Кобель. глава 4

ГЛАВА 4
Пробуждение было тяжёлым. Я открыл глаза и долго лежал, глядя в потолок. Часы на стене показывали начало десятого. В память гротескными картинами вплывали события вчерашнего дня, и обрывки сновидений. Я подумал про Люду. Но как-то странно. Совсем не так как должен был подумать, учитывая те мысли, с которыми уснул. К большому удивлению боль не сжала мне сердце, и сожаление не резануло бритвой душу. Было лишь холодное понимание случившегося и не было никакого желания теперь об этом думать или что-то исправлять.
Что касается телесных травм, то они тоже не напоминали о себе. Я посмотрел на руку. Раны были гораздо меньше, чем вчера, но всё равно большие. Я вспомнил, как просыпался ночью весь в поту и только сейчас подумал: а если та псина была бешеной? Странно, почему я не подумал об этом сразу. Мысль о возможном бешенстве меня встревожила. Я поднялся и присмотрелся к укусам, точно пытался разглядеть шевелящиеся в них вирусы. Но кроме запекшейся крови ничего не увидел.
-Надо срочно в поликлинику, - решил я – Заодно возьму больничный – сейчас явно не до работы.
Люда так и не пришла домой. Может она ночевала у родителей? А может, и нет, с удивившим меня самого равнодушием подумал я, обводя глазами комнату. Здесь повсюду были её вещи. И в какой-то момент мне даже показалось, что я чувствую её запах, витающий среди запаха каких-то незнакомых духов, водки, лежащего на тарелке вчерашнего огурца, сложенного в шкафу постиранного белья, стоящей в коридоре обуви, убранного в холодильник позавчерашнего борща, сваренного в соседней квартире кофе и приготовленной этажом выше яичницы...
Но я не думал о посторонних запахах. Я соображал, как избежать встречи с Людой и сделать так, чтобы она забрала свои вещи без меня. И обдумывая это, я смутно понимал, что во мне как будто, что-то изменилось. Странность была в том, что я всегда, сколько помнил себя, был довольно чувствительным. И любые неприятности переживал глубоко и долго. Что же касается случившегося предательства, то ещё вчера я был уверен, что если не умру от горя, то длительная депрессия мне обеспечена, и я долго не обрету прежний душевный покой, а буду переживать, страдать и мучиться.
Однако к моему удивлению, сейчас я совершенно не чувствовал себя убитым горем. Вчерашняя боль стала тупой, словно прошло уже много времени. Словно я выстрадал всё за сегодняшнюю ночь. Словно печаль покинула меня вместе с ночным потом.
Я удивился лёгкости, с которой думаю о Люде, точно жил с ней не много лет, а только позавчера познакомился, точно она была у меня не первой и единственной, а одной из многих. Словно она не была для меня неподражаемой, необыкновенной, самой-самой. Как будто все её достоинства, которые прежде казались мне уникальными и которые прежде меня так восхищали, её красота, её особенная улыбка, её чувствительность, её ум, начитанность, умение серьёзно шутить и, шутя говорить о серьёзных вещах, как будто всё это ничего и не значит. Как будто единственная её ценность только в том, что она женщина. По природе. Физиологически. И как будто любая другая сможет с лёгкостью её заменить. Для этого ей надо иметь только одно качество – тоже быть женщиной. И всё! Так просто!
Я вспомнил про свой странный сон. Приснится же такая ерунда. И почему в нём не было рыжего кобеля? – вдруг пришла мне в голову совершенно неожиданная мысль.
Тут до меня донёсся неприятный запах сигаретного дыма. Настолько сильный, что казалось кто-то, курил рядом со мной. Я решил, что дым идёт с лестничной клетки, и что я, наверное, забыл вчера закрыть дверь в квартиру. Я вышел в прихожую. Дверь была заперта. Я открыл её, и в нос ударил такой сильный запах дыма, что я едва не задохнулся и стал чихать. Это надо же так - как будто тут целая рота солдат покурила. Закрыв дверь, я посмотрел на часы – было начало десятого. Я одел чистую сильно пахнущую стиральным порошком одежду, взял ключи от машины, и вышел на улицу. Она встретила меня необычным многообразием запахов.
Помимо едкой вони выхлопных газов, в воздухе витали ароматы самых разных веществ, смешиваясь в ароматы духов, дезодорантов, кремов; к ним добавлялись, запахи нечистот, идущие из подвала, и пищевых отходов, сброшенных в помойку за углом дома. Я повернул в ту сторону голову, и мне ясно представились, валяющиеся вокруг мусорных баков, картофельные и луковые очистки, покрытые плесенью куски хлеба, колбасная кожура, банка из-под кильки в томате, яичные скорлупы, смятые упаковки из-под сливочного масла, клубничного мыла и ещё много-много всего.
Вдруг сердце моё зачастило и я почувствовал какое-то странное возбуждение. Что это? Я зачем-то поднял голову вверх и уставился в ту сторону, где угол дома скрывал мусорные баки. Возбуждение нарастало. Я широко раскрыл глаза, и смотрел, как будто точно зная, что сейчас должно что-то появиться. И правда, секунду спустя из-за угла дома показалась сначала голова, а затем и туловище с облезлым хвостом. Это был кот. Серый со скатанной грязной шерстью. Он спешил, таща в зубах, кожуру от говяжьего мяса. Я почему-то был уверен, что это именно говядина. Он заметил меня. Испуганно остановился. Я хорошо помню, как в тот момент у меня напряглись все мышцы, будто я собирался рвануться к нему. И кот, словно поняв это, бросился в подвальное окно, на прощанье, махнув мне своим облезлым хвостом.
Какое-то время я стоял, слушая собственное участившееся дыхание. Я не понимал, что происходит и это начинало меня пугать.
А если это, в самом деле, бешенство? – вдруг с ужасом подумал я и посмотрел на раны. Они заживали как на собаке – можно сказать на глазах. Немедля больше, я сел в машину и поехал в поликлинику.
Странно, но самочувствие моё становилось всё лучше и лучше. У меня ничего не болело, меня ничего не беспокоило. Даже душевная рана, как будто зарубцевалась. В какой-то момент я вдруг ясно осознал, что не чувствую ни боли, ни сожаления.
Я ехал за рулём и чувствовал только одно: что меня крайне раздражает ванильный запах, как мне раньше казалось – уже давно выветрившегося ароматизатора-елочки. Она пахла так сильно, что я не удержался, сорвал её и выбросил в окно. Запах кожи на сидениях и убранных в бардачок ароматических салфеток для рук с запахом алоэ – меня раздражали не особо. Я ещё не понимал, что происходит со мной. Быть может, я чем-то заразился? А может у меня обыкновенные галлюцинации, какие-нибудь обонятельные? Наверняка ведь такие бывают. Может быть, на площадке никто и не курил, может, в помойке и не было никаких очисток, а у кота в зубах была простая мышь. Возможно, сильный стресс, который мне вчера довелось пережить дважды, и вызывает все эти странные реакции и мне всё чудится. Так я думал, и от таких объяснений мне было не легче.
