Военврач Анонс рассказа

В подъезд, одиноко стоящего здания, вошла женщина. Осмотревшись, она поставила чемодан. Поправила полушалок. У проходящей по коридору женщины спросила кабинет военкома. Та, посмотрев на нее с сожалением, кивнула рукой: "Там". Женщина, взяв чемодан, пошла  в направлении, указанном гражданкой.
Она шла по небольшому коридору, пытаясь найти заметную вывеску с надписью: "Военком", но такой, к ее сожалению, не оказалось. На дверях вообще не было вывесок и табличек. Это когда-то был жилой двухэтажный дом, каким-то чудом уцелевший от бомбежек. В то время, когда большинство было разрушено. Общежитие коридорного типа. В одном подъезде ютились жители, а во втором находились конторы, и в том числе военкомат.   
Посторонних просителей в коридоре небыло, спросить было не у кого. Тогда женщина решила заглянуть в первую попавшуюся дверь. Постучала в нее. На ее стук никто не ответил. Тогда она вошла в кабинет.
В кабинете, за большим письменным столом, заваленном бумагами, сидел человек, положив голову на руки. Человек спал. В мятом, заношенном офицерском кителе с майорскими пагонами.
Перед женщиной встал вопрос... будить его или нет. Огляделась по сторонам. Ничего особенного. Принюхавшись, она безошибочно определила, что он был пьян. Тогда женщина решила постучать по столешнице.
- Эй! Как вас там?- Человек не просыпался. Тогда она тронула его за плечо. Мужчина что-то промычал в ответ, отмахнулся рукой.- Да просыпайся ты, наконец. Больше мне делать нечего, как с тобой возиться.
Ей, наконец, удалось растормошить его. Мужчина, оторвав голову от рук, немного очухался. Вперился заспанным взглядом в женщину. Тряхнув головой, он попытался прийти в себя.
- На учет?- Сглатывая накопившуюся слюну, хрипловатым голосом спросил майор. Спешно застегивая китель. 
- Так точно! На учет.- Он, еще не отойдя ото сна, стал рыться в своих развалах книг учета. И никак не мог найти нужную.
- Сейчас, сейчас. Найду.
- Уж сделайте милость, отыщите.
Затем его сознание полностью окрепло. Он встал по стойке "Смирно", оправил китель и уверенным голосом сказал: "А вы представьтесь..., пожалуйста".
- Шепелева. Военврач.
- Фронтовичка значит,- с грустью сказал он и снова сел за стол. Достал из тумбочки бутылку водки.- Будешь?
- Пожалуй, воздержусь.
- А я с вашего позволения замахну,- он налил в стакан немного водки. Выпил ее одним глотком, занюхал хлебной коркой.- Да вы присаживайтесь. Че стоять-то. В ногах правды нет. Да где же эта чертова книга? А! Вот она, милая! Прямо на меня смотрит.
Шепелева присела на стул, откинула с головы полушалок. Еще раз осмотрелась. Кроме большой политической карты мира, утыканной красными флажками, все было, как обычно, сухо и неопрятно. Военком, нацепив очки, раскрыл книгу учета.
- Так как, говорите, ваша фамилия?
- Шепелева! Ирина Андреевна,- военком записал.
- В каком звании?
- Майор медицинской службы,- военком снова записал.
Отложив книгу, спросил: "Я, пожалуй, выпью еще. Вы не возражаете?" Женщина равнодушно посмотрела на него. Он налил себе еще. Также залпом выпил. Снова занюхал коркой.
- А вы съешьте ее. А то занюхаете всю ее.
- Не могу. Она у меня одна. Был еще огурец, соленный, но я его съел. Все никак до магазина не дойду,- он вынул из нагрудного кармана пачку папирос "Казбек", протянул ее Ирине Андреевне.- Закуривайте!
- Спасибо, не откажусь,- она взяла из пачки папиросу, прикурила то любезно протянутой спички.- Спасибо.
- На каком фронте служить довелось?
- Второй Украинский,- коротко ответила она.
- А я на втором Белорусском. Танкист. Воевал под началом самого Рокоссовского,- Военком, с нескрываемой гордостью, поднял указательный палец. Захмелев, откинулся на спинку стула. Покуривая. Вдруг опомнился. - Вы меня простите, но я должен посмотреть ваши документы.
- Да, да!- она распахнула шинель, сунула руку в карман гимнастерки. Протянула документы.- Вот, пожалуйста.
Он взял ее документы. Раскрыл. Потом вернул обратно.
