Тропинка грустного человека

Откуда было взяться этой тропике? Здесь уже никто давно не гуляет. Какая-то она протоптанная и настырная, будто знает куда ведет. Вдоль тропинки ели, колючие, как ежи. Но сейчас зима, и они в снегу, мягкие. Снег искрится под фонарем и сыплет в лицо грустному человеку, черной точкой скользящему по тропинке.

Когда он был маленьким, родители гуляли с ним в этом лесу, бывало и зимой, и снег осторожно касался его румяных щечек и таял. Он строго смотрел на белый мир и ловил снежинки смешными, надутыми губками. На нем было зимнее коричневое пальто. Оно выглядело обычным пальто, которое носят мужчины, и только размер делал его детским. На шапке красный помпон, кто знает, в каком пыльном шкафу она сейчас. Он напоминал маленького старичка, потому что у его мамы не было вкуса и денег, она любила его и свое прошлое, поэтому он донашивал чьи-то вещи. Они силуэтами лиц и шепотом голосов врезались ей в глаза, а ее сын глазел по сторонам и капризничал. В тишине зимнего леса стоял шум.

Грустный человек шел сквозь белый падающий снег по исчезающей в метели тропинке. В нем зудели мысли. Надо бы вернуться домой и больше у себя ничего не спрашивать. Но дома его уже давно преследовало назойливое шипенье стен.
Будто это тропинка куда-то ведет. Грустный человек вздрагивал от мысли, что он может куда-то прийти, и все закончится. Ему нравилось идти не сворачивая. Снег сыпал с неба, с елок, откуда-то еще и таял на воспаленных щеках грустного человека, и он вспоминал, как горячая вода в душе обжигает тело и ему приятно, и вокруг ничего нет, кроме лебедей на стенах и шума.

Снег для него был как горячая вода. Вода шипела, кожа краснела, и он не думал. Снег все застилал белизной, и мозг грустного человека млел от пустоты и тишины. Разве можно о чем-то думать и в то же время быть счастливым? Снег заметал скользящую по тропинке черную точку, в воздухе разлился мороз, заметался вихрем, разделываясь с прячущимся под деревьями теплом. За шиворот грустному человеку беспардонно плюхнулась мерзкая мокрая снежинка, вытянула ноги и нагло растаяла. Вода потекла под потную белую рубашку; от неожиданного холодка на спине он поморщился, поскользнулся и упал в лужу, которая притворилась льдом и ударила грустного человека в голову.

Грустный человек не спешил подниматься и отряхиваться. Он лежал навзничь, руки распластались вдоль туловища. Ноги в зимних ботинках вытянуты вперед. Вот бы замело его снегом, и дело с концом. Он уставился в небо, потому что больше из такой позиции никуда не посмотришь, а неба там не оказалось. Только фонари, они светили ярко и грубо, как его домашняя настольная лампа. Иногда он фантазировал как берет в руки эту гнусную вещицу и с силой швыряет в небитие. Из небытия слышится грохот, треск. Черти жарят лампу на сковороде.

Фонари светили безумно, лили свой мерзкий оранжевый свет на костлявые ветки в алмазных футлярах. Все горело оранжевым, а посередине белой точкой на белом распластался грустный человек. Голова больше не болела, и вокруг стало мягко. Грустному человеку больше всего хотелось сосредоточиться на какой-нибудь единственной мысли и думать ее или просто считать – раз, два, три. Больше ничего не будет, мир заледенеет и остановится, а еще лучше - отвалится, как отваливается засохшая болячка, и останется вот этот небольшой прямоугольник снега, на которым он лежит. Пусть сверху продолжает сыпать, только уберите свет. Хотя теперь все равно, потому что мир заледенел или отвалился и дома больше нет. Вот так бы избавиться от надоедливой, тупой, проклятой лампы. Оранжевая ржавчина продолжала сбрасывать на него свет и окрашенный оранжевым снег.

К своему неудовольствию грустный человек почувствовал чье-то зловонное дыхание. Пахло помоями. За дыханием последовало прикосновение жесткой, мокрой шерсти к его щеке. Он вздрогнул. Кто-то щекотал его усами и упирался в него мокрым вонючим носом. Оранжевая ржавчина больше не светит в глаза. В них смотрят два удивленных глаза. На ушах кисточки, шерсть светится и как будто безразлична к снегу. Единственное не белое пятно в этом страшном белом тумане. Фиолетовое существо замяукало. Грустному человеку не на секунду не пришла в голову мысль о галлюцинациях. Разве призрак может быть фиолетовым? Призрак должен быть страшным, должен врезаться в тебя неожиданно из-за угла или стоять и смеяться, а ты не понимаешь, кто это. Это не призрак и не мираж. Лужа ударила его в голову не настолько сильно. Голова еще мягкая, и мягко и тепло все вокруг. Это от снега.
 
Грустный человек с минуту смотрел на животное, и раздражение сменилось приветственной радостью. Большой, пушистый, фиолетовый кот с рысьими кисточками на ушах, чешуйчатым хвостом и лягушачьими лапками. Зато усы самые настоящие, кошачьи, поэтому никаких сомнений, что это кот, у грустного человека не было. Вот только глаза ему не понравились: они сверкали этим больным оранжевым светом и смотрели с укором. Грустный человек понял, что кот не ожидал его обнаружить распластавшимся на этой безымянной тропинке, которая почти исчезла в этих скрещивающихся между собой стогах снега, забросавшего все живое своей ядовитой белизной.

