Визит свекрови

           Конец зимы поселил в моей свекрови инстинкт перелетного гуся. Она помаялась в своем промерзшем Ростове, позвонила и спросила – можно к тебе приехать? Я сказала – можно. И она приехала, ожидая увидеть везде фиалки и цветущие на склонах нарциссы, о которых я сказала по телефону, что один раз, в декабре, видела цветущую фиалочку, а сейчас боюсь, что замерзнут нарциссы и белая цапля, которая живет в реке у храма.

           У храма собираются кошки. Пенсионерки варят им кашу на смальце, а внизу в реке стоит белоснежная цапля, и когда сытые кошки зеркальными глазами, в которых отражаются река и кипарисы, смотрят на цаплю, а она прицельно выхватывает из воды серебряных зимних рыбок и вбрасывает в свой длинный клюв, то кажется, что сбывается евангелическая мечта о мире на небесех и благоволении в человецех.

           Всё это свекровь ожидала у нас увидеть. А вместо этого увидела грязную туапсинскую зиму с попадавшими кедрами, сбитой с магнолий жесткой листвой, застрявшей в несколотом грязном льду, по которому наши девушки наконец перестали ходить на шпильках, и присыпанный угольной пылью жесткий снег. Я показала ей нарциссы с бутонами на склоне и белоснежную цаплю в реке, величаво перелетевшую на кипарис и ставшую на одной ноге, как часовой, но Светлане не понравилось.
         
           Помаявшись полсуток, она неожиданно воспряла духом и сказала, что «была не была. Поехали в опасное приключение». Опасным приключением у нее называется Абхазия. Где она слышала, что там опасно, она затрудняется сказать, но по ее ощущениям нежным блондинкам соваться туда нельзя. Хотя, если у них там сын, то, наверно, можно. Сын в случае чего защитит. На всякий случай она пару раз проверила ощущения: - ты же там была?
          – Да.
          – И тебя там не изнасиловали?
          – Нет. (В этом месте она помедлила, и в ее выражении прозрачно отразилось сначала первое впечатление, что вообще-то удивительно, что я там была и меня не изнасиловали, а сразу затем второе: тебя-то понятно, почему нет. А меня бы наверняка да.
          – И не убили?
          – Нет.

          Две эти вещи и Алешка, по которому она соскучилась и который, как мы ни бились, не смог понять, для чего в феврале его нежной маме нужно припереться в Абхазию, стали главными аргументами, почему мы с ней в четыре-сорок субботним утром сели в электричку и поехали в Абхазию. В электричке, с унылым свистом ехавшей вдоль мутного переболтанного моря, ей сначала показалось очень уютно. Мы пили кофе, а когда рассвело и открылись однообразные пейзажи, приемлемые в летнюю пору и хуже которых нет ничего зимой, она затосковала и протосковала до самого Сочи, который внезапно ее взбодрил. В Сочи почти все дамы взбадриваются и произносят фразу «мне опять захотелось жить». Сочи – это бутики, СПА-салоны, рестораны, открытые бассейны и порезанные на четвертушки фрукты, из которых скучающие девчонки в фартучках, которым бы в это время сидеть на занятиях в универе или спать, прямо на улице давят соки.

         Светлана решила остаться в Сочи, но на вокзале нас ждал УАЗ с Шамилем и Алешкой, и Алешка, всегда отличавшийся юридически точной и очень образной речью, которой мы все гордимся, авторитетно сказал ей:
         - Да ты чё, это самое, ну ты меня поняла. Давай ты не будешь это самое, раз ты уже приехала.
          А вежливый Шамиль сказал – зыдравствуйте.
          Пришлось лезть в УАЗ и ехать.

