Здравствуйте! Я от Версаччи!!

Это произведение вошло в книгу "Политиканиада по имени Ада" что значит написано давно, во всяком случае не вчера и не сегодня)))


Когда человеку говорят: ну, ты, и дурак… это не значит, что он глупый абсолютно во всём или по всем статьям. Ведь люди достаточно многогранны, и, сказав такое, назвав так нелицеприятно кого-то, не имелось ввиду, что человек туп или ограничен во всём… Возможно, он даже великий учёный, но в быту профан, умеет считать звёзды, но не научен считать деньги, или наоборот, ну, или будучи не сведущим в научной проблематике, не изучив биологию, физику и даже историю с литературой, он ну, такой хороший человек, что никто не осмелится кинуть ему в глаза, кем же он является на самом деле. А порою, всё же нет в человеческом лице ни одной грани, за которую его посторонние могли бы похвалить и тогда поступает заявление, ты просто полный или круглый дурак… ну, как-то так говорят, зная, что здесь нечего искать, ни в каких областях, грань одна, называемая одной мозговой извилиной, что не может не вызывать сомнений в уме того, кого только что назвали полным дураком.

Разумеется, со временем человек этот обрастает какими-то обретёнными и даже наработанными навыками, умеет ходить в магазин, отсчитывать нужную сумму, перебирая копейки и шурша купюрами, извлечёнными из кошелька, чтобы потом заплатить за выбранный им товар и купить его, следом может с ним случиться такое чудо, как получение диплома о среднем и даже высшем образовании, и достижения на поприще всего-чего и даже такая неожиданность, как встреча иного лица, которое наконец, скажет вместо расхожего — какой же ты дурак, какой же ты умный и пожмёт ему руку или даже на эту руку наденет золотое кольцо, означающее, что все остальные окружающие до этого времени просто наивно ошибались, недооценили умственный потенциал, такую мощь мозговой деятельности этого титана мысли и все положительные черты его натуры, читай, те самые грани его многогранности, из-за отсутствия которых порою и называют тебя полным… ну и так далее и тому подобное…

И всё же, как ни крути, но выражение «дуракам, всегда везёт», имеет под собой основание, хотя бы в том, что если человек дурак, то сам об этом даже не догадывается. И это уже такое везение в его жизни для него самого, конечно же, а не для окружающих, которого он сам даже не сознаёт, что очень часто такие люди себя не только очень любят, забывая о таком понятии, как субъективная и наоборот, оценка личности, но и страдают, неким нарцисзимом, причём по всем аспектам, не замечая даже внешних расхождений во мнениях с другими людьми, тем более, что тот счастливый случай, когда ему не только руку подали и пожали, даёт ему повод для восхищения собой, своими не только умственными качествами, забывая, что как только его полюбили, если действительно полюбили, но за внутренние грани, а его длинный нос или косые глаза, смотрящие в одну точку, тоже тут же стали милее даже своих собственных, и даже идеальных черт лица и тела влюбившегося в этого везунчика. И тут уже уместно добавить, как видно, если не во всем, то в чём-то уж точно похожим на него, названного кем-то дураком, но неожиданно оказавшимся тем самым и умным, а главное, самым любимым.

Вот такие парадоксы происходят очень часто в жизни людей, но и всё же не беспочвенно, когда говорят — дурак дурака видит издалека, или что умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт, имея ввиду, что умный человек, завидев глупого, лучше будет обходить того стороной, чем иметь с ним дело…

***
Каким же на самом деле был Дима, Димон по фамилии Кондратюк никто не знал на самом деле, что начал свой жизненный путь по его же словам, с родины своих предков, с Кубани, и, ведя свой род от кубанских казаков, опять же по его словам, потом сам он родился в эстонском городе Таллине, следом оказался в Питере, в качестве студента кафедры режиссуры, и наконец, задержался, правда, не известно навсегда ли уже и навечно ли в столичном граде Московии, в качестве главного редактора крутого журнала, зависнув в квартире на пятом этаже «хрущёвки», выбранной им по интернету, что считал своей главной удачей в этой жизни, назвав, месторасположение дома, в бывшем криминальном рабочем квартале, около метро 1905-го года в котором снял себе квартиру - «круто…!»

