Простые числа

    После десяти суток в карцере Фельдмаршала перевели в другую камеру в новом корпусе.
- Какой номер? – спросил он у попкаря, когда они шли по коридору залитому солнцем, которое било через большие окна с белыми решетками.
- А какая тебе разница? – спросил попкарь.
- Просто интересно, - сказал Фельдмаршал.
- Угадай? – сказал попкарь.
Была восемьдесят девятая, девятнадцатая в подвале, сорок первая, где случилась драка. Эта уже четвертая за полгода.  Фельдмаршал посмотрел на аккуратные, написанные через трафарет номера на дверях и сказал:
- Сто шестьдесят третья.
- Не угадал, - сказал попкарь, - запоминай - сто семьдесят девятая - твоя новая квартира.
Сто семьдесят девятая камера оказалась совсем маленькой двушкой с одним окном и двухярусной шконкой, деревянным полом и керамическим умывальником. За столом в трусах и в майке сидел штымп и что-то рисовал карандашом в школьной тетрадке. Фельдмаршалу он не понравился.
- По какой статье? – спросил штымп, не поднимая головы.
- По сто девяносто третьей, - сказал Фельдмаршал с вызовом.
- Хороший номер, - ответил штымп. А что ты наделал?
- Там, одного в задницу трахнул, - сказал Фельдмаршал. А почему ты ко мне на ты обращаешься.
- А почему вы мне так отвечаете? – спросил штымп.
- А чего ты в трусах в моем присутствии сидишь, - сказал Фельдмаршал.
- У меня скоро приступ будет, - сказал штымп, - я все-равно обоссусь.
Фельдмаршал заглянул через плечо в тетрадку и увидел, что тот рисует домик с окошками, в окошках занавески, на занавесках цветочки.
- Ну-ка, покажи язык, - сказал Фельдмаршал штымпу в трусах и майке. Тот послушно высунул язык.
- Эпилепсия, - сказал Фельдмаршал.
- Откуда вы знаете? – спросил штымп.
- Язык покусанный, - сказал Фельдмаршал.
- Ладно, - сказал штымп, - давайте знакомиться, меня Вова зовут, - и протянул руку.
Фельдмаршал убрал руку за спину и спросил:
- По какой ты статье?
- По сто сорок девятой, - сказал штымп.
Фельдмаршал развернул свою постель на верхних нарах, улегся, накрылся длинным итальянским пальто, в котором его привезли в тюрьму еще зимой, и сказал:
«Хорошо тут у тебя, Вова. В большой камере конкурс три человека на шконку. Заебись, хоть отосплюсь»
Вова разбудил его через час и сказал:
«Вставайте, обед»
В коридоре гремели мисками шныри, пахло гороховым супом. На столе на газете лежали: сало, хлеб, лук, брусок сливочного маргарина и конфеты подушечка в дюралевой миске.
Фельдмаршал принялся быстро есть суп, но посмотрел на Вову и спросил:
- А ты почему не ешь?
- Нет аппетита, - сказал Вова, взял из миски и съел одну конфетку. – Мне главное питание для мозга.
- В человеке все нужно питать, не только мозг, - сказал Фельдмаршал, намазывая хлеб маргарином.
- Мне главное мозг, я занимаюсь математикой, - сказал Вова. - Он отвернул в тетрадке лист, на котором был нарисован домик и Фельдмаршал увидел, что все остальные страницы исписаны вычислениями.
- В какой области? – спросил Фельдмаршал, отрезая себе кусочек сала.
- В области простых чисел.
- Нахера это тебе нужно?
- Если я найду самое большое простое число, меня выпустят отсюда.
- Ну, так в чем дело? – сказал Фельдмаршал.
- Можете забрать мой суп, - сказал Вова. – Каждый раз, когда я приближаюсь к открытию, со мной случается приступ, а когда я прихожу в себя, то ничего уже не помню.
- Какой есть выход? – спросил Фельдмаршал, пододвигая к себе вторую миску с супом.
- Если бы кто-то был рядом, я бы сказал, а он записал.
- А почему у тебя радио не работает? – спросил Фельдмаршал.
- Я его испортил, мешает думать, - ответил Вова.
- Хорошо, - сказал Фельдмаршал благодушно, - когда у тебя следующий приступ?
- Должен быть сегодня, я  предчувствую.
Эпилептический припадок случился к вечеру. Вова сидел и вычислял в столбик, вдруг лицо его стало изумленным, как будто он что-то увидел в воздухе перед собой, он вскрикнул, заскрежетал зубами и откинулся на спину. Фельдмаршал только успел его подхватить.
Пришел в себя Вова на своей шконке укрытый длинным итальянским пальто.
- Ну что успели? – спросил Вова.
- Успел, - сказал Фельдмаршал и показал Вове запись: «2 147 483 647»
- А где мои трусы? – спросил Вова.
- Сушатся на батарее, - сказал Фельдмаршал. Я их постирал.
- Вы постирали мои трусы? – спросил Вова изумленно.
- Ну, сполоснул, - сказал Фельдмаршал. – А хули еще было делать, запах.
- Вы записали номер и постирал мои трусы. Вова заплакал. – Вы очень хороший человек. Я хочу вас отблагодарить. Возьмите мой матрас. Нет, нет. Не отказывайтесь. Это очень хороший двойной матрас. Я его сшил из двух матрасов. Когда моего соседа забрали на экспертизу, я знал, что он не вернется. Он был совершенно сумасшедший, вы бы видели, что он здесь вытворял. Я сшил нитками свой и его матрасы, а ментам сказал, что он забрал матрас с собой. Они так ничего и не поняли. Еще я вам дам иголку с нитками, шариковую авторучку и заточенный супинатор. Я вам весь запас своих продуктов отдам. Все равно меня скоро выпустят.
- Ладно, ладно, - сказал Фельдмаршал. – Ты давай лучше трусы свои надень, они уже высохли.
- А еще, хотите, я передам письмо вашим родным. Садитесь и пишите прямо сейчас, меня могут выпустить в любой момент.
Фельдмаршал, понимая всю нелепость ситуации, почему-то вырвал из тетрадки лист и написал:
«У меня все нормально. Обойдется одной статьей. Очень скучаю. Очень вас всех люблю.»
Сложил письмо солдатским треугольником, но адрес, на всякий случай, указал ложный: дом 17, а вместо улицы Черняховского написал «ул. Чернышевского».