- Вы уж меня простите! Я тут недавно служу. Второй месяц пошел. Привык, знаете ли, доверять своему брату фронтовику. А начальство требует, чтобы проверял у всех. Вот и проверяю. А фронтовики в большей своей массе калеки. Многие из них вообще не ходячие. Вот и приходится иной раз по квартирам ходить. Это ладно, вы сами пришли. Мне меньше ходить. Я ведь тоже, почитай, калека. Комиссован по ранению с фронта. Думал, в чистую спишут, а не списали. В ногу ранение. Врачи говорят, что кость перебита. Долго они со мной возились. Теперь вот хромаю. Хожу с палочкой. А как калеку не пожалеть? Иной раз и выпьешь,- он, хитро прищурил глаза,- А вы, Ирина Андреевна, может быть, составите компанию?
- Как два калеки?- Она раздавила окурок в переполненной пепельнице окурок.- Я и сама тоже калека.   
- Ну, да! Ну, да!
Военком окинул ее взглядом. Что-то в ней было особенное. Взгляд? Лицо? Она старалась держаться, как-то, независимо. Белый полушалок, откинутый на затылок. Офицерская шинель без ремней. Солдатские кирзовые сапоги. Все как у всех. Только один рукав шинели был заправлен в карман.
- А вы знаете, я, пожалуй, составлю вам копанию,- она встала. -Только угощаю я. А, может, перейдем на "Ты"?
- Я непротив,- военком даже попытался привстать со стула, но это у него не получилось. Махнув рукой, он сидя представился.- Иванов. Тимофей Кузьмич. Майор. Танкист. Точнее бывший майор и бывший танкист. Вот!
- Очень приятно познакомиться!- Она пожала протянутую руку. Сняла шинель. Правый рукав гимнастерки тоже был заправлен под солдатский ремень. У нее небыло руки.
Кинув шинель на спинку стула, она раскрыла чемодан. Достала из него банку трофейной мясной тушенки, порезанный хлеб. И то, что по достоинству оценил Тимофей Кузьмич... фляжку.
- Да я бы сбегал! У бабки Матрены всегда "первач" найдется!- Тимофей Кузьмич на этот раз встал.- Я бы мигом сбегал!
- Поздно!- Отрезала Ирина Андреевна.- Вы... ты! Помоги лучше тушенку открыть. Это мне в госпитале солдаты ее сунули. Я их спрашиваю, зачем мне она? Все равно мне одной рукой  ее не открыть. Говорят, дорога дальняя, сгодиться. Я и не стала спорить с ними. И вот... сгодилась. 
Военком взял из ее рук тушенку. Подкинул ее на ладони. Почитал этикетку.
- Не наша. Трофейная,- он вынул из кармана нож. Принялся открывать ее.
- А где тут можно умыться? А то я с дороги. Двое суток добиралась. 
- А вон там, за ширмой,- она прошла за ширму. Тут стоял кожаный диван, на котором была скомканная простыня, подушка и солдатское одеяло.
- Вы тут и спите?
- Иногда! Когда выпью лишнего. Я привыкший. Квартира, конечно, есть. Комната в коммуналке, но я стараюсь пореже туда ходить. Далеко. Почти на окраине города.
Ирина Андреевна умылась. Заметно посвежевшая, она вышла из-за ширмы.
- Ну, вот! Теперь можно и поесть, и выпить. Я почти двое суток тряслась в поезде. Добиралась сюда с двумя пересадками.
- Домой вернулась?
- Давай сначала выпьем. А то у меня кишка кишке бьет по башке,- она улыбнулась. Протянула ему фляжку.- Надеюсь, что ты за мной поухаживаешь?
- С удовольствием! Признаться, давно за женщинами не ухаживал.
- А что  тобой не так?- Она удивленно посмотрела на него.- Ты симпатичный. Не старый. Да тебе любая баба с радостью отдастся. Смотри! Упустишь такой шанс. Теперь только успевай, поворачивайся! Нынче вдов и солдаток много. На любой вкус. Выбирай, не хочу! А то вернуться мужики с войны.
Военком промолчал. 
- Это спирт,- предупредила она.- Медицинский. Может, стоит разбавить?   
- Ни в коем случае! А тебе?
- И мне не стоит.
Он, прихрамывая, прошел до тумбочки. Вынул из не ложки, тарелку, стакан и две эмалированных кружки. Вывалил консервы на тарелку. Налил из графина воды. Поставил кружку перед Ириной Андреевной. Затем налил в стаканы спирт.   
- За что пить будем?
- А за нее и будем пить! За Победу! Пускай она настанет поскорее!
- За Победу!