Ему было уже сорок, когда он самолично состряпал хвалебную статейку про самого себя, в честь не только случившейся очередной ежегодной даты своей жизни, пройдясь по тем самым граням, повод подвалил опять пропеть оду самому себе, не забыв упомянуть все свои регалии, он их очень любил и почитал: и свою должность редактора, и основателя, правда, вот основателем-то он как раз и не являлся, но это ладно, так ему хотелось, глянцевого журнала, который издавался при поддержке Правительственной комиссии по делам соотечественников за рубежом для уже российских соотечественников, но проживающих в Прибалтике, и не забыв перечислить, кем до того был, но главное, кем стал, назвав себя гением и просто хорошим и большим человеком, обвешав себя многочисленными гранями, высказавшись о себе, как о третьем лице гордыми словами за самого себя, прозвучавшими так… «Под руководством этого талантливого публициста, аналитика и эксперта издание стало интеллектуальным и культурным явлением в жизни русского зарубежья…»

Талантливый публицист, аналитик и прочее — это всё он, кто не понял, Дима, что начал путь из Краснодарского края, городка Ейска, уткнувшись в ту землю своими корнями, а потом продолжив дальнейшую путь-дорожку по земле эстонской, затем российской и наконец, прибыв в тот столичный град, где и осел в той «хрущёвке» на пятом этаже, в значимой позе на диване, положив свои огромные ручищи, ведь Дмитрий был не мал ростом и с виду, почти что великан, на свой «макинтош», покупкой которого он так гордился, и засветился своей кривой улыбкой на, по обычаю, небритом круглом подбородке с кокетливой девичьей ямочкой, украшенной такими же кривыми, словно частокол русской деревни, желто-прокуренными зубами, в позе вечного паши, вокруг которого должны были бы в полуголом виде кружиться одалиски, а плясала перед ним, меж тем, лишь одна женщина — худенькая, маленького росточка и болезненного, невзрачного вида, с которой он познакомился там же, где и нашёл свою крутую, у него ведь всё было только круто, чего не касалась его огромная рука или такая же большая нога, квартиру, — в интернете…

И вот теперь они оба и коротали дни, и это и был тот счастливый момент в жизни каждого, мягко говоря, не умного человека, когда он повстречал того, кто, наконец, сумел, посмотрев ему в глаза, нелицемерно, а очень даже правдиво, заметить, как же он умён, хотя окружающие при этом склонялись совсем к иному мнению по поводу, в этом случае, Димоновых талантов и способностей, и не только как главного редактора гламурного журнала на тему соотечественников.

Тем не менее, прежде, чем заявить о себе самом, что с такого-то года он постоянно проживает в России, сначала в Санкт-Петербурге, потом в Москве, и вот в этот-то период, Кондратюк-то и стал известен как публицист и политический аналитик, коим себя назвал, он долго думал, всё сидя в той позе шаха, как же ему достичь таких высот, стать уважаемым человеком, потому что высоким он уже был, не только обладателем 46-го размера обуви, и весомым тоже, будучи грузным, и, находясь уже на столичных просторах, всё ж додумался…

Выбросил прямо из окна пятого этажа свои питерские рабоче-крестьянские джинсы, нарядился, не сказать, что в иную марку, а просто купив ковбойские штаны за такие нереально баснословные бабки, что сам только скромно всё называл цифру 14 тысяч российских рублей, умолчав об истинной их стоимости, тут даже он смекнул, что как-то дал лиху, когда открывал кошелёк и выкладывал последнее за брендовый стиль, в котором, по его мнению, и обретёт он то, искомое им счастье…

Но счастье ведь, всё же не в штанах, как кому-то может показаться, и даже не в их цене, а в самом человеке, что одет в эти штаны, но так как, ни все так считают, то и к Диме, который теперь стучался в любые двери, начиная со слов «Здравствуйте, я от Версаччи…», и потянулся тот контингент людей, уважения которых он так жаждал и так добивался…

