Попутчик

Это было зимой, вскоре после Нового Года. Я ехал на ночном поезде, в плацкартном вагоне. Вопреки тому, что случается обычно, мне повезло, потому что рядом не было ни души, за исключением постоянно с кем то ругающегося за стенкой проводника, а полка досталась нижняя и не боковая. Разобравшись с сумками, я лёг на свое место и укрывшись с головой одеялом, стал притворяться спящим, пытаясь обмануть самого себя и время, текущее очень уж медленно . Спать мне естественно не хотелось, потому что по ночам, мне как правило не хочется спать, но заняться было нечем, а чтение учебной литературы, которое не является для меня проблемой, если в полумраке присутствует хоть какой ни будь, мизерный источник света, которым в данном случае являлась лампа напротив помещения для проводников, именно сегодня меня нисколько не увлекло. Я знал, что надо читать, потому что у меня не сдан экзамен, и как этот экзамен сдавать на фоне моего тотального отсутствия на практике вообще не понятно, но Лень – Матушка, родившаяся по всей видимости гораздо раньше меня, вновь одержала победу над моим разумом и волей, а взять реванш я даже не пытался. Чего ради? Притворяться спящим было гораздо проще.
Поезд покачиваясь и монотонно стуча колёсами двигался вперёд: сквозь непроглядную тьму и ледяное безмолвие северных лесов. Изредка переставая притворяться я выходил в тамбур покурить, очень стараясь никого не разбудить, и изводил проводника своими нескончаемыми потребностями то в чае, то в сахаре, то в спичках… Около 2 часов ночи я вроде бы начал засыпать. Сквозь сон я чувствовал, что поезд останавливается на очередной из многочисленных маленьких станций, разбросанных вдоль железной дороги на различном расстояние друг от друга, что в вагон входят люди и кто то ставит сумку рядом с моей полкой.
Мне стало интересно и открыв один глаз я увидел что это вовсе не сумка, а вообще не понятно что….
По конструкции «это» напоминало лесной короб – железное подобие рюкзака с брезентовыми лямками и металлическими креплениями, но было не железным, а деревянным, при чем дерево, из которого «это» было изготовлено явно, когда то существовало в форме старого фанерного шкафа или тумбочки, советского производства. Очень интересно… кто мог в XXI веке отправиться в путь на поезде с тумбочкой за плечами?
Не собираясь гадать на кофейной гуще, я убрал с лица одеяло и увидел дедушку лет 70. Дедушка был точно не из XXI века. И даже не из XX. А откуда - то издалека, из старой, дореволюционной России. Он был маленьким и худющим, в черной кожаной куртке странного покроя, темно – зелёных армейских штанах и кирзовых сапогах. Не смотря на возраст на его голове не было лысины, а густые, торчащие во всех направлениях, но преимущественно вертикально в верх волосы, отливали цветом чернёного серебра. На лице присутствовали результаты явного пренебрежения бритвенными принадлежностями в течении по меньшей мере 3 – х дней, но в целом это лицо не вызывало ни антипатии, ни ассоциаций с бомжами и прочим бродячим людом.
Было в его лице что то очень знакомое и родное, хотя отнюдь не русское. Его черты: длинный, прямой нос с небольшой горбинкой, густые, черные брови, маленькие, темно – карие глаза с прищуром и по-цыгански темная кожа, изборождённая многочисленными морщинами, напоминали толи еврея, толи туркмена, но в добродушно – задумчивом выражении этого лица высвечивалось что то до боли русское: светлое, в своём тоскливом смирении и лихое, в непрекращающимся никогда и обреченном на крах, внутреннем бунте. Такая противоречивость в полной мере свойственна лишь русскому человеку, поэтому я ни на мгновение не усомнился в том, что он был русский и уверен этом, по сей день.
Пока я рассматривал дедушку, дедушка рассматривал меня и тоже, наверное, делал какие то выводы. Это продолжалось минуты две, не больше, но молчание, длящееся в течение двух минут в помещении где присутствуют только два человека, которые впервые видят друг друга – вещь, скажем так немного не вежливая. Дедушка первым это сообразил и произнёс фразу, которую я вряд ли когда ни будь забуду:
-Добрый день! – сказал он, не взирая на то, что за окном ночь –Пиво будешь?