          Мы показывали ей живописную трассу с синими снежинками и дельфинами на пальмах. Всё это должно было внушить ей гордость за места, которыми мы ее едем. Особенной гордости Светлана не испытывала, но ей было интересно.
          Ей было интересно до самого поста, в окошке которого таможенница спросила ее: - когда вы в последний раз были в Абхазии?
          И тут она почему-то испугалась.
          Мы с Алешкой ответили за нее, что она не была ни разу. Это оказалось неправдой. Больше тридцати лет назад, при зрелом социализме, она все-таки была.

          За постом она неестественно притихла и начала бояться: усталых торговок мандаринами. Местных скромных машин и местного тихого движения, которого как бы и нет, хотя добротно заасфальтированная трасса с большими рекламными щитами все же есть. Теплого воздуха, какого-то всегда прозрачного, настоянного на чистом снеге близких красивых гор и прозрачной морской воды, больших, всегда опрятных по цветовой гамме нежных деревьев мимозы и особенно искристых, сквозных эвкалиптов, таких огромных, что каждый отдельный эвкалипт выглядит как отдельный многоэтажный дом.
          Я старалась, чтобы ей понравилась эта тихая дорога с тихими домами и худыми коровами, у которых видны все косточки; она соглашалась, что это действительно может кому-то нравиться, и крепилась, пока Алешка не вынул сало, откромсал от него ножом большой кусок и начал есть его с черным хлебом и белым луком. Тут она заплакала. Алешка посочувствовал и предложил ей сало с черным хлебом и белым луком. Она поежилась и перестала смотреть в окно, а я начала есть вместе с Алешкой, и видимо, мы с ним как-то неэстетично ели, потому что она окаменела и сидела в ступоре до выезда из Гагры.

          На выезде из Гагры Алешка сказал ей: - помнишь, как тебя здесь клеил Мамуд?
          (Ни я, ни тем более Алешка толком не знаем, Мамуд он или Момуд, но поскольку удобнее писать его имя через «а», то я пишу его через «а»).
Она вспомнила и защебетала. Мамуд сначала сделал захватывающим и незабываемым ее пляжный отдых с двумя маленькими сыновьями в Гагре, который без него получился бы очень скучным, а потом заполнил собой большой промежуток ее жизни, чем-то так ей понравившись, что она бросала в Ростове на бабушку сыновей и уезжала к нему в Абхазию.

           - Леша, что ты! Конечно же, не в Абхазию, - уточнила Светлана. – Он был грузин. С абхазом я бы на стала связываться. Я ездила к нему в Кобулети.
Абхаз Шамиль за рулем пережил это молча и с достоинством. Если вообще как-то пережил. Абхазы редко переживают из-за женщин и мало прислушиваются к их словоговорению.

           Мамуд был грузин, непонятно что делавший летом в Гагре (в Кобулети точно такое же море с точно такими же блондинками). Со Светланой у них получился большой роман, и она ездила к нему в нарядный дом с мандариновым садом. Жена у него умерла и была похоронена в саду. Из земли среди мандариновых деревьев криво торчала большая палка, про которую Мамуд сказал, что ее нельзя выдергивать и использовать в хозяйстве. Палка обозначает место, где похоронена его Маквала.

           Из Грузии она привозила кукол. Самые обычные советские куклы с туповатым выражением простоватых рожиц были все с подведенными глазами, накрашенными губами, черными от басмы вздыбленными космами и одеты в цыганские наряды с накидками из черно-золотой парчи. Маквала их коллекционировала и одевала по своему вкусу, а Мамуд по одной дарил Светлане. Глеб с Алешкой их ненавидели. Куклы выглядели как ведьмы и странно пахли. Они плохо уживались на одной полке и часто падали по одной и по две. После падения у них проворачивались руки. Светлана считала, что их роняют мальчики. Но однажды они обрушились вместе с полкой и снесли хрустальную вазу и керамического козла с комода, над которым висела полка. Мальчики в это время были в школе.