-Уж не сошёл ли я с ума? – вдруг посетила меня совершенно уже неожиданная идея. – А ну, как в больнице меня отправят в психушку? Нет, надо просто не говорить доктору лишнего и всё, – решил я.
О приближении больницы меня тоже проинформировало обоняние. Вонь от сильно пахнущих медицинских препаратов, проспиртованной ваты, бинтов с частичками подсыхающей крови, гноя и множеством других неизвестных ароматов, распространялась на всю округу.
Я быстро нашёл нужного мне врача. Он осмотрел укусы, выслушал мой сбивчивый рассказ о произошедшем, попросил описать напавших на меня псов и, подняв вверх указательный палец, сказал:
-Вот именно поэтому, мы, врачи настаиваем на необходимости профилактики. Заранее прививки делать надо, уважаемый, чтобы обезопасить себя от таких вот несчастных и, к сожалению непредвиденных случаев. Надо знать, что бешенство не лечится! Его можно только предупреждать. Ладно, не волнуйтесь, сделаем вам, начиная с сегодняшнего дня, курс уколов и всё будет в порядке. А вообще, в таких случаях, в больницу надо обращаться немедленно.
Я чувствовал, как сильно от него пахнет потом и дезодорантом. А изо рта, года говорит, по кабинету волнами распространяется сильный запах жжёного табака и свежесъеденного овсяного печенья. И я был уверен, что если открыть стоящую в углу тумбочку, то в ней можно обнаружить уложенные в пластмассовый контейнер макароны с жареной курицей и луком местами сильно подгоревшим.
Прописав вакцину, доктор написал что-то на маленьком листке со штампом и протянув его мне, сказал:
- Налево, по коридору до конца. Там процедурный. Отдадите медсестре. Она сделает укол и скажет, когда прийти снова. Счастливо. Выздоравливайте.
Я взял бумажку и вышел. Острые больничные запахи действовали на мой нос раздражающе. Но теперь больница перестала пахнуть для меня только лекарствами, бинтами и прочими медикаментами. Теперь, она так же пахла духами, конфетами, принесёнными кем-то из врачей оладушками, жареной картошкой, чипсами, жвачкой, деревом, краской и множеством других вещей, не имеющих к лекарствам никакого отношения. Люди приходили и приносили каждый свой собственный запах. Запах своих родственников, домашних питомцев, цветов, которые растут в их квартире, мыла, продуктов, парфюмерии, предпочитаемых сигарет и много ещё чего.
Миллионы запахов смешивались в моём носу в огромный вихрь. Только теперь не один из них не исчезал, не перебивался другим, не терялся среди остальных. Я чувствовал каждый, КАЖДЫЙ аромат, в какой бы состав он не был включён. Я не мог назвать марку, но знал на каком масле были поджарены оладушки. И если бы передо мной поставили десять разных бутылок я бы безошибочно выбрал нужную. Я различал запах теста и яиц. Я различал не просто запахи одеколона, туалетной воды или какого-то крема, а то из чего они состояли и были сложены. Я различал абсолютно всё!
И только одно смущало меня, я не мог поверить, что это происходит реально и что всё это мне не чудится.
Приближаясь к процедурному, я уловил тонкий аромат каких-то полевых цветов и чего-то древесного. Дверь была открыта. Кожаные скамейки в коридоре пустовали. Я заглянул внутрь. Спиной ко мне, наклонившись над металлическим столом с ватой, шприцами и разными растворами стояла невысокая девушка с чёрными как смола волосами. На ней был белый халат заканчивающийся чуть выше коленей, а из-под него выглядывали две обутые в балетки стройные ноги молочного цвета.
Видимо ей совсем некогда загорать – подумал я неожиданно для себя любуясь представившимся зрелищем. И никак не выдавая своего присутствия.
И это тоже было необычно для меня. Я никогда прежде не ловил себя на таком откровенном рассматривании других женщин. Не потому, что у меня была девушка и я не находил привлекательными других. Нет. Просто раньше, оказываясь в такой ситуации, я сам не зная от чего, начинал смущаться, и отворачиваться, как чопорный, английский джентльмен.
Но сейчас было иначе. Я не просто не сводил с девушки глаз, я делал то, что так осознанно не делал никогда - я мысленно раздевал её и представлял точно так же облокотившейся на стол, но без одежды. Каждая деталь, каждая мелочь, каждая часть её молочного тела ярко рисовалась в моём воображении. И я смаковал их, как сладкий десерт, чувствуя, что моя нижняя челюсть отвисла, а во рту будто прорвало платину – началось интенсивное слюновыделение.
И это было не просто ново! Это было потрясающе!
Что бы слюни не потекли на пол я сглотнул, отчего получился довольно громкий звук. Девушка в халате выпрямилась и повернула голову. Она удивлённо посмотрела на меня и кажется сразу догадалась о том, что я уже давно здесь стою и наблюдаю за ней. Во взгляде её мелькнул укор.
- Вы на укол? – сухо спросила она.
- Да, на укол. – подтвердил я, заметив, что голос мой стал как будто ниже и твёрже.
- Проходите. Давайте рецепт. – она протянула маленькую ручку с аккуратными тонкими пальчиками и розовыми ногтями.
Я не отрывая от неё взгляд шагнул в кабинет и подал выписанный врачом листок.
Она взяла его и вдруг замерла, точно статуя. Мы стояли друг против друга. Она смотрела на меня, так словно во мне было что-то необычное или гипнотическое. Глаза её были такими же чёрными как волосы. Дугообразные брови, маленький, чуть вздёрнутый нос, тонкие, покрытые блестящей розовой помадой губы и аккуратный подбородок с ямочкой. Лицо было худым. Я скользнул взглядом по тонкой белой шее и остановился на подножии двух, прикрытых халатом, не больших холмов. Дрожь пробежала по моему телу. Я снова громко сглотнул.  И поднял взгляд к её глазам. Мы стояли вытянув вперёд руки, держась за один листок и глядя друг на друга.
И я заметил, как взгляд её начал меняться. Как в нём появилось, что-то новое, неуловимое. Какой-то странный, но безумно волнующий блеск.
 А ещё я чётко уловил, новый запах. Я был уверен, что его не было минуту назад. Он появился только что и с каждой секундой становился всё сильнее и ощутимее. Он был терпким и вряд ли входил в состав её духов или распространялся от чего-то находящегося в кабинете. Я безошибочно определил, что он идёт именно от неё. Дыхание моё участилось. Сердце забилось в несколько раз быстрей.
