Кобель. глава 8

ЧАСТЬ 8
Я бреду под дождём не зная куда. Ощупываю свои кажется всё больше и больше покрывающиеся растительностью руки. Чувство утрачивания человечности с новой силой начинает одолевать меня, вызывая горькую печаль и тоску, так что мне снова хочется выть. Выть громко, протяжно. Я уже запутался в себе и не знаю, кто я собака или человек. Чьими глазами я в эту минуту смотрю на мир, чьим носом ощущаю его, чьими чувствами живу, и чьим рассудком думаю? Я одиноко иду по улице. И это одиночество кажется мне символичным предвестником того одиночества, которое ожидает меня впереди. Того, что скоро я окончательно утрачу свою связь с людьми. И впредь вместо того, что бы спрашивать: «парень ты откуда?», люди станут пинать меня, крича: «пошла вон, грязная псина!». А вместо того, чтобы ответить и сказать: «люди! Я такой же как вы человек только из-за чего-то превратившийся в пса», вместо этого я буду лаять на них и возможно кусать. Кусать от обиды. От досады на то, что хочу сказать, но не могу, потому, что вместо слов из пасти моей будет вылетать лишь лай. Всё это случится скоро. Если только до того момента, как я окончательно обращусь меня не пришибёт какой-нибудь ревнивый супруг за то, что я, верней за то, что пёс во мне, уведёт его жену.
Я в отчаянии и не знаю, что мне делать. Мне хочется скрыться подальше от людей. Но куда? В лес? И тут в голову приходит мысль: уехать из города. Недалеко, в одной из окрестных деревень, у родителей есть дача. У меня есть о неё свои ключи. Всё лето родители проводят там, а осенью оставляют её и до следующего лета она пустует. Лишь иногда отец приезжает протопить дом и взять что-нибудь из погреба, куда они с мамой складывают готовящиеся всё лето варения и соления. Сейчас там никого нет. И я решаю отправиться туда, закрыться от всего мира, и ждать окончательного перевоплощения. Я подавлен и чувствую, что у меня практически не осталось сил сопротивляться неизбежному. Остаётся одно - принять судьбу, смириться и ждать. Ждать когда всё закончится. Запереться в доме и не вылезать, чтобы никто не увидел меня таким. Чтобы не творить больше зла. А там будь что будет.
Мысли путаются. Я не вполне понимаю, что даст мне затворничество и уединение. Я просто хочу, что-то предпринять, потому, что предпринимать что-то нужно. А оставаться в городе больше нельзя.
Но как добраться до деревни? Автобусы не ходят. К тому же денег всё равно нет. Как не крути нужно забирать машину. Только вот запасные ключи дома, в квартире которую я снимаю. А ключи от неё, вместе с ключами от машины и мобильником, какого-то лешего прихватили хулиганы. Но благо этаж первый. Поэтому план простой: через форточку проникнуть в квартиру, взять ключи и топать за автомобилем. И хоть мысль о засаде меня уже мало беспокоит, я всё же решаю, что осмотрительность не помешает. И со страхом и осторожностью человека идущего на преступление отправляюсь домой.
До нитки промокший,  подхожу к дому и скрываюсь в кустах напротив окон своей квартиры. Никаких признаков чьего-либо присутствия. Это хорошо. Но есть и плохое: обе форточки, с этой стороны - в комнату и кухню –  плотно закрыты.
На другую сторону дома выходят окна второй комнаты. Но так как ей мы по договору не пользуемся (в ней у хозяйки сложен какой-то личный хлам)  - там форточка открыта быть не должна. И всё же в надежде обхожу дом вокруг. Чуда не происходит - форточка плотно затворена. Я всматриваюсь в чёрное окно. Тихо. 
Как же быть?
И тут вспоминаю о своих недавних приключениях, про балкон с постельным бельём и в голову приходит отчаянная идея – разбить стекло. Прикинув, что до форточки добираться высоко я решаю разбить сразу целое окно. Однако разбить его надо за один раз, что бы в раме не осталось осколков, которые могут создать лишний шум после. Осматриваюсь – кругом только трава, спрятаться негде. Поэтому снова обхожу дом, поднимаю по пути несколько тяжёлых камней, и вернувшись во двор забираюсь в те же кусты.
Дом спит. Свет нигде не горит. Мысленно прося извинения у хозяйки квартиры я покидаю укрытие и держа камни в руках приближаюсь к нужному окошку. Смотрю вверх. Оглядываюсь по сторонам. Убеждаюсь, что меня никто не видит, и поблизости никого нет. И с размаху бросаю обломок кирпича в центр окна. Раздаётся оглушительный звон. Не останавливаясь я запускаю в оставшиеся осколки ещё три камня. И как разбивший дорогую вазу своих хозяев щенок пулей мчусь в кусты.
От волнения и страха руки трясутся. Сердце бешено колотится. Сквозь листву вижу, как в одном из окон третьего этажа зажигается тусклый свет, видимо ночник. А в окне соседней квартиры, вроде шелохнулась штора. Я сижу не шевелясь внимательно всматриваюсь в тёмные окна. Через минуту, зажжённый свет гаснет и дом, кажется, снова засыпает. Выждав ещё немного я вылезаю из засады и быстро подбегаю к разбитому стеклу. Ещё раз осматриваюсь, хватаюсь руками за раму и отталкиваясь ногами от стены влезаю в квартиру. Без шума впрочем не обходится, едва я переваливаюсь через раму и сползаю на пол, как сверху вывалился большой оставшийся осколок и с шумом разбивается о подоконник. Не включая свет, я мечусь по квартире в поисках ключей от машины и дачи. И если первые нахожу быстро. То вторые никак не находятся. Я стою в коридоре и уже думаю плюнуть на них, когда стена напротив меня освещается светом фар проезжающего по двору автомобиля. Я без удивления и страха вижу в висящем здесь зеркале своё отражение, - отражение пса. И радуюсь, поскольку, здесь же на зеркале висят искомые ключи. Автомобиль проезжает мимо и звук его мотора как-то резко стихает.
Я хватаю ключи, сую в карман и не желая больше задерживаться спешу к выбитому окну. И тут встречаюсь глазами со стоящим внизу и осматривающим раму полицейским.
- Опа! – говорит он увидав меня.
«Опа!» - повторяю я про себя.
От неожиданности мы оба замираем.
Недолгое молчание нарушает он:
- Ну, что слезай. Попался. – тон его такой, точно мы играем в прятки и он меня нашёл.
Моё первое побуждение - сдаться.
Но в следующую секунду я от него отказываюсь.
Бежать! Бежать! Только куда? К двери? Попаду в подъезд, а куда оттуда? В какой-то момент я думаю броситься прямо на полицейского. Но из машины выходит ещё человек в форме. Я вспоминаю про комнату напротив и выходящее на другую сторону дома окно. И в ту же секунду не раздумывая бросаюсь туда.
В след мне несётся:
«Стой, стрелять буду!».
