Митькина Ёлка

Аннотация:

Жизнь для семилетнего Митьки кажется скучной и бесполезной. Мама умерла год назад, не успев подарить ему сестрёнку, с отцом отношения не складываются. Вся надежда только на новогоднее чудо! И вдруг, прямо перед праздником, на улице Митьку едва не сбивает лошадь...
Время и место действия: Россия, начало XX века.
___________________


Митьке было грустно. Во дворе дома Сабуровых дворник вчера залил водой большую кучу снега, наметённую от парадного, и сегодня все окрестные мальчишки возвращались оттуда в белых тулупах, с красными носами и растрёпанными варежками, на которых застыли снеговые катышки. Митька не пошёл с ребятами, хотя его звали. Остался дома и весь день проторчал в гостиной, ожидая, когда привезут большую ёлку. Отец решил устроить праздник, и в доме уже несколько дней была предновогодняя суета. Но Митьке всё равно было грустно, ведь только год прошёл после смерти мамы…

Мама умерла от чахотки. Для Митьки после этого дня словно свет погас: сразу всё стало скучно и бесполезно. Отец — суровый, неласковый. Он не играл с Митькой, когда тот был маленьким, уходил с утра на работу, на фабрику, возвращался поздно, ужинал и почти всегда после этого отправлялся к себе в кабинет. А с Митькой были мама и нянька-горничная Ася — молодая, смешливая, с рыжей чёлкой и удивительным гребнем-змейкой в волосах. Теперь осталась только Ася. После смерти мамы она тоже как-то погрустнела, потускнели веснушки на пухлых щеках.

— Митенька, ну сходите вы погулять! Измаялись за день! — Шурша накрахмаленным передником, Ася показалась в дверях гостиной.

— Ёлку не везут ещё?

— Егор Иванович к вечеру обещали.

Митька вздохнул и, забравшись на табурет, выглянул через окно во двор. Там дворник Николай только начал запрягать лошадь в сани, и по его неторопливым движениям Митька понял, что ёлку действительно привезут нескоро.

— Папа никогда Ёлку в доме не делал, — задумчиво проговорил он, словно обращаясь не к Асе, а к самому себе. — Мы всегда к дяде Пете ходили, а там одни девчонки.

— Надо говорить «девочки», — мягко поправила Ася. — А как ещё, если у Петра Ивановича две дочери?

— Они взрослые уже, мне с ними не интересно… А ты знаешь, что папа мне подарит? — Митька вдруг лукаво улыбнулся, ковырнув на оконном стекле лёгкий налёт изморози. Ася только всплеснула руками:

— Да нешто он мне скажет?

— Эх… Я бы сестрёнку попросил, да мне боязно.

Ася ласково обняла Митьку тёплыми руками, погладила его вихрастую шевелюру и аккуратно стащила с табуретки.

— Вот что, Дмитрий Егорович, не следует вам торчать у холодного окна, простудитесь под самый праздник. Пойдёмте-ка лучше на улицу! Мне ваш батюшка целковый дал, велел купить сладостей, каких захотите.

— Да не хочу я ничего, Ася!

— Меня тогда ругать будут. Уж не подведите, голубчик!

Митька заглянул в честные Асины глаза и, понимающе усмехнувшись, пошёл одеваться.

На улице и правда было хорошо. Шёл лёгкий, почти незаметный снежок, и белое небо казалось уютным, как мамина шаль. Как только Митька и Ася вышли со двора, их сразу накрыло предпраздничной суетой большого города. По чисто разметённым улицам весело проносились экипажи, вдали позвякивал трамвай. Впрягшись в маленькие санки, какой-то мужик уже тащил ёлку, наполовину обёрнутую мешковиной. Женщины несли с рынка полные корзины продуктов, а дети суматошно прыгали у окон кондитерской. Митька тоже заглянул в витрину, где красовались огромные торты, сладкие ром-бабы с белой шапкой глазури, разноцветные сахарные головы и целые гирлянды конфет, крест-накрест перетянутые через стекло. Настроение приближающегося праздника словно выглядывало отовсюду: из этих разноцветных витрин, из окон домов, проложенных белой ватой с блёстками, даже из подворотен, откуда доносился весёлый гвалт.