           У Мамуда в Кобулети был большой и очень красивый дом, самой красивой вещью в котором был огромный овальный стол и девять или двенадцать стульев. Возвращаясь домой в Ростов, она говорила с подружками только об этом столе и стульях, говорила несколько лет, до тех пор, пока однажды к дому не подъехала машина с контейнером и из нее не выгрузили овальный стол и стулья.

            Ради них из самой большой комнаты в квартире вынесли всю мебель. В комнате только картины, стол и стулья, на которых раньше сидели одетые цыганками куклы, и пацаны эту комнату не любили, зато их маленьким гостям очень нравилось играть в ней в прятки и прятаться под столом и стульями. Куклы цеплялись парчовыми накидками за волосы пацанов, падали на пол и выворачивали руки.

           Потом куда-то делся Мамуд. А после Мамуда куда-то делись куклы. Стол со стульями остался. Чудесный стол. Я бы сама такой поставила. А стулья, строго говоря, кресла. С сиденьями из красно-золотой ткани с королевским орнаментом. Кукол же я ни одной не видела. Видимо, когда-то давно одна из подружек сказала Светлане, что куклы – ведьмы, которые сосут из нее энергию, и она их вынесла. Я спросила Светлану, куда она вынесла больших советских кукол в цыганских нарядах из парчи. Светлана сказала, что в гараж. А из гаража подарила в садик.

           Было ностальгически приятно до самого нашего Поселка, в котором Алешка познакомил светскую маму Свету с Соней и Тёщечкой. Соня и Тёщечка, привыкшие передавать ей связки чеснока, банки с домашней сметаной и завернутый в тряпочки из ветхих наволочек молочный сулугуни, увидев вьяве изящную мадам в черно-розовых итальянских спортивных брючках и розовой олимпийке с надетым на голову капюшоном, сначала не поняли, кого мы им привезли, потом разом оробели, а потом Тёщечка заметила, каким взглядом смотрит Светлана на ее заскорузлые пальцы в черных трещинах с черными ногтями, которыми она по обычаю местных женщин рвала на пряди неопрятный, сероватого цвета домашний сычужный сыр, который выглядит как толстые капустные листья и который перед тем, как есть, нужно нарвать на пряди. Вкуснее этого сыра ничего нет. Если нужно его принарядить, его посыпают зеленым горошком из консервной банки и всякой зеленью, но и без горошка и зелени он вкуснее всего, что бывает в жизни.

         Когда сели за стол, оказалось, что сыр Светлана не ест, хаш не ест, курицу в жирной ореховой подливке не ест, хотя без подливки, наверно ест, и мамалыгу не ест. А что все-таки ест? Мандаринки. Неожиданно для всех она согласилась выпить чачи и чача ей понравилась. После чачи она начала есть всё. И Тёщечку с Соней отпустило.

          Алешке очень быстро надоел наш длинный дамский обед, и он уехал с Шамилем, а Давид с Зориком остались, ходили неподалеку от стола и вдохновенно жевали сало. Мы им открыли, что сало – это вкусно. Не позорно, как считают местные, а реально вкусно. Сначала мы им давали откусывать от своих кусков, потом стали делать им отдельные бутерброды, которых они съедали несметное количество, а потом как-то само открылось, что им нужно молча отдавать полукилограммовый шмат – и они сами разберутся, что с ним делать.

         То ли после чачи, то ли чтобы сильнее понравиться двум абхазским семьям и показать, что она особенная, то ли перепутав реальность и место нахождения, Светлана начала рассказывать нам про сыновей, которые сделали очень удачную карьеру в русско-американских фирмах, живут между Америкой и Москвой, имеют звездных невест, а Алешка имеет еще и озеро в Канаде с радужными форелями и китайскими карпами-кои, которые едят у него из рук.

         Дядь Валера важно ездил по лбу бровями и говорил: - да. Вот как.
А две простоватые дамы, две звёздные шахматистки Соня с Верой смотрели на меня, чтобы понять, что происходит, почему владеющий озером в Канаде Алешка давно и счастливо живет у Сони, и честно пытались вспомнить, есть ли у Глеба с Алешкой другие братья.