Подстёгиваемый страхом и ценя каждую секунду я забываю, что окно можно открыть и только прикрыв голову руками прыгаю в него. С шумом и звоном вылетаю на улицу с задней стороны дома. Падаю на землю. Но тут же вскакиваю и не помня про боль в колене бросаюсь прочь в другие дворы.
Через какое-то время замечаю, что преследования нет. Перехожу на шаг. Дыхание сбито. Нервы на пределе.
Осторожными перебежками, избегая людей и машин я пробираюсь к больнице, откуда меня едва не забрали в психушку. И двадцать минут спустя оказываюсь в машине уносящей меня за город. Бензиновая лампочка горит предупреждая, что я могу и не доехать. Но всё обходится и скоро я въезжаю на просёлочную дорогу с которой видны дома деревни.
Всё освещение составляют только фары автомобиля. Меня встречает кваканье лягушек и доносящийся из разных дворов лай собак. Я останавливаюсь возле немного покосившейся калитки, глушу мотор и иду к дому, озираясь по сторонам, точно вор. Захожу внутрь и тут же ощущаю, как устал. Ноги не держат. Хочется сразу лечь на кровать. Но кроме усталости чувствую сильный голод. Такой, что, кажется, съел бы слона. Поэтому первым делом отправляюсь в погреб. Беру литровую банку огурцов и помидор. Поднимаюсь. Обоняние подсказывает, что в кухне есть хлеб. Прохожу туда, включаю свет. В хлебнице нахожу два чёрствых обломка от батона. Открываю банку и начинаю с жадностью поглощать содержимое. Через пять минут опустошив банку и до крошки очистив хлебницу, не сытый, но уже не думающий о еде, отправляюсь в спальню. Заваливаюсь на кровать и тут же отключаюсь.
Мне снится то же, что все последние дни. Всю ночь одни и те же собаки. Я бегаю вместе с ними. Заигрываю с сукой, которая заигрывает со мной. И веду себя почти как полноценный представитель их племени.
Новый день будит меня тёплым лучом светящего в окно солнца. Я открываю глаза и уже по привычке начинаю ощупывать лицо. Вроде всё то же самое только волос на голове стало гораздо больше, так что приходиться раздвигать их что бы добраться до ушей. И тут я понимаю, что с ушами тоже не всё в порядке. Они явно изменились. На ощупь - как будто немного заострились и… стали подвижными. Да именно подвижными – я чувствую как они шевелятся под моими пальцами вправо, влево.
Значит процесс продолжается – констатирую я с роковой покорностью перед неизбежным. Настроение тут же ухудшается ещё больше. Мысль о том, что со мной будет дальше, вновь начинает угнетать. Я лежу с открытыми глазами и с каким-то болезненным мазохизмом представляю, как буду выглядеть скоро. Вспоминаю своё отражение в зеркале – вероятно оно и есть мой будущий образ. Чувствую бессилие и злобу. От отчаянии хватаю зубами  подушку и начинаю драть её. Останавливаюсь лишь когда вся комната оказывается усыпана перьями. Сплёвываю выпотрошенную ткань. Чувствую короткое облегчение, которое расцениваю как приобретение собачьих инстинктов. От чего тут же удручаюсь, ещё больше.
Встаю, выхожу на кухню, подхожу к окну. Открываю его. На улице ясно. О ночном дожде напоминает лишь блеск всё ещё влажной травы. Я глубоко вдыхаю и чувствую тысячи новых запахов. Да, деревня пахнет совсем иначе чем город, хотя множество запахов одинаковы. На ветке яблони около окна скачет воробей. Где-то в кустах малины чирикают его собратья. Я с завистью смотрю на него и думаю о том, как было бы здорово обратиться в птицу. Какие новые ощущения может дать обращение в собаку? Пожалуй, за исключением острого обоняния – никаких. А вот если бы превратиться в птицу, то хотя бы можно было узнать каково это парить над землёй.
Я ловлю себя на том, что, то о чём я думаю в сущности полнейший бред. Какая собака? Какой воробей? Ещё недавно я сам вызвал бы психушку тому, кто сказал бы мне что человек может в кого-то превратиться. Это бред от создателей фильмов про оборотней. И вот тебе на, сегодня этот бред реально происходит со мной и сегодня этот бред – есть предмет моих самых серьёзных размышлений. Сколько же ещё в мире невероятных, кажущихся фантастическими, но при этом совершенно реальных вещей?
Или всё-таки у меня большие проблемы с головой? Быть может это всё же шизофрения? – в очередной раз строго спрашиваю я себя. Но ещё раз всё взвесив отметаю этот диагноз.
С улицы до меня доносится знакомый запах. Где-то поблизости женщина. Я тут же забываю обо всём о чём только что думал и немного вылезаю из окна. По дороге не спеша идёт тонкая как молодая берёза девушка. Это соседка. Её дом находится рядом с нашим. Она живёт здесь круглый год с родителями и мужем. Работает кем-то на местной ферме. Там же работает муж. Обоим ещё нет и тридцати, но уже имеют троих детей. Честно говоря я даже не знаю как её зовут. Кажется мать называла её Татьяной.
Я хочу убраться обратно в дом. Хочу, и не могу, как будто, что-то держит меня. И потеряв всякую осторожность, продолжаю наблюдать за ней. Она одета в какой-то непонятный сарафан. В руке сумка. В сумке хлеб, пряники и сливочное масло. Она идёт из единственного здесь магазина продуктов. Хотя это даже не магазин вовсе, а ларёк. Идёт не спеша. Её запах дразнит меня и волнует. Я гляжу на раскачивающуюся грудь и все печали, все заботы мои в мгновение улетучиваются, вновь уступая место одной единственной мысли – мысли о сексе. Я не пугаюсь и не удивляюсь. Как будто это нормально, как будто это естественно, как будто это в самом порядке вещей и всё именно так и должно быть.
Буквально в течении каких-то мгновений во мне что-то меняется и вместе с этим меняется моя оценка происходящего. Я вижу женщину и желаю её, просто потому, что я кобель и мне это позволено. И всё, больше никаких комплексов и никакой самокритики.
Когда Татьяна проходит мимо дома, я немного убираюсь в тень и негромко кашляю. Она смотрит в мою сторону и не узнаёт, но всё равно на всякий случай говорит «здравствуйте». Я нечленораздельно отвечаю и пристально смотрю на неё. Она отворачивается, но скоро вновь обращает ко мне лицо. Мы встречаемся глазами.
 - Семён, ты, что ли? – спрашивает она и после того как я утвердительно киваю добавляет:- А тёть Люба дома?
Тёть Люба это моя мать
Я отрицательно повожу головой и не свожу с неё глаз. Мы долго смотрим друг на друга. Какое-то время она стоит точно в нерешительности, затем, словно кролик загипнотизированный удавом, подходит к калитке, без слов открывает её и заходит во двор. Взгляд её рассеян, и вместе с тем сосредоточен на окне за которым стою я в одних трусах.