Они чокнулись. Выдохнув, выпили залпом. Во рту сразу же появилась сухость. Пробежавшая жидкость обдала теплом пустые желудки. Запили водой. В головах приятно зашумело. Появилось чувство голода.
- Вот, а теперь и поесть не грех.
Она взяла кусок хлеба, как-то неловко попыталась одной рукой намазать на него тушенки.
- Помочь?
- Не стоит. Мне теперь как-то надо с этим жить. Привыкать. Чем быстрее привыкну, тем для меня же лучше.
Тимофей Кузьмич тоже намазал тушенку на хлеб. Молча ели.
- А все-таки! Домой возвернулась?
- Да нету у меня дома,- как-то спокойно ответила она.- Мама умерла в эвакуации. Папа погиб на фронте впервые дни войны. Он добровольцем на нее пошел. Я у них поздний ребенок. Перед самой войной закончила мединститут, попросилась на фронт. Меня взяли без разговоров. Я ведь хирург. Мне и проездные документы в госпитале выписывали туда, куда я попрошу. Я не задумывалась долго. Просто ткнула пальцем наугад и попала в ваш город. Вот так я решила свою судьбу. Методом научного тыка.   
Она вынула из шинели кисет.      
- Упаси Господь,- он протянул ей пачку папирос.
- А ты не боишься, что мы у тебя все искурим?
- Вот за это я как раз не боюсь, у меня большой запас. Надо будет, пошлю Нюрку. Она бабенка шустрая, мигом слетает.  Нас военторг снабжает. Так что кури, не стесняйся,- она взяла папироску. Прикурила.
Глубоко затянулась. Ехидно уставившись на военкома, она с любопытством разглядывала его.
"Мужик как мужик. Ничего особенного в нем нет. Седые волосы на голове. Ожег на лице. Видать довелось в танке гореть. Офицерский френч, заношенный правда, но сшитый из хорошего сукна. Орденские планки и орден "Красной звезды", отдельно висевший на его груди. Выглядит он хорошо. Не старый еще. И чего женщин стесняется?"
- У нас тут городок мирный, без хулиганства какого,- сказал он для поддержания разговора.- Работы, правда, особо нет никакой. Все заводы и фабрики разбомбили, а кое-какие и сами повзрывали, чтобы немцам не достались. А раньше тут было много фабрик и заводов,- он осекся.- Ну, не то чтобы много. Это я приврал, конечно. Но были.
- А ты сам, откуда будешь?
- Я местный. Деревенский. Тоже, как и ты, попросился сам на свою малую Родину. Врачи уважили. Тем более место в военкомате освобождалось. Мой предшественник тоже фронтовиком оказался и тоже раненный. Все на фронт рвался. Вот мы с ним и поменялись местами.
- Я могу у тебя спросить?
- Спрашивай. За спрос денег не возьму.
- А Нюрка -  это кто?
- Нюрка-то... как бы тебе объяснить? Ну, вообщем, она...,- Ирина Андреевна своим женским чутьем поняла, что она своим вопросом застала его врасплох. Военком старался, как-то объяснить, и не знал как.
- Она моя помощница. По квартирам ходит. В военторг. Сам-то я не шибкий ходок. Вот она и помогает,- он, как-то, невнятно ответил. Чувствовалось, что он чего-то не договаривает.
- Ой, ли! Давай, колись! Ты явно чего-то не договариваешь. Колись!- Она, с язвительной улыбкой, смотрела на него.
- Я вроде бы все сказал,- он оправдывался, как-то, несмело.
- Колись!- Твердо сказала она.
- Мне надо выпить... для храбрости.
- А, когда выпьешь, расскажешь?
- Так и быть, расскажу.
- Вот, это по-нашему, наливай,- Тимофей Кузьмич выпил. Крякнув, закурил.
- Тогда слушай. Она мне, как бы это помягче сказать, по наследству досталась. Еще от прежнего военкома. Шустрая такая. Услужливая. Черт бы ее побрал. Во всем мне угодить старалась. Прям, как сабаченка. Хотел было ее уволить, все искал повод, но, как назло, не дала она мне повода этого. Не за что ее было уволить. А потом мне бабы наши сказали, что муж у нее к койке прикован. Не встает с нее. По нужде ходит под себя. Не разговаривает совсем. Изувечили ему позвоночник на фронте. О, как!   
- Да! История.
- Это мы с тобой жалуемся, что инвалиды. Мы хотя бы передвигаться можем. А сколько других, которые не могут этого. А сколько по госпиталям таких же инвалидов. Кто без роду, без племени, а от кого жены отказались.