Шли почитатели его редких талантов, облачённых с этого момента только во всё от полюбившегося ему Версаччи, словно ходоки к Ленину, текли рекой и озёрами, но первой стекла прямо ему в его огромные ручищи, вернее соскользнула со стриптизного столба, та хрупенькая женщина, 25-ти лет от роду, но которой все дружно давали - «давно хорошо, так, за тридцать» по имени Таня, что не отменяло искренности чувств к ней самого Кондратюка, который любил на её поношенном усталом лице даже каждый выскочивший прыщик, заявляя так ласково, насколько способен неразвитой ещё доисторический пещерный человек:

 — Танюш, а у тебя опять прыщики…

И со стороны казалось, что он готов прямо у всех на глазах кинуться к бывшей стриптизёрше и расцеловать каждую точечку, каждый гнойничок на её лице, обрамлённом жидкими светлыми волосами, что в соответствии с принятыми стандартами суждений, свидетельствовали об её уме, как у каждой блондинки женского рода. Правда, как поговаривали, бывшей она не была, а продолжала уже в качестве хобби окучивать металлический столб разносортных ночных клубов, обвивая его своими худенькими ножками в надетых туфлях на высоченных каблуках, то ли балерины, то ли пловчихи, до конца не известно было, кем она там ещё являлась до того, как взошла на помост и стала размахивать своей блондинистой шевелюрой, привлекая мужские взгляды и зарабатывая, таким образом, себе на не безбедное существование. А Кондратюка этот факт даже не то, что ни смущал, он гордился тем, что Танюша, не обращая внимания на своих многочисленных ночных поклонников, снизошла до его медвежачьей личности и соскользнула прямо к нему, в его широко расставленные руки.

Да и то, что смотрелись они рядом, друг с другом, словно он Гулливер, а она представитель иной страны, страны, в которой обитали одни лилипуты, ибо разница не в возрасте уже, а в росте была настолько разительна, что приводила некоторых в тихий ужас, когда их видели не рядом, умилительно взявшихся за руки, а лишь на минуту представляя себе их в одной кровати — он был двухметровый исполин, больше напоминающий Чудовище из «Аленького цветочка», или громоздкого неуклюжего Человека-Гору из «Бесконечной истории», она же — Дюймовочка, оторвавшаяся от пола ровно на 152 сантиметра, на большее природа не снизошла и не согласилась, но даже этот факт, приводящий, в мягко говоря, недоумение, окружающих, не смущал самого влюбленного главреда гламурного журнала с глянцевой обложкой.

Но на этом, маленьком росте и белых крашеных волосах достоинства избранницы Человека–Горы не заканчивались. Мало быть маленькой, можно ведь быть и удаленькой при таком росте, а Танечка, была ещё и Мальвиночкой, правда напоминала сказочную девочку-куколку только синим цветом, в который постоянно рядилась — синенькое платьишко, коктейльного варианта, надетое для похода в японский суши-бар, мало чем напоминающий ресторан или даже её ночной клуб, венчали ногти, выкрашенные таким же синим лаком на руках и ногах, втиснутых в лаковые босоножки такого же цвета на каблуках, высота которых всё же не поднимала её под стать своему сопровождающему высокорослому лакею, что тащился сзади и, конечно же, в тех именитых джинсах и купленном по случаю пиджаке от своего же знакомого кутюрье, что означало, что, подойдя к дверям заведения Кондратюк мог с уверенностью в голосе, как всегда, произнести: «Здравствуйте! Я от Версаччи…!» И гордо просочиться внутрь, чтобы уже там, усесться за хлипкий столик, да, так, чтобы его огромное тело Человека-Горы оказалось под, а курчавая голова лежала на этом столе, почти на принесённой официантом тарелке с японскими рыбками, завернутыми на русский манер, кренделями, и тут же рядом расположить свои большие ноги в башмаках 46 размера… От кого? Это просто уже излишнее упоминание. Достаточно уже его постоянной позы, с задранными к верху толстыми ляжками, в обтянутых, уже рвущихся в разных местах, но дорогущих брендовых джинсах, словно кого-то посадили за стол, а он и ноги на стол, но так было принято у тех, кто теперь его уважал за ту цену, что он, Кондратюк приобрёл себе это уважение…