Митька с Асей вошли в кондитерскую. Там горели керосиновые лампы, и вкусно пахло ванилью. Бегло оглядев витрины со сладостями, Митька окончательно понял, что ему ничего не хочется. Ещё год назад, перед Рождеством, они вместе с Асей накупали тут пирожных и конфет, а потом мчались домой показывать маме свой улов. Мама тогда уже не вставала, но увидев, как Митька под возмущённые окрики няньки радостно раскладывает свою добычу прямо на полу, счастливо улыбалась. Бледные щёки её розовели, и казалось, что она вот-вот поправится. А сразу после Рождества мамы не стало. И с тех пор Митька разлюбил сладкое. Но сейчас, чтобы никого не расстраивать, он указал на первые попавшиеся конфеты, и Ася сразу же встала за ними в очередь. А Митька вышел на улицу, потому что в кондитерской ему больше нечего было делать.

Топтаться у витрины не хотелось: там визжала малышня, — и Митька, отойдя подальше на дорогу, задрал голову и стал смотреть в небо. Оттуда падали редкие снежинки, касались горячих щёк и таяли. Было очень хорошо так стоять, чувствовать снег на своём лице и думать о том, как это белое небо, словно шаль, обнимает всех-всех-всех. Наверное, мама сейчас смотрит на него оттуда, только Митька этого не видит…

Но вдруг что-то случилось! Забили копыта по наезженной дороге, всхрапнула лошадь. Митьке в нос ударил запах конского пота, а в уши — громкий крик извозчика. И сразу же кто-то налетел на него, оттолкнул, завалил в придорожный сугроб. Глаза запорошило снегом, и Митька, отфыркиваясь, как та лошадь, забарахтался, пытаясь встать. Не вышло. Потому что на нём лежало что-то мягкое и живое, и испуганно сопело прямо в ухо. Проморгавшись от снежной крупы Митька увидел прямо над собой курносый девчоночий нос и насмерть перепуганные глаза.

— Глухой что ли? Лошади не услыхал? А ежели зашибли бы? Он нёсся, как очумелый! — ворчливо сказала девочка, тоже пытаясь выбраться из сугроба.

Обхватив её поперёк овчинного тулупчика, Митька помог ей слезть с себя и поднялся следом. Несколько секунд они стояли у дверей кондитерской, ошарашено глядя друг на друга. За это время Митька только успел понять, что платок сполз с её головы, и под ним оказались две косички соломенных волос, и ещё — что эта незнакомая девочка вот прямо сейчас спасла его от смерти. Больше он ничего понять не успел, потому что испуганная Ася уже квохтала над ним, как наседка над цыплёнком.

— Митенька, боже мой! Ну, как же так? Не зашибли?

Митька мотнул головой и улыбнулся одновременно девочке и няньке.

— Я на небо смотрел... про маму думал, не слышал ничего. А она меня спасла! Ася, отдай ей конфеты, пожалуйста.

Ася одобрительно покивала головой, мол, правильное решение, и протянула девочке большой бумажный пакет с нарисованной ёлкой.

— Держи, спасительница! И не испугалась сама под лошадь броситься! Как тебя зовут?

— Рита.

Девочка стыдливо закраснелась, но отказаться не посмела. Взяла пакет и, прижав его к груди, из-под ресниц глянула на Митьку. Сообразила, наверное, что мальчишка — не ровня ей, а господский сын. А она его — «глухой»! Митька снова улыбнулся и, протянув руку, стряхнул снег с её тулупчика.

— Ри-та, — проговорил он нараспев. — А я Митька. Дмитрий Егорович. Во-о-он в том доме живу! Приходи сегодня вечером, к нам большую ёлку привезут, наряжать будем. Придёшь?

В ответ на эти слова девочка то ли вздохнула, то ли всхлипнула, улыбнулась жалкой улыбкой и, крепче прижимая к груди пакет со сладостями, бросилась прочь. Митька видел, как она скрылась за дверью подвальчика в соседнем с кондитерской доме, а потом перевёл взгляд на Асю, которая тоже смотрела девочке вслед.