- Я эту ситуацию знаю. Сама отказы принимала. Ну, что мы все о грустном.- Помолчали.
- Спросить хотела у тебя! У тебя семья есть?
- Да, какая у, нахрен, семья!- Он махнул рукой.- Когда мне было жениться? В училище не сумел. Все идеал искал, а в войсках вообще не до женитьбы было. То казарма, то учения. Я, как самый молодой, да к тому же не женатый, из нарядов не вылезал. А потом война. Будь она не ладна. В школе мне нравилась одна девочка. И я, наверное, любил ее. Или мне это только казалось. Она также, как и я, после школы уехала поступать в институт. Мы с ней, как-то, встретились на каникулах. Поговорили и разошлись. Я ведь не очень-то смелый. Перед дамским полом всегда проявляю нерешительность. Просто не знаю я, о чем с девушками говорить.
- Что и случайных знакомств не было?
- Случайные были. Но на то они и случайные, что я их вскорости забывал.
- Сменим, пожалуй, тему. Расскажи мне лучше о своем городе.
- А что бы ты хотела услышать?
- Все!
- Город, как город! Не столица! Да я и сам его толком не знаю. Целым я его практически и не видел. Мы в этот город раньше только поглазеть ездили. Меня родители с собой брали, а опосля я и сам с друзьями ездил. А потом, сразу же после школы, поступил в танковое училище. 
- Местный значит?
 - Ну, да. Местный. Я приезжал сюда еще, будучи курсантом. Навещал родителей,- и вдруг он опомнился, резко сменил тему разговора. Спросил.- Так получается, что вы не здешняя. Не из этих мест.
- Получается что так.
- А вас есть, где ночевать?
- Нет,- улыбаясь, сказала она.- Ночевать мне негде. Я думала, что отмечусь у тебя и свободна. Время еще детское, какой-нибудь угол сниму. Вообщем не пропаду. В крайнем случае, заночую на вокзале.
Тимофей Кузьмич, почесав затылок, сказал: "Негоже так-то".
- У меня иного выбора нет. Пока светло я постараюсь, что- либо подыскать себе. Ты не переживай за меня. Не пропаду.
Своей решимостью, она все больше и больше начинала нравиться Тимофею Кузьмичу. Его сердце в очередной раз дрогнуло перед этой женщиной. Он наслаждался каждым моментом общения с ней. И даже немного побаивался ее.
- А у меня есть предложение к тебе,- он резко выдохнул.- Только давай еще выпьем. Ты как?
- А давай,- игриво согласилась Ирина Андреевна. Он налил в стаканы спирта.- За что на этот раз пить будем?
- За товарища Сталина!- Пафосно произнес военком. И встал со стула. Его пошатывало. Ирина Андреевна улыбнулась, но все-таки поддержала тост.- Бойцы шли на смерть с его именем на устах. Победа ковалась с его великим именем. За него! За отца всех народов! Ура, товарищу Сталину!
- Ура!- Поддержала она. Выпили. Ирина Андреевна села на стул, протянула руку к пачке папирос. Глубоко затянулась дымом.- Я, когда выпью, боли практически не чувствую. А то постоянно ноет и ноет. Спасу от боли нет.
- Эта боль, как-то, называется. Только забыл, как именно.
- "Фантомная".
- Во, во! Именно "фантомная". Никак не мог вспомнить название. А знаешь, Ирина Андреевна, у меня есть к тебе предложение.
- Какое?
- А зови меня просто, "Кузьмичом", чай не на фронте. Субординации никакой соблюдать не надо. Меня и в танке экипаж так называл.
- Ну, хорошо. Принимается. Буду называть тебя "Кузьмичом",- она улыбнулась. У Ирины Андреевны была мягкая улыбка. Страдание и боль не смогли стереть ее с лица.
Кузьмич с уважением смотрел на эту женщину. С самых первых дней войны она была в армии. Да, она многое повидала. Хлебнула лиха. Несколько огрубела. Седина в волосах. Гордая осанка. Сколько интересно ей лет? Хотя у женщин об этом не спрашивают. Насколько выглядит... все ее. Скоро конец войне. Наши уже давно границу СССР пересекли. Воюют в Европе. Последние сводки Совинформбюро радуют. Наступление идет по всем фронтам. И в самом конце войны случилось такое. Руки лишилась. Ладно, мужик, а тут женщина.
Пауза затянулась. Ирина Андреевна вынула из коробки еще одну папиросу. Она думала о чем-то своем.
- Вы очень много курите.
