своих кудрей и пропускает сквозь гнилые зубы
мужицкую свою усмешку. И я теперь не знаю, есть ли во всем этом не  сорное
зерно анархии и утрем ли  мы  вам  ваши  благополучные  носы,  самодельные
цекисты из самодельного цека, made in Харьков, в самодельной столице. Ваши
рубахи-парни не любят теперь вспоминать грехи  анархической  их  юности  и
смеются над ними с высоты государственной мудрости, - черт с ними...
   А потом я попал в Москву. Как попал я в Москву? Ребята кого-то  обижали
в смысле реквизиционном и ином. Я, слюнтяй, вступился. Меня расчесали -  и
за дело. Рана была пустяковая, но в  Москве,  ах.  Виктория,  в  Москве  я
онемел от  несчастий.  Каждый  день  госпитальные  сиделки  приносили  мне
крупицу каши. Взнузданные благоговением, они тащили ее на большом подносе,
и я возненавидел  эту  ударную  кашу,  внеплановое  снабжение  и  плановую
Москву. В совете встретился потом с горсточкой анархистов. Они пижоны, или
полупомешанные старички. Сунулся в Кремль с планом настоящей работы.  Меня
погладили по головке и  обещали  сделать  замом,  если  исправлюсь.  Я  не
исправился. Что было  дальше?  Дальше  был  фронт,  Конармия  и  солдатня,
пахнущая сырой кровью и человеческим прахом.
   Спасите меня, Виктория. Государственная мудрость  сводит  меня  с  ума,
скука пьянит. Вы не поможете - и я издохну  безо  всякого  плана.  Кто  же
захочет, чтобы работник подох столь неорганизованно, не вы ведь, Виктория,
невеста, которая никогда не будет женой. Вот и сентиментальность, ну ее  к
распроэтакой матери...
   Теперь будем говорить дело. В армии мне  скучно.  Ездить  верхом  из-за
раны я не могу,  значит  не  могу  и  драться.  Употребите  ваше  влияние,
Виктория - пусть отправят меня в Италию. Язык я изучаю и через два  месяца
буду на нем говорить. В Италии земля тлеет. Многое там  готово.  Недостает
пары выстрелов. Один из них я произведу.  Там  нужно  отправить  короля  к
праотцам. Это очень  важно.  Король  у  них  славный  дядя,  он  играет  в
популярность и снимается с  ручными  социалистами  для  воспроизведения  в
журналах семейного чтения.
   В цека, в Наркоминделе вы  не  говорите  о  выстреле,  о  королях.  Вас
погладят по головке и промямлят: "романтик". Скажите просто, -  он  болен,
зол, пьян от тоски, он хочет солнца Италии и бананов. Заслужил  ведь  или,
может, не заслужил? Лечиться - и баста. А если  нет  -  пусть  отправят  в
одесское Чека... Оно очень толковое и...
   Как глупо, как незаслуженно и глупо пишу я, друг мой Виктория...
   Италия вошла в сердце как наваждение. Мысль об этой стране, никогда  не
виданной, сладка мне, как имя женщины, как ваше имя, Виктория..."