И не дожидаясь ответа, поставил на стол «полтораху» крепкого, тёмного «Ярпива».
От такого начала я охренел окончательно, но от пива отказываться не стал, тем более что «продолжение банкета» обещало быть ещё более интересным. Взяв по стакану у многострадального проводника, которому этой ночью поспать так и не удалось, мы познакомились и выпили за знакомство.
Дедушку звали Николай Петрович. Он возвращался на малую родину – в один из тех маленьких, северных городков, которые и городками то можно назвать с большой натяжкой, но тем не менее возраст их превышает возраст обеих столиц, а количество культурно – исторических памятников седой старины поражает воображение. Дома его никто не ждал.
-Благоверная то моя в городе сейчас живёт, а у ней там друзья, работа… - рассказывал Николай Петрович - А сын в Московской государственной филармонии… на скрипке знаешь, как играет? До слёз кого угодно доведёт…
-Почему же Вы не перебрались в город, к жене?
-А чего я там забыл? У неё дела, а у меня что? А город, знаешь, он и есть город… большой, пыльный, громкий… Там постоянно надо соответствовать чему то: одеваться по моде, бриться, соблюдать кучу правил… Там – скорей на тот свет отправишься, чем за всей этой хренью поспеешь!
-Но супруга то Ваша как то приспособилась к жизни в городе…
-Супруга то моя к чему угодно приспособиться, знатная потому что шельма - отвечал Николай Петрович, не вкладывая в эти слова ни капли негатива – Наташки – они все такие – нигде не пропадут. Здоровая она у меня, ядрёная… и все болтает и ест, ест и болтает… Я ей говорю: «Наташка, ты болтать то болтай, от этого вреда не будет, но зачем же столько жрать? Как в тебя только все это помещается»? А она мне отвечает: «Хорошего человека должно быть много… ты же вот пиво пьёшь и пьёшь, пьёшь и пьёшь… но я ведь ничего тебе не говорю». И то верно. Так и живём… я приезжаю часто – получу деньги и сразу к ней. Но на долго меня не хватает: потому что город… сам понимаешь. Бывает конечно, что и ругаемся: она орёт, я ору… но у неё все равно получается громче. Как включит свой ультразвук – хоть из дома беги! Так я и бегу… в магазин. Куплю ей там пирожных, шоколадок и - домой со всем этим хозяйством! Так она сразу успокаивается и довольная такая становиться… И опять: все болтает и ест, ест и болтает… Видишь, как немного нужно человеку для счастья?
-Ну уж нет, это смотря какому человеку – возразил я – Наташке может и хватает шоколадок а Вам пива и родного города, а вот мне бы не хватило… хотя я вроде бы тоже пока ещё человек.
-Ты – молодой человек, поэтому тебе не хватает того, что есть – возразил Николай Петрович – А станешь старым, как я, и тебе будет хватать для счастья бутылки пива и улиц города, в котором ты родился.
-Ну во первых я – студент – медик и поэтому могу объективно оценивать состояние своего здоровья и в соответствии с этим состоянием, я могу сказать Вам с уверенностью на 99% что до Вашего возраста я скорее всего не доживу – ответил я – Но дело даже не в этом. Всё зависит от исходного уровня человеческих притязаний. Чего Вы хотели когда Вам было столько же лет сколько мне сейчас?
-А хрен его знает, чего я хотел... Всего я хотел: всего и сразу, как теперь говорят. Хотел стать лётчиком. Не стал. Но получил высшее образование. Семью хотел создать. Создал. Только где я, где семья – теперь то? Помню, встретились мы с Наташкой на берегу реки: я рыбу ловил, а она купалась… и… ты представляешь… попалась ко мне на крючок! Да хватит ржать!!! Я в прямом смысле слова! Она ныряла, там, где я ловил, ну и запутался крючок в волосах. Она плывёт под водой в маске, не видно её, а меня чуть удар не хватил: ну, думаю, акулу поймал, не иначе… Так и познакомились. Она тогда такая красивая была: ни капли жира, волосы рыжие, глаза зелёные… Да она и сейчас красивая, только по другому. Сейчас только я умею видеть её красоту, а Данилка – оболтус наш, эту красоту чувствует…
-Что Вы хотите этим сказать? – не понял я – что значит «чувствует»?