- Фронтовая привычка. Привыкла, знаешь ли, после каждой операции курить. Никак не могу отвыкнуть. Хочу и не могу.- Она ехидным взглядом окинула Кузьмича.- Я же тебя предупреждала, что мы у тебя все искурим. Что, пожалел?
- Нет, нет!- Он отмахнулся.- Кури, раз привыкла. Я непротив. Я только за.
Она громко рассмеялась.
- Видел бы ты сейчас свое лицо.
- А что с ним не так?
- Растерянное, какое-то. Кузьмич, скажи, а сколько тебе лет?- Она продолжала улыбаться.
- Тридцать первый идет.
- А выглядишь ты гораздо старше.
- Ну, так! Чай, моложе мы уже никогда не будем. Поживем еще. Пожуем хлебушка. Пережили голод, переживем и изобилие. Такую войну выдержали, а скольким не довелось,- Ирина Андреевна изменилась в лице. Ее взгляд стал суровым. Подвинула стаканы.
- Наливай!- Сказала она. В ее голосе чувствовалась злость. Кузьмич разлил спирт.- У меня тост... За тех, кто погиб. За тех, кто еще погибнет. За матерей. За отцов. За вдов и сирот. За тех, кто не увидит светлого праздника Победы. За вас, мои дорогие!               
Она выпила. Села в изнеможении опустив голову, как-будто только что отошла от хирургического стола.
- Нервы, простите.
- Ничего, бывает. Я тоже долго еще воевал. Я и сейчас командую. Во сне. Кричу, по ночам, как оглашенный. Это еще одна из причин, по которой я не ночую в своей комнате. Боюсь соседей напугать. Кабы не нога, снова попросился бы обратно на фронт,- он вдруг спросил.- А у тебя награды имеются?
- Имеются, имеются!- Снова улыбаясь, ответила Ирина Андреевна.
- Никак они у тебя в чемодане заныканы? Зря! А покажи! Чо награды в чемодане таскать. Им место на груди. Чо наград стесняться. Ими гордиться надо. Чтобы все знали о том, какую войну мы пережили. Доставай, давай!
Она, снова улыбаясь, молча, встала со стула. Подошла к чемодану.
- Ну, раз ты уж так настаиваешь, то покажу.
- Покажи. Похвастайся мне,- он, самодовольно, скрестил руки на груди.
 Ирина Андреевна поставила чемодан на стул. Раскрыла его. В ее чемодане, надо сказать, небыло ничего лишнего. Пара сменного нательного белья, носки, какие-то женские вещи и главное новенькая офицерская гимнастерка. Взяв в руки чемодан, она уверенно прошла за ширму. Военком проводил ее взглядом. Она пробыла там долго. Кузьмич даже успел втихаря плеснуть себе из фляги.
Вышла она из-за ширмы полностью преображенная. Сменив старческий клубок волос на более-менее нормальную прическу. В новенькой офицерской гимнастерке. Военком даже встал от увиденного.
Она заметно изменилась. В ее внешнем облике произошли перемены. Она держала себя все также, не зависимо. Ее взгляд выражал это. На плечах появились погоны. Портупея. Ордена. Два ордена Красной звезды и медали, одна из которых была "За боевые заслуги".
- Ну, как? Я тебе нравлюсь?
- Очень! С тебя хоть картины пиши, хоть на божницу ставь.
- Фу! Что значит на божницу? Ты же коммунист. Атеист, я надеюсь? А такие речи ведешь. Нехорошо! В СССР бога нет, как и секса,- с тоской в голосе, сказала она. Она улыбнулась. Кузьмич просто не успел ничего сообразить,- Да ты не бойся, не настучу в органы. Картины пишут с довольных собой людей, а собой недовольна... очень недовольна.
- А кто тебя знает! Вдруг и настучишь.
- Я своих не сдаю! А, судя по всему, ты свой. И меня не сдашь, если что. Давай лучше выпьем.
- Выпьем.
Кузьмич разил спирт по стаканам. Промахнулся. Пролил мимо. Но Ирина Андреевна этого не заметила. Да и заметила бы, все равно ничего бы не сказала. Выпил мужик лишнего, с кем не бывает. Она и сама  себя тоже чувствовала под шафе.
Ирина Андреевна достала очередную папиросу, прикурив ее, она вдруг закашлялась. Выронила из руки папиросу. Кашляла она с надрывом, лицо ее покраснело. Она держала сжатый кулак возле лица. Выступили слезы. Было такое ощущение, что она никак не может прокашляться. Танкист в растерянности не знал, что ему предпринять. Он только озабочено кружил над нею. 