— Ри-та… — повторил Митька. — Я папе скажу. Вот будет здорово, если она придёт, не забоится! И ещё скажу, что ты не виновата совсем, всё равно не успела бы. А она даже не знаю, откуда взялась.

Тут Ася обняла его и прижала к себе, совсем как в детстве, когда Митька был маленьким. И запричитала:

— Митенька, голубчик! Что бы мы с Егором Ивановичем делали без вас? А уж он вас так любит, так любит!

— Пойдём домой, — вздохнул Митька. — Чаю бы сейчас…

Ёлку привезли большую-пребольшую! Когда Митька вернулся домой, папа с Николаем и ещё какими-то мужиками уже закончили её устанавливать, и теперь по гостиной расплывался чудесный запах свежей хвои, а весь паркет был засыпан иголками. Ася только всплеснула пухлыми руками и сразу побежала за веником. А Митька так и остался стоять на пороге, и снег на его пальто таял, каплями падая на пол.

— Ёлка… — улыбнулся он сам себе.

Увидев это, Егор Иванович поспешно рассчитался с мужиками и, указав им дверь на лестницу, подошёл к сыну. Его лицо сейчас казалось не таким суровым, как обычно, и Митька вдруг вспомнил Асины слова: «Уж он вас так любит, так любит!»

— Ну, сын, вот и пришёл праздник на нашу улицу. Нарядим сами, а потом приглашения разошлём. Я уже сказал Петру Иванычу, что праздновать нынче будем у нас, кузины твои Лиля с Катей обещались помочь.

Митька снова улыбнулся и, глядя отцу в глаза, спросил:

— Раньше никогда большую Ёлку у нас не собирали… Вы это ради меня, да? Чтобы я по маме не скучал?

Егор Иванович едва заметно вздохнул, а потом присел на корточки и обнял сына за плечи.

— По маме мы с тобой всегда скучать будем… Но ты уже большой совсем, через год в гимназию, а Ёлки в доме так и не было? Непорядок!

— Непорядок, — кивнул Митька и коснулся мокрыми от снега ладонями рук отца, лежащих на своих плечах. Никогда они раньше так не разговаривали, чтобы близко и глаза в глаза! Может, потому он сегодня живой остался, что отец его любит?

— Пап, а я вам одну вещь сказать хотел…

— Какую?

— Вы только на Асю не сердитесь, она в кондитерской была…

Митька заметил, как при этих словах отец заволновался: брови его сошлись, губы сжались. Но всё равно ведь узнает. Так лучше пусть сразу, и от самого Митьки. Эх, была не была! И он выпалил на одном дыхании:

— Я чуть под лошадь не попал. Смотрел на небо, думал про маму, жалел, что она мне сестрёнку не успела подарить: я б заботился, любил бы её… А тут вдруг — раз! Меня одна девочка спасла: оттолкнула в сугроб. А потом Ася подбежала.

Митька думал, отец будет сердиться, чего доброго ещё накажет, а все получилось совсем по-другому. Егор Иванович вдруг судорожным жестом сгрёб Митьку в охапку и обнял крепко-крепко. А потом отпустил и, словно стесняясь своего порыва, укоризненно сказал:

— Я-то думал, Дмитрий Егорович большой уже. А он всё, как маленький, по сторонам смотреть не умеет!

Митька в ответ тоже засмущался и, наверное, покраснел.

— Вы не сердитесь, пап?

Отец только покачал головой — не сердито, но грустно и задумчиво. И Митька понял, что ему без мамы тоже очень плохо. Только он не говорит ничего, и вообще старается, чтобы всё было как всегда, потому что — взрослый и сильный.

— Ты уж впредь береги себя, сын. Ладно?

— Ладно.

Ёлку наряжали долго — целый вечер, но всё равно назавтра осталось много работы. Пока Ася убирала в гостиной, Егор Иванович принёс из кладовой большой ящик игрушек. А там столько всего оказалось! Специальные подсвечники, которые удобно крепить на широкие ветви так, чтобы они не опрокинулись, а зажжённые свечи не устроили в доме пожар. Игрушки из папье-маше, гирлянды из разноцветных бумажных лент с вырезанными снежинками, человечками и ёлочками. Стеклянные бусы и шары, и ещё много разного, интересного и праздничного.