-Чувствует, это значит не видит, – терпеливо стал объяснять Николай Петрович – Я ж тебе забыл про Данилку то самое главное сказать… во первых, хоть я его сыном и зову, а он меня батей, по крови – он только Наташкин сын, но не мой. Годик ему был, когда мы с Наташкой познакомились. А отец его настоящий – бандюга тот ещё! Бог его знает где он сейчас и живой ли… Но Наташка его любила.
И смотрю я на неё, бывает… знаешь, незаметно так: вроде газету читаю, а сам смотрю… И вижу: она до сих пор его любит! Но не о том речь. Кроме того, что Данилка Наташкин сын, есть ещё кое что что я тебе не досказал. Слепой он… как крот. Таким родился. Вот поэтому я вижу Наташкину красоту, а он – чувствует.
Эта история отразилась глубокой, щемящей болью в моей душе, но, не показывая вида, я продолжил спокойно задавать вопросы.
-Но Вы так и не ответили мне чего Вы хотели в молодости больше всего на свете – сказал я – Ведь наверняка же была у Вас какая то мечта, самая главная, определяющая весь жизненный путь… ведь почти у каждого есть такая мечта!
-Да, была – ответил Николай Петрович – Я уже сказал тебе что хотел стать лётчиком… И ты понимаешь… я бы может быть им и стал, потому что когда мне было 20 лет: у меня были и мозги, и здоровье… У меня были все шансы! Но я встретил Наташку и у меня появились совсем другие заботы: нужно было и учиться, и работать, и Данилку на ноги ставить. Какое уж там небо если на Земле такие дела творються? Ты думаешь, Данилка сам по себе стал музыкантом? Знаешь сколько сил, сколько труда я в него вложил? Ведь научить играть на скрипке обычного, зрячего ребёнка ох, как не просто, а слепого труднее в тройне! Как сейчас помню как он, мелкий ещё совсем, по комнате ползёт: натыкается на предметы, плачет от боли, но ползёт… ходить учиться! Постепенно он изучил весь дом и престал натыкаться на предметы, но пока этого не произошло, синяков и ссадин было ой, как много! А вот выходить на улицу было действительно сложно, ведь там – за пределами дома, целый мир – огромный, шумный, безжалостный… и хрен ты его весь изучишь наощупь! Его и зрячие то весь постичь не могут, куда уж слепому… Но Данилка рос и звуки которые он слышал с улицы тянули его туда как магнитом. Я, видя такое дело, пришёл на помощь и стали мы с ним до поры до времени друзья не разлей вода: пойду я куда ни будь, а он ручонками за карман прицепиться и тоже идёт: ничего не видит, но слышит и чувствует… Все карманы мне оборвал, подлюга, пока вырос! На нас с Данилой люди крест поставили… думали, что Данилка так… пустоцвет… непонятно зачем родился и ни на что не сгодиться, из за слепоты и печальную очень жизнь проживёт. Но я решил доказать что это не так. Я решил: пусть я никогда не стану лётчиком, но Данилка обязательно кем ни будь станет…кем захочет, тем и станет и я ему в этом помогу. Когда он стал постарше, я стал его спрашивать что ему больше всего интересно и он сказал, что ему интересны звуки музыки всякие голоса. Я начал его учить: потихоньку, не торопясь, ведь я сам ни хрена не понимал в музыке и поэтому приходилось изучать нотную грамоту самостоятельно, а затем почти сразу же обучать этой премудрости его. Потом, когда он достиг соответствующего возраста, я отдал его в музыкальную школу. У Данилки обнаружился абсолютный слух и такой голосище, что всяким там эстрадным красавчикам и не снилось… Когда возникала необходимость в дополнительных занятиях, я работал в две смены, не спал по трое суток, но находил деньги на репетиторов. И скрипку… его первую в жизни скрипку мы так же купили….. так Данилка и стал тем, кто он сейчас… а не было бы меня – не было бы и того Данилки, что в филармонии… Был бы какой ни будь другой: никому не нужный, одинокий инвалид, который медленно сходит с ума, задыхаясь в темноте – единственном что ясно видят его глаза. А того Данилки что есть – не было бы…. Ему когда 16 было или 17, уж не помню, он бывало часами слушал эту песню, знаешь «Я свободен… словно птица в небесах»…
-Знаю. Это Кипелов.