Я заметил, что грудь медсестры тоже начала возбуждённо вздыматься и почувствовал, как кровь мощным напором ударила мне вниз живота. Моё внезапное желание стало обозначаться самым наглядным и самым непристойным образом. Но к удивлению, я абсолютно не испытывал никакого стыда или дискомфорта.
Совершенно не объяснимое, непонятно откуда взявшееся и необычайно сильное возбуждение захлестнуло меня с головой. Но не одного, а вместе с девушкой, которую я прежде никогда не видел и для которой столь неожиданная и странная реакция, очевидно, тоже была впервой. Во всяком случае, где-то в глубине её глаз, застыло изумление, несомненно вызванное вдруг возникшими у неё чувствами, рождающими самые неприличные желания.
Она глянула в коридор где уже скапливались люди. Затем посмотрела на меня и медленно опустила взгляд вниз, туда где предательски оттопыривались мои тренировки. Когда она снова подняла глаза, они уже были другими. Они были точь-в-точь как у той суки, которую покрывал вчера рыжий кобель - в них пылала та же неудержимая, животная похоть.
Она прошла мимо меня к двери и сказав, что для процедур ещё не всё готово и придётся подождать, под ворчание старушек, закрыла дверь. На ключ.
Я стоял как вкопанный, точно мне досталось чужое тело и я привыкал к нему. К его позывам и реакциям. Я почувствовал, как нежная рука взяла меня за руку и повлекла в соседнюю дверь, где был, блестящий, чёрный письменный стол, два потёртых зеленых стула, белая тумбочка и такой же белый шкаф со стеклянными дверцами, за которыми стояли какие-то папки и книги. В углу стояла железная вешалка, на ней висел разноцветный зонт.
Медсестра остановилась посреди комнаты, повернулась ко мне и ещё до того как я успел сообразить впилась своими розовыми губами в мои губы.
Тогда я впервые узнал, что поцелуи всех девушек отличаются. Они отличаются так же как отличаются друг от друга сами девушки. Поцелуй медсестры был страстным и очень… жёстким. Я не чувствовал мягкость её губ, зато она больно кусала зубами мои. И всё же это был невероятно сладкий поцелуй. Я отвечал и не слушающимися руками быстро снимал с неё халат, блузку, короткую джинсовую юбку. Она суетливо помогала. Наконец на пол упал её белый как невинность бюстгальтер и изумрудного цвета, узенькие, кружевные трусики. Она стояла передо мной абсолютно голая. Не помня себя я скинул лёгкие сандалии и тренировки. И тут же снова прижал девушку к себе. Я чувствовал себя так словно вот-вот собирался расстаться с девственностью. Я был перевозбуждён и торопил события. Не размыкая губ и объятий мы переместились к столу. Я взял девушку рукой за волосы на затылке, повернул к себе спиной, положил другую руку ей на живот и быстро наклонил на стол. Она послушно подчинилась, схватилась руками за дальний край и задрала вверх голову. Её спина выгнулась открывая мне доступ к самому сокровенному. И через мгновение я оказался в ней.
Она с трудом сдерживала крик. То поднимала тело мне навстречу, то снова опускала его ложась упругой грудью на гладкую поверхность. Её волосы растрепались. Руки метались по столу, как две пойманные змеи, и впивались пальцами в столешницу.  Она то начинала часто дышать, то замирала будто у неё перехватывало дыхание. Она извивалась так как только позволяли ей мои крепко держащие за талию руки. Иногда чтобы сдержать её порывы мне приходилось прижимать её одной рукой к столу. Тогда она немного затихала и я ускоряясь двигался, взад-вперёд, почти в такт своему колотящему барабанной дробью сердцу, готовому проломить грудь и вырваться наружу.
От моих движений стол ходил ходуном, стуча ножками по паркетному полу на который падали разбегаясь, как тараканы по углам, ручки, карандаши, и прочие канцелярские принадлежности.
То, что я испытывал, вряд ли поддаётся описанию. Овладеть другой, новой женщиной было для меня так же ново и потрясающе как когда-то вообще впервые заняться любовью. Это совершенно необыкновенное чувство. Я испытывал невероятный восторг. И я с восхищением упивался им.
Именно тогда мне со всей беспощадностью открылась правда о том, чего я лишил себя, когда в голову мне впервые пришла вздорная мысль о необходимости быть верным одной единственной женщине. Теперь я смеялся над собой. И кажется даже вслух, потому, что в какой-то момент девушка обернулась и посмотрела на меня с недоумением. Но я был в ударе и работал как бык производитель. Так, что через секунду она снова отдалась поглощающей её страсти.
Да, тогда я впервые почувствовал себя не просто мужчиной, а самым настоящим самцом. Я делал то, что никогда прежде мне не приходило в голову. То, о чём раньше я даже не фантазировал. Я вёл себя как животное. Я и был как животное. Как тот рыжий взъерошенный кобель, которому всё по барабану, которому чужды глупые сердечные чувства, который хочет только одного – спариваться с суками, каждый раз с другими, с разными. Что бы покрыть их как можно больше.  Потому, что ему хорошо известно, как это здорово – каждый раз не одно и то же, каждый раз новое!
Всё продолжалось недолго. Меньше чем через пять минут я, издав, что-то похожее на рычание достиг кульминации. И в это же время девушка заскулила и, наверно, чтобы подавить звук вцепилась зубами себе в руку, при этом другой рукой она дёрнула так, что задела железную настольную лампу, которая с грохотом и звоном бьющегося стекла упала на пол.
Закончив, я оставил тяжело дышащую медсестру лежать на столе и сразу стал одеваться.
Она тоже поднялась и как будто только сейчас испытав смущение стала прикрываться и торопливо возвращать на себя поднимаемые с полу предметы одежды. Вид её был растерян, точно она не понимала, как произошло то, что произошло.
 - Это… что… было? – робким и словно молящим голосом спросил она, глядя на поднятый с пола бюстгальтер.
- Видимо, то чего ты и хотела – ответил я непонятно зачем. Но главное совершенно несвойственным мне тоном. Тоном, в котором была наглость, невероятная самоуверенность и… презрение.
Я никогда, никогда раньше не позволял себе так разговаривать даже со знакомыми не то, что с не знакомыми девушками. Что случилось? Я ясно чувствовал, что со мной что-то происходит – странное и необычное. Какие-то удивительные перемены. Я на глазах утрачивал всегда присущую мне обходительность. Свою извечную робость. Я становился нечувствительным и циничным. Я становился другим, совершенно непохожим на себя прежнего.
Быть может это последствия вчерашнего стресса, из-за расставания с Людой – попытался найти я разумное объяснение происходящей метаморфозе.