***
Они сидели втроём, Таня в синем, но не Мальвина, её Человек-Гора, но не он, а главред гламурного журнала и Женя, но не мужчина, а женщина. Болтали почти ни о чём, но Кондратюк, по привычке сев боком, ибо по-другому он не вмещался ни за столом, ни на стуле, но как-то больше полулёжа, будто ему лично подкатили не инвалидное кресло, а подставили под его мясистый зад парусиновый шезлонг, и потому подошвы его ног весьма закономерно, только и могли, что выглядывать над белоснежной скатертью на уровне его же лица, со знакомой кривоватой улыбкой, сквозь которую просматривались всё те же искривлённые жёлтые зубы, больше походившие на лошадиные, а не на человечьи, что и позволяло гоготать ему на весь суши-бар, будто необъезженный молодой жеребец, завидевший особь своей породы, но женского пола.

А смеяться было чему…

Глядя на сидевшую напротив свою подругу в голубом, которая как-то странновато периодически поглядывала на Женю, не мужчину, а женщину, отпуская совсем не скромные и вовсе не товарищеские взгляды из-под опущенных густо-накрашенных синей, конечно же, тушью ресниц в сторону приглашённой. Потом начинала неловко покашливать и как-то вилять своим худоватым задом, будто находилась в тот момент у своего замусоленного не только руками и ногами стриптизёрского столба. Даже казалось, что вот сейчас Танюша извернётся всем своим торсом, не напряжённо раздвинет ноги, в надетых лаковых босоножках, в коленях и выстрелит острым каблуком-шпилькой прямо в нос Жене, сидящей рядом и почти вплотную, за что, та должна будет положить в еле заметные трусики-стринги исполнительнице страстного танца бумажную купюру.

 — Таня, тебя что, Женька возбуждает...?

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, вдруг громко, почти на весь зал, спросил Человек-Гора, и как-то глумливо хмыкнул, уже глядя на их гостью, что при этих словах, даже поёжилась, словно, задул неожиданно ледяной ветер, а не эмоциональная волна от Кондратюка перекинулась на Мальвину, а потом тут же на неё, Женю…

Танюша в голубом блекло хихикнула, вяло пожала плечиками, украшенными коктейльным платьем с блёстками, будто хотела сказать, что, да ей всё равно, и привстала, добавив, что пойдёт в туалетную комнату…

Этим интервалом в буре страстей решил воспользоваться главред, очень любивший свою Дюймовочку, резко сменив свой интерес с маленького хрупкого тельца стриптизёрши на длинные ноги в ажурных чёрных чулках, что давно уже привлекали его внимание, но ввиду присутствия своей половины, он не имел возможности рассмотреть их во всех подробностях, и что так соблазнительно выглядывали из-под короткой юбки его старой знакомой.

С Женей они не только были давними товарищами, но и коллегами по работе, правда, виделись очень редко, и Кондратюк, всё желая пригласить ту к себе, постоянно натыкался на препятствие в виде мужа Евгении и потому вынужден был заострить своё внимание на Тане из Рязани и её домике, в котором довольно быстро обустроил себе постоянную прописку.

И потому, вспомнив все эти моменты своей биографии, не только что он корнями из Ейска, а потом из Эстонии, без особого желания встрепенулся и начал заполнять возникшую неловкую паузу, пока он всё же разглядывал свой вожделенный предмет в чёрном ажуре, заезженными темами соотечественников из своего журнала в глянцевой обложке…

Влившись в струю зимних праздников, что ярко сияли и искрились разноцветными огнями за окном японского общепита, Кондратюк, между тем, помня, что родом из эстонского Таллина, но и не забывая о своей рязанской прописке, начал почти заунывно, чуть не раскачиваясь в своём шезлонге, будто ель в холодном заснеженном лесу, мусолить заезженные фразы по поводу схожих традиций празднования Нового года, говоря сквозь зубы…

 — Во всяком случае, эстонский Няривана гораздо больше похож на Деда Мороза, чем на его западного коллегу Санта-Клауса… – Затянул для начала Кондратюк, и тут же вспомнил, как принимая участие в прошлом году в корпоративной вечеринке, напился вместе с Витьком, младшим редактором их журнала, на котором была надета шуба, и красный нос которого выдавал в нём больше не доброго дедушку с подарками, а заядлого выпивоху.