Я иду к двери, открываю, и смотрю сверху вниз. Девушка медленно приближается. Поднимается на крыльцо и замирает передо мной. Глаза её блестят, а тело распространяет аромат вожделения. Да мои чудесные сигналы уже подействовали на неё, так же как на всех остальных. Очевидно исключений не бывает.
Я отступаю назад. Она оглядывается по сторонам, возвращает взгляд ко мне и вступает в тёмную прихожую. Нам обоим хочется одного. Но самое главное - мы понимаем друг друга без слов.
Она ставит сумку с продуктами на пол и подходит ко мне вплотную. Я неотрывно смотрю на неё, поднимаю обе руки и кладу их ей на грудь. Немного сжимаю пальцы – мягко. Чувствую возбуждение, от которого по телу пробегает дрожь. Её грудь вздымается. Она начинает часто, прерывисто дышать. Её глаза расширены, губы разжаты. Она кладёт свои руки поверх моих и сильней прижимает к себе. Ладони её влажные. Правой рукой я чувствую её учащённое сердцебиение.
Высвобождаю левую руку, опускаю вниз и собирая пальцами её сарафан, поднимаю вверх по бедру шелестящую ткань. Затем высвобождаю правую руку и проделываю те же движения на другом её бедре. По мере того как задирается подол дыхание её становится всё чаще. И вот сарафан задран. Пальцами я чувствую её нижнее бельё. Она помогает мне: освобождается от сарафана, затем от бюстгальтера и трусов. Я заворожённо слежу за её действиями. Через несколько секунд она стоит передо мной абсолютно голая. Я разворачиваю её. Она легко поддаётся, встаёт ко мне спиной и наклоняется, опираясь руками на стоящий здесь комод. Возбуждение зашкаливает, кроме него я ничего больше не чувствую. И ни о чём не думаю. В голове туман. Я срываю с себя единственный предмет одежды и без прелюдий приступаю к главному.
Девушка не то стонет, не то мычит. Я не обращаю внимание, тороплюсь. Невольно смотрю в маленькое, тёмное зеркало над комодом. Вижу в нём случку двух собак одна из которых смотрит на меня. Равнодушно отвожу глаза и не останавливаясь продолжаю начатое.
Ничего не меняется с того момента как всё началось, с самого первого акта – процесс длится не долго. Его венчает размытое ощущение физиологической разрядки. Когда всё заканчивается я отхожу от всё ещё опирающейся на комод соседки и не произнося ни слова ухожу в кухню. Хочется пить. Выпиваю из чайника остатки воды. Прислушиваюсь. Из прихожей доносится шорох одежд и скрип деревянных половиц. Через минуту шум прекращается. Однако я не слышу удаляющихся шагов и не вижу никого во дворе. По запаху чувствую, что девушка всё ещё здесь. Должно быть она растеряна или чего-то ждёт. А я с безразличием жду когда она уйдёт. Я ни о чём не жалею. Голос моей совести и человечности, тот что ещё недавно бичевал меня за моё животное поведение сейчас молчит.
Наконец половицы скрипят, девушка выходит на крыльцо. Я вижу, как она спускается и не оборачиваясь идёт к калитке.
- Танюшь, здравствуй! Как дела? Люба, что ль приехала? – раздаётся старушечий голос. Я подхожу ближе к окну и вижу на дороге старушку с двумя вёдрами, в тёплой кофте, платке и резиновых сапогах. – Ты, чё какая потерянная? Аль случилось чаго? Да ты, мила моя, не захворала ль?
Танюша что-то односложно отвечает и ускоряя шаг проходит мимо к своему дому.
Старушка провожает её удивлённым взглядом, и негромко, скорее для себя говорит:
- А платье-то что шиворот на выворот одето.
Затем подозрительно смотрит на окна моего дома. Кажется, замечает меня. Хмурится, опять смотрит вслед удаляющейся женщине и снова переводит недоумевающий взгляд на меня. Я безразлично смотрю на неё. Она хмурится ещё больше. Я вспоминаю, что на мне нет одежды, спокойно поворачиваюсь к ней голым задом и ухожу в комнату. Там ложусь на кровать и вперив взгляд в пожелтевший потолок начинаю прислушиваться к себе, к своим ощущениям. Но ощущений никаких нет. Душа спокойна. Как будто я не сделал ничего за что мне должно быть стыдно или неловко.
Не знаю, сколько я так лежу, прежде чем внутри меня из самых глубин, словно из заточения, вновь прорывается осуждающий голос. Вместе с ним, тотчас просыпаются все прежние переживания и страхи. Страхи человека на которого обрушилась беда: страх утраты людской природы и превращения в непонятно что.
Однако на этот раз я не ругаю себя, не называю животным, не рву с головы волос. Теперь я себя жалею, как можно жалеть лишь безнадёжного больного. И эта жалость вдруг вызывает у меня слёзы. Жгучие, несдерживаемые. Я утыкаюсь лицом в простыню и плачу. Навзрыд, как несчастный ребёнок.
За, что? – снова повторяю я один и тот же вопрос. – Почему это постигло именно меня? В чём я провинился? И неужели вправду ничего невозможно сделать?
Я снова чувствую глубокую подавленность и растерянность. Мне ясно только одно – я стремительно превращаюсь в нечто и не в силах это контролировать или изменить. От такого вывода плачь мой сменяется рёвом. Скоро слёзы заканчиваются и мне больше не чем рыдать. Я только всхлипываю, продолжая лежать уткнувшись лицом в мокрую простыню.
Не хочется открывать глаза. Хочется забыться и не думать о том, что со мной происходит. Потому, что все мысли об этом неизбежно вызывают только самые мрачные и горькие чувства.
Я лежу не открывая глаз. И скоро погружаюсь в сон, где тотчас оказываюсь в положении от которого душу мою мгновенно сковывает ледяной страх. Потому, что первое что я вижу - сквозь темноту, в которой оказываюсь, на меня, словно чудовище из фильма ужасов, вылетает грозный собачий оскал. Я даже не успеваю среагировать и только чувствую мощный удар лапами в грудь. Удар, от которого тут же падаю. Но как-то странно. Подо мной ничего не оказывается и я как будто лечу в пропасть. А сверху на меня падает всё больше приближаясь знакомая морда с горящими ненавистью глазами и зловонным оскалом из которого исходит злое рычание и мерзкой слизью тянется слюна.
Я хочу выставить перед собой руки, чтобы защититься. Но они тяжёлые словно налиты свинцом. И мне стоит больших усилий поднять их. Я пытаюсь сдержать приближение пса. Но тщетно – сил моих для этого не достаточно. Клыки его неумолимо приближаются. И тут, падение резко прекращается. Я оказываюсь на чём-то твёрдом. Пёс теперь кажется мне огромным, в несколько раз больше меня самого. Его лапы стоят на моей груди, под их тяжестью мне трудно дышать и я не могу пошевелиться. Я чувствую себя маленьким беспомощным щенком, прижатым к земле огромным зверем, собирающимся разорвать его на куски. И чувство совершенного бессилия перед этим яростным исполином овладевает мной. Страх проникает в каждую клеточку. Его сменяет паника.