Кашель прошел также, как и начался... неожиданно, сам собой. Ирина Андреевна, глубоко дышала. С ее лица постепенно спала краснота. Она ладонью утерла слезы. Кузьмич протянул ей платок. Она взяла его.
Отдышавшись, она снова улыбнулась.
- Ну, мать, напугала ты меня! У тебя, часом, легкие не задеты?
- Успокойся, не задеты,- она приходила в себя, а когда отдышалась, сказала.- И вообще я мать и неизвестно, стану ли ею когда-либо.
- Станешь!- Уверенно сказал Кузьмич.- Еще как станешь! Все у тебя будет. И семья, и детки. А чо далеко ходить? Бери меня в мужья, не пожалеешь! Я работящий. Добрый. А? Чем я тебе не нравлюсь? Сама говоришь, все при мне. 
Ирина Андреевна посмотрела на него, грустно улыбнулась.
- Я подумаю над твоим предложением.
- Подумай! Обязательно подумай!- Она подняла с полу папиросу. Подошла к окну, открыла форточку. Прикрыв глаза, она вдыхала свежий воздух. 
- И как я сам не догадался открыть ее заранее. 
За окном становилось заметно темнее. Крупными хлопьями кружил снег. Уцелевшие от бомбежек уличные фонари, не горели. На улицы города опускался вечер.
Раньше, еще в детстве, Ирине нравились такие зимние вечера. Вечерний полумрак. Она сидит на подоконнике, ждет отца. В квартире тепло, уютно. Слоники на комоде. Мать, вяжет что-то. Отец, как всегда, задерживается на работе. И тут она слышит, как проворачивается ключ в замке. Это пришел отец! И она радостно, с визгом, бежит к нему навстречу.   
Такие воспоминания приходили к ней с каждым днем все реже и реже. И даже во сне. За время войны они стерлись в памяти, как-то сами собой.
- Напилась, как прачка.
- Это еще как посмотреть.
- А, что тут смотреть! Смотри не смотри, все одно, напилась,- она снова села на стул.- Аж, самой противно.
- Да ты еще не слишком пьяная.
- А ты хотел бы, чтобы я под стол свалилась? Недождетесь! Вот тебе.- Она протянула руку, и показала ему "фигу".- Наливай еще. Мне у тебя нравиться.
- Это я завсегда, пожалуйста,- он разлил спирт по стаканам. Выпили. Ему, в его хмельной голове, казалось, что ее не берет спирт совсем. Она как была трезвая, так и оставалась трезвой. "Наверное, фронтовая привычка. Привыкли они на войне с военврачами мужского полу, да со офицеришками штабными спирт глушить. Вот и не берет ее",- подумал Кузьмич. Он, явно начинал ревновать ее. Почему-то, Ирина Андреевна начинала все больше и больше начинала нравилась ему. Иванов постарался гнать от себя эти мысли, но чем больше он их гнал, тем внезапные чувства все больше и больше одолевали им.
Она подняла с полу папиросу. Подула на нее. Разыскала среди бумаг на столе свою зажигалку, прикурила. Подперев голову рукой, она о чем-то задумалась. Ее, с таким трудом уложенная прическа, растрепалась. Но от этого она смотрелась еще красивей.
- Что ты смотришь на меня, как кот на сметану? Ревнуешь, что ли? Я все еще думаю. Взять тебя в мужья или погодить.
- А может и ревную! Ревную, к тем мужикам, которые были у тебя. Что, скажешь небыло у тя мужиков? Да, ясен пень, что были!- Злость закипала в нем. С пьяных глаз он натворить мог что угодно.
- А ты моих мужиков не трожь!- Она зло посмотрела на майора. В ее глазах загорелась ярость.- Те, которые и были со мной, тех я всегда помнить буду! Понял?
- Ух, сука!- Майор вскинул на нее руку.
- Ну, бей! Чего же ты не бьешь? Ну, ударь меня!- Она резко вскочила со стула. На нее вдруг напала смелость. Она вытянула руку перед собой, встав в стойку.- Ну, бей! Бей, как ты бить бабу свою будешь.
Кузьмич опустил руку. Просто он никогда не бил женщин. А тут что-то сорвалось. Он попытался сменить гнев на милость. Даже попытался обнять ее.
-Не трожь меня!- Гневно выкрикнула она.- Не смей ко мне прикасаться.
Она взяла в руки медную пепельницу. Встала в боевую стойку. В ее глазах был гнев. Она была разъярена, от этого она делалась еще краше.
- Не подходи ко мне! Убью!