Но за всеми этими весёлыми делами Митька ни на секунду не забывал главного. Ему так и казалось, что вот-вот откроется дверь, ведущая на лестницу, войдёт Николай в снеговых валенках и, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, доложит:

— Барин, к вам тут барышня пришла-с.

А потом в дверном проёме покажется Рита. Митька поможет ей стянуть тулупчик, покажет ёлку, познакомит с отцом, и они все вместе станут доставать игрушки из волшебного ящика… Но за окнами уже было темно, а Рита всё не приходила. На улице зажглись фонари, поздние прохожие спешили домой, лихо пронёсся экипаж. Скоро Ася уже скажет, что пора в постель, а девочки, которая сегодня спасла Митьку, всё нет и нет. Неужели забыла? Или забоялась идти в господский дом?

Подошёл отец:

— Ну что, Дмитрий Егорович, хорошо потрудились? Завтра кузины твои придут, вместе закончите.

— А вы?

— А я с утра на фабрику.

Отец замолчал, словно вспомнил о чём-то важном, и вслед за Митькой выглянул сквозь окно на улицу, где стремительно сгущалась темнота.

— Где это случилось? — вдруг спросил он тихим, строгим голосом. Митька сразу понял, о чём.

— У кондитерской братьев Прониных.

— У Прониных, значит… Так я и думал. А девочка какая из себя?

— Ну-у… — Митька замялся, не зная, как лучше рассказать о своей спасительнице. — Как я, или помладше чуток. Волосы, как пшеничная соломка, курносая, и глаза такие большие. Зовут Ритой, а живёт, наверное, в доме, соседнем с кондитерской: я видел, как она туда в цоколь побежала. А ещё… Пап, вы только не сердитесь! Я её звал сегодня к нам, ёлку наряжать, но она не пришла.

— Вот оно как…

Егор Иванович не рассердился. Он снова задумчиво отвернулся к окну, и некоторое время так стоял, глядя на уличный фонарь, словно что-то обдумывал, а Митька не решался заговаривать с ним. За один этот вечер представление Митьки об отце враз перевернулось. Раньше казалось, он строгий и сердитый, и до Митьки ему нет никакого дела. А когда отец хмурил брови, прямо страшно становилось! Но если вспомнить хорошенько, он ведь никогда Митьку не наказывал, даже за большие шалости, а наоборот, всё разрешал. Мама запрещала, и Ася, а он разрешал. Значит, всегда любил? Только Митька понял это лишь сегодня? Ну, и дела! Какой же он раньше глупый был!

— А ты что теперь думаешь делать? — наконец спросил отец, и Митька снова без объяснений понял, о чём он.

— Завтра схожу к ней: если к нам в гости не хочет, скажу, что у Сабуровых во дворе горка, туда всех пускают, и фабричных… Она хорошая! И появилась тогда, когда я о маме думал. Неспроста это!

Отец кивнул, соглашаясь:

— Неспроста, — и вдруг добавил: — Но до завтра долго ждать, пойдём сейчас?

Митька аж подпрыгнул от такого поворота событий. Сейчас! К Рите! По вечернему городу вместе с папой! Какой же удивительный сегодня день! Глаза Митьки радостно заблестели, он посмотрел на отца и заметил, что тот тоже улыбается.

— Я быстро! Мигом соберусь!

Вечером идти по городу — совсем не то же самое, что днём. Народу почти нет, тишина. У домов горят фонари, в витринах магазинов — свечи. От этого тёплого, мигающего света всё вокруг кажется волшебным, как во сне. Небо тёмное, звёзд не видно, а сверху, словно из пустоты, падают редкие снежинки. Кондитерская ещё открыта, только за стеклом уже не толпятся дети с няньками и молоденькие барышни, а покупают только взрослые мужчины. Интересно, что? Может, подарки? Митька мимоходом заглянул внутрь кондитерской через стекло витрины, но останавливаться не стал, заспешил дальше, к входу в цоколь соседнего дома.