Но главное: понимая, что я меняюсь, я вместе с тем замечал и то, что мне это нравится. Я словно обновлялся. Словно пробуждался от долгого, скучного, сна врываясь в настоящую свободную от ложных предрассудков, полную прекрасных, ярких мгновений жизнь, сулящую море радости и удовольствий, к которым прежде я не имел столь сильной тяги. Жизнь, где нет глубоких душевных переживаний, где нет крепких связей с другими. Где самые примитивные инстинкты выползают на поверхность. И где их силу ничего не сдерживает и не ограничивает.
В дверь уже стучали нервные и нетерпеливые пациенты. Одев всё кроме футболки я фривольно закинул её на плечо, подошёл к двери повернул ключ и вышел в коридор, забыв для чего вообще сюда приходил.
У кабинета уже собрались посетители. Внимательный человек, бросив лишь беглый взгляд на растрёпанную причёску медсестры, на её застёгнутый впопыхах не на те пуговицы халат, на блестящие глаза, а так же на мой довольный вид и должно быть ироничный взгляд, мог бы легко догадаться о характере произведённых в кабинете за закрытыми дверями процедур. Однако если кто и догадался то обнародовать догадок своих не стал.
Я спокойно прошагал по застеленному коричневым линолеумом коридору мимо облепивших двери разных кабинетов посетителей. Чувствуя новые запахи, удивительную лёгкость в душе и просто носом чуя возникающий ко мне интерес девушек и женщин.
Я вышел на парковку, за которой отделённый ухоженными газонами, раскинулся небольшой парк, с искалеченными не то временем не то вандалами безрукими и безносыми статуями, подошёл к машине и остановился любуясь ярким оранжевым солнцем, чистым лазурным небом, шуршащей зелёной листвой, желтыми, синими, белыми, красными цветами, и не догадывался что скоро из всего многообразия цветов и их оттенков мне останутся, только два – чёрный и белый. И окружающий мир станет похож на ранние кинофильмы.
Пока я не знал о грядущих потерях.  Я думал о случившихся приобретениях. Мне доводилось раньше читать о том, что иногда сильные переживания способствуют открытию у людей всяких необыкновенных способностей. Неужели, - думал я - стресс открыл во мне одну из них и теперь я тонко чувствую окружающие меня запахи? Это было волнующе.
Я поднял голову закрыл глаза и вдохнул носом полные лёгкие, сразу ощутив множество знакомых и ещё больше незнакомых ароматов. Я чувствовал себя человеком, который с самого рождения мучился насморком, не позволявшим ему узнать, как пахнут окружающие его вещи, и который вдруг внезапно исцелился. Я стоял и закрыв глаза познавал мир с помощью нового невероятно обострившегося чувства. И мир открывался мне новым. Я никогда не мог даже подумать, что в нём так много запахов и не один из них не вызывал у меня неприязни или отвращения, как бывало раньше.
В какой-то момент несколько запахов стали обозначаться более отчётливо. Тут был аромат ландыша, земляники, сильный запах табака и ещё один, такой которому я не мог подобрать наименования или сравнения. Этот последний запах был очень необычным, но схожим с теми, что я уже улавливал сегодня.
Скоро я разобрался в его природе и сделанное открытие меня потрясло. Этот запах всегда излучали женщины. Все без исключения. И будучи в чём-то схож он, тем не менее, всегда, у всех женщин был сугубо индивидуальным и отличался едва улавливаемыми оттенками. Это был их природный запах, всегда похожий и всегда различающийся, присущий им так же, как тонкий голос, как цвет волос, нежность кожи и как все другие их особенности.
Немного погодя я узнал, что свой неуловимый запах есть и у мужчин, и у разных животных, и у деревьев. Но все они не будоражили моего сознания, как женский. Пожалуй, кроме женщин исключение составляли только кошки и собаки. Если кто-нибудь из них появлялся в радиусе моего чутья, в мозгу у меня словно, что-то щёлкало и это почти никогда не оставалось незамеченным.
- Молодой человек, у вас нет подкурить? – услышал я справа от себя мелодичный голос и открыл глаза.
 Передо мной стояла девушка лет тридцати. В голубом летнем платьице. С крашеными в белый цвет, короткими прямыми волосами. С карими глазами. Она вопросительно смотрела на меня.
Я улыбнулся и сказал:
- Извините, не курю.
- Да нет же, мне в смысле подкурить автомобиль, а то у меня видимо сел аккумулятор, не могу завести. – улыбнувшись в ответ объяснила девушка.
И мне вдруг на мгновение почудилось, что она стоит передо мной совершенно голая. Я тряхнул головой, словно желая прогнать наваждение. И образ исчез, девушка снова была в своём платье.
- Подкурить не подкурю, а дёрнуть могу. – сказал я. И опять перед глазами мелькнула её обнажённая, загорелая грудь, с торчащими коричневыми сосками.
- Хорошо. – сказала она и побежала к своей машине. А я провожал её взглядом застывшим ниже пояса и платье вновь куда-то исчезло. Я в очередной раз тряхнул головой. Сказал себе: тихо, тихо, парень. Что с тобой? Держи себя в руках. Сел в свою машину. Подъехал задом к автомобилю девушки, прицепил трос и вытащил её жёлтую «калину» на прямую дорогу. «Калина», два раза чихнула, один раз кашлянула, но так и не завелась. После нескольких неудачных попыток, я остановился и подойдя к открытому окну девушки, сказал:
- Видно не судьба.
Она огорчённо надула губки, посмотрела на меня и расстроенным голосом сказала:
- А вы не могли бы отбуксировать меня до сервиса?
«Нет, простите, у меня много дал» - хотел ответить я. Но перед глазами вдруг опять возникла картина двигающихся вверх-вниз ягодиц девушки. И ещё не понимая ясно зачем и к чему я это делаю, сказал.
- Хорошо. Давайте.
И правда, у меня не было никаких дел, мне никуда не надо было торопиться, меня никто нигде не ждал. Я был абсолютно свободен и мог заниматься любой даже самой бессмысленной ерундой. Но самое главное меня совершенно ничего не удручало и жизнь казалась мне какой-то по-особенному лёгкой и беззаботной.
- Спасибо вам, большое-большое! – радостно проговорила она. И хоть я ещё ничего не сделал, но мне показалось, что глаза её уже блеснули готовностью быть благодарной.
Мы отбуксировали машину до ближайшего сервиса. Девушка зашла внутрь. Я остался на улице и закрыв глаза вдыхал запахи резины, масел, смешанного с чем-то бензина и ещё много всего. Меня не волновало то, что случилось вчера. То, что будет завтра. И даже то, что произошло сегодня. Я думал только об этой девушке, и рисовал в воображении самые живописные картины непристойного характера.