- Ирина Андреевна! Прости меня дурака пьяного. Это как-то само получилось. Прости, пожалуйста,- он сел на стул. Обхватил голову руками. На его глазах выступили скупые мужские слезы. Он плакал.
Она тоже понемногу успокаивалась. Нервно передернула плечами. Опустила руку с пепельницей, поставила ее на стол.
- Прости! Прости меня!
Она села за стол. Ее все еще потряхивало. Дрожащими руками, достала из коробки папиросу. Прикурила. Курила нервно, потому и затягивалась часто. Майор, положив голову на руки, продолжал тихонько всхлипывать. Он, явно, сожалел о том, что между ними произошло.
- Ира! Прости! Ради всего святого, прости!- Он впервые за весь вечер назвал ее по имени. Она глубоко вздохнула.
- Да, чего уж там! С кем не бывает!- Она подсела к нему. Погладила его по голове.- Прощаю.
Она гладила его по голове, до тех пор, пока он не успокоился.
- Правда, простила?
- Да, правда, правда!
- А дай я тебя расцелую!- Кузьмич сделал было попытку обнять ее, но Ирина отстранилась от него.    
- Э-э! Мы так не договаривались! Обниматься будешь с кем-нибудь другим, с Нюркой, например. А со мной даже и не думай. Я тебя пока еще в мужья не взяла. Я все еще думаю,- она рассмеялась.
- Все! Не буду! И Нюрка тут вовсе не причем. И нечего ее сюда привлекать. Она просто моя знакомая.
- Ой, ли? Просто знакомая?
- Вот именно знакомая.
- Ну, ну! Будем считать, что я тебе поверила,- и уже на полном серьезе, спросила.- А, кстати! У тебя было какое-то предложение ко мне. Говори.
- Какое?- Он посмотрел на нее ополоумевшим и глазами.
- Ну, я не знаю, какое. Тебе виднее, какое.- Кузьмич начал усиленно вспоминать. В его хмельной голове все мысли перепутались. И тут он хлопнул себя по лбу.
- Совсем с пьяну вылетело из головы. Ирина Андреевна, вы же хирург,- он замолчал на секунду.
- Ну, ну! Продолжай свою глубокую мысль,- глаза ее потеплели, в них появилась усмешка.- Я слушаю.
- Ирина Андреевна, я может быть сейчас и скажу глупость, но ты обещай выслушать,- он посмотрел нее.- Брр! У меня аж мороз по коже от твоего взгляда. Отвернись, пожалуйста.
Ни слова не говоря, она отвернулась. Собравшись с мыслями, Кузьмич продолжал.
- Так вот! Ты хирург. И если мне не изменяет мое чутье, то хирург не плохой. На войне плохие военврачи, не специалисты подолгу не задерживаются. Поверьте мне. Я знаю, о чем говорю.
- Спасибо за комплемент!
- Пожалуйста! И прошу... не перебивать меня. Я итак двух слов связать не могу. Теряюсь. Договорились?- Он явно нервничал. Она согласно кивнула головой. Готовая выслушать его пьяный бред. Может быть идею, какую- никакую, подкинет.- Ты не зыркай на меня своими красивыми глазищами. Я хоть и пьян, но скажу тебе, все, как на духу. Так вот! Судя по всему, ты хирург, которого сыскать, не сыскать. От Бога хирург. Так вот, я тебе скажу одно... тебе надо вернуться в медицину. И точка! Судя по всему, ты и особо и делать-то ничего больше не умеешь, кроме как лечить людей. К примеру, консультантом. У нас в городе имеется военный госпиталь. Спроси там. Ух! Как сказал, так и сказал. Зато честно. 
Кузьмич, улыбаясь, довольный своей речью, откинулся на спинку стула. Ирина Андреевна, как-то, недобро посмотрела на него.
- О, как! Кузьмич, а ты часом головой не ударялся?
- Нет! Не ударялся. А что? Я что-то сказал нето?- Он пьяными глазами смотрел на нее.
- У меня же руки нет. Или ты забыл об этом?
- Ну и черт с нею... прости. Я опять ляпнул с пьяну что-то не то. Прости. Я лишь хотел всего-навсего, чтобы ты вернулась к тому, что знаешь и умеешь делать. И только. А ты, и я в этом уверен, умеешь.
- Нет! Нет! И еще раз нет. Наливай,- Ирина Андреевна снова закурила. 
- Всегда, пожалуйста,- он разлил спирт по стаканам. Она выпила. Затянулась папиросой.- Я, пожалуй, пропущу. Что...
Она перебила его.