Я не хочу умирать! И в отчаянии предпринимаю попытки вырваться. Я бью прижимающие меня лапы. Но всё бесполезно. Пёс не сдвигаемо стоит на мне. Только в глазах его сильнее разгорается ярость.
И вдруг он резко наклоняет голову вниз. Я вижу стремительно приближающуюся ко мне, огромную как бездна пасть, гигантские клыки, красный язык и чёрную как могила глотку. Ещё мгновение и череп мой треснет как мягкая куриная косточка. Я только успеваю зажмуриться. И всё. Но проходит секунда, за ней ещё одна, за ней другая, а я всё лежу и не чувствую боли и не слышу хруста собственных костей.
Я медленно открываю глаза. И волна непередаваемого облегчения прокатывается по всему телу. Я узнаю старую стеклянную люстру. Только она как будто стала выше. А, нет. Это просто я лежу на полу. На грудь мне давит собранное в кучу одеяло. Я снимаю его - дышать сразу становится легче. Сердце бьётся часто. Я сажусь, руки немного дрожат, провожу ими по лицу; оно мокрое - это пот. Нервы ещё возбуждены. Но я уже чувствую облегчение.
Слава богу, это только сон!
Между тем на улице уже вечер. Сколько же я проспал? Видать долго. Сквозь открытое окно пахнет цветами, скошенной травой, разогретой за день землёй, разной скотиной и продуктами её жизнедеятельности. Слышен стрекот кузнечиков и то близкий то далёкий лай собак. Где-то в лесу кричат птицы. На тёмном небе виден бледный диск луны.
Я встаю. Опять спускаюсь в подвал. Беру очередную банку солений, на этот раз грибы. Прохожу на кухню и уминаю всё до последнего грибочка. Без хлеба грибы кажутся противными. Но голод не тётка. Я забыл когда последний раз нормально ел. Оставляю пустую банку на столе, возвращаюсь в комнату, нахожу свои вещи. Они всё ещё влажные от дождя. Одеваю их и выхожу на крыльцо. Не знаю, что и куда меня влечёт. Наверное, в доме душно, поэтому я стремлюсь на воздух. Так кажется мне сперва.
Я сажусь на ступень и с удовольствием вдыхаю вечерние запахи. За высоким забором дома напротив, надрывается захлёбываясь собственным лаем собака. Точнее, судя по высоким интонациям собачка. Я почему-то не сомневаюсь, что её истерика по моему адресу.
И тут я, хоть и отдаю себе отчёт, но как-то непроизвольно, точно передразниваясь, отвечаю ей несколькими короткими «Ав! Ав!». Голос у меня к собственному удивлению, как будто не мой, басистый и грозный.
За забором тут же воцаряется тишина. Кажется, тишина на какое-то время устанавливается во всей деревне. Однако скоро вдалеке раздаётся такой же грозный «гав». И вслед за ним вся деревня наполняется беспорядочным лаем, словно псы собрались на вече и перебивая друг друга, одновременно высказываются по какому-то важному вопросу.
Проходит несколько минут и я всё яснее начинаю понимать, что из дома меня выгнала отнюдь не духота. Хотя пока и не знаю что. Я лишь чувствую какое-то беспокойство. Внутри словно, что-то свербит. Мне чего-то хочется.
Может есть?
Нет. Мысль о еде тут же вызывает воспоминание о грибах, а оно в свою очередь вызывает отвращение к еде.
Потребность обозначается всё яснее, и я уже узнаю её, по характерным ощущениям – обильному слюновыделению, дрожанию пальцев и разливающемуся в животе теплу. Мне срочно необходимо спариться. Без разницы с кем и как. Главное избавиться от нарастающего напряжения, из-за которого я начинаю чувствовать сильное беспокойство.
Я оглядываюсь – вокруг никого. Захожу в дом, одеваю висящую на вешалке старую джинсовую куртку отца, какую-то кепку, спускаюсь с крыльца и уткнувшись в землю шагаю мимо домов. Меня лаем встречают и провожают собаки. Я не знаю куда двигаюсь, просто двигаюсь вперёд полагаясь на тонкую настройку носа, который несомненно должен привести меня к цели. И он это делает.
Я останавливаюсь на развилке. Прямо дорога идёт между каменных и деревянных домов. А направо ведёт к единственному здесь магазину и одноэтажному деревянному зданию. Не знаю какую функцию оно выполняло раньше, но сколько себя помню, это был клуб для танцев. Убогий, захолустный. Однако за неимением другого популярный среди местных. Особенно у молодёжи.
До клуба метров двести. На крыльце клуба курят две молодые девушки. Магазин от клуба метрах в тридцати, возле него стоит какая-то толпа. Слышится смех. Пары алкоголя распространяются на всю округу.
Я стою в нерешительности. Голос здравомыслия внутри предостерегает от приключений. Однако животный зов плоти игнорирует предостережения. Я чувствую этот зов и становлюсь не похожим на себя: самоуверенным, дерзким, как кобель готовый клыками завоевать себе право на спаривание с самкой.
Только я позабыл, что мир людей отличается от мира животных. И если в мире зверей пришедший, скажем, в чужой прайд лев, может честно сразиться с его главой и победив получить всех самок. То в мире людей незнакомый пришелец претендующий на женское лоно может быть просто отметелен толпой, тех кто на него так же тайно или явно претендует. И это особенно остро проявляется в небольших населённых пунктах, где молодые люди зорко следят за тем, что бы приезжие не смели соблазнять их потенциальных (и уж тем более фактических) подруг.
Однако, точно позабыв всё это, я двигаюсь в направлении клуба. Я ничего не могу с собой поделать. И помня о той лёгкости с которой заполучаю женщин верю, что всё пройдёт быстро. Я иду на несколько удалённом от пьяной толпы расстоянии, как будто всё же прислушавшись к голосу разума.  В темноте, да к тому же издалека дефекты моего внешнего вида не заметны.
И вот уже я возле длинного, деревянного крыльца. Девушки зашли внутрь. Из открытых дверей звучит быстрая музыка. Я захожу внутрь и сразу оказываюсь в большом и не смотря мигающие огни, мрачном зале. Перепонки начинают вибрировать в такт вырывающемуся из мощных динамиков звуку ударников. На потолке вращаются и блестят три больших зеркальных шара. Зал с высокой сценой у дальней стены. Вдоль других стен стоят небольшие круглые столики. За ними в основном сидит молодёжь, но есть и взрослые мужчины и женщины. Много городских. Кто-то отбывает в этой деревне летнюю повинность на собственных дачах, кто-то приехал помогать родителям. Их легко узнать по слегка надменному выражению лиц.  Вечерами эти урбанизированные чада цивилизации, как водится маются бездельем, поэтому не гнушаются посещением местных танцулек. Местные юноши сознают свою неконкурентность, и относятся к ним подчёркнуто недоброжелательно. А девушки напротив всячески демонстрируют свою готовность к дружбе. Извечная почва для конфликта города и деревни.