-Во – во, Кипелов…. А я ему говорю: выключи ты Христа ради эту ерунду… Он на меня рычит… А я объясняю: нет никакой свободы… - говорю. Ну сам то подумай – где ты свободен? Ты без меня до туалета дойти не можешь, это ты так свободен? Тебе нужно каждый день есть, пить, спать – ты не свободен от биологических потребностей своего организма да и от самого этого организма… А сам эту глупость слушаешь: «я свободен… да ещё и словно птица в небесах»… Понял в конце концов Данилка и перестал рычать. Нет никакой свободы и никакого смысла в человеческой жизни тоже нет. Всё что есть: это только сама Жизнь и Судьба… А Судьба у каждого своя.
-Нет – решительно возразил я – Вы сами себе противоречите Николай Петрович… Свобода есть!
-Какая свобода? – устало и обречённо махнул рукой старик – Неужели ты так ничего и не понял? Я – на коротком поводке, я пленник всего что на меня свалилось, но я не сожалею об этом. Моя свобода – это бутылка пива и старый дом, который я когда то покинул и отправился в путь … очень долгий и сложный путь, полный всяких неожиданностей и приключений – как хороших, так и не очень – путь длинною в жизнь. Я не знал, что будет со мной в этом пути, я и сейчас не знаю. И никто не знает! Планировать мы можем все что угодно… Но жизнь как колода карт: сколько бы человек не планировал и не загадывал чего либо в отношении своего будущего – расклад все равно получиться не такой как он себе придумал… а какой ни будь другой: может похожий на его мысли, а может - совсем не похожий… Но другой по любому, потому что карты принадлежат ему, но тасует и раскладывает эти карты Судьба.
-Но как же свобода выбора, Николай Петрович? – не унимался я – Давайте проанализируем всё ещё раз: вот поймали Вы на рыбалке Наташку… познакомились с ней, с Данилкой… так?
-Ну, так.
-И приняли решение взять её в жены и отказаться от карьеры лётчика ради того что бы Данилка и она были счастливы. Правильно я говорю?
-Правильно.
-Но ведь была другая возможность… Вы могли поступить иначе. .. познакомившись с Наташкой и с Данилкой Вы могли оставить их в покое и ничего не предпринять. Просто уйти другим путём: навстречу самолётам, другим людям… не важно куда. Я не говорю сейчас о том, правильный бы это был поступок или не правильный, но Вы могли так поступить и тогда Ваша судьба сложилась бы совсем по другому: может быть лучше, может быть хуже – не важно как… Но по другому. Иначе. В этом то и заключается свобода. Свобода – это свобода выбора, а судьба – это уже последствия Вашего свободного выбора. Никто не заставлял Вас делать выбор в пользу Наташки и Данилки. Никто не навязывал Вам этот выбор, ведь правда? Вы сами приняли решение и это решение было проявлением Вашей свободной воли.
- Ты когда ни будь кого ни будь любил?
Этот вопрос сбил меня с толку, но я решил на него ответить.
-Было дело – ответил я.
-И чем дело закончилось?
-Да особо ничем. Вообще ничем. Я сейчас сам по себе. И мне хорошо.
-Ни хрена это была не любовь! – громко воскликнул старик, но тот час взяв себя в руки, продолжил тихо, в пол голоса – Настоящая любовь не предполагает возможность разлуки. Понимаешь… если ты любишь по настоящему, ты уже никуда не сможешь сбежать! А если, по каким либо независящим от тебя причинам расставаться все же приходиться, Вы будете вспоминать друг о друге каждый день, каждый миг… и потом все равно встретитесь и будите вместе. Вы обречены быть вместе, потому что Ваши сердца давным - давно обручились на небесах, при чем независимо от Ваших мозгов. Вот это и есть настоящая любовь, понимаешь? А любовь которая заканчивается разлукой, это и не любовь вовсе.. а так – баловство… Поэтому, когда я повстречал Наташку, я мог поступить только так, как поступил и никак иначе. Это была та любовь, о которой я только что тебе рассказал…. Любовь, не предполагающая возможность расстаться. И поэтому не было у меня никакого свободного выбора, понимаешь, не было… Я не мог поступить иначе, ведь на самом то деле, это ни я её, стерву рыжую, на крючок поймал, а она меня….