Но одновременно я спрашивал себя: что это?
Я не понимал своей озабоченности. Именно озабоченности, потому, что ничем другим это назвать было не возможно. Я не понимал, и где-то глубоко-глубоко внутри боялся, потому, что никак не мог объяснить себе её внезапного появления. Именно появления, поскольку, никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Я никогда раньше не вёл себя как сегодня. Так… как последний… кобель!
Течение моих мыслей прервал знакомый букет запахов известивший о возвращении девушки.  И через минуту я услышал её кокетливый голос:
- Там у них очередь. Они сказали, что позвонят, когда сделают диагностику. Но это не раньше, чем через час. Так, что… надо… ждать. Спасибо...
Я внимательно посмотрел на неё. Она стояла очень близко. И мне показалось, что в её взгляде  горит какой-то томный блеск, словно и вправду во мне было что-то магнетическое, притягивающее, возбуждающее. Словно один мой вид пробуждал в женщинах их глубинные, природные инстинкты, совладать с которыми они не в силах, так же как я сам с каждой минутой становился бессильным совладать со своим неожиданно обострившемся половым влечением.
- Что ж – с улыбкой сказал я – тогда к тебе или ко мне?
Я даже не понял, как произнёс это. Но помню, что в глубине души сильно поразился тому, что вылетело из моих уст. Как будто это говорил не я, а кто-то другой внутри меня, кто-то несравнимо более дерзкий, самоуверенный, нахальный.  И этот кто-то на моих глазах сейчас, совершенно откровенно, беззастенчиво, руководимый самыми низменными мотивами, кадрил девушку, даже не думая для приличия маскировать в какие-то «чайно-кофейные» формы свои истинные намерения. Причём делал он это с такой лёгкостью, как будто занимался этим ежедневно. С лёгкостью, которая всегда была чужда мне прежнему. И этот кто-то внутри меня точно знал, что вместо пощёчины или оскорбления ответом непременно будет согласие, словно в нём было, что-то перед чем женщины не могли устоять, млели и деградировали до уровня своей животной природы, превращаясь в самок.
- Ко мне. – немного отрешённо и чуть охрипшим голосом ответила девушка и глаза её окончательно подёрнулись поволокой предвкушения сладостных нег.
В меня точно вселился бес! Бес, для которого нет такой загадки как женщина. Которому хорошо известна тайна того чего она хочет. Который знает женщин, так словно у него их был миллион… нет… миллиард! И который желает только одного – снова и снова соблазнять, и соблазнять их. И именно этот бес каким-то волшебным, чудодейственным образом теперь манил, привлекал, тянул ко мне женщин, как пчёл на полевые цветы.

Меньше чем через пол часа она уже вставила ключ в дверной замок своей квартиры и дважды повернула его. Мы вошли в маленькую, тёмную прихожую. Она зажгла свет и исчезла в комнате. Здесь было прохладно. Сильно пахло лаком, свежей древесиной и новой мебелью. Хотя прихожая выглядела довольно убого. Слева деревянная, потёртая вешалка для одежды, на которой висел зелёный женский плащ и синяя джинсовая куртка пахнущая опилками и клеем. Тут же стоял небольшой коричневый комод забитый каким-то бельём, которое явно давно не доставали. Над комодом висело старое, овальное зеркало, обрамлённое жёлтой резной оправой. Паркетный пол был затёртым, но чистым. Под вешалкой стояла пустая подставка для обуви и две пары тапочек.
Не разуваясь я двинулся вслед за хозяйкой в комнату. Проходя мимо зеркала я бросил на него мимолётный взгляд, и в ту же секунду словно получил удар палкой в лицо, в ужасе отпрянул назад.  Из зеркала на меня смотрел огромный, взъерошенный, злобный, рыжий кобель. Тот самый которого я вчера бросил с моста!
Немного уняв волнение я снова осторожно глянул в зеркало – на сей раз отражение было моим. Я облегчённо выдохнул. Да уж нервы! – подумалось мне. Я присмотрелся, и заметил, что взгляд в зеркале всё равно как будто не мой, какой-то чужой, странный – в нём отражалась та же озабоченность, какую я с презрением приметил вчера в глазах покусавшей меня псины.
От рассматривания отражения и связанных с ним мыслей, меня отвлекла хозяйка квартиры. Она подошла сзади, прижалась и обхватив руками стала гладить грудь, живот, и… Руки её опускались всё ниже. Я повернулся к ней лицом. Она уже была в шёлковом халате, и источала волнующий запах, от которого голова начинала кружится. Наши губы сомкнулись. Подарив мне сладкий поцелуй, она ловким движением стянула с меня футболку. И стала покрывать поцелуями мою шею, грудь, живот. Её руки скользили по моему телу, а ноги сгибались отчего поцелуи становились всё ниже. Она встала на колени. Халат распахнулся обнажив две прекрасные отличающиеся от остального тела своей белизной груди.
Я уже был в состоянии боевой готовности. И следующие действия девушки унесли меня в страну сладостного блаженства. Голова моя задралась вверх, глаза закрылись, я запустил пальцы рук в её растрёпанные волосы и предался сказочному удовольствию.
Она не останавливалась до тех пор пока тело моё не пронзила последняя сладкая судорога.
Я всё ещё стоял с опущенными штанами, оцепенев от удовольствия, когда она вернулась из ванны и подавая мне поднятую с пола футболку, словно оправдываясь, сказала:
- Прости… Я не знаю, что… но я… вообще-то я… так… не делаю…
Я посмотрел на неё. И подумал, что мне абсолютно безразлично как она делает, а как нет.
- Ты, отвезёшь меня за машиной? – как-то неуверенно спросила она.
Я снова посмотрел в её карие, чистые глаза и не колеблясь ответил:
- Нет. У меня много дел и времени нет.
Я глядел на неё и думал только о том, как скорее уйти. Потому, что всё что мне было нужно я уже взял. И девушка, которая ещё несколько минут назад была мне интересна, теперь совершенно перестала меня интересовать. Я видел, что она не верит ни единому моему слову, и прекрасно понимает, что дав мне всё чего я хотел, перестала меня заботить. И то ли от обиды, то ли от сожаления о том, что произошло, то ли от невозможности понять, зачем она это сделала, у неё покатились слёзы. Слабым, дрожащим голосом она только и смогла сказать:
- Убирайся, кобелина!
 Но ничто в душе у меня не шевельнулось и не дрогнуло. Мне было безразлично, о чём она думает и каково ей. Главное, что мне в тот момент было очень хорошо. И ни малейшего угрызения совести я не имел. И я уже даже не изумлялся тому, как это не типично для меня прежнего.