Кинув всё же при этом косой взгляд на мешающие ему говорить на серьёзные темы, ноги своей коллеги, но тут же опять вспомнив, кто он есть и кем является, только не основателем означенного журнала, что не отменяло его значимости в этой жизни, он вновь продолжил:

 — Причем и эстонский Няривана и русский Дед Мороз сегодня упорно сопротивляются экспансии Санта-Клауса на свою суверенную территорию.

Заговорил главред совсем уже научным языком, плюнув на то место, в котором они находились, и на то, что эстонский дед Мороз по официальной версии назывался Йыулувана, забыв, что это суши-бар, а не трибуна гласности его издания, и используя уже терминологию, употребляемую им самим в своих же статейках, которые, правда, читать можно было исключительно по диагонали, или лёжа в постели перед сном после тяжёлого дня, что способствовало почти мгновенному расслаблению и быстрому засыпанию.

Женя, хорошо знавшая Диму, ещё с тех времён, когда тот был студентом, поняла, что это всё, полный конец дружеского времяпрепровождения, он сел на своего коня, с которого, фиг его скинешь, и с обречённым видом уставилась в свою тарелку, пытаясь хотя бы сосчитать те суши, что всё ещё украшали недоеденное ею до конца блюдо.

А Кондратюк, не замечая удручённого взгляда своей коллеги, всё разорялся дальше на тему нового года и его празднования, уже говоря что-то про Рождество, про то, что это по протестантской культуре — семейный праздник, а по русской, сугубо религиозное празднество.

 — Вот потому Рождество в России и отмечают по-настоящему только искренне верующие люди. - Закончил он свой монолог на тему Рождества и Нового года, ещё раз кинув взгляд на заснеженную улицу через окно, чтобы убедиться, что не ошибся только что, и говорил всё это время на злобу насущного дня.

Но, чуть подумав, уже даже не глядя на длинные ноги в чёрных ажурных чулках, что со значением или даже с намёком, перекладывались девушкой с одной коленки на другую, темы секса его уже не волновали, он понёсся дальше, решив, что ещё не всё сказал про то, что начал и даже, казалось, почти закончил, но как видно, всё же не до конца довёл свою мыль, говоря нудно и в то же время как-то агрессивно, произнеся только: «Полагаю…»

И тут же попытался объяснить всё происходящее сугубо историческими фактами. Уже почти раскачиваясь, как Робин Крузо в гамаке, позабыв, что ему подставили всего-то шезлонг, Кондратюк почти плюя и брызжа в разные стороны слюной, ощутив себя полноценным оратором, говорил: «В Советском Союзе Рождество не праздновалось в течение семидесяти лет — религиозная подоплека этого праздника стала причиной искоренения его семейных, праздничных ритуалов».

А потом, в этот момент даже Женя навострила свой слух, потому что до неё донеслось, что-то странное в словах главреда, который, упомянув, в какие годы пришла советская власть в Прибалтику, что-то ещё буркнув про агрессивность и богоборчество, резко поставил точку в своей речи, заключив: «… и потому Рождество в Эстонии, как и в других частях Прибалтики праздновали на протяжении всего времени существования здесь коммунистических властей…»

Кондратюк, родившийся в Эстонии… Таллин, а не Рязань, всё же был его родным городом, как ему казалось, знал всю подноготную политики и экономики той страны, живя теперь в другой, и мог потому говорить на эти темы бесконечно, что означало, Родину свою по-прежнему любил и это было здорово, но при этом всегда отмечал, что сами республики прибалтийские являлись в советские времена дотационными. Хотя, это не было никогда ни для кого секретом, но и что в было ужасного в этом или постыдного, тоже не совсем было понятно.

Но Кондратюк, всё же считал себя теперь и ещё политологом и экспертом в вопросах Прибалтики, не только главредом гламурного журнала, короче специалистом во всех областях, и не надо забывать, кем ещё являлся крутой Димон, как он сам себя назвал - талантливым редактором, который всё неустанно утверждал, что благосостояние этих республик, которое он сравнивал чуть не с уровнем жизни в Дании в те времена, обеспечивалось дотациями из центра и трудом русских «синих воротничков», завезённых в Прибалтику.

