Кобель. глава 3

                ГЛАВА 3
Дома я ещё раз промыл раны, распечатал литровую бутылку водки, сел на диван перед телевизором и уже не сдерживая слёз, стал заливать алкоголем своё невыразимое словами горе. Горе оттого, что сердце моё вдребезги разбилось.
После каждой новой, выпитой стопки я спрашивал себя: что же ей не хватало? Что же я ей не додал? Разве я не любил её всем сердцем? Может я был невнимателен? Может эгоистичен? Может я что-то делал не так? Но ведь можно же было поговорить. Или намекнуть. А может она намекала, а я не понял? Как теперь узнать?
А может, - с каким-то отвращением подумалось мне, - может, и вправду всё дело в пресловутом сексе? Я не раз читал о том, что он играет чуть ли не первую роль в гармоничных отношениях. Но мне всегда это казалось слишком преувеличенным, слишком животным и потому неправильным. Я был убеждён, что основой гармонии является любовь. Если она есть, считал я, то всё остальное становиться несущественным. Для меня секс всегда был не главным, не решающим, можно сказать производным от любви. И без неё исключительно как физиологический процесс, он для меня почти ничего не значил. Я не гнался за ним, как гоняются некоторые мужчины и женщины. И мне часто хватало одних лишь нежностей и тактильного общения со своей любимой. Хотя сказать, что мы мало занимались любовью тоже нельзя. Мы делали это почти ежедневно.
И всё же, что если дело действительно только в том, что я плохой любовник? Может, ей было недостаточно близости? Может она была не удовлетворена? Неужто виной всему секс.
Тьфу ты! Чушь какая-то. Какой к чёрту секс? Я же любил её. ЛЮБИЛ!!! Неужели она могла из-за этого так поступить? Неужели она, а вместе с нею и все женщины такие же как… та сука, жаждущая только одного – случки с кобелём?
Однако чем больше я вливал в себя водки, тем больше размягчался и тем меньше владел собой. Скоро я уже начал хвататься за телефон, и набирал номер Люды, желая сказать ей только одно слово: вернись! Но застрявший как отравленная заноза в моей памяти её негодующий взгляд останавливал. И я плача, бросал телефон, наливал через края очередную порцию водки, и не закусывая залпом выпивал.
В конце концов, водка подействовала и в моём замутнённом мозгу стали появляться и крепнуть пьяные мысли о великом всепрощении и святой любви, за которую надо бороться.
Эти благородные мысли выдавливали из меня такие же благородные слёзы, до тех пор, пока сон не положил этому конец. Хотя вряд ли можно сказать, что я уснул. Скорее отрубился. Ноги мои так и остались на полу, а тело просто рухнуло на диван.
Ночь была очень беспокойной. Мне было то холодно, то жарко. Я часто просыпался, и каждый раз моей первой мыслью была мысль о потере Люды. Я звал её. Хотел вернуть. Я страдал, плакал, снова думал о прощении и в таком отвратительном состоянии опять засыпал.
А ещё мне неотступно снился один и тот же сон. Кажется, он снился мне всю ночь. До самого утра. Один единственный, он повторялся раз за разом. Тогда я ещё не знал, что буду видеть его постоянно в течение многих дней.
Мне снились те собаки, которых я повстречал накануне. Но не все, а только четверо. Среди них не было рыжего кабеля, брошенного с моста. И собаки эти вели себя как-то странно. Они не убегали от меня. Маленькие собачки с чёрным кобелём низко опускали головы и, перебирая передними лапами, подползали ко мне, затем они переворачивались на спину и подгибали лапы, показывая открытый, беззащитный живот. Иногда они просто подходили с поджатым хвостом и наклоняли к земле морды, словно боялись смотреть в мои глаза. И всякий раз, когда я случайно ловил их взгляды, они неизменно выражали страх, и безусловную, рабская покорность. Точно я был их вожаком и в моих руках находились их жалкие жизни.
Совсем иначе вела себя сука. Она всё время крутилась передо мной, поворачивалась хвостом и замирала. Потом снова начинала бегать и опять вставала так же. Лишь иногда она чуть поворачивала голову и косила на меня глазами. И я с ужасом видел тот самый негодующий взгляд, который видел последний раз в глазах своей любимой.