-Да, Николай Петрович, поймала – так поймала, с этим спорить не стану. Но ведь она поймала Вас только потому что Вы позволили ей себя поймать и это был Ваш свободный выбор!
- Ты знаешь, что ты - психологический садист?
-Нет, я – энергетический вампир…
-И за что меня Бог сейчас так извращенно наказывает? Ты не в курсе?
Поезд опять подошёл к какой то станции…. Одни люди покинули вагон, другие остались на своих местах, третьи зашли… Мы молча сидели за столом и допивая оставшееся в стаканах пиво наблюдали за людьми. «Так все таки свобода или судьба»? – думал я, внимательно всматриваясь в лица проходящих мимо людей – «Ведь он создал того Данилку, который играет сейчас на скрипке в московской филармонии… Решил создать и создал, пожертвовав ради этого мечтой о небе. Следовательно, он является создателем его и своей судьбы. Он сам и никто больше! И нет никакой предопределённости… есть только наши решения и поступки, которые определяют все, что будет с нами потом… мы сами создаём себя и свою судьбу – пусть, неосознанно, слепо, совершая по молодости огромное количество ошибок, но все таки создаём… и в процессе этого изучаем окружающий мир – поначалу как слепые котята, но постепенно прозревая и с течением лет начиная видеть все больше и больше… да только очень страшно и горько иногда становиться от этого вида».
Из состояния глубокой задумчивости меня вывел молодой человек. Он сел в поезд только что, и разместив вещи на своей полке – в противоположном конце вагона, почему то решил пристать именно ко мне, и для этого специально пришёл в «наш край».
-Здравствуйте, меня зовут Виктор… - с ходу заявил он, присев рядом со мной на полку. Я нехотя взглянул на него и он почему то сразу же замолчал. А Николай Петрович вообще никак не отреагировал на его появление.
-Я не против… - спокойно сказал я.
-Не против «чего»? – не понял молодой человек.
-Я не против того, что Вас зовут Виктор.
Николай Петрович подавился пивом и громко закашлялся, но все таки смог сдержать смех и не произнёс ни слова. Пока Николай Петрович кашлял, я успел не отвлекаясь на разговор рассмотреть Виктора. Он был гораздо выше нас с Николаем Петровичем вместе взятых, но при этом обладал идеальным сложением: ни грамма лишнего веса, длинная конечностей соответствует размерам туловища, спина прямая, без малейших признаков сколиоза… и черты лица тоже на удивление правильные: средних размеров голубые глаза, тонкий, прямой нос, высокие скулы, гладкий, широкий лоб, без единой морщинки. И одежда на нём выглядела так, как будто только что была куплена и выглажена: чистая, гладкая, полностью соответствующая фигуре… ни одной лишней детали, ни одного, хотя бы совсем крохотного, незначительного отклонения от нормы. Он был похож на мужчину с обложек глянцевых журналов: совершенная, ни имеющая ни малейшего изъяна красота и грамотно подобранный профессиональными стилистами костюм, делающий эту красоту ещё более совершенной.
Но я точно знал: чем безупречней человек выглядит снаружи, тем больше шансов обнаружить у него какой либо изъян внутри… в душе или в психике, что в сущности одно и тоже. Этот закон много раз находил подтверждение в моём собственном жизненном опыте и объяснялся тем что в природе обычно не бывает ничего идеального, любая совершенная, полностью симметричная система как правило не долговечна и довольно быстр распадается; но если она вопреки природе все таки продолжает существовать, значит у нас, глядя на эту картину, есть все основания заподозрить какой либо изъян скрытый глубоко внутри и практически не различимый за внешней гармоничностью и красотой. Поэтому, красота - в моём понимании этого слова, это прежде всего внутренняя, духовная красота, она отражается во взгляде и проявляется в совершаемых человеком поступках, во всей его жизни… А то, как выглядит этот человек внешне, имеет уже второстепенное значение.
-Дело в том, - вновь заговорил Виктор, когда кашель Николая Петровича умолк окончательно – Что я писатель. Я пишу книгу о русском севере. Это такое научное исследование… Я отправился в экспедицию для того что бы выяснить кто такие «поморы»… что такое «поморы» - национальность или состояние души, понимаете?
-Понимаю.