В зале все столы заняты. Посередине собственно танцпол. Танцующих много, как будто здесь собираются со всех окрестных деревень.
Я останавливаюсь возле входа, прижимаюсь спиной к стене и рассматриваю танцующих. Прямо передо мной две девушки похоже те, что курили на крыльце. Они изящно и с чувством двигают разгорячёнными в танце телами. Я пожираю их взглядом. В какой-то момент одна из них замечает меня. И тут же что-то шепчет на ухо другой. Они поворачивают головы и с улыбками смотрят в мою сторону. Я не улыбаюсь. Лишь неотрывно смотрю на них.
Та, что заметила меня первой - темноволосая. Её подруга – похоже блондинка. Обе одеты в короткие платьица. И обеим на вид не больше двадцати. Впрочем, меня интересует только их половая зрелость, проявляющаяся в ответных реакциях на мои незримые, и очевидно вполне конкретные сигналы. Подруги о чём-то перешёптываются и блондинка призывно машет мне рукой. Ничуть не удивлённый я делаю шаг к ним и тут же натыкаюсь на высокого парня перегораживающего мне путь.
- Только попробуй. – недобро говорит он почти не шевеля губами – ноги переломаю. И в его глазах ясно читается, что на счёт ног он выразился совсем не фигурально, а совершенно конкретно. Однако оценить реальность угрозы я не успеваю - ко мне подходит та самая блондинка, берёт за руку и сердито обращается к парню:
- Федя, уйди. Ты уже достал со своими дурацкими штучками. Я тебе сказала с кем хочу с тем и буду.  С тобой у меня больше ничего нет. Всё, чао.
- Да ты посмотри он же страшный как крокодил. – обиженно замечает Федя ещё злее косясь на меня.
- А ты на себя посмотри. – ядовито парирует блондинка, с которой я мысленно соглашаюсь. И тащит меня к танцующей подруге.
Федя сильно ударяет меня плечом и с ненавистью отпускает.
Тут бы мне опомнится и тихонько свалить. Но из-за проклятого, вышедшего из-под контроля либидо я, кажется, утратил не только осторожность, но и само чувство самосохранения.
И вот уже я среди танцующих. Но не танцую. Просто неподвижно стою, и самодовольно кривя губы, наблюдаю за изгибающимися вокруг меня девушками. Взгляды их делаются всё масленнее, а движения всё откровеннее. Они касаются своими телами моего. Я сгораю от жажды их тел и чувствую в них ответное желание.
Скоро к ним присоединяется ещё одна девушка, затем ещё. Наконец складывается ситуация, которая была бы забавной если бы не была столь опасной. Опасной в первую очередь для меня. Хотя скоро выясняется, что для меня всё же во вторую.
Так буквально через каких-то пару композиций вокруг меня уже собирается почти вся женская половина танцующих, оставив своих партнёров глупо дёргаться в одиночестве. Я продолжаю стоять и глядеть на них словно выбирая самую готовую. А парни расходятся бросая на меня недоумевающие и полные ненависти взгляды. Кто-то стоит и растерянно смотрит. Кто-то пытается силой вернуть свою партнёршу. Та сопротивляется, кричит. Возникает небольшая потасовка. И в след за ней тут же вспыхивает конфликт среди танцующих девушек. Сперва из-за спины до меня доносится визг. Я оборачиваюсь и вижу, как та самая блондинка, что не оставила надежду Феде, вцепилась в волосы какой-то длинноволосой девушке и таскает её из стороны в сторону, как половую тряпку. А та, в свою очередь, пытается расцарапать ногтями искажённое злобой лицо противницы. При этом обе здорово визжат. К ним подбегает брюнетка, та, что блондинкина подружка. Она, как бравая кавалеристка прыгает на закукры длинноволосой, вцепляется пальцами в её космы и помогает своей подруге сделать её обидчицу лысой.
Тут в потасовку ввязывается ещё одна девушка. И затем возня с криками и визгами приобретает массовый характер. Почти все девушки до того мирно танцевавшие теперь участвуют в этой драке. Не ясно кто за кого, кто против кого. Кажется, это битва всех против всех. Зрелище для мужских глаз презабавнейшее. Только я не могу насладиться его прелестью. Потому, что теперь сам стою один как дурак. Вокруг меня ни осталось никого.  И то за чем я сюда пришёл и что ещё мгновение назад казалось таким возможным и недалёким – теперь представляется недостижимым.
Я чувствую досаду, граничащую с сильным расстройством. Осматриваюсь. Мужчины и парни с удовольствием наблюдают за происходящим. Кто-то насмешливо смотрит на меня, а кто-то смотрит жестоко. И если взгляды первых меня не трогают, то последних заставляют заволноваться. Я нервно сглатываю и начинаю судорожно обдумывать пути к отступлению. Случайно встречаюсь глазами с высоким парнем – это Федя. Похоже ему ясно, что я хочу ретироваться. Он злорадно смотрит на меня и откровенно показывает кукиш. И тут же трансформирует ладонь в кулак, который так же адресует мне, как недвусмысленное и недоброе сообщение.
Влип! Я снова сглатываю и в сердцах ругаю себя: болван!
Недавняя готовность зверя сражаться за самок, сменяется человеческим пониманием бесперспективности этой авантюры. А так же роковым осознанием того, что теперь хоть сражайся хоть не сражайся – новых побоев не избежать. Я делаю неожиданное наблюдение: за последние дни я был избит больше, чем за всю предыдущую жизнь. Эта тревожная тенденция меня пугает. Я осматриваю зал. Окон нет. Выход закрыт Федей. Слева от сцены расставлено музыкальное оборудование и сидит местный ди-джей. Справа бар. За его стойкой стоит официантка в топе и отпускает кому-то пиво. Рядом со стойкой почти в углу едва заметная дверь. Она открывается из неё выходит мужчина, подходит к стойке и о чём-то говорит с официанткой.
Должно быть там чёрный выход. Но даже если не выход, значит вход куда-то ещё, а уже оттуда может быть и выход. Как бы ни было, другого у меня нет. Тот, через который я сюда зашёл, загораживает тот, кого я обидел и кто теперь несомненно жаждет моей крови.