В самом прекрасном расположении духа я покинул её квартиру. Самым острым желанием теперь было поесть. Я сел в машину и поехал в кафе. Остановился у первого попавшегося на моём пути, поставил машину на парковке и зашёл внутрь. Здесь, как и положено, пахло множеством еды и… женщинами.   Чужая, самодовольная улыбка растянула мои губы.
Я медленно прошагал через всё помещение к свободному столику. Мне не надо было оборачиваться, чтобы знать, что моё появление вызвало заметное смятение в женской половине. Я почему-то был уверен в этом. И я буквально почувствовал это носом.  Подойдя к столику я сел так, чтобы видеть весь зал. И тут же увидел, устремлённые на меня где прямо, где косвенно взгляды.

 Что происходит? – в очередной раз спрашивал я себя. Что со мной случилось? Отчего это повышенное внимание к моей персоне со стороны женщин? Отчего этот интерес? Ведь его раньше никогда не было. Точно не было. Или, поглощённый одной единственной, я его просто не замечал?... Но разве такое можно не заметить? Сперва медсестра, потом эта… И обе сами бросились на меня. Раньше же такого не случалось. Стало быть, что-то всё-таки изменилось. Во мне. Но что именно? И по каким причинам?
Я снова осмотрел зал. Девушки, которые сидели без мужчин, почти не сводили с меня глаз. Те же, что были с кавалерами искоса, но всё равно поглядывали в мою сторону. Это было необычно, приятно и забавно одновременно.
А может – подумалось мне -  я тоже как-то по-особенному стал пахнуть, вот женщины и реагируют на меня тоже по-особенному. Может они улавливают какой-то запах.
Я понюхал свои ладони, плечи, футболку.
Чушь! С чего бы они стали улавливать запахи?
Почему чушь? Я же с чего-то стал! Только с чего?
Уж не из-за того ли, что меня покусали собаки?
Да ну, мистика какая-то. Что они волшебные что ли?
Я усмехнулся.
Глупость полная!
А если нет никакой мистики, а всё происходящее – последствие заражения от собак, какой-нибудь редкой передающейся человеку болезнью?
Мои размышления прервала официантка, лет двадцати двух, со стрижкой каре, и непропорционально большим для её маленькой груди декольте.
- Что-нибудь будете заказывать? – робко спросила она, как будто предлагала себя и боялась, что я откажусь.
Я посмотрел в её глаза и с чувством глубокого внутреннего довольства отметил в них уже знакомый и уже разгаданный мною блеск. Она засмущалась, будто осознав, что я её раскусил, и что я знаю её внезапное тайное желание.
- Мне, пожалуйста «люля-кебаб» две порции, «Цезарь» и яблочный сок.
Делая заказ я смотрел на неё и тут в голову мне пришла совершенно дерзкая, экспериментаторская мысль. Мне вдруг захотелось проверить на сколько велико моё, чудесным образом открывшееся влияние на женщин, поэтому я в некотором волнении от ожидаемых результатов немного понизив голос, добавил, - и ещё, я хочу тебя! Прямо сейчас!
Она испуганно посмотрела в мои глаза. Её взгляд вспыхнул, щёки стали розовыми, она тяжело задышала и едва слышным голосом, тихо произнесла:
- Да. Через одну минуту.
И умчалась в сторону кухни.
Я сидел пораженный и чувствовал, как меня пробирает дрожь вновь нахлынувшего возбуждения. Я забыл про еду и только поглядывал туда, где исчезла официантка. Через минуту она вышла. На неё никто не обратил внимания. И она как тень исчезла за углом, небольшого коридора ведущего к уборным. Я поднялся и последовал за ней. Подойдя к двери с буквой «М» я остановился. Но лишь на секунду, потому, что обоняние сразу подсказало мне, что та, кого я ищу, находится за дверью с буквой «Ж». И оно же подсказало мне, что девушка уже готова… к вязке. Именно это слово почему-то мелькнуло тогда в моей голове. Но мне было не до психоанализа.
Вязка значит вязка! И я ворвался в женскую уборную, заперев за собою дверь.
Девушка стояла передо мной и трепетала. Её серые глаза были широко раскрыты. Я чувствовал её нетерпение и сгорал от собственного. Слева от меня были два белых умывальника. Над которыми висело одно большое зеркало. Я привлёк девушку к себе и повернул лицом к зеркалу. Она догадалась о моём желании и наклонилась вперёд взявшись руками за края раковины. Я задрал ей на спину короткую чёрную юбку со множеством складок. Под ней уже ничего не было, видимо девушка подготовилась дожидаясь меня. Взял её за упругие ягодицы и испытывая новую гамму непередаваемых ощущений оказался в ней, и сразу начал быстро двигаться. Волна наслаждения тут же захлестнула меня. Я смотрел на спину совершенно незнакомой девушки, на её голову, на мечущиеся волосы, дёргающиеся взад-вперёд в такт моим движениям и упивался своим новым состоянием.
В какой-то момент я глянул в зеркало и в ужасе замер. Там опять был рыжий кобель. Он смотрел мне в глаза и вместо меня, покрывал девушку. Из его пасти текла слюна, а хвост болтался как одуревший веник. Я перестал двигаться и зажмурился.  Девушка тут же компенсировала прекращение моей активности проявлением своей. Я медленно приоткрыл один глаз. Кобель исчез. Зеркало снова дало моё отражение. Стараясь больше не глядеть в него, я возобновил движения. И уже через мгновение забыл о кобеле, окунувшись в море собственных ярких ощущений.
В дверь постучали. Я стал двигаться ещё быстрее.
И уже скоро совершив два завершающих толчка остановился тяжело дыша. Девушка держалась за умывальник, опустив голову вниз и тоже тяжело дышала. Я отстранился, натянул тренировки. Подождал когда она опустит и поправит юбку. И не сказав ни слова вышел за дверь где уже стояли две удивлённые моим появлением женщины. Как ни в чём не бывало я прошёл мимо и вернулся за свой столик.
Скоро принесли заказ и я больше не обращая ни на кого внимания принялся его поглощать. Я ел жадно и быстро, отламывая большие куски мяса и набивая ими рот. Мои мысли прыгали с одного на другое. Я вспоминал вчерашние происшествия, и образ погибшего кобеля вставал передо мной. Я перебирал сегодняшние события и снова думал о своих необъяснимых видениях.
А вдруг это шизофрения? Временами задавался я пугающим до холода под лопатками вопросом.  Затем косился на каких-нибудь девушек и сам же отвечал: нет. Они же реально на меня смотрят с интересом. Точно какая-то мистика.
Я доел. Выпил сок. И провожаемый томными взглядами дам вышел на улицу.