-И мне хотелось бы узнать Ваше мнение по этому вопросу… Кто такие «поморы»? Где их искать?
«А чего их искать? Они перед тобой сидят, пиво пьют»… - подумал я, мысленно смеясь над своей же шуткой, но ответил совершенно другое.
-Если верить Гумилёву – сказал я – То «поморы» это национальность, но я вынужден предположить, что Вы вряд ли встретите их в ходе своей экспедиции, а если и встретите, то сильно разочаруетесь, потому что многие из них, как и другие люди России, прибывают в состоянии либо беспробудного пьянства на фоне глобальной житейской безысходности, либо каторжного труда, на фоне хронической нехватки средств для поддержания дальнейшего физического существования себя и своей семьи. Но в любом случае, раз уж Вы выехали из Москвы, возвращаться назад не имеет смысла и я советую Вам забраться в такую глушь, в которую не только поезда, но даже автобусы не ходят, потому что лишь там Вы смежите увидеть и почувствовать жизнь во всей её полноте, а по дороге обязательно встретите достаточно подтверждений того, что я Вам сказал.
-Откуда Вы знаете, что я из Москвы? – спросил Виктор, до этого быстро конспектирующий мои слова в толстую записную книжку в кожаном переплете.
-Это очень заметно – ответил я.
На этом наша беседа закончилась. Записав моё имя и поблагодарив за информацию, писатель удалился в свой конец вагона, а Николай Петрович, до этого старательно разыгрывающий роль толи пьяного, толи спящего, сразу «проснулся» и спросил меня:
-Ну и зачем ты с ним говорил? Я же вижу, что ты тоже видишь, что это за человек… на таких и слов тратить не стоит! Отец то Данилкин такой же был, а этот очень на него похож… А Наташка его все ещё любит, глупая… Запомни: люди как конфеты… знаешь, бывает играют дети, съедят конфетку, а сами в фантик другой фантик закрутят или вообще какую ни будь гадость и дают это другу… «хочешь, мол, конфетку»? Вот так и люди: обёртка она может быть ох какой красивой… а что там, под этой обёрткой, кто знает? Бывает кончено, что и шоколад, но редко. А бывает, что вообще ничего… пустота. Но хуже всего, когда там дерьмо обнаруживается, понимаешь? И вроде ничего страшного не случилось… ну обдурили тебя, ну польстился ты на блестящую обертку, но ведь не умер! Ан нет… умереть то не умер, а руки запачкал. И это хорошо, если руки, а если душу?
-Вы все правильно сейчас сказали Николай Петрович, и я сам придерживаюсь того же мнения – согласился я – Но моя тактика общения с окружающими и мое отношение к людям несколько отличаются от Ваших. Я считаю, во первых, что даже если с первого взгляда, человек не вызывает доверия, но обратился к тебе с какой либо просьбой или с вопросом, на вопрос нужно ответить, а просьбу, если она адекватна и не противоречит твоим принципам, по возможности выполнить; во вторых, я думаю, что никто за исключением Высших Сил не в праве судить человека за его поступки и образ мысли – какими бы жуткими эти поступки и образ мысли нам не казались; ведь мы не были в его шкуре, не правда ли? Мы не прожили ни одного дня его жизни, ни испытали той боли, которую испытывал он, не смотрели на мир его глазами и не видели ничего из того, что довелось повидать ему. А если так, то какое право мы имеем судить, делать однозначные выводы, давать какие то советы? Есть такая старая индейская пословица: «не суди о дорогах другого, если не прошёл хотя бы мили в его мокасинах».
В это я верю и поэтому считаю себя гуманистом и стараюсь относиться ко всем людям, которые встречаются мне в жизни с одинаковой доброжелательностью, полностью исключив при этом какие либо однозначные оценочные суждения в их отношении. Таковы мои убеждения, Николай Петрович….
-Погубят тебя твои убеждения… Вот вспомнишь потом меня, да поздно будет.
-Я это допускаю, Николай Петрович, но не придаю этому большого значения, ровно как и собственной личности.
-О, Господи! Он уже до самоотречения докатился!…
-Это мой свободный выбор.
-О, Господи! За что ты меня так не любишь, Господи? Я старый, больной человек….
-Спокойно, Николай Петрович: мы не в церкви.
Время близилось к утру. Пиво было выпито. Примерно через пару часов я должен был сойти с поезда. Но наш разговор продолжался, не смотря на отсутствие пива и ворчание проводника; мы говорили о жизни – такой печальной и прекрасной… жизни на этой планете, и у каждого из нас эта жизнь оставила в сердце след своей неповторимой боли , радости и красоты. Он рассказывал мне о родном городе, о своих друзьях – рыбаках, чью дружбу никогда бы не променял ни на какие деньги и перспективы, о безногой сестре, лишившейся ног в результате аварии, но сумевшей выжить и занимающейся теперь рисованием картин, изображающих людей и природу севера. «Недавно она стала членом союза художников России, хотя нигде не училась рисованию специально» - говорил он. Я рассказывал о практике, об уже около 30- ти лет плавающих в формалине человеческих трупах, которые являются учебным пособием для студентов, о том, что в наших больницах и поликлиниках хроническая нехватка мед. персонала а врачи настолько бескультурны и высокомерны, что иногда забывают об элементарной вежливости, если их пациенты – никому не нужные старики или одинокие, не понятые родителями и предоставленные самим себе, «сложные» подростки. Я говорил о том, что скоро будет утверждён закон о запрете курения в общественных местах, но умирать в общественных местах все равно будет можно… «Главное – не курить, а если умрёшь – ничего страшного… никто сразу и не заметит»… - объяснял я – «ведь так происходит постоянно, каждую зиму, когда охранники на вокзале, руководствуясь опять же, одним из новых законов, безжалостно выгоняют на 40 – ка градусный мороз пришедших погреться бомжей, и эти бомжи замерзают, потому что им некуда больше идти, и их тела заметает снег, а потом, по весне, они оттаивают и их увозят, что бы бросить в землю и закопать, не установив не памятника, ни креста: только столбик с номером; или же сделать одним из плавающих в формалине учебных пособий»…
Николай Петрович слушал меня очень внимательно и соглашался. Не смотря на большую разницу в возрасте, у нас обнаружилось очень много общих тем для беседы и ночь пролетела так быстро, что я этого не заметил.
Мы сошли на одной станции и пожелав друг другу удачи, разъехались в разных направлениях: он на междугороднем автобусе, потому что в его город не было проведено железной дороги, а я на городском такси, потому что этот мой путь был уже завершён.
Войдя в дом я сразу же лёг спать и проспал до вечера. Мне снились звуки скрипки: очень красивая и печальная, то взмывающая в высь, то внезапно стихающая и становящаяся грубой и мрачной, волшебная музыка, в которой было всё: отчаянье и радость, безысходность и торжество, любовь и мука… абсолютно все, что может произойти и происходит с нами в жизни. Во сне я ясно осознавал что это слепой Данилка играет на скрипке… Откуда я мог это знать? Как я мог это слышать? Это был всего лишь сон, но я не хотел просыпаться до тех пор, пока в моём сознании не смолкли последние, полные боли и нежности, звуки музыки.
Потом на кухне кто то начал греметь кастрюлями и болтать, и Данилкина музыка исчезла для меня окончательно, а я проснулся. «Так все таки свобода или судьба»? - мелькнула в голове неожиданная, как будто пришедшая откуда то извне, мысль – «Свобода или Судьба»?
Я представил себя на месте Николая Петровича, в тот день когда он познакомился с Наташкой, и понял что вполне сознавая, что я свободен и поэтому имею полное право уйти, и никто не удержит меня, если я не захочу остаться, я поступил бы точно так же как он, для того что бы слепой Данилка – вопреки судьбе, которая обещала сложиться тяжёлой и безрадостной, играл на скрипке в Московской государственной филармонии и радовал людей своей музыкой, а глупая, рыжая Наташка, которая все ещё любит предавшего её бандита, была счастлива и любима, не смотря ни на что. Как и Николай Петрович, я бы тоже пожертвовал ради этого заветной мечтой и это был бы мой свободный выбор, моё решение, о котором я никогда бы не пожалел, потому что поступив именно так, я сделался бы причиной всего, что потом назовут судьбой… и тот короткий земной срок в несколько десятков лет, что был дан моей душе для путешествия по этому миру, был бы потрачен не зря, потому что мне удалось изменить к лучшему и сделать хотя бы немножко более счастливой, жизнь и судьбу дорогих мне людей.