 Федя не сводит с меня глаз. Я украдкой смотрю на него и начинаю медленно двигаться к бару. Чтобы укрыться от Фединых глаз я прячусь за толпой сбившихся как змеи в клубок девушек. И пока он ищет меня глазами скорее направляюсь к спасительной двери. С каждым шагом я ускоряюсь подгоняемый страхом и надеждой одновременно. Я уже почти возле стойки бара. Последний раз оборачиваюсь на Федю, вижу его растерянное лицо и бегающий по залу взгляд, в душе ликую, и радуюсь тому, как удачно ушёл от злополучной тенденции. И вдруг с ходу налетаю на кого-то. Да так, что тут же оказываюсь с ног до головы облит пивом. Я поворачиваю голову, и Федя тут же перестаёт казаться мне страшным. Опасность, недавно исходившая от него просто меркнет в тени стоящего передо мной толстяка, облитого пивом. Он скорбно смотрит на пустые кружки у себя в руках, на пропитанную выплеснутым напитком рубашку, и наконец, на меня. И мне отчего-то кажется, что взгляд его именно такой, каким смотрят на покойника. В следующую секунду глаза его наливаются кровью как у быка и он опускает сразу обе кружки мне на голову. Звон стекла. Я даже не успеваю среагировать и только чувствую, как всё кругом плывёт. Падаю. Сознание кричит: бежать! Но ноги не повинуются. Я перебираю руками по грязному полу. Натыкаюсь на чью-то ногу, подошвой которой тут же получаю в бок. Отлетаю в сторону. Чувствую боль. Дышать трудно.
Несколько секунд сижу восстанавливая дыхание. В глазах перестаёт двоиться. Пытаюсь подняться. Но едва оказываюсь на ногах и делаю шаг, как сразу теряю равновесие и заваливаюсь всем телом на один из столиков. Бьётся сыплющаяся на пол посуда, раздаются женские крики и мужские маты. Стол переворачивается и я вновь оказываюсь на полу. Чувствую, как чьи-то сильные руки берут меня за одежду, и словно мешок бросают обратно в зал, где девичьи разборки в самом разгаре. Музыка не выключается. Некоторые парни пытаются буквально выволочь своих подруг из волосодёрки недостойной истинных леди. Но истинные леди сопротивляются упираясь каблуками в деревянный пол и рвутся обратно в бой. А в общем и целом похоже всем очень весело.
«На сей раз легко отделался, без тумаков» – успеваю в полёте подумать я.
Но радуюсь рано. Потому, что уже в следующую секунду с лёту попадаю в дружественно раскрытые мне объятия Феди. И к собственному сожалению и ужасу, ненароком бью его лбом прямо в нос. Лицо Феди становится окровавленным, а дружески раскрытые объятия, враждебно закрываются. И сжимаются так, что кости мои начинают трещать. Я пытаюсь вырываться и в отчаянии снова бью Федю головой в лицо. И тут же чувствую, как его железный лоб дробит мне переносицу. В глазах вспыхивают искры. Федя отпускает меня, ватные ноги подкашиваются, я сажусь на пол. Закрываю лицо руками и тут же получаю по ним удар ногой. Опрокидываюсь навзничь, успеваю заметить того, кто меня ударил: не уверен, но кажется это один из тех парней, которые остались без своих девушек, когда в зале появился я.
Месть. – мелькает у меня. Подходит кто-то ещё и я тут же чувствую новый удар. Спустя мгновение меня уже огуливает такое количество ног, что я не успеваю ни вскрикивать ни защищаться.
А через какое-то время меня берут за руки и тащат по полу. Открываю глаза, вижу всё так же жизнерадостно крутящиеся шары, бегающие по потолку световые кружочки и ромбики. Кругом суматоха. Кажется, всеобщие танцы превратились во всеобщую драку. Тщеславно считаю виновником этого себя. Чуть-чуть горжусь. И не чуть-чуть расстраиваюсь из-за сорванного секса.
Потолок сменяет черное небо усеянное звёздами. Я на улице. Кто-то грубо стаскивает меня с лестницы, берёт за грудки и приподнимает с земли. Перед глазами появляется знакомая физиономия.
- Федька! - бормочу я и пытаюсь улыбнуться. Но прежде чем успеваю это сделать получаю мощный удар головой в лицо. В глазах темнеет. Я теряю сознание. Но ненадолго. Потому, что придя в себя вижу спину и чувствую запах удаляющегося Феди. Он поднимается на крыльцо и больше я его не вижу. Из клуба доносится музыка. Мягкая трава щекочет шею. Пахнет полынью. Я пробую подняться. Всё тело пронизывает боль.
Хорошо отмутузили! – думаю я закрывая глаза, и собирая силы для новой попытки. Но слышу приближающиеся по траве шаги. По доносящимся запахам понимаю, что это не Федя. И не женщина.
Тогда кто?
Должно быть не все вдосталь попинали меня в клубе. Особо обиженные хотят добавить. Притворяюсь без сознания. Вот подошедший остановился и смотрит на меня. Я чувствую его взгляд. И чувствую, как он начинает гладить мои бёдра! Я в шоке! Но уже в следующую секунду с облегчением понимаю, что это не то о чём я грешным делом подумал. Поглаживания сменяются похлопываниями – кто-то решил проверить содержимое моих карманов. Я приоткрываю один глаз. Возле меня на корточках сидит подросток. Не вдалеке стоит ещё один, наверное на шухере.
- Ванёк, ну чё там? – громким, взволнованным шёпотом спрашивает тот, которому за шухер светит больше.
- Пустой. – разочарованно отвечает Ванёк.
Я открываю оба глаза и продолжаю не двигаясь лежать. Ванёк не вставая с корточек обращает ко мне печальный лик, как у ангела которому не удалось спасти чью-то грешную душу. Наши взгляды встречаются. В его лице тут же появляется растерянность и испуг. А во мне словно просыпается что-то хулиганское. Я медленно раздвигаю губы и тихо рычу. В глазах Ванька читается ужас. Он замирает как кролик и несколько секунд сидит неподвижно, смотрит на меня вылезшими из орбит глазами. До слуха моего доносится журчание – его мочевой пузырь не выдержал, того, что увидели глаза. Должно быть парень оказался слишком впечатлительным и явно пересмотрел в своей жизни ужастиков, про всяких оборотней и прочий бред.
Хотя почему бред?
А кто же я тогда если не оборотень?
То-то и оно, что я теперь этот самый бред и есть!
Наконец из горла Ванька вылетает душераздирающий вопль.
И со словами «Оборотень! Оборотень!» он как испуганное кенгуру отпрыгивает в сторону и бросается на утёк, словно инфекцией заражая собственным страхом товарища, который, хоть и не может меня разглядеть, но тоже начинает орать и мчится следом. Они бегут к магазину, где стоит какая-то компания.
И я понимаю, что шутка оказалась не удачной. Собираю остатки сил, встаю на четвереньки и на четвереньках спешу за клуб.
Сзади уже слышится «Там… там…». Голоса направлены в мою сторону и приближаются. Кто-то свистит.
Теперь я сам испытываю ужас. Заползаю за угол здания. Быстро встаю на ноги и как преследуемая мальчишками дворняжка бросаюсь в ближайшие кусты. Бегу на пролом. Крапива обжигает руки. Ветки хлещут по лицу. Но лучше пусть это будут ветки, чем чьи-то ноги. – думаю я и продолжаю бежать. Обо что-то запинаюсь, падаю. Вскакиваю и бегу дальше. Бегу до тех пор пока голоса за спиной на перестают быть слышны. Только тогда я тяжело дыша останавливаюсь. Кругом темень. Лес. Не могу сориентироваться где я и куда мне. Первая мысль: заблудился. И первый вопрос: что делать? Однако многообразие запахов которые улавливает мой нос делает проблему пустой, а выход очевидным: идти по собственному запаху. К тому же все запахи деревни мною по-прежнему хорошо улавливаются. Я не далеко и уже точно знаю куда идти.