Но в те, советские тогда страны, никого насильно не сгоняли и не завозили, люди сами из других менее успешных в своём экономическом развитие республик, ехали в Латвию, Эстонию и Литву, которые приказом правительства было принято ставить на ноги первыми в послевоенные годы.

А, по словам, Кондратюка, выходило, что национальные элиты кормились за счёт России и русского народа — «русскоязычное население завозилось в Прибалтику как кормовая база для этой независимой и лишь поверхностно русифицированной элиты».

 — И, если вспомнить те времена, — частенько поговаривал он, — то можно говорить и о прямой дискриминации со стороны национальной элиты по отношению к русским, жившим в советских Латвии и Эстонии.

С чего, он это взял, или под чью дудку, сказать лучше и правдивее, исполнял все эти песни, было хорошим вопросом с ясным, чётким ответом… Вообще-то, такого и в помине, не было, ибо все заводы, что были выстроены на тех территориях, снабжали своей продукцией весь Советский Союз, а не только народы своих республик, да и зачастую, в другие города ехало гораздо больше произведённого на местах, чем видели сами прибалты в своих магазинах.

Так что, говорить ещё и какой-то дискриминации не коренной нации в те времена, и вовсе было неуместно, но Кондратюк очень любил все эти темы, и потому с охотой, из раза в раз повторял всё одно и тоже, и вот сейчас опять приготовился начать всё с начала, как его порыв прервала вернувшаяся из туалетной комнаты Таня в голубом, что шла между столиками какой-то неуверенной походкой, слегка пошатываясь и задевая синим подолом платья почти лица других посетителей этого суши-бара, и ко всему прочему, громко, как-то заливисто шморкая носом.

Человек–Гора с подозрением посмотрел на красные слезившиеся глаза своей подруги и резко стал собираться, сворачивая не только свои незаконченные речи, но и всё мероприятие ни о чём.

Подозвав официанта, щедро дал тому на чай, потом подхватив в охапку странно-раскисшую в один миг Мальвину, направился к выходу, на ходу приглашая Женю к ним на 1905-го года, всё приговаривая, что, что–то ещё не досказал, а хотел…

Но его коллега, не только знавшая Диму, как главреда, но и как человека, а заодно и будучи достоверно знакомой со стилем жизни этой пары, о котором, не стесняясь, доложил ей сам Кондратюк, рассказав однажды и даже не по секрету, что у его Танечки есть «очень-очень» на этом месте он всё же таинственно чуть понизил голос, близкая подруга, которая периодически подживает у них…

Короче, выражаясь современным языком, была девочка в голубом бисексуалкой, а подруга её, ни кем-нибудь, а простой лесбиянкой. Что не отменяло тех чувств, что испытывал к своей стриптизёрше главред, и даже позже, оформил с ней законные отношения, закрепив их состоявшейся пышной свадьбой, на которой, конечно же, присутствовала и их уже теперь общая подруга.

А тогда, когда почти волоком Дима тащил на себе унюховшуюся-накокаинившуюся в туалетной комнате, для того она туда и ходила, Дюймовочку, по паркетной дорожке суши-бара, он всё ещё рассчитывал на подробное изучение и не только визуальное, ног своей давнишней знакомой, на которых в тот день были надеты чёрные чулки, что так возбуждали внутри Человека-Горы иные фантазии, которые он всё ж таки ни прочь был бы воплотить в реальность, и потому всё бормотал:

 — Ну, пойдём к нам… В конце концов, что ты теряешь…? Я тебе кофе из френч-пресса налью, хочешь…? — добавлял уже совсем расстроенный Кондратюк, понимая, что вечер вконец испорчен, хотя, поговорить у него всё же вышло, как хотелось.