          Мне было приятно, что свекровь так ради нас старается, хотя немножко обидно, что мы с алешкиной «мелкой звездой» Олесей не вписались в эту картину показного благополучия, и еще неудобно перед тётками. Если бы Олеся сидела с нами, она бы на первой фразе сказала «да вы что!», но Олеся работала у себя в салоне, и Алешка с Шамилем поехали, собственно говоря, за ней и за Вахтангом с его мамашей, которая хотела познакомиться со Светланой.

          Когда они все приехали, Светлана неловко сказала:  – я тут рассказываю, какие в Канаде карпы.
          Алешка, видимо, сообразил, что именно она рассказывает, и житейским голосом сказал: - не, ну такой брехни я еще никогда не слышал.
В это время из машины выгрузилась мама Вахтанга, которую я еще не видела. В юбке до земли. Со статью, с ушами, с бровями, с носом. Тот редкий случай, когда смотришь на человека, а он – княгиня. Про Вахтанга мне сразу рассказали, что он княжеской фамилии и ореховые сады в горах у него фамильные. Да по нему и видно. А по мамаше Вахтанга видно, по чьей именно фамилии он князь. Фамилия, строго говоря, грузинская, поэтому ее застенчиво умалчивают. Но все, что прилагается к фамилии, у обоих есть.
          Она подарила Светлане массивный браслет с натуральными камнями. По моим ощущениям не за то, что ей очень понравилась Светлана, которая на ее фоне выглядела как девочка-подросток, а за то, что никогда не видела такой замечателный малчик, как Алеша.

          Когда стемнело и мама Вахтанга засобиралась домой, Светлана неожиданно объявила, что боится ночевать у нас в доме и хочет, чтобы Алешка отвез ее в сухумскую гостиницу. Боялась она не столько дома, сколько безлюдных улиц и видимого отсутствия цивилизованных соседей. У Джавана в это время орали козы, и ей казалось, что за нашим забором кого-то насилуют или убивают.

          Алешка обиделся и сказал, что в ее возрасте нужно уже о реальных вещах мечтать, а не об изнасиловании. Но тут вступилась мама Вахтанга и сказала, что забирает Светлану в Келасур. У них там дом на людной улице, освещенной фонарями, и даже если там тоже орут козы, то это уже не так страшно, как на тёмной улице.

          Светлана сказала, что утром мы с ней уедем ко мне, а от меня она вернется в Ростов. Она так страстно мечтала сесть в хороший поезд и перестать, наконец, нас видеть, что мне опять стало неудобно перед Соней с Тещечкой. Я сказала, что утром никуда не поеду. Поеду вечером.
Хагбы посадили ее в свою машину и уехали. Алешка немножко поматерился, Олеська сказала «Леша, перестань», оба сели за стол и стали есть. Соня, со своей всегда непредсказуемой манерой жалеть кого-нибудь совершенно неожиданного (однажды она пожалела Евгения Евтушенко, про которого я сказала, что он живет в Америке), тихонько поцеловала Лешку в макушку и сказала «бедный».

          А Тёщечка метнулась к себе домой и принесла литровую банку сливок. Банку слегка взболтнули и сливки сцепились в монолит. Позвали мальчиков, которые где-то во дворе жевали сало с черным хлебом и, как оказалось утром, выщипали с грядок зеленый лук.
          Я спросила: - не слипнется у них от сливок с салом?
          Алешка ответил: - слипнется. А потом разлипнется.
          Мальчики с Магелланом таскали сливки из банки кусками лаваша, а Алешка сказал Олесе: - а чё ты переживаешь, если мамка уже уехала? Давай теперь детей делать. Назовем сына Лаперузом.
          Я сказала: - с конечной буквой «сэ».
          - С конечной буквой «сэ». И пусть мамка до конца жизни зубрит, как внучка зовут.