Пробираясь лесом к деревне, как партизан к лагерю врага, перебежками преодолевая улицы, временами таясь в кустах, я скоро оказываюсь около дома. Меня встречает тявканье собачки за забором. Это кобель – мгновенно определяю я. Оглядываюсь по сторонам и забегаю в дом. Чувство безопасности тут же пробуждает все неудовлетворённые потребности, среди которых преобладает голод: пищевой и сексуальный. Спускаюсь в погреб, чтобы удовлетворить первый. С волчьим аппетитом проглатываю новую банку овощей. Ложусь на кровать и долго смотрю на, подметаемый тенью яблоневых веток потолок. Теперь мозг занят единственным животным желанием – спариться. Но с кем, где и как? Впрочем, главное с кем? А остальное ерунда.
Жажда самки становится всепоглощающей. А ещё я замечаю, что меня больше не терзают вздорные сомнения и трагические размышления о собственной судьбе. Я не испытываю ни прежнего страха, ни жалости к себе. И не страдаю внутренним разладом. Нет конфликта между тем, что я думаю, чувствую и хочу. Словно старое во мне подчинилось новому. И я не ругаю, не ненавижу свою новую натуру. Мне не претят собственные влечения и поступки, так словно они абсолютно естественны и моральны. Я не думаю о том как выгляжу или буду выглядеть. Я не думаю о том, что прежде не был так озабочен. И я не говорю себе, что это дурно.
Быть может человеческое начало во мне и правда уступило? – с холодным равнодушием спрашиваю я, как о чём-то тривиальном, мало волнующем.
В самом деле, вопрос этот сейчас меня волнует мало. Сейчас меня волнует только рвущийся наружу половой инстинкт. И на фоне этого всё остальное кажется неважным.
Я вообще всё меньше и меньше задумываюсь о себе и над тем, что делаю. Как будто мной всё больше руководят не соображения рассудка, а инстинкты. Они определяют каждый мой шаг. А я могу только наблюдать за происходящим, и не могу им управлять. Это верный знак того, что превращение моё близится к завершению, и во мне всё меньше остаётся человеческого и всё больше становится собачьего.
Именно последнее и поднимает меня вновь с постели и тащит из дома. Я словно забываю обо всех передрягах в которых только, что побывал. И не взирая на глубокую ночь, выхожу на улицу. Гонимый всё тем же, так и не утолённым инстинктом иду обратно к клубу.  Я не думаю об опасности, о возможных последствиях своего неразумного поведения. Мысли сбивчивы и рассеяны, точно я вдруг отупел. Поэтому я решительно двигаюсь туда, хотя по временам останавливаюсь, прислушиваюсь и принюхиваюсь, чтобы избежать таки нежеланных встреч. По этой причине пару раз прячусь в кусты, чтобы пропустить компании гуляющих, где кроме девушек есть ещё и молодые люди.
И вот уже я снова на той самой развилке с которой виден клуб. Возле магазина по-прежнему толпятся люди. Останавливаюсь. Приближаться не решаюсь. И топчусь на месте, как волк около овчарни охраняемой сторожевыми.
Из клуба вываливает толпа - человек шесть. Кто-то размахивает руками, слышны женские вопли и громкие рыдания. Отделяются две фигуры и решительно движутся в мою сторону. Это девушки. Из оставшейся компании кто-то бросается за ними следом. По доносящимся крикам ясно, что это парень. Он догоняет, хватает одну из девушек за руку и грубо тащит обратно. Она сопротивляется, что-то кричит. Вторая хочет помочь ей вырваться. Но парень сильный. Он притягивает к себе девушку и что-то быстро ей говорит. Слышно, как девушка всхлипывает и скоро усиливая плач повисает у него на шее. Парень обнимает её, склоняется к уху и говорит, что-то такое отчего девушка обхватывает его ещё сильнее и тоже начинает, что-то причитать, но из всех слов я разбираю лишь «люблю… прости… хороший…». Это похоже на банальный скандал с примирением.
Вторая видимо пытается вразумить свою доверчивую подругу и кричит: «не верь…». Кроме этого до меня долетает «дура», «козёл» и «обычный кобелина». В какой-то момент примирившиеся объединёнными силами нападают, на «доброжелательницу» и начинают обвинять её во всех смертных грехах, самый страшный из которых тот, что это она вечно их ссорит, потому, что завидует, что у них любовь. На, что девушка делает гордое «фи!». И объявив, что она их больше не желает знать, решительно уходит запинаясь об землю и путаясь в собственных ногах. Она идёт в мою сторону и уже не далеко. Я чувствую, как возрастает волнение.
Снова распахиваются двери клуба и на улицу выбегает парень. Подбегает к тем, что вышли до него, о чём-то спрашивает, ему показывают пальцем в сторону удаляющейся девушки и он, с криком: «Алёна! Алёна! Постой!» - устремляется за ней.
Но она уже в нескольких метрах от меня. Увидела. И приближается замедляя шаг, точно я какое-то сказочное существо. Она подходит почти вплотную и останавливается. Глаза широко распахнуты. Хмельным и немного удивлённым взглядом обводит меня с головы до ног и говорит:
- У вас не найдётся сигаретки?
При этом голос её звучит кокетливо.
Я отрицательно мотаю головой.
- Вы тут кого-то ждёте? – вновь спрашивает она.
И я опять мотаю головой.
Её глаза делаются блестящими и какими-то не осмысленными.
- Может вы меня проводите? А то страшно идти одной. – шёпотом произносит она и смотрит на меня заворожённым взглядом, точно заколдованная. Я вижу, как вздымается её грудь, и едва сдерживая свои порывы согласно киваю головой.
В этот момент подбегает парень, который пытался её окликнуть. Выражение его лица крайне недовольное. Думаю будь он чуть покрупнее, чем те, от силы метр шестьдесят роста и дай бог килограмм пятьдесят веса, которые в нём есть, то наверное с ходу бросился бы на меня. А так он лишь останавливается и взглядом выразив всё своё презрение ко мне, обращается к той, кого называл Алёна:
- Солнышко, ну прости меня, пошли обратно.
Однако солнышко принимает вид хмурой тучи и решительно отрезает: «нет!».
Парень опять презрительно и крайне недоверчиво смотрит на меня и снова обращаясь к девушке говорит:
- Ну давай тогда я тебя провожу до дому, а завтра мы поговорим. А?
- Не надо. Меня уже без тебя проводят. – отвечает солнышко и показывает на меня пьяными глазами.
Новый брошенный на меня взгляд парня, теперь с презрением выражает и крайнее отвращение.
- Кто это? Ты его даже не знаешь. – возмущённо вскрикивает он.
- Вот и узнаю. – твёрдо и явно не шутя отвечает она.
Тем временем нетерпение моё нарастает.
