Глава XV

 Дальнейшее происходило для Соланж словно во сне. В каком-то тумане она медленно сама спустилась вниз, увидев перед собой бледное и в то же время наполненное злостью, смешанной со страхом, лицо де Тальмона.
 - Ты действительно это сделала? - спросил он, продолжая держать супругу за руку и немного заслоняя ее собой. - Соланж, ты действительно столкнула Жюстину?
 - Я... - растерянно начала девушка, - Нет, нет, клянусь, я не поступила бы так никогда в жизни.
 - А кто тогда по-твоему это сделал? Жюстина что, сама бросилась вниз?
 Дебри очень хотелось сказать, что так все и было, однако она понимала, что тогда ей уж точно не поверят и солгала:
 - Я не знаю точно, мы говорили, а она стояла у самых ступеней, возможно Жюстина поскользнулась и...
 - Это ты столкнула меня! Ты! - истерически выкрикнула виконтесса. - Ты сказала, что я опасна, что я не могу находиться вместе с Виолой и решила избавиться от меня!
 Разумеется, было очевидно, кому Жюлиан верит больше.
 - Итак, Соланж, что-то еще скажешь в свое оправдание? - процедил сквозь зубы виконт, не скрывая, что якобы совершенный поступок няни ему мерзок.
 На глаза Дебри вновь навернулись слезы.
 - Господин де Тальмон, Жюлиан, поймите меня... Что бы я ни сделала, это только ради благополучия Виолы. После смерти вашей первой жены я поклялась заботиться о ней как о родной дочери, и мне кажется... Эта женщина может причинить девочке вред. Я... я видела не так давно сон, кошмар, где ее темная фигура возвышалась над кроваткой малышки... господи... мне стало так страшно, так... Я должна была спасти ее... боже...
 Соланж обхватила голову руками и, застонав, сама опустилась на пол. Жюлиан, еще раз осмотрев пострадавшую Жюстину, сделал ей знак, что сейчас поможет, но сперва разберется с виновницей произошедшего.
 - Встань, - уже железным голосом он обратился к няне, - теперь мне все ясно. Прежде я еще гнал от себя подобные мысли, но сегодня стало очевидно, что они были верны. Ты не в своем уме, Соланж, не в себе, поэтому и совершаешь такие ужасные, безумные поступки. И ты права, Виола действительно нуждается в безопасности, но не от Жюстины, а от тебя. В память об Амадине и из-за моего уважения к ней, ведь она была твоей подругой, я не предам случившееся с тобой огласке, не сообщу властям и даже заплачу тебе вперед за месяц. Однако я требую, чтобы ты в течение этих суток покинула мой дом. Навсегда. На этом наш разговор окончен.
 Круто повернувшись, мужчина заботливо взял жену на руки и перенес на оттоманку. Та продолжала изображать, что ей очень больно, но теперь Соланж поняла, что Жюстина, падая, прекрасно рассчитала, как это сделать с наименьшим риском, и все, что она получила, оказавшись на полу - несколько синяков и ссадин. А ее нынешнее поведение - лишь искусная игра, как, впрочем, и все то, что она делала, едва попавшись виконту на глаза.
 Бледная, как смерть, с дрожащими губами, молодая няня еще пыталась что-то сказать де Тальмону, но тот уже ее не слушал. Пообещав супруге, что тотчас пошлет за доктором, Жюлиан, казалось, и забыл о существовании Соланж. Про Виолу Жюстина спросила сама, но тот ответил, что пока не стоит ничего говорить девочке, ее нужно подготовить к такой новости.
 
 Поняв, что уже все решено, Дебри закусила губы от боли и, снедаемая чувством обиды и ненависти, снова поднялась на второй этаж.
 "Вы хотите, чтобы я ушла, оставив вас здесь наедине с этой актрисой-демоницей? Что ж, хорошо, я уйду, но следом за мной уйдет и она. Я об этом позабочусь."
 План Жюстины действительно был превосходен, за исключением одной детали. Упав с лестницы, она не подумала о ключах, и те остались в ее комнате, дверь в которую была уже не заперта. Этим и воспользовалась Соланж.
 Мысленно повторяя, что уйдет отсюда только после того, как выведет Жюстину на чистую воду, Дебри вошла в ее покои. Там, как и в прошлый раз, на первый взгляд не было ничего необычного, однако девушка знала: будь это правдой, дверь оставалась бы открытой всегда.
 В первую очередь Соланж решила проверить содержимое ящиков небольшого стола, затем туалетный столик, где находились шкатулки для украшений и косметики, но так ничего и не нашла. Затем молодая няня обратилась внимание на высохший рисунок, стоящий на мольберте, ему было всего несколько часов, не больше.
 И вновь, казалось бы, это самая обычная картина, выполненная красками, общий портрет семьи: сама Жюстина, Виола и Жюлиан. Картина была написана весьма неплохо и могла быть образцом идеального семейного портрета, однако что-то в ней все-таки смущало.