Но у Жени живо перед глазами предстала картина, когда её коллега вот таким же макаром, всё обещая кофе из своего знаменитого френч-пресса, тоже от Версаччи, конечно же, всё же затащил её к ним в гости на пятый этаж, но главное в этом визите были лица этой пары, слащаво-гнусноватое выражение которых не оставляло никаких сомнений в их намерениях, когда ей предложено было принять душ у них с дороги… Девушка в тот раз, только-только вернулась из рабочей командировки, успев сойти с поезда и даже с чемоданом в руках, так случилось, занесло её к чете Кондратюков, которые хором в лучших русских традициях, протянув ей махровое полотенце, будто хлеб с солью, произнесли:

 — Не хочешь ли принять душ…?

Но Жене не захотелось этого тогда, не желала она и сейчас катиться на метро 1905-го года, чтобы продолжить начатое веселье в таком замечательном ключе. И Кондратюк вынужден был отступить, смирившись с тем, что так и не увидит, не пощупает длинные стройные ноги своей коллеги своими ручищами, пугающе зажимающие в тот момент в своих объятиях почти мёртвое тело девушки в голубом, чьи белые короткие волосы с силой ударились по его небритым щекам и даже касались той кокетливой ямочки на круглом мягком подбородке…

***

Прошло ещё какое-то время после означенных зимних посиделок в суши-баре, глянцевый журнал под редакцией Димона продолжал выходить в свет. Всё так же неизменно было и окружение главреда, к которому тот, хоть и по свойски, но по-прежнему, приходя в гости стучался в двери со словами «Здравствуйте! Я от Версачи!!!» Правда, от Версаччи, то есть его костюма и тех штанов уже почти ничего не осталось, из того и другого Димон просто вырос, став ещё более грузным или даже толстым, уже не помещаясь и в подставленном ему для удобства шезлонге, от чего он, собственно, не сильно расстраивался, ведь девушка в синем теперь была рядом с ним на законным основаниях, то есть домик в Рязани никуда от него уже ни денется. Да и ремонтик они там вместе забацали с Танюшей, будто ожидали тех перемен, о которых в своё время, всё пел Цой, и которые-таки состоялись, правда, не совсем то, о чём мечтал певец, но, уж, как вышло…

Ведь, на самом деле то издание, что и именовалось в чьих-то устах, гламурным, да и было на самом деле таковым, но ещё и по сути своей совершенно пустым и никчемным, просто его существование, в первую очередь, оправдывалось отмыванием российских МИДовских денег и в котором Димон Кондратюк круто числился главредом, успешно надев штаны от Версаччи и влившись в нужную струю, но что не производило должного впечатления на всех абсолютно.

Находилось то исключение, что являло собой иное, низкое мнение об этом издании, и, разумеется, об его учредителях и составе издателей тоже.

Мало того, что уже нашли китайский след отмывания денег, подсчитали те средства, что вроде, вкладывались в данное издание, а на самом деле, выявили банальную усушку, утруску, утечку и провес журнала, так в последнем номере, что вышел после тех новогодних празднеств, обозначилась и русофобская направленность издания. И так побочным эффектом всех его изысканий была та трибуна, что предоставили здесь радикалам для разжигания темы фашисткой Прибалтики и как всем российским соотечественникам плохо там живётся.

Вроде, это и была основная цель журнала — соотечественники… И под этой маркой и делались иные делишки, а тем временем, радикальная политика издания вовсе не менялась, но вот, ко всему прочему добавился ещё и русофобский душок, что поубавило число желающих прочитать очередную статью на тему автономных русских, в которой супер-пупер эксперт, уровня самого же главреда, нёс очередную ахинею, больше напоминающую переливание из пустого в порожнее, что было переговорено раз сто, будто перетряхивался один и тот же пиджак, пропахший до нельзя нафталином и вытащенный в очередной раз из того же, уже ставшего антикварным, шкафа.

Короче, было понятно одно, кто-то получил заказ в очередной раз начать атаку на саму идею появления очередной карликовой организации в Прибалтике, которая вроде, должна была стать одним из инструментов, который мог бы поспособствовать единению русских в тех странах. А этого явно кто-то очень сильно опасался. Но кто? Кто заказчик, на чьи деньги издается журнал…? Вот она череда вопросов, но дело даже не в этом…

А в том, что появившаяся статейка в новом номере этого журнала, написана была давно, хотя, ничего нового и ничего более умного, не было, в том, как в очередной раз явить миру из небытия старые заезженные идеи, слегка разбавленные теперь ещё и таким понятием, как «русский фашизм», которым автор решил запугать соотечественного обывателя, выполняя при этом банально чей-то русофобский заказ.