- Но… - начинает отвергнутый кавалер и не договаривает потому, что устав от этой сцены и боясь как бы она тоже не закончилась примирением я подхожу к нему, встаю между ним и девушкой, почти вплотную приближаю своё лицо, гляжу в его встревоженные моим поведением глаза и широко открываю рот, демонстрируя угрожающий оскал.
Парень отвешивает нижнюю челюсть и замирает, словно нос к носу встретился с медведем гризли.
А я быстро отворачиваюсь, беру девушку за руку и увожу прочь. И как только клуб скрывается из виду, завожу её в первые же кусты. Она не сопротивляется. Её глаза горят каким-то безумием, точно она не руководит собой. Но это меня не волнует. Я разворачиваю её лицом к деревянному забору, задираю платье и сгорая от возбуждения пристраиваюсь сзади. Процесс поглощает меня на столько, что я забываю обо всём и теряю бдительность. К реальности меня возвращают раздающиеся над самым ухом крики.
- Вот он, здесь! Ах ты, козёл, тварь, ублюдок!
Я едва успеваю натянуть штаны, как кто-то набрасывается на меня сзади. Валит на землю. И осыпает градом ударов. Раздаётся женский крик – это кричит Алёна. Парень, что свалил меня, - тот самый что несколько минут назад трусливо уступил мне девушку. По его смелости, а так же доносящимся с дороги голосам и крикам «мочи его», - я догадываюсь, что с ним не малая поддержка. В какой-то момент я мельком замечаю саму девушку. Она сидит у забора, с задранной юбкой, поджав под себя ноги и что-то бормочет: Не виновата… Изнасиловал…».
От последних слов град ударов обрушивающихся на мою голову усиливается.
«Теперь точно замочат!» - думаю я закрывая голову руками. В этот момент ударов становится ещё больше, причём чувствуется, что иные наносятся ногами – число мочащих увеличивается.
«Бежать, бежать!» - крутится в мозгу единственная мысль. Я хватаю от души пинающую меня ногу и глубоко вонзаю в неё зубы. Раздаётся дикий рёв. Пользуясь замешательством, сбрасываю с себя второго, вскакиваю на ноги и бросаюсь сквозь кусты вдоль забора с одной стороны и дороги с другой.
В след летит: «стой тварь!», «лови его!», «не уйдёшь!». Слышится треск кустов ломаемых теми, кто бежит сзади, а так же топот и крики, тех, кто бежит по дороге.
Страх вместе с пониманием того, что меня всерьёз могут убить, придаёт скорости. Но после всего пережитого сегодня сил не много - преследующие догоняют. Кто-то уже забежал по дороге вперёд и теперь лезет в кусты, чтобы перехватить меня. Я понимаю, что в ловушке. И что это конец!
Смотрю на забор – высота метра два. Я останавливаюсь и резко оборачиваюсь. За мною двое преследующих. Я принимаю угрожающую позу, делаю шаг им навстречу, скалюсь и громко рычу.  Должно быть вид у меня становится страшный, потому, что оба они начинают пятиться.
А я хватаюсь за верх деревянного забора, и раздирая занозами кожу переваливаюсь через него падая в грядку чьего-то огорода. Тут же поднимаюсь и бегу к деревянному дому. В спину мне, как убегающему псу, летят камни, крики и свист. Я без памяти мчусь через двор, чтобы выскочить с другой стороны.
Только бы достало сил!  Боюсь, что их может не хватить и я обессиленный просто рухну на землю. Вот уже впереди калитка. Радуюсь ей как Робинзон кораблю. И устремляюсь прямо на неё. И в этот момент вижу, что с правого боку, взрывая землю, ко мне несётся огромная псина не меньше сенбернара. А может он и есть. Радость мгновенно сменяется диким ужасом. И я в очередной раз себя мысленно хороню.
Но всё же инстинкт самосохранения срабатывает безотказно – я чувствую мощный всплеск адреналина, и перехожу на галоп. Немного смещаюсь влево. Ноги сами несут меня вперёд, к забору. С этой стороны он не такой высокий. И когда челюсти пса уже готовы сомкнуться на моих ягодицах, я буквально рыбкой ныряю через забор. Перелетаю его и попадаю головой аккурат в наполовину заполненную водосточную канаву. Пёс яростно лает в след. И от его громоподобного лая, кажется, в небе содрогается луна, готовая вот-вот свалиться на землю и раздавить меня к чёртовой матери, как прямого виновника её падения. С той стороны огорода, всё ещё слышатся крики и свист, гулким эхом звучащие в моих ушах. Смешиваясь они превращаются в адскую какофонию от которой голова готова расколоться.
Не мешкая выбираюсь из канавы на дорогу и продолжаю бег. Хотя на бег это уже не похоже. Я из последних сил перебираю ногами в сторону дома. Только бы дойти. Только бы не упасть. Потому, что чувствую, что упав уже не поднимусь. Не хватит сил. Мокрая одежда стала ещё тяжелей. Одной сандалии не хватает. Избавляюсь и от второй тоже.
На автопилоте добредаю до своего дома. Но не дохожу до кровати, падаю на пол в прихожей и тут же вырубаюсь.
Мне не то снится не то чудится старая собачья компания. Я полноценный пёс и кажется член их стаи. Стаи возглавляемой тем самым рыжим кобелём. Он не доброжелателен ко мне и при всякой возможности проявляет превосходство. И даже агрессию. Часто рычит,  и нередко без причины кусает меня. Хотя может и с причиной – может он знает кто я? А может ему просто не нравится, что я как две капли воды похож на него? Вероятно, пережитки человеческой натуры, такие как гордость и самолюбие заставляют меня страдать от такого обращения. Но новый животный страх, страх лишится стаи и быть выгнанным из неё – заставляет быть терпеливым и покорно сносить унижения.
Другие члены стаи тоже не проявляют ко мне былого почтения. Так что я всё равно чувствую себя чужим. Сука, безвозмездно дарящая себя всем, так та и вовсе теперь меня игнорирует, будто я не стою даже её сучьего внимания. А между тем, новая природа влечёт меня к ней всей своей животной силой. И я предпринимаю на её счёт робкие, но настойчивые поползновения. Однако они всякий раз пресекаются рыжим, который не жалеет её для других, но при этом никак не хочет подпускать меня.
Я отчаянно мечусь и не нахожу себе места.
Наконец я дожидаюсь своего шанса и когда рыжий кобель оказывается далеко, подбегаю к суке и без церемоний набрасываюсь на неё. Она не противится и я получаю возможность снять буквально взрывающее меня половое напряжение. Однако воспользоваться этой возможностью до конца не успеваю, потому, что откуда не возьмись появляется озлобленный рыжий, тут же нападает на меня и треплет как бездушную портянку, так, что только клочья летят. Я с визгом вырываюсь и бегу сломя голову прочь. Бегу долго, пока не оказываюсь в каких-то грязных дворах. На улице темно. Я останавливаюсь возле мусорных баков. Восстанавливаю