- Во-первых, я уже больше никогда не смогу оперировать. Во-вторых, ...
Она, не закончив фразы, упала головой на руку, разрыдалась. Со всхлипами. С соплями. Вообщем, по-женски.
- Ты чего?- Кузьмич даже вскочил со стула.- Ты чего это? Не плачь, пожалуйста.
Военком подошел к ее стулу, хотел как-то успокоить ее. Погладить по голове, что ли. Но совсем неожиданно она оторвала голову от руки и рассмеялась. Он даже опешил.
- Тьфу, на тебя!- Обиделся на нее Кузьмич.- Я уж и думать не знал чего. Ну, Ирина Андреевна, вы и актриса. У тебя талант пропадает.
- Талант у меня был всегда,- утирая слезы, сказала она.- Ой, кажись, и я опьянела. Завтра головушка моя будет болеть.
- А я теперь выпью. Непременно выпью,- Кузьмич выпил. Ирина Андреевна закурила.   
Наступила очередная пауза.       
- А хочешь, я расскажу тебе одну историю? Рассказать?
- Расскажи, сделай милость. С удовольствием послушаю,- он подпер рукою голову, чтобы та не упала.
Она помолчала немного, затем начала свой рассказ.
- Было это зимой. Сорок второго. Привезли к нам в медсанбат раненых. Обыкновенных раненных. Мы, естественно, разметили всех по палатам. А дело было как раз под самой Москвой. Бои тогда шли упорные. Морозы стояли лютые. Во всех помещениях стояла жуткая холодрыга. Отапливались "буржуйками". По всем углам стояла изморозь. Раненные мерзли. Продовольствия не хватало. И хотелось бы им помочь, но всех же не обогреешь. Умирали. Как мы пережили эту зиму, до сих пор не пойму. Да, что тебе объяснять, ты и сам знаешь тогдашнюю обстановку.
- Знаю.
- В госпиталях не протолкнуться. Помещение маленькое, а раненных все везут и везут. Ночи проводили без сна. Врачи и сестры просто с ног валились.
Она немного помолчала.
- Ну, вот. "Смершевцы" привезли к нам своего раненного командира и попутно с ним обмороженного штрафника. Попали, дескать, под обстрел. Командира, естественно,  приказали оперировать в первую очередь. "Смерш", как-никак. С ними не поспоришь,- она с досады хлопнула себя по ноге.- Вот вынь, да положь ему хирурга!
Она снова закурила. Взяла себя за воротник гимнастерки. На ее глазах выступили слезы отчаяния.
-Кузьмич, родненький! Из-за пустяшного такого равнения в руку, он потребовал лучшего хирурга госпиталя. Хирург возмутился. Дескать, у него и без того тяжелораненых полно. Но куда? Против пистолета не попрешь. И против такого отборного мата. Он, естественно, сделал операцию, но взамен попросил осмотреть штрафника. Приказал сделать это мне.- Ирина Андреевна глубоко затянулась.- Я, как представлю себе его, так до сих пор мурашки по коже.
Ирина Андреевна замолчала.
- Про него, видимо, все забыли. Он заросший, в  куцей такой шинельке, без рукавиц, в шапке-ушанке. Сидел, прижавшись к печке. Отогревался. А "Смершевцы" все были одеты в полушубки.
Она снова замолчала. Снова закурила.
- Я до сих пор вижу его взгляд. Равнодушный. Но его карие глаза выдавали такое смирение, аж у меня мурашки по коже прошлись. Оказался он старшим лейтенантом. Какими судьбами он попал в штрафники, то никому не известно. Однако попал. И когда я снимала с него обмороженные коросты, и он смотрел на меня с доброй улыбкой. Эта улыбка до сих пор стоит у меня перед глазами. Она, как будто врезалась в мою память. Надо сказать, что снимала я их без наркоза. По живому. Мне никогда не забыть эти глаза. Такие глубокие.
Ирина Андреевна взяла очередную папиросу из пачки.
- Э! Да ты, никак, спишь? Ну, спи,- военком спал, облокотившись на руки.
Она, пошатываясь, встала со стула. Подошла к окну. За окном вовсю стояла ночь, валил снег. Ни один уличный фонарь не горел, да по большому счету и фонарей-то на улицах города не было.
Ирина Андреевна, накинув шинель, вышла на улицу. Вздохнула полной грудью ночного свежего воздуха. От этого вздоха голова пошла кругом. Прислонилась к стене. Прикурив папиросу, она задумалась. Задумалась о чем-то своем. О бабьем. 
               

               
                02.2018