Кот придавил грустного человека своим весом и продолжал смотреть вопросительно в его фиолетово-карие глаза. Это чужак, и чужаку не место в этом лесу в такой снегопад. Кот это знал. Его всегда раздражали человеческое упрямство и безрассудство. Хвост ходил из стороны в сторону, и кот размышлял, как ему поступить. Должна быть причина, по которой этот человек валяется здесь, как у себя дома. Было бы понятно, если бы, поскользнувшись, он отряхнулся и поспешил домой – к жене и детям или к горячему чаю. Но он упал и остался лежать неподвижно, как глупое деревянное бревно.

Просто уползти, махнув своим чешуйчатым хвостом, кот не мог, потому что эта человеческая бестолочь, без спроса развалившаяся здесь, в полнолуние и в самый буран, ставила палки в колеса всему этому белому, вращающемуся пространству. Если человек не был бы так грустен или был бы спелой крысой, то кот бы не сомневался – его клыки острые, и он легко может перерезать горло любому глупому млекопитающему.
Кот продолжал разглядывать придавленное его перепончатыми лапками тело, обернутое некрасивым зимним пуховиком. Нет, оставить его нельзя. Он ведь и сам напросился. Потому что просто так по этой тропинке никто не ходит. Кот ничего такого не помнил.

Грустный человек смотрел на сосредоточенную фиолетовую морду уродливого кота. Мело неистово и вокруг не оставалось воздуха – побелело все до арктической сини. Он смотрел в никуда, и вдруг в нем, словно отвечая бурану, поднялась и разлилась внутри грудной клетки необъяснимая ненависть ко всему большому и величественному.

Он закрыл глаза. Там было темно, с оттенком оранжевого. Он поморщился. В темноте носились друг за другом детские мечты. По центру сидел отвратительный и эгоистичный ребенок, бросающий картавым ртом в мир, которому не до него, пустые слова. Этот жалкий мальчуган смотрел на грустного человека в упор чужими глазами и чего-то требовал писклявым голосом прошлого, которое вдруг объединилось в этом ребенке. Грустный человек открыл глаза. На него по-прежнему смотрели оранжевые зрачки. Грустному человеку показалось, что кот ему кивнул. 
 
Кот соскочил с живота грустного человека и медленно, виляя чешуйчатым люминесцентным хвостом, направился в сторону. Грустный человек приподнял голову. Кот обернулся и взглядом приказал следовать за ним.

Грустный человек поднялся, и ему было легко, как будто он попрощался со всем, что его тревожило. Он смело шагнул в сугроб и, не ощущая сильнейшего ветра в лицо, сделал семь жизнерадостных, уверенных шагов вслед за фиолетовым котом. И как он мог забыть, эта тропинка шла вдоль озера, которое в теплое время года служило притоном для крикливых уток. Иногда летом он приходил и садился читать на берегу: они все плавали рядом, и он слушал их и смотрел на одинокую, сгорбленную старушку, кидавшую в озеро заплесневелый хлеб.

Кот остановился у берега. Яркий лунный свет падал на лед. Тихо мерцали звезды. Холодом и хрусталем оковывало черные ветви деревьев. Грустный человек смотрел на блестящий лед, а рядом с ним сидел кот. Вот его счастье. Грустный человек не мог мечтать ни о чем, кроме как стоять на берегу озера и смотреть на лед, который молчал. Теперь его не окликнут, не потормошат, что могло бы случиться, если бы он все еще лежал на заметаемой бураном тропинке. Теперь все пройдут мимо, потому что рядом с ним фиолетовый кот. И хоть они молчат - они молчат вместе, а, значит, он больше не без дела и вполне понятно, почему он стоит здесь и наслаждается тишиной. У него есть компания.

Фиолетовый кот вопросительно посмотрел на грустного человека снизу вверх. Грустный человек почувствовал этот взгляд, и с благодарностью нагнулся, чтобы погладить кота. Но кот, щетинясь, зашипел и прыгнул на лед. В морозной тишине раздался звук отворяющегося замка. Так иногда мама грустного человека, возвращаясь домой, долго перебирала в руках ключи. Ключи обнадеживающе звенели за дверью, и маленький человек знал, что мама пришла и бежал к двери или наоборот затаивался в углу комнаты.

Кот бережно спрятал ключ в ухо, кисточка на котором, как сирена, бешено завиляла из стороны в сторону. Из-за ледовой двери светил тусклый, приглашающий свет. Грустный человек не сомневался ни на мгновение, что этот свет ему знаком. Он сделал шаг по направлению к открытой двери и, уже не смотря на кота и только боковым зрением заметив его утвердительный кивок, он продолжал идти. Звезды, кот и будто весь этот простуженный ледяной мир наблюдали за ним, и он без сожаления переступил порог. Там было тихо, там стояли сундуки. Горы золотых монет блестели по углам. Вдалеке виднелась бежевая штора, и какой-то голос смутно, но настойчиво звал его. Он шел по коридору, и все напоминало ему его школу. Он не знал, что именно казалось ему похожим: то ли этот коридор с колоннами, то ли голос, который он слышал давным-давно. Он хотел встретить мальчика, который был во всем прав. Он знал, что этот мальчик здесь, и он решительно пошел ему навстречу.

Врачи скорой помощи пытались прогнать эту большую черную кошку, но она шипела и скалилась. Глаза ее горели оранжевым, и жена этого замерзшего человека вспомнила про ненавистную лампу, от света которой у него болели глаза. Он хотел выкинуть ее еще десять лет назад, с первого дня их брака, но, конечно, она не позволила, потому что лампа напоминала ей о детстве. Если он не выживет, не избавится она от нее и теперь, и резкий оранжевый свет будет напоминать ей о муже.