Оно ведь и правильно, что для некоторых товарищей слово «русский» употребимо только в сочетаниях: «русская водка», «русская мафия» и теперь излюбленное антифашистское — «русский фашизм». Если же кто употребит слово «русский» в ином контексте, данный контингент личностей начинает в истерике яростно брызгать слюнями по сторонам.

Да, и давно стало ясно, что русофобия неистребима, она корнями ушла даже в ту землю, откуда родом был тот же Кондратюк. Но особливо печалит, когда русофобией начинают заниматься и распространять русофобские материалы те, кто на словах превозносит себя, как чуть ли не единственного борца за «русское дело», коим, вообще-то и позиционировал себя Димон, который даже на манер русских традиций вместе со своей голубой половиной полотенце преподносил гостье, и не только в этом проявлял свой русский национализм, публикуя при этом у себя в издании такого рода тексты, проникнутые глубинной русофобией… Он со своими соратниками, к которым до сих пор стучался с теми словами «Здравствуйте! Я от Версаччи!!!», что приняли его в свой клан и за «своего», разглядев подробно ценник на тех штанах, им это тоже было важно, горазды были до хрипоты в горле объяснять друг другу превосходство славянской расы, высоко вскидывать руки и ходить строем, распевая что-нибудь патриотическое. А на деле, страдая проплаченным лицемерием, если такое бывает, но по всему видно, имеет всё же место быть.

Но вывод-то напрашивался просто превосходящий здравый смысл: прибалты хотят создать ещё одну организацию, чтобы получить в ее лице образ русского врага. Как-то странно, это даже звучит. Да-да, тех самых русских фашистов, что хотят ходить строем, кидать зиги и петь что-нибудь патриотическое.

Всё это больше напоминало чьё-то больное воображение и следом, плод больного воспалённого сознания. Но, списать все эти выявившиеся детали только на скудоумство автора данной статьи никак не получалось, это было бы самым простым, оставалось усомниться и в умственных способностях всё же редакторов, а следом, и распространителей гламурного журнала в глянцевой обложке, что наконец, явил свое истинное русофобское лицо.

Всё же русофобии, даже если она исходит из издания, печатаемого на деньги российского налогоплательщика, необходимо ставить тяжёлые заслоны. Возможно, это бы и устроило кого-то, тех, кто подал и пожал руку Димону, на самом деле, выполняя очередной заказ о недопущении любой попытки объединения русских, что помогло бы предположительно изменить их положение в Зарубежье…

Но о чём тогда будет писать не только это издание, а и другие СМИ, о каких проблемах, о каких соотечественниках и их дискриминации там, выполнив не только это указание, показав при этом свои русофобские замашки, прикрывшись озабоченностью русского национализма в купе с русскими традициями, подавая на манер хлеба и соли, махровое банное полотенце…?

Тем не менее, ставшая заезженной фраза «Здравствуйте! Я от Версаччи!!» от Димона Кондратюка, что послужила ему какое-то время пропуском в тот мир, о котором он желал не только слышать, больше не действовала, ибо кто-то в открытую, уже заявил «Я не читаю журнал, в котором печатаются русофобы!»

Хотя, возможно на иных просторах она всё же и будет работать по-прежнему, скажем, там, где этот «талант и гений» предусмотрительно оформил для себя постоянное место проживания, в Рязани, куда эта парочка голубков теперь направлялась…

Ну, а что, зря они, что ли, затеяли, в общем, теперь для них, доме ремонт, который нельзя закончить, а можно только прекратить…? Но они же не собирались делать ни того, ни другого, тем более, что тот счастливый момент, когда они обрели друга-друга, будет длиться бесконечно долго, это они знали наверняка, хоть и не поняли главного, что не понятно всё же дураку… И в этом тоже их состоявшееся счастье… А Версаччи тут совсем ни при чём, и его штаны, кстати, тоже…