Возле крыльца стояла женщина лет тридцати пяти. Держа между пальцев тонкую сигарету, она кого-то громко отчитывала по телефону. Начальница. Или предпринимательница. Словом, крутая тётка подумал я глядя на неё. На ней было золота как на ювелирном манекене. Пальцы все в кольцах. На шее несколько цепочек разной конфигурации, длины и толщины. Большие золотые обручи в ушах. Одета она была в шикарное платье. И источала множество приятных ароматов. Закончив разговор, она выключила телефон и, держа его в руке, задумчиво затянулась сигаретой, выпустив тонкую струйку синего дыма. Я смотрел на неё, не сводя глаз. И вдруг почувствовал, нет, не новое влечение, а то, как меня захлёстывает неожиданно появившийся кураж.  Движимый им, а заодно желая ещё раз получить, уже полученные недавно доказательства своих чудодейственных свойств, я поймал взгляд женщины и совершенно без церемоний сказал, глядя ей в глаза:
- Простите, вы не хотели бы со мной переспать?
Я сам слышал в собственном голосе слишком явную издёвку, даже какое-то глумление, и с досадой подумал, что всё-таки наверно сейчас слегка переборщил, поэтому напрягся, ожидая не той реакции, на которую рассчитывал.
Женщина с сигаретой, серьёзно и как мне показалось, сурово, посмотрела на меня. На секунду замерла. Я видел, как в течении этой секунды меняется её взгляд превращаясь из ясного в какой-то туманный, будто она выпила много вина, которое только сейчас внезапно ударило ей по мозгам. И она совершенно покорным голосом, сказала:
- Да, конечно.
Я сперва опешил. Но тут же совладал со своим изумлением и подошёл почти вплотную.  Я чувствовал себя победителем. Взял её руки, склонился к вкусно пахнущему уху, и тоном матёрого ловеласа, прошептал:
- Конечно. Другого я и не ждал!
Затем посмотрел в её засверкавшие знакомым блеском глаза, и очень довольный собой, поцеловал её в губы.
Вероятно, я намеревался сказать, что-то ещё. А может сразу отвёл бы её в уборную, как предыдущую… Не знаю. Но в мои ещё даже не сложившиеся планы вмешался досадный форс-мажор.
В начале до меня донёсся сильный запах пота и не сильный запах алкоголя. А уже через секунду я почувствовал, как на плечо мне легла чья-то тяжёлая, будто из железа рука. Я обернулся и остолбенел. Форс-мажор был под два метра ростом, с огромными волосатыми ручищами, с напрочь отсутствующей шеей и с каким-то недобрым, если не сказать безжалостным взглядом серийного убийцы. У меня тут же появилось дурное предчувствие, вместе с ясным пониманием своей вины. Но с последним было и ясное понимание того, что извиняться глупо, а каяться поздно.
Не успел я ещё об этом подумать, как почувствовал ошеломляющий удар. Форс-мажор хлопнул меня ладонью по правой стороне лица. От этой оплеухи у меня не просто посыпались искры из глаз, а чуть не вывалились сами глаза. Я отлетел на несколько метров в сторону и приземлился на асфальт, где и остался сидеть с двоящимися в глазах: названием ресторана, испуганно закрывшей лицо руками женщиной, к сладкому вкусу губ которой примешался во рту кислый вкус железа, и похожим на большую гориллу парнем.
Он двигался ко мне и что-то говорил. Из-за лёгкой контузии я не мог разобрать что. Но скоро слух вернулся и я услышал его низкий голос:
- Ничтожная псина! Прощайся с жизнью. Сейчас я буду тебе яйца откручивать, щенок.
- Ваха, зайчик мой, не надо. Оставь его. Сейчас кто-нибудь полицию вызовет. – услышал я голос женщины.
- Сейчас и тебе достанется, потоскуха. – грубо ответил Ваха и подойдя ко мне опустил свою тяжёлую руку на мою голову, так, что клацнули зубы и мне показалось, что голова раскололась пополам. Я впал в новую контузию, на сей раз утратив не только слух, но и зрение. Последним моим ощущением была боль в низу живота от которой перехватило дыхание. Запинает же, сволочь. – подумал я погружаясь во мрак. Исчезли ощущения, а вместе с ними сознание. Но перед тем как всё пропало, я вновь увидел образ уже не единожды являвшегося мне сегодня рыжего кобеля.
 Сколько я пробыл в отключке, не знаю. Первыми в сознание ворвались запахи. Одни появлялись и исчезали. Другие сохраняли постоянную интенсивность. Одни шли издалека. Источник других находился совсем близко. Я стал выделять среди них те, которые знал и которые мог назвать. Спустя какое-то время к запахам добавился слух. Теперь я слышал звук работающих моторов, топанье мужчин. Шарканье старушек, цокот каблуков девушек и женщин. Я открыл глаза. Надо мной висело чистое голубое небо.  Я лежал навзничь посреди тротуара. Видел проходящих мимо людей, очевидно думающих, что я пьян, и лишь иногда с любопытством глядящих на меня и совершенно не проявляющих озабоченности моим состоянием.
Лицо болело. Боль резала живот, грудь, ноги. Я вспомнил как очутился здесь и того благодаря кому это случилось. Да уж от души отделал, – подумал я и попытался подняться. Всё тело ломило. Преодолевая боль, я всё же встал на ноги. Посмотрел на себя – одежда была грязной. Я сунул руку в карман, нащупал ключи от машины. И на неверных ногах побрёл к парковке, где оставил автомобиль. Я ни на кого не смотрел и желал только одного, поскорее добраться до дома и упасть на диван.
Мой чудесный дар, как оказалось, способен приносить не только милые приятности, но и большие неприятности тоже. Я ещё не успел, ни осознать его, ни вдоволь им попользоваться, а уже обжёгся. Это был первый тревожный звонок. Необходимо было всё понять, уяснить, по возможности найти объяснение и сделать выводы и решить, что теперь со всем этим делать.
Домой. Домой. Домой, – говорил я себе, повсюду чуя женщин, и уводя себя, как хозяева молодых кобелей уводят своих питомцев прочь от места, где находятся суки.
Я сел в машину. Плотно закрыл все окна, желая совсем прекратить доступ в салон, вновь начавших, несмотря на состояние, волновать меня запахов. Но они всё равно проникали внутрь, через невидимые щели и тревожили, тревожили меня. Я включил зажигание, сделал громко музыку, точно надеясь, что это может отвлечь, и поехал к дому, зализывать раны. И думать. Думать. Думать.
Весь оставшийся вечер и большую часть ночи я провёл размышляя над своим странным новым состоянием. И выводы к которым я приходил и перспективы вдруг начавшие рисоваться в моём воображении были отнюдь не такими радостными, как можно было бы думать вначале. Во-первых, я перерыл в интернете все ссылки о бешенстве и твёрдо убедился, что произошедшие во мне изменения не имеют ничего общего с симптомами этой болезни.