А отец словно знал, куда идти. Уверенно открыл дверь в подвальчик, первым ступил на тёмную лестницу, ведущую вниз, прошёл ещё немного вперёд по коридору и постучал. У Митьки сердце замерло: неужели, тут живёт его спасительница? Что он ей скажет? Да и зачем они сюда пришли: темно, крысами воняет — Рите, наверное, тоже будет неловко, она ведь так засмущалась, когда рассмотрела Митьку на улице. Эх, жаль, что она сама к ним не пришла!

Из глубины тихо пискнули: «Войдите». Егор Иванович толкнул незапертую дверь и, пригнувшись под низкой притолокой, вошёл в комнату. Митька прошмыгнул следом.

Комната была крохотной и очень бедной. Маленькое окошко под самым потолком едва пропускало свет фонаря с улицы. В уголке, в печке-буржуйке, сквозь щель в железной дверце мигал красный огонёк. Пахло дымом. Рита сидела, поджав ноги, на табурете у стола. Там среди посуды Митька заметил очертания большого бумажного пакета с конфетами, который сегодня дал ей. Увидев гостей, девочка не испугалась, только поспешно спрыгнула с табуретки и зажгла от тлеющих в печке поленьев огарок свечи.

— Здравствуйте, — сказала она, с любопытством разглядывая незнакомого барина. — Вы к маме? А её нету. Умерла. Я тут одна теперь.

Митька почувствовал, как сердце суматошно запрыгало в груди. Он вышел из-за спины отца и, щурясь на свечу, встал в полосу света. Рита тихонько ойкнула от неожиданности — узнала!

— Рита Савельева? — спросил Егор Иванович. Девочка кивнула. — А мы к тебе. Митя, вон, ждал тебя в гости, да не дождался.

Она стояла посреди комнаты, растерянно теребя платок, перевязанный крест-накрест, и Митьке хотелось подойти ближе и взять за руку. Эта девочка почему-то за один вечер стала ему очень близкой, и сейчас было так радостно видеть её, что на окружающую обстановку Митька совсем не смотрел. А отец вдруг сказал:

— Я знал твою маму и видел, как всё случилось. Только помочь ничем не смог… Меня зовут Егор Иванович.

Рита распахнула свои огромные глазищи и, забыв про смущение, подбежала к ним.

— Так это вы? Вы дали денег на похороны, да? И мне потом передали в коробке — тоже от вас? Мне говорили, главный инженер, большой человек на фабрике… Это вы?!

Егор Иванович сдержанно улыбнулся. Митька, открыв рот, переводил взгляд с него на Риту и обратно. Как странно всё меж ними сплелось! Значит, Ритина мама работала на фабрике, а потом — несчастный случай. И папа всё видел… ужас-то какой! Значит, он Риту и раньше знал?

— А ещё, — сказал Егор Иванович, — я Митин отец. А ты ему сегодня жизнь спасла. Пойдёшь к нам жить?

У Митьки от этих слов чуть слёзы из глаз не брызнули, еле удержал!

— Папа! Правда?!

Отец кивнул очень серьёзно, и стало ясно, что решение это принято не сейчас, и оно уже не изменится.

— Сам Господь сегодня свёл вас вместе, грешно от его подарка отказываться. Что скажешь, Рита?

Девочка посмотрела на них, поморгала, и вдруг из глаз её покатились слёзы. Преодолев свою робость, Митька всё же взял Риту за руку. Ладонь её оказалась мягкой, а пальцы — шершавыми: от холодной воды, наверное, да и печку она, вон, сама топит…

— У меня тоже мамы нет. Мы с папой одни остались. А тебя я всегда защищать буду, пусть только кто-нибудь попробует смеяться! Будешь мне сестрой?

Рита обвела их недоверчивым взглядом, но Митькину руку не выпустила. Ну и ладно, пусть пока думает, что хочет, Митька ещё докажет, что ему можно доверять! И заботиться о ней он будет по-настоящему, и любить…

По дороге домой они втроём ели конфеты из того самого пакета, который Ася сегодня днём купила в кондитерской. И Митька удивлённо заметил про себя, что ему снова хочется сладкого. Он держал Риту за руку, папа шёл рядом, и тёмное небо обнимало их, окутывая ощущением праздника и волшебства. «Теперь всё будет хорошо, — думал Митька. — Спасибо, мама!»