Дмитрий Максимович Княжевич. Некролог. 1844

ДМИТРИЙ МАКСИМОВИЧ КНЯЖЕВИЧ

(некролог)

 (Чрезвычайное прибавление к «Запискам Одесского Общества Истории и Древностей». 1844. Т. 1. XXIV с. )

Настоящих том «Записок» был уже совсем кончен, и Президент Общества, Попечитель Одесского Учебного Округа, Тайный Советник Дмитрий Максимович Княжевич, ехал из Одессы в Петербург, с тою, между прочим, мыслию, чтобы этот первый плод совокупной деятельности своих Сочленов иметь счастие представить Августейшему Покровителю Общества, и потом выпустить в свет. Вдруг раздалась печальная весть, что его самого не стало на свете. Общество лишилось своего первого и до сих пор единственного Президента, своего истинного Основателя, своего ревностнейшего и деятельнейшего Члена, просвещенному усердию и неусыпным попечениям которого оно обязано и тем, что этот том «Записок» является в настоящем виде. В глубоком чувстве столь горестной утраты, оно вменяет себе в обязанность, здесь же и теперь же, воздать долг священной признательности невозблагодаримым достойно заслугам усопшего, поместив краткий очерк его прекрасной и многополезной жизни. Этот неожиданно прилагаемый некролог, да служит как бы надгробною надписью на самом памятнике последних, предсмертных трудов, во всех отношениях достойного вечной памяти, тем более для Общества незабвенного мужа.
*
Дмитрий Максимович Княжевич родился в Петербурге, 25 апреля 1788 года. Отец его, происхождением Серб, из Военной-Кроации, из округа Лики, где род Княжевичей (по-Сербски - Кнежевич, по-Немецки - Knesevich) занимал всегда почетное место в туземном, славном своими патриархальными нравами и геройским мужеством населении, в то время, усыновясь России, служи Кавалергардом. Впоследствии, перешедши из военной службы в статскую, он занимал разные места в Саратове, в Уфе и наконец в Казани, где и кончил жизнь свою в чине Статского Советника, в должности Советника Казенной Палаты. Дмитрий Максимович, старший из четырех братьев, провел первые лета своего детства при родителе, и первоначальное воспитание получил в новоучрежденной в то время Казанской Гимназии, где он и второй брат его, Александр Максимович, ныне Директор Департамента Государственного Казначейства, были первые дети, записанные в число новонабираемых учеников.
Прямо из Гимназии, Дмитрий Максимович вступил в государственную службу, для чего отправился из Казани в Петербург. Здесь, с 1 сентября 1802 года,  и поступил в бывшую Экспедицию о Государственных Доходах; и, с тех пор, в продолжение более чем сорока лет, только раз переменил род службы, перешедши, уже в 1837 году, из Министерства Финансов в Министерство Народного Просвещения. Замечательный пример постоянства на однажды избранном поприще, доказывающий, как покойный умел привязываться к своему долгу, как, постановив себе цель, он прилеплялся к ней всем сердцем, всею душою, всею своею жизнью.
Впрочем, несмотря на это видимое однообразие, служебная деятельность Дмитрия Максимовича, вследствие его отличных способностей, которые не могли укрыться от Начальства, имела случаи развернуться широко и многообразно. Юноша, предоставленный одному себе, без состояния, без связей, без всякого особенного благоприятства со стороны обстоятельств, до 1814 года он прокладывал себе дорогу скромным, смиренным трудом, проходя лествицу канцелярской службы в Экспедиции о Государственных Доходах с самых низших ступеней. В это время судьба указала ему особое назначение, выдвинувшее его на поприще более видное и просторное: по распоряжение Высшего Правительства, его, тогда еще только Титулярного Советника, вместе с несколькими другими чиновниками Министерства Финансов, отправили к бывшей за границей Большой Действующей Армии, для службы в учреждавшихся там Ликвидационных Коммиссиях по расчетам с Иностранными Правительствами за продовольствие наших войск. Таким образом, в июне 1814 года прибыл он во Франкфурт-на-Майне, где получил назначение быть Бухгалтером при Коммиссии, учрежденной в Австрии, которая сначала имела свое местопребывание в Праге, а потом перешла в Вену, и, в этом звании, прожил в Вене около шести лет, по июль 1820 года. Все это время, он находился под непосредственным главным начальством тогдашнего Генерал-Интенданта Армии, Генерал-Лейтенанта (впоследствии Министра Финансов, Почетного Члена нашего Общества, Графа) Е.Ф. Канкрина, которому, с самого появления своего за границу, сделался лично известным, что имело, если не тогда, то после, особенное влияние на его судьбу по службе: необыкновенный муж, в котором скрывался будущий Министр Финансов, отличил с первого взгляда необыкновенные способности молодого чиновника, и в скромном Бухгалтере Венской Ликвидационной Коммиссии провидел своего будущего сподвижника на высоком поприще, которое готовили ему доверие и милость Монархов. По возвращении в Отечество, Дмитрий Максимович уже в чине Надворного Советника, вступил снова в место прежнего своего служения, и когда, вскоре за тем, Экспедиция о Государственных Доходах преобразована была в нынешний Департамент Государственного Казначейства, занял в нем должность Начальника Отделения. Затем быстро начал он восходить выше и выше. В 1824 году, получил он место С.-Петербургского Вице-Губернатора; в 1827 году, назначен Вице-Директором Департамента Государственных Имуществ, в 1830 году, вместе с возведением в чин Действительного Статского Советника, определен Директором Канцелярии Министра Финансов; а, в следующем 1831 году, сначала, при сохранении звания Директора Канцелярии, получил в управление Департамент Государственного Казначейства, потом окончательно перемещен в этот Департамент Директором. Таким образом достиг он прекраснейшей награды, какую может доставить служба: сделался Главным Начальником там, где, за тридцать почти лет пред тем, начал служить простым Канцеляристом. Это звание занимал он по 28 июля 1837 года, когда Высочайшим Указом повелено ему быть Попечителем Одесского Учебного Округа.