 Поначалу Соланж никак не могла понять, что же именно. Возможно, все дело заключалось в простой игре света, однако девушке все больше казалось, что светлый фон позади изображений людей таит в себе что-то еще, что-то темное. Дебри провела по бумаге рукой - ничего необычного. Однако чувство, что она находится уже в шаге от разгадки лишь усилилось.
 Еще раз присмотревшись к картине, Соланж заметила, что один уголок края бумаги чуть отогнут. Глубоко вздохнув, молодая женщина оттянула его чуть больше и поняла, что не ошиблась в своих подозрениях. Семейный портрет был написан поверх иной картины, скрытой заново приклеенной на нее бумагой, более тонкой, чем обычная для акварели.
 Уже не стесняясь порчи рисунка, Соланж буквально сорвала верхнюю его маскировку, чтобы полностью увидеть первоначальное изображение. То, что предстало ее глазам, заставило девушку ахнуть.
 Это был уже совершенно другой рисунок, совершенно другой стиль и замысел. Из цветов преобладали лишь черный и красный, однако можно было понять, что Жюстина написала свой автопортрет, на котором все ее тело кровоточит от ран, и даже слезы из глаз имеют ярко-алый цвет. Ниже была маленькая надпись: "Моя душа".
 Помимо этой картины, в комнате были и другие рисунки Жюстины. Соланж решила проверить и их. Почти все также скрывали собой совсем другие изображения: мрачные, пугающие и зачастую очень жестокие и болезненные. Почти везде на них художница изображала себя, залитую кровью и грязью, истыканную булавками и изрезанную ножом. На одном изображении Жюстина держала в руке собственной сердце, также напоминающее кровавое месиво, причем еще и в виде расплывчатых кусков или осколков.
 Под конец Соланж просто стало дурно от увиденного, ее буквально затошнило. А вскоре она нашла и косвенное доказательство причастности Жюстины к разгрому оранжереи: на очередном рисунке та стояла перед зеркалом, откуда на нее смотрела Амадина. Нарисованная Жюстина держала в руке нож для срезки цветов и белые розы, а над картиной были слова: "Я уничтожила твой трогательный садик, ха-ха! Я растопчу любую память о тебе, чтобы Жюлиан любил меня больше!"
 Найденного Соланж было вполне достаточно для доказательств если не виновности, то точно душевного нездоровья Жюстины. Однако Дебри вспомнила, что та особенно хорошо заботилась о том, чтобы никто посторонний не увидел содержимое ее платяного шкафа. Что же такого может еще и там находиться? С замиранием сердца девушка дотронулась до изогнутой ручки и потянула ее на себя.
 Двери шкафа открылись с легким скрипом. Только взглянув на то, что находится внутри, Соланж поняла, почему в день, когда она впервые услышала странные стуки в этой комнате, ничего подозрительного потом там не обнаружила.
 Все деревянные стенки и полки шкафа были изнутри покрыты трещинами и глубокими царапинами, а во многих местах красовались и вмятины. Значит, Жюстина в моменты нервных приступов просто его открывала и била по дереву, иногда, видимо, резала шкаф ножом или ногтями, оставляя борозды. Причем делала это аккуратно, в перчатках, лежащих там же на видном месте. И из оранжереи она сбежала так же аккуратно, почти не оставив следов: на нижней полке шкафа лежали покрытые землей и пылью чулки и сорочка. А рядом с ними одна из роз, намеренно покрашенная черной краской, словно в знак издевательства.
 Но и это было еще не все: порывшись в глубине шкафа, Соланж наткнулась на толстую ветхую книгу в изрядно истрепанной обложке. Когда девушка вынула ее на свет, то поняла, что это старенькая Библия. Чтобы ее страницы не рассыпались, их скрепляла лента. Но Дебри осторожно сняла ее и открыла книгу.
 Это действительно было Священное Писание, какие часто выдают в воскресных школах и монастырях ученикам, однако все его страницы были исписаны поверх напечатанного отнюдь не религиозными цитатами. Чья-то дрожащая рука то и дело выводила там неровные и незаконченные обрывки фраз, вселяющие неподдельный ужас, словно это был некий дневник жертвы, приговоренной к смерти путем страшных пыток.
 "Я так больше не могу... я умираю. Они не остановятся никогда, они продолжат меня мучить до самой могилы... Нет страданий на свете, каких бы я еще не вынесла здесь, но я борюсь... я все равно сбегу отсюда, они не смогут вечно держать меня в заточении... мне так больно и плохо.. это и есть сам Ад на земле... а они все слуги Дьявола, хотя и притворяются посланниками Неба. Демоны они, а не я, во мне его нет, и его нельзя из меня изгнать, но они не понимают и терзают меня, мое тело... оно - кровоточащая рана, я не могу даже стоять и сидеть, мне больно и во сне... Я хочу, чтобы все это закончилось."
 Это были лишь малые куски всех надписей. А края некоторых страниц были запачканы бурыми пятнами, очевидно, засохшей кровью. У Соланж уже тряслись руки, однако она все же смогла открыть последнюю страницу, надеясь отыскать какую-то подпись или дату, но смогла лишь разобрать частично стертую фамилию возле самой обложки: Дю Сюлаж.