А во-вторых: не взирая на весь свой скептицизм, грамотность и адекватность, мне всё же пришлось признать, что всё случившееся сегодня каким-то мистическим, неведомым, но необходимым образом связано с тем, что произошло вчера. Выходило, что я приобрёл некоторые собачьи способности и особенности их природы. С одной стороны я стал, тонко чувствовать все запахи. Это было не обычно. И если сперва меня напугало, то позже я решил, что это классно. А с другой стороны изменились не только мои чувства… Моё поведение стало, в прямом смысле таким же собачьим. Я вёл себя как, сорвавшийся с цепи загулявший кобель. Именно кобель! И это уже классным мне не казалось. Не казалось, потому, что это в корне ломало мою внутреннюю природу. Я это чувствовал. Я чувствовал, как утрачивается всё то, что прежде наполняло меня как личность, как члена человеческого общества. Все принципы, взгляды, убеждения – всё уничтожалось теми ужасными поступками которые я совершал. Моя скромность, целомудренная сдержанность, уважение к женщинам, уважение к самому себе всё было попрано и растоптано мною же самим. Мною новым. Мною окобелевшим! И я чувствовал, как от этого во мне умирает не просто прежний человек, во мне умирал человек вообще! Его место всё решительней и решительней занимал беспородный, бесчувственный, бесстыдный пёс, каждое мгновение стремящийся только к одному – к беспорядочному совокуплению с самками. Да именно с самками. Потому, что такого существа, как женщина, со всеми её чувствами, переживаниями, тревогами, заботами, мыслями, эмоциями,  меняющимися настроениями, мечтами, бедами и радостями - для него не существовало. Его совершенно не волновала и не интересовала бездонная, загадочная женская душа. Женщины представляли для него ценность лишь постольку, поскольку исключительно в силу своей физиологии могли удовлетворить его низкую и кажется не проходящую, неиссякаемую похоть. И это существо теперь буквально выдавливало из меня человека. Я превращался в дикое, необузданное, алчущее сладострастий животное. То самое, что не единожды сегодня чудилось мне в виде моего собственного отражения.
Подхлёстываемая страхом и душевным расстройством логика пугала меня отвратительными картинами моего будущего: полного, не только внутреннего, но и внешнего перевоплощения в собаку. В свете всего происходящего эта мысль казалась мне не такой уж невероятной и потому ужасающей!
Как же такое могло случиться – спрашивал я себя – я, никогда не знавший других женщин кроме одной единственной, той которую любил, всегда имевший твёрдое понятие о том, что хорошо, а что плохо, никогда не гонявшийся за плотскими удовольствиями, только вчера потерявший любимую – теперь вместо того, что бы скорбеть о ней, грустить, переживать, завидев любую юбку, теряю голову и проявляю такую необузданную страсть, какой никогда прежде не имел? Что это если не мистика? Но главное: что теперь с этим делать? Ведь я не хочу, не хочу так жить! Я не животное! И не желаю превращаться в него, ни внутренне, ни тем более, внешне.
 А что если нет никакой мистики, а я веду себя так отвратительно, что бы, в некотором смысле, отомстить за измену? – пришла мне в голову какая-то фрейдовская мысль.
Ага, и запахи, я тоже из мести чувствовать стал. Тут же нашёлся язвительный ответ на это глупое допущение. Нет, тут точно дело не чисто!
Только, что оно не чисто я уже понял. А вот что делать – нет.
А делать, что-то было нужно. Моя не до конца выжатая, человеческая натура, кричала об этом. Требовала. Боролась за свои права.
Моя же вдруг ставшая второй - собачья натура сейчас как ни странно молчала. Если не считать того, что благодаря ей я по-прежнему тонко чувствовал все запахи витающие в моей квартире, проникающие из подъезда, и даже сквозь открытую форточку доносящиеся с улицы.  Моя собачья натура ничего не требовала. Бороться ни за чего не хотела. Может потому, что для её проявления сейчас не было оснований. Может потому, что собаки не умеют рассуждать. А может потому, что её победа была предрешена. Она как вирус распространялась внутри меня действуя не на уровне сознания, а на более надёжном уровне – инстинктов. И ей плевать на все мои рассуждения, на все мои: «как быть?» и «что делать?». Как плевать бабочке на возможные намерения гусеницы противостоять метаморфозе.
Только в их случае метаморфоза есть прекраснейшее преображение. А что в моем? Кем я стану когда моя метаморфоза завершиться? Собакой? Диким псом? Ошалевшим кобелём, вскарабкивающимся на всё до чего можно дотянуться? Нет я не хочу такой участи! Это омерзительно.
А, что если обратиться к врачу и честно рассказать обо всём, что со мной происходит? – поставил я перед собой новый вопрос и сам же ответил:
Рассказать-то не трудно, только как бы в дурку не загреметь? Если я скажу врачу, что мне кажется будто я превращаюсь в собаку и временами чувствую себя собакой – скорее всего диагноз шизофрения и отдельная палата мне будут обеспечены. Пожалуй нет. Обращение к врачу отпадает. Остаётся только одно: самому, собственными силами и волей противостоять тому, что со мной происходит. Во что бы то ни стало, вести себя как прежде, как человек и сохранить человеческий облик.
Находясь дома и думая о случившихся сегодня событиях, я кажется только сейчас начал по-настоящему удивляться. Удивляться тому как мне всё это удалось. Как я вообще смог. Сейчас на всё случившееся днём я смотрел совершенно другими глазами. Своими обычными. Я как будто вышел из помрачения, из гипноза, в котором пребывал весь день. Во мне говорил человек. Во мне говорил я прежний. И ясным умом я беспощадно осуждал и корил себя за всё что успел натворить. Я даже снова вспомнил про Люду и пожалел о ней. Ко мне вернулась моя сентиментальность. Вернулись эмоции и чувства. Так что я испытал искреннюю жалость к тем девушкам, которые у меня сегодня были и с которыми я обошёлся как последний кобель.
Надо обо всём забыть. Забыть, как о коротком помешательстве. Это был не я. И этого больше не повториться – твердил я. Трезвость рассуждений заставляла меня думать, что всё действительно прошло, оказавшись странным и мимолётным сдвигом. И с этой бодрой мыслью я почти успокоившись заснул. Заснул не зная, что на самом деле ничего, абсолютно ничего не прошло. Что дальше будет только ещё сложнее и хуже. И что моё волевое решение, сопротивляться всему, что явно противоречит моей личности, и во что бы то ни стало вести себя как человек – будет бессильно против диких, неумолимых как стихия, проявлений моей второй, час от часу крепнущей и стремящейся к единовластию натуры.