Здесь оканчивается первый длинный период службы Дмитрия Максимовича по Министерству Финансов: службы, которую он начал можно сказать с детства, в которой он вырос, образовался и возмужал, которой посвятил больше тридцати лет лучшего времени жизни. Кроме занятий по постоянным должностям, на него возлагались тут почти беспрерывно разные особые поручения. Изучив долговременным опытом начала, постановления и обряды Финансового управления, соединяя притом, с светлым, образованным умом и обширными, многосторонним и знаниями, редкую деятельность и пылкое усердие к службе, он, по воле Министра, сохранявшего к нему постоянно особенное расположение и полную доверенность, был употребляем везде, где требовались или дознанная опытность, или особая проницательность и сообразительность, или наконец строгая, испытанная честность. Так, в бытность свою С.-Петербургским Вице-Губернатором, он имел неоднократно доверяемые от Министра поручения наблюдать за открытием контрабанды и за пресечением корчемства в окрестностях Столицы, и, сверх того, принимал постоянное участие в занятиях Ученого Комитета по Горной и по Соляной Части, в качестве Члена; занимая должность Вице-Директора Департамента Государственных Имущества, назначен был Старшим Членом Ученого Комитета по Лесной Части, и несколько времени, по особому распоряжению Министра, заседал в Высочайше учрежденном Комитете для уравнения Земских Повинностей и в особом Комитете для изыскания способов к улучшению Городов; в звании Директора Канцелярии Министра, председательствовал в Комитете о начертании правил для новой Народной Переписи. Все сии поручения, равно как и постоянные свои должности, исправлял он с отличною ревностию и совершенным успехом, заслуживавшими ему постоянное лестное внимание Начальства и обильное излияние Высокомонарших милостей и щедрот. В продолжение своего служения по Министерству Финансов, кроме разных, в разные времена получаемых, значительных денежных наград, в 1827 году он удостоился Всемилостивейшего назначения, сверх жалованья, пожизненной пенсии в 3.000 р. асс. Ордена получил: в 1815 году - Св. Владимира 4 степени; в 1820 году - Св. Анны 2 Степени; в 1826 году - Св. Владимира 3 степени; в 1832 году - Св. Станислава 1 степени; в 1834 году - Св. Анны 1 степени.
Второй, к сожалению кратковременный, но не менее обильный трудами и заслугами, период служебной деятельности Дмитрия Максимовича, принадлежит Министерству Народного Просвещения. По избранию Г. Министра, нашего Почетного Члена, Действительного Тайного Советника С.С. Уварова, вызванный волей Монарха на новое поприще, Дмитрий Максимович принес и сюда то же усердие, ту же неутомимую деятельность, то же страстное одушевление к общему благу; и его благородные усилия увенчались здесь равными, если не большими еще успехами. Перед самым вступлением его в управление Одесским Учебным Округом, главное учебное заведете края, Ришельевский Лицей в Одессе, получил новое образование, приближающее его к устройству Университетскому. Осуществить новый устав Лицея, содержавший в себе семя новой учебной и ученой жизни для Округа, предстояло новому Попечителю. Как исполнил он это, свидетельствует настоящее положение Лицея, найденного им с малой горстью воспитанников и большей частью только с вакансиями преподавателей, а теперь во всех отношениях занимающего первое место между соименными ему учебными заведениями Министерства. Чтобы привести это заведение в возможную соответственность с современным состоянием наук, с местными потребностями края и вместе с общим направлением образования в России, Дмитрий Максимович не довольствовался точным приведением в исполнение того, что было уже предположено, но с неутомимою, можно сказать, с беспокойною ревностью, беспрерывно стремил его от улучшений к улучшениям. Каждый год, каждый семестр, Лицей делал новые шаги на пути к своему во всех частях усовершенствованию, снабжался достойными наставниками, обогащался воспитанниками (которых число, в течение семи лет, из 20 возросло до 130), распространял свей материальные средства, учебные пособия, круг и объем преподаваемых предметов, деятельность, влияние и репутацию преподавателей, так что сделался, можно сказать, в малом виде местным Университетом. Стараниями Попечителя пред Высшим Начальством, учреждена в нем вновь кафедра Сельского Хозяйства и Лесоводства, введено преподавание Судебной Медицины, Политической Арифметики, Геодезии, Сравнительной Географии, Русских Древностей, наконец образовано, дотоле не существовавшее, целое особое Отделение Лицея, под именем Камерального, с открытием которого последовала новая организация преподавания и в двух прежних Отделениях, Юридическом и Математическом. Не меньшее внимание обращено было на Лицейскую Гимназию, и на все вообще учебные заведения Округа, средние и низшие. Долго было бы исчислять все, что сделано было покойным для этих заведений во всех отношениях, как материальном, так особенно учебном и нравственном. Упомянем только об одном памятнике его благотворных видов и просвещенных забот по этой части: памятнике, который надолго увековечит его имя в признательном крае. Это начертанные им «Программы для Преподавания всех предметов в Гимназиях и в Училищах Уездных и Приходских». Они составляют как бы ручную педагогическую книгу, в которой низшее и среднее воспитание, с постоянным вниманием к возрасту и состоянию, к общим и местным потребностям воспитывающегося юношества, ведется от низших ступеней до высших, с удивительно-выдержанною последовательностью, и в то ж время с глубоко-обдуманною общностью и целостью, так что каждый предмет, во всех своих мельчайших подробностях, идет с другими параллельно, в непрерывной симметрии и гармонии. Главнейшее же достоинство этих Программ состоит в том, что они проникнуты любимою, задушевною мыслью покойного, предводительствовавшею всеми его действиями: «В крае, недавно еще усыновленном России и до сих пор пестреющем самым разнообразным, разноплеменным, разноверным и разноязычным населением, водворить воспитание и образование истинно Русское!». И должно признаться, что эта мысль, изливавшаяся от полноты пламенного и просвещенного патриотического энтузиазма, не осталась бесплодною. Провидение благословило святую ревность покойного, еще при жизни, сладостными начатками успеха, заметными всюду, начиная с Лицея. Для достижения такого результата в такое короткое время, необходимы были усилия необыкновенные, деятельность неутомимая, надзор неусыпный, постоянство непреодолимое никакими препятствиями и затруднениями. Таков и был Дмитрий Максимович. Он не знал ни утомления, ни успокоения; он весь был в исполнении принятого на себя долга, предначертанной себе цели. Лицей и Округ: тут были его дом, его семейство, его нежнейшие привязанности и лучшие надежды и мечты; тут сосредоточена была вся его душа, положена вся его жизнь. Говорим это без всякого преувеличения, в самом точном буквальном смысле. Когда, вслед за прибытием Дмитрия Максимовича в Одессу, внезапно потрясла город и весь край страшная весть о появлении чумы, он немедленно, с находившимся в то время при нем сыном, воспитанником Лицейской Гимназии, переселился сам в здание Лицея, и здесь, запершись среди вверенного ему от Бога и Государя, многочисленного семейства детей, прожил всю тяжкую годину бедствия, продолжавшуюся около четырех месяцев, оставляя это добровольное заточение только на те минуты, когда сан и звание призывали его на совещание с местным Начальством об общих мерах к спасению и успокоению города. Впоследствии, уже окруженный собственною своею семьею, он не раз от ней отрывался и переселялся на неделю или на две в Лицей, для того только, чтобы собственными глазами следить за воспитанниками во всякую пору дня и ночи, в классах и в дортуарах, в прогулках и за работою, чтобы собственным личным опытом удостовериться в исполнимости и успешности вводимого им нового порядка во всем образе их жизни: здесь он жил один, в небольшой, тесной, лишенной всех удобств комнатке, куда супруга и дети приезжали к нему на короткое время гостями. По Округу путешествовал он ежегодно по нескольку раз, подвергаясь всем лишениям и трудностям странствования по пустынным необозримым степям Новой России, в горах Крыма и Бессарабии, принужденный нередко ночевать в землянке, спать на голой доске, трястись верхом на Татарской лошади, или тащиться в скрыпучей Молдаванской каруце. Не было такого отдаленного угла в крае, которого бы он не посетил, в котором не заглянул бы во всякой закоулок, носящий имя училища: в Еврейскую Школу, в Мусульманское Медресе, к Армянам, Грекам, Немцам, Булгарам, Румунам. Тут надо было видеть его, украшенного чинами и отличиями государственного сановника, иногда в грязной лачуге, без окон и пола, выслушивающего робкий лепет оборванных, босоногих ребятишек, ободряющего их своею светлою улыбкою, своими нежными ласками. Всегда добрый, всегда приветливый и радушный, всегда друг и отец подчиненных, как скоро видел хотя малейшее с собою сочувствие, он огорчался до глубины души, выходил из себя, делался больным, когда замечал холодное равнодушие, нерадивость и бездейственность на поприще, на котором сам шел и работал первый. Эта живая впечатлительность, эта горячность, принимавшая все к сердцу, в соединении с беспрерывными трудами и неограниченною преданностью долгу, по понятию, которое он сам о нем создал, без сомнения, немало способствовали расстройству его здоровья, истощению сил и наконец самой смерти. Много потрудился Дмитрий Максимович, многое сделал, многое замышлял еще сделать. Уже больной, уже на пороге смерти, он пустился в дальнюю дорогу, из Одессы в Петербург, не для себя, но по делам службы. В этой дороге, за несколько дней до кончины, за несколько верст от места, где ожидал его гроб, он имел еще столько самоотвержения, столько можно сказать пренебрежения к последним остаткам угасавшей в нем жизни, чтоб, из дорожного экипажа, в дорожном платье, зайти в Елисаветградское Уездное Училище и провесть там около четырех часов в испытании учащихся, в наставлении учащих. С собой, сколько нам известно, вез он в Петербург на ближайшее усмотрение Высшего Начальства, «Планы Специальных Руководств по разным предметам Училищного Преподавания», из коих некоторые начали уже и подготовляться избранными от него лицами... И все это поглотила безвременная могила...
Внимание Начальства и Монаршие милости не оставляли и здесь доблестного труженика. При начале этого нового периода службы, в 1838 году Высочайше пожалована была ему золотая медаль на Александровской ленте, за содействие местному Начальству в принятии мер к прекращению бывшей в Одессе чумы. Затем, по представлению Г. Министра Народного Просвещения, справедливого ценителя заслуг, столь успешно осуществлявших мысль о водворении в России воспитания и образования истинно Русского, он удостоился Всемилостивейшего пожалования: в 1840 году, за ревностные труды и постоянное усердие по управлению Округом, чином Тайного Советника; в 1843 году, за усердную деятельность и заботы, принятые для возведения учебных заведений Одесского Округа на высшую степень устройства, орденом Св. Владимира 2 степени.

*

До сих пор мы рассматривали гражданина на его сорокалетнем поприще многополезной службы Царю и Отечеству. Переходим к не менее благородному и достохвальному служению Наукам и в особенности Отечественной Словесности, возлагающему новый венец на оплакиваемую гробницу.
Дмитрий Максимович принадлежал к особой эпохе и к особому поколению, когда труженичество служебное считалось совместным с занятиями учеными и литературными, когда канцелярская работа не подавляла святого огня любви к истинному и прекрасному, наука, искусство, поэзия, не мешали суровым заботам и важным подвигам на поприще государственной деятельности. Впрочем, независимо от общего влияния духа времени, он получил от природы особое счастливое расположение к Наукам и Словесности, которое сохранилось в нем до конца жизни, в вечно-юной, неувядаемо-благоуханной свежести.
Было уже сказано, что школьное образование Дмитрия Максимовича ограничивалось только гимназическим курсом, который он кончил почти еще ребенком. Сверстники и товарищи его помнят однако, что это был ребенок даровитый и прилежный не по летам, что он и тогда уже отличался особенными способностями и необыкновенными успехами по классу Русской Словесности, был душою и предводителем детского Литературного Общества, устроившегося, с соизволения и под надзором Гимназического Начальства, между воспитанниками, где читались и подвергались взаимному суждению их первоначальные опыты в прозе и стихах: журналы этого Общества сохранились отчасти у покойного, который иногда, в близком дружеском кругу, любил их развертывать, предаваясь сладким воспоминаниям своего детства и в особенности товарищей своих по этим золотым играм золотого времени жизни. Прибыв в Петербург на службу, юный чиновник немедленно примкнулся к тем из своих сверстников и сослуживцев, в которых обнаруживались те же вкусы, то же расположение и рвение к Словесности. Из них образовался литературный кружок, сделавшийся впоследствии рассадником многих примечательных на поприще Отечественной Словесности людей; сюда принадлежали: Милонов, Беницкий, Гнедич, Никольский, Остолопов, А.Е. Измайлов, Д.В. Дашков, Н.И. Греч, М.Е. Лобанов и другие. В этом кружке, Дмитрий Максимович жил и действовал до отъезда своего за границу. Разные литературные труды его, принадлежащие к этой эпохе, помещались в тогдашних периодических изданиях, в особенности в «Цветнике», издававшемся сначала Беницким и Измайловым, потом Измайловым и Никольским. Посвящая таким образом досуги свои любимому занятию литературой, он с тем вместе не переставал заботиться об основательном довершении своего умственного образования науками, и, чрез несколько времени, не оставляя службы, ездил нарочно в место первоначального своего воспитания, Казань, где, в тамошнем Университете, выдержал успешно испытание, даровавшее ему права Университетского Студента. Пребывание за границей нисколько не прекратило его занятий любимым предметом, Словесностью; напротив, оно обращено было им в средство к дальнейшему развитию и усовершенствованию его счастливых способностей. Изучив основательно Немецкую Литературу, он нашел в ней новые сокровища для обогащения своего ума, для изощрения и облагородствования вкуса. Отдаление от Отечества не дозволяло ему принимать по-прежнему непосредственное участие в тогдашнем движении Отечественной Литературы: зато он вознаграждал себя, помещая плоды своих досугов, на Немецком языке, в современных Немецких, в особенности Венских журналах и газетах, впрочем и тут имея всегда в виду Отечество, поставляя предметом и целью своих статей ознакомление Немцев с разными достопримечательностями России, особенно с духом Русского Языка, с богатствами Русской Словесности. Возвратясь в Отечество, Дмитрий Максимович не нашел уже многих из своих прежних сверстников и сотоварищей, похищенных преждевременной смертью. Впрочем, новое поколение представителей литературной жизни Петербурга группировалось вокруг двух главных тогда журналов Северной Столицы: «Благонамеренного» и «Сына Отечества», издаваемых его старыми знакомыми. С ними возобновил свои связи Дмитрий Максимович, сделавшись ревностным и деятельным сотрудником их изданий. Было даже время, когда сам он выступал на поприще издателя, выпуская, при «Сыне Отечества», особое прибавление под именем «Библиотеки для Чтения». Это был примечательный в свое время сборник оригинальных и переводных повестей, отличавшихся строгою разборчивостью содержания и изящною чистотою и легкостью языка: тут публика с наслаждением читала лучшие произведения тогдашних первых представителей повествовательной литературы, Гофмана и Цшокке, в образцовых переводах, которые большею частью принадлежали самому издателю и его братьям, неразлучно шедшим по его следам и в службе и в жизни. В существовавших тогда в Петербурге Обществах: Любителей Словесности, Наук и Художеств и Любителей Российской Словесности, Дмитрий Максимович принимал также ревностное и деятельное участие, в качестве Члена; в последнем же, неоднократно носил почетную должность Цензора Прозы, и потом был Помощником Председателя. В этом периоде своей жизни, он с особенною любовию занимался Филологическими исследованиями о Синонимах Русского Языка, из которых многие любопытные отрывки помещены в «Трудах Вольного Общества Любителей Российской Словесности», называвшихся также «Журналом Соревнователей Просвещения и Благотворения», и в других повременных изданиях. Такое направление его занятий заслужило ему, в 1837 году, избрание в Члены бывшей Императорской Российской Академии, в трудах которой по составлению нового Словаря Русского Языка досталась и ему доля, занимавшая его до настоящего преобразования Академии, при котором он сохранил звание Почетного Члена новообразованного Второго Отделения Императорской Академии Наук. Естественная связь между Словесностью и вообще Искусствами отпечатлевалась и в душе покойного, равно страстной ко всему прекрасному, равно любившей все ознаменованное печатью изящного творчества: вследствие того он был Членом Императорского Общества Поощрения Художников, вполне заслуживавшим это имя. Между тем, мужая в летах, он обнаружил в себе сочувствие и к другому поприщу плодотворного действования мыслью и словом на пользу Отечества, именно к Сельскому Хозяйству: это заслужило ему, еще в Петербурге, избрание в Члены Высочайше учрежденного Общества Поощрения Лесного Хозяйства, Вольного Экономического Общества и Императорского Московского Общества Сельского Хозяйства, а, по прибытии в Одессу, приглашение в Члены Императорского Общества Сельского Хозяйства Южной России.
При переселении в Одессу, Дмитрий Максимович находился уже в том периоде жизни, когда души наиболее пылкие и страстные, особенно после тридцати лет неусыпных трудов, начинают, вследствие естественного утомления, чувствовать нужду в отдыхе, в успокоении. В эту пору, все, чего в праве ожидать и требовать от заслуженных ветеранов, состоит только в том, чтобы опытность их служила руководством и наставлением, указывала цель, давала направление и поддерживала стройное развитие деятельности поколения младшего, призванного работать в круге, вверяемом их попечению. Не таков был Дмитрий Максимович. Стареясь летами, он не старелся душою; напротив, здесь, на новом поприще, он как будто оюнел снова. Невозможно изобразить того одушевления, с которым он, главный начальник обширного и важного управления, осыпанный чинами и отличиями, осеребренный снегом преждевременной, и тем не менее или лучше тем более достопочтенной седины, стал сам первый в ряды действователей на поприще ученой и литературной деятельности в порученном его ведению крае. Попечитель Округа сделался сам - писателем, редактором, издателем, корректором! Едва приехав в Одессу, он вызвался издавать «Листки Общества Сельского Хозяйства Южной России», и занимался этой работой один, без всяких сотрудников даже в механическом деле исправного и опрятного печатания. Затем, в 1839 и 1840 году, издал он два прекрасные литературные сборника, под именем «Одесского Альманаха», которые, занимательностью содержания и изяществом, можно даже сказать великолепием исполнения, возбудили общее удивление образованной публики, встретили самый лестный прием в обеих Столицах и юной Одессе укрепили право почетного согражданства в современной историй Русской Изящной Словесности. Кроме того, во все время своего пребывания в Новороссийском Крае, он издавал, выпрошенный им у местного Начальства в пользу бедных учеников Лицея и Округа, «Новороссийский Календарь», который, совершенствуя год от году, умел сделать, по единогласному сознанию всех, самой полной энциклопедией нужных и полезных сведений о крае, историческим, статистическим и географическим зеркалом его монументального прошедшего и полного столь блистательных надежд настоящего. Наконец, при всяком важном и торжественном случае, в Лицее и особенно в нашем Обществе, любил он изливать свои светлые мысли, свои благородные чувства, желания, предначертания, надежды и обеты, в речах, исполненных истинного, неподдельного, задушевного красноречия: некоторые из этих речей, частью в отрывках, частью вполне, были печатаемы в то же время в «Одесском Вестнике»; одно обширное слово, имеющее достоинство ученого трактата, вошло в состав изданного отдельно описания «Торжественного Собрания Общества» (Одесса, 1840).
Мы бы опустили замечательную черту в жизни Дмитрия Максимовича, имевшую важное, существенное отношение к его литературно-ученой деятельности, если б прошли молчанием путешествия по чужим краям, неоднократно им совершенные. Покойный имел особенный вкус, можно сказать даже страсть к путешествованию; но он не скитался по свету от безделья и для безделья: он ездил всегда и везде с просвещенною жаждою познаний, с целью наблюдать и учиться. Было уже сказано о его первом путешествии за границу по долгу службы, за которым следовало шестилетнее пребывание в Вене. Это было в самую блистательную эпоху современной историй, во время знаменитого Конгресса, решавшего в Вене судьбу Европы: можно вообразить, какое влияние должно было иметь на молодого человека с душой присутствие на самом театре столь великих событий. Впоследствии, из Петербурга, он отправлялся еще два раза за пределы Отечества: в первый раз, на двенадцать месяцев, с 31 мая 1828 по 29 мая 1829 года; во второй раз, на шесть месяцев, с 12 июня по 23 декабря 1835 года. В эти две поездки, он объехал всю Германию, и посетил Верхнюю Италию. Наконец, уже из Одессы, уезжал он опять на целый год, с сентября 1841 по сентябрь 1842 года, в дальнее и трудное путешествие, имевшее определенную цель, непосредственно относившуюся к учебным и ученым пользам Новороссийского Края. Это путешествие начал он с При-Дунайских Княжеств, проехал потом Трансильванию и Венгрию, объехал снова Италию до Неаполя, затем посетил восточный берег Адриатического Моря, взбирался на знаменитую Черную Гору, заезжал в Сербию, и наконец из Вены, чрез Богемию, Саксонию и Пруссию, возвратился в Петербург, и потом в Одессу. Что имел он в виду при столь отдаленном и сопряженном с великими трудностями странствовании, объясняют: «Отчет» сопутствовавшего ему Сочлена, помещенный в этом томе «Записок», и любопытные сведения о «состоянии Учебных Заведений в Молдавии, Валахии и Сербии», сообщенные самим покойным в «Журнал Министерства Народного Просвещения». Недаром изъездил он и большую часть России, жадно наблюдая, внимательно исследуя все, относящееся к жизни великого нашего Отечества, открывая, собирая и частью описывая разные достопримечательности народной, общественной и государственной жизни Русской. Мы знаем, что у него постоянно копились и накопились богатые сокровища разных памятников старины, разных заметок и записок о настоящем. В последнее время, особенно с последнего путешествия за границу, он положил основание у себя примечательной коллекции монет, рукописей и старопечатных книг, в особенности Славянских, из которых не переставал уделять значительные приношения и в пользу нашего Общества…

Но время нам обратиться к самим себе, сосредоточиться в ближайших для нас воспоминаниях о незабвенных заслугах усопшего непосредственно и исключительно нашему Обществу.

В предлагаемой книге помещено краткое обозрение учреждения, образования и действий нашего Общества, под заглавием: «Летопись Общества» (с. 565 - 578). Это обозрение составлено покойным Дмитрием Максимовичем: и вот причина, почему в нем о лице его говорится весьма мало, сказывается еще менее. Необыкновенная скромность, можно даже сказать застенчивость в отношении к себе, составляла одно из главных отличительных свойств прекрасной души покойного. Он добровольно изглаживал себя, умышленно становился сам в тени, чтобы вся честь и слава успехов падала не на лицо, а на дело. Наш долг исправить теперь это благородное самозабвение. Мы перескажем здесь вновь историю нашего Общества в полнейшем ее виде, в коем она составляет эпизод предлагаемой нами биографии.
Покойный Президент, в своей «Летописи», кратко коснувшись давнишнего зарождения в Одессе мысли об учреждении Ученого Общества для соединенной разработки местных древностей и воспоминаний, всю честь осуществления этой мысли приписал, также покойному уже, равно незабвенному нашему Сочлену, М.М. Кирьякову (с. 566). Воздадим каждому должное! Кирьяков точно был главный из местных жителей края, который в своей преданной всему доброму и прекрасному душе, носил и лелеял с особенною любовью мысль об учреждении в Одессе Общества. Но, до прибытия Дмитрия Максимовича, мысль эта не выходила из пределов дружеского круга любителей и тружеников просвещения, где была предметом желаний, надежд и отчасти приготовлений, которым впрочем не предвиделось и не ожидалось скорого исполнения. Явился Дмитрий Максимович, и все закипело, все пошло в ход: желания превратились в действия, надежды осуществились. Прошел только год с водворения его в Одессе, и из пяти Членов-Основателей, в числе которых находился и он, образовался зародыш Общества, от имени которого представленный Устав немедленно получил утверждение Высшего Начальства. В «Летописи», Дмитрий Максимович приписал себе только услугу представления Устава на утверждение Г. Министра Народного Просвещения; то есть: сказал то, чего нельзя было не сказать, что делалось и сделано оффициально. Но если он умолчал, то мы не должны скрывать, мы считаем долгом объявить, что этот Устав был написан весь, слово-до-слова, в его кабинете, собственною его рукою. Сам Кирьяков, в то время находившийся уже на смертном одре, не мог принимать деятельного участия в этой работе, положившей первое основание вожделенному осуществлению его задушевной мысли. Как он, так и прочие Члены-Основатели, подкрепили единодушным одобрением составленные таким образом начала и условия существования Общества: и - явилось Общество! –

При утверждении Устава, воспоследовавшем в 25 день марта 1839 года, новорожденное Общество не имело никаких вещественных средств и способов, ни даже места для собрания своих Членов. Первый денежный капитал для него составился из пожертвований еще бывшего в живых М.М. Кирьякова и Дмитрия Максимовича. Затем, для торжественного открытия Общества, происходившего 23 апреля 1839 года, Дмитрий Максимович, как Попечитель, предложил залу Ришельевского Лицея, куда и стеклось присутствовавшее при том многочисленное собрание публики. Здесь Дмитрий Максимович, как Попечитель, объявил об оффициальном утверждении Общества Г. Министром Народного Просвещения, и потом, уже как Член-Основатель, представил в краткой речи его цель и главные основания, а вслед за тем, от имени всех Членов-Основателей, пригласил, из среды присутствовавших посетителей, некоторых, предварительно общим согласием избранных, особ, к немедленному принятию полного участия в действиях открывшегося Общества, с званием Действительных Членов. Так составилось первое заседание Общества, в котором устроена была его внутренняя организация, чрез замещение предназначенных Уставом должностных мест, по предписанному в Уставе порядку, балотированием. Единодушное согласие Членов избрало Дмитрия Максимовича в Президенты: звание, которое носил он до самой своей кончины, быв, по истечении первого трехлетия, в 1842 году, вторично избран также единодушным согласием Членов.

Кто не знает, как трудно двигается вперед всякое новое дело, особенно такое, сущность которого состоит в направлении многих сил к одной цели? Бытие Общества утвердилось. Надлежало проявить это бытие в действиях. Но в настоящее время, когда усиленное развитие личностей подает повод многим думать, что век Обществ, имеющих целью бескорыстное служение Науке, решительно кончился - как было приступить, как взяться за дело? Это было для нас необычайное счастие, что во главе у нас стал человек, который не мог удовольствоваться тем, чтоб написать Устав Обществу и по том писаться его Президентом. Для успешного действования соответственно своему назначению, нужны были для Общества: во-первых - делатели, во-вторых - вещественные средства и способы, в-третьих - самое главное и существенное, особенно при начале дела - сила нравственная, внушение к себе доверия и уважения. На все это Президент обратил всю пылкость своего усердия, всю неутомимость своей деятельности. Первым долгом своим он поставил, искать всюду полезных сотрудников и споспешествователей Обществу; для чего, и письменно, и лично, входил в близкие сношения со всеми любителями и знатоками древностей, рассеянными по пространству нашего великого Отечества, ухаживал за ними, завлекал и заманивал их к участию в Обществе всею очаровательною прелестью своей прекрасной души. Между тем, Почетный Президент Общества, Граф М.С. Воронцов, вполне сочувствуя видам, имевшим целью благо и честь любимого им края, не замедлил исходатайствовать Обществу от Монарших щедрот постоянное денежное подкрепление и, что всего драгоценнее и выше, дозволение украситься священным именем Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича, как Покровителя. Всемилостивейшее о том соизволение состоялось в 14 день ноября 1839 года. Эта державная милость, коей довершилось создание и обеспечилось действование Общества, внушила Президенту мысль, при возвещении ее Сочленам (31 декабря 1839), сделать принятое с единодушным восторгом предложение: отныне числить бытие Общества и начинать годовое течете его дел со дня, ознаменованного столь великим для него событием.
Действительно, с этого дня началась истинная жизнь Общества. В чрезвычайном Торжественном Собрании, коим вслед за тем, 4 Февраля 1840 года, Общество сочло долгом отпраздновать свою признательность и радость, Президент, дождавшийся наконец полного осуществления всех предварительно-необходимых условий для деятельности Общества, произнес к Сочленам превосходное слово, в котором ясно и определительно указал, как должна отныне проявляться эта деятельность: слово то самое, которое, вместе с речами других Сочленов тогда ж произнесенными, было издано от Общества в особой брошюре, или правильнее книге. В нем представлены были программа и план занятий, предстоящих Обществу, во-первых, в стройной систематической целости, необходимо расширившей круг и объем действий Общества, во-вторых, с краткою, но всеобъемлющею подробностью, осязательно обозначившею способы и средства, какими Общество должно действовать, чтобы иметь успех в действиях. Можно сказать, что тут выразился первый акт полного самосознания Общества, во всей обширности его назначения и во всем разнообразии его обязанностей. Так думало и Общество, составив, на основании изложенных в нем начал, краткое обозрение предоставляемых себе работ, которое разослало, для сведения и руководства, ко всем Сочленам. Это-то самое обозрение помещено, только без означения, кому принадлежит, в «Летописи Общества» (с. 571 – 573).
Описывая последовавшие за тем действия Общества, «Летопись» выражается слишком коротко, а иногда и вовсе умалчивает об участии в них Президента. Между тем, он был душою их всех: большая часть предприятий была им первоначально задумана; некоторые и производились им самим лично; все поддерживались его неутомимою ревностью и неистощимою деятельностью. Так, ему принадлежит открытие забытого Архива Крепости С. Димитрия Ростовского и мысль о его разборе, доставившем Обществу около шестисот любопытных для истории края документов. Он первый восчувствовал и оценил важность, оказавшихся потом бесценными, находок древних Еврейских памятников в Крыму, относящихся к векам, которых туземная история до сих пор считалась совершенно погибшею для воспоминаний. Им приобретены и подарены Обществу куфические монеты X века, найденные в 1839 году в Рязанской губернии, описание коих издано потом от Общества особою книгою. По его предложению и под его руководством совершены, в 1843 году, ученая поездка Действительного Члена Григорьева в Крым и археологические разрытия курганов в Керчи Членом-Соревнователем Кологривовым. Не исчисляем прочих неисчислимых случаев, в коих он оказывал Обществу разные мелкие, но тем не менее полезные услуги: он, который везде и всегда напрягал все свое внимание, устремлял всю свою деятельность, наблюдал, подмечал, разведывал, приобретал, жертвовал, просил, хлопотал, предстательствовал, подстрекал и ободрял всеми зависящими от него средствами ревность других, и наконец сам лично, в буквальном смысле, «работал» для Общества. Так, в 1840 и 1841 годах, путешествуя по Южной Европе, он имел в виду постоянно ученые интересы Общества: этому путешествию, как изъясняет краткий отчет, помещенный в предлагаемой книге (с. 518 - 548), Общество между прочим обязано тем, что намерения и занятия его сделались известными ученой Европе, что к трудам его возбудилось лестное сочувствие в современных исторических и археологических знаменитостях, особенно в Славянах и Славянистах, что с ним вошли в близкие сношения, приняв звание Действительных Членов, такие люди, как Копитар, Ганка, Вук Стефанович Караджич, Гай, Коллар и другие им подобные, что наконец, в качестве Почетных Членов, сопричислились к нему Владетельные Господари Молдавии и Валахии и Владыка Черногорский. Сам же он, вследствие известности, приобретенной в ученой Европе, избран был в Члены Копенгагенского Общества Северных Антиквариев.

Но мы умолчали бы о самом близком, самом осязательном и вместе самом красноречивом памятнике беспримерного усердия покойного к пользе и чести Общества, если б не объяснили того участия, которое принимал он в составлении и издании настоящего тома «Записок». Это участие, скажем со всею искренностью, было таково, что без Дмитрия Максимовича выходящая теперь книга еще долго не явилась бы на свет в том виде, в каком ныне является. Предложим здесь вкратце ее историю, восполняя краткость «Предисловия», составленного покойным Президентом с тою же скромностью в рассуждении себя, как и «Летопись Общества». С самого учреждения своего, Общество поставило себе в обязанность издание своих трудов, по мере их накопления. Они и копились мало-помалу, так что, к началу 1842 года, когда Дмитрий Максимович возвратился в Одессу из своего заграничного путешествия, количество их оказалось достаточным для составления книги. Решено было приступить к изданию. Не желая, чтобы это шло как-нибудь, Президент предложил, или лучше сказать вызвался начертать систематическую программу предполагаемого издания, а когда она была составлена и одобрена Обществом, подал мысль к учреждению из среды Членов особого Издательного Комитета, для которого изложил сообразные с программою правила, также одобренные и утвержденные Обществом. Как программа, так и правила для устройства и действий Комитета, внесены были во вновь составленный проэкт исправленного и дополненного Устава Общества, утвержденный Г. Министром Народного Просвещения 23 июня 1842 года. В то же время составился и самый Комитет, согласно с Уставом, из пяти Членов: Президента и Секретаря, по состоянию их в должностях, и трех Действительных Членов, по выбору, кои были А.С. Стурдза, Н.И. Надеждин и В.В. Григорьев. По образовании своем, Комитет немедленно приступил к разбору и классификации поступивших в ведение его от Общества материалов и, составив список тем из них, кои, по его мнению, могли войти в состав первого тома «Записок», представил, согласно установленному порядку, на утверждение Общества. Общество утвердило. Оставалось, по-видимому, дело самое легкое: печатать и выпускать в свет. И действительно, было приступлено к тому в июле 1842 года. Но едва дело пошло в ход, как опыт на каждом шагу начал представлять затруднения неожиданные, препятствия непредвиденные. При ближайшем рассмотрении, многие из предварительно одобренных Комитетом и Обществом материалов оказались неудобными к помещению в изготовляемом томе: надо было принять меры к замене их, обращаться с просьбами к сотрудникам об обработании вновь некоторых предметов, или об ускорении теми работами, которые были обещаны, но не доставлялись вовремя. В «Предисловии» кратко объяснено, какие кроме того неудобства представляло самое механическое выполнение дела, каких требовало хлопот и усилий печатание текста и литографирование приложений, как разные шрифты надлежало выписывать из Парижа, из Петербурга, из Евпатории, из Кишинева, снимки и рисунки заказывать в обеих Столицах, столько удаленных от Одессы. Все это выписывалось и заказывалось своевременно, но, по разным обстоятельствам, как обыкновенно случается, задерживалось отправлением и прибытием к сроку, опаздывало иногда целыми месяцами, а время своим чередом шло, да шло, и таким образом прошли целые два года. Между тем, из числа избранных в Издательный Комитет Членов, А.С. Стурдза, еще до начатия действий Комитета, выбыл совершенно из Общества (31 мая 1842), а Н.И. Надеждин, вскоре по начатии печатания книги, совершенно оставил Одессу (17 августа 1842): оба они не были заменены никем. Таким образом вся тягость издательных трудов легла на оставшихся трех Членов: главная же доля их досталась Президенту. Уже расстроенный в своем здоровье, посреди многотрудных забот своей прямой оффициальной службы, он в эти два года не давал себе покоя, чтобы привести к концу затягивавшееся беспрерывно дело. Наступало время ехать в Петербург, а книга была еще неготова. При этих обстоятельствах и еще один из Членов Комитета, В.В. Григорьев, также покинул Одессу. Остался в Комитете только, Дмитрий Максимович с Секретарем Общества. Решась окончить дело во что б то ни стало, он со дня на день откладывал давно решенную поездку, и таким образом прожил в Одессе все прошлое лето, лучшее и удобнейшее время к совершению столь дальнего путешествия. Это время, он беспрерывно занимался самыми мелочными заботами, самыми чернорабочими трудами по окончанию печатания книги: из прекрасного загородного приморского хутора, где семейство его проводило знойные летние месяцы, он каждую неделю, два или три раза, приезжал в город, и оставался здесь иногда по нескольку дней сряду, сидя за корректурою последних листов. Письма тогда писанные им из Одессы в Петербург, где прибытие его ожидалось тем с большим нетерпением, чем печальнее были известия об опасном состоянии его здоровья, все наполнены были сетованиями и беспокойствами о «Записках». Наконец, день, в который заключилось печатание книги, был днем, в который решился его выезд. С какою радостью известил он о том своих родственников и друзей, присовокупляя, что теперь ничто более не удерживает его в Одессе! Впрочем, и эта радость его была не совсем спокойна: из последних, предсмертных строк, приложенных им к настоящему тому «Записок» в виде «Предисловия», очевидно, что, в избытке своей скромности, он мучился сомнением и беспокойством, как этот первый плод совокупных трудов Общества будет принят ученою публикою; «Предисловие» это, не в пример прочим, все состоит из смиренных извинений в неизбежных несовершенствах издания. Накануне своего выезда в путь, он отправил в Петербург несколько экземпляров книги, с тем чтобы она предварила его здесь. И это дитя сердца его, взлелеянное им на пороге гроба, пришло сюда уже сирым... Покойный не имел удовольствия дожить до появления на свет книги, которая, каков бы ни был суд о ее внутреннем достоинстве, уже одною своею обширностью, разнообразием содержания и изяществом внешнего исполнения, неоспоримо заслуживает глубокую признательность и истинную честь главному виновнику ее бытия...

*

Дмитрий Максимович скончался невдалеке от пределов Новороссийского Края, Полтавской губернии Золотоношского уезда в местечке Буромке, в доме владетельницы местечка Елисаветы Михайловны Фроловой-Багреевой, дочери покойного Графа М.М. Сперанского.
С разрушенным продолжительною внутреннею болезнью здоровьем, выехал он из Одессы 10 сентября текущего года, сопровождаемый благословениями и слезами, исторгаемыми у всех знавших и любивших его невольным предчувствием грозившей ему опасности. С ним находилось его семейство: супруга и дети. Путешествие его продолжалось медленно, так что только к 20 сентября прибыл он в местечко Буромку, с владетельницею которого предварительно обещался свидеться на пути. Здесь, находящийся при поместье ученый и искусный Доктор, Г. Прейс, объявил, что он не может дозволить ему ехать далее. Больной был еще на ногах, но уже сам чувствовал опасность своего положения, к которой отчасти приготовлял и семейство свое отдаленными намеками. Он покорился воле врача, и остановился под гостеприимным кровом, где дружба хозяйки окружила его самыми внимательными, самыми нежными попечениями. Тут он провел десять дней, в продолжение которых болезнь, несмотря на все врачебные усилия, быстро пошла к развязке. Последние минуты умирающего были достойны его прекрасной жизни. С ясным спокойствием смотрел он в лицо смерти, которой приближение чувствовал, о которой до последнего дня открыто беседовал с родственниками и друзьями чрез диктуемые на смертном одре письма. Поутру 29 сентября, он причастился Святых Таин. Это ободрило и возвысило его дух, так что блеснул луч надежды, что и телесные силы его могут еще восстановиться. Но, вечером 30 сентября, смерть сказалась ему явственно, неумолимо. Он созвал к себе свое семейство, объявил, что приспел час его, и начал благословлять оставляемых сирот, завещавая им быть достойными милости Провидения, которому поручал их с полною верою Христианина... Речь иссякла в его устах. Началось смертное томление, но такое мирное и кроткое, как погружение в успокоительный сон. Он не мог говорить, но сохранял полное сознание... С рассветом утра 1 октября, совершено было над ним Елеосвящение. Умирающий имел еще столько светлости в мыслях, столько жара в чувствах, что следовал внимательно за всеми произносимыми молитвами и с жадностию простирал уста к лобызанию Святого Евангелия... В десять часов три четверти, лицо его осиялось неземною улыбкою, и эта улыбка застыла под рукою смерти...

Прах усопшего положен при местной церкви С. Димитрия.

*

Муж, приносивший своими заслугами столько пользы и чести Отечеству, теперь известен... Но еще остается человек в достолюбезной, очаровательной красоте своей частной жизни: остается нежный сын, брат, супруг и отец; остается беспримерный друг, незабвенный собеседник и сотоварищ, редкий благотворитель... Здесь предложен краткий некролог Попечителя Учебного Округа, Президента Общества, Тайного Советника Княжевича. Полная биография Дмитрия Максимовича еще ожидается: и Общество, к обязанностям которого принадлежит собирание и сохранение всех достойных памяти туземных воспоминаний, конечно не замедлит заготовить это лучшее украшение для будущей историй Новороссийского Края...


Члены Издательного Комитета:
Вице-Президент Общества С. Сафонов.
Действительные Члены О[бщества]: Н. Надеждин, В. Григорьев.

СПб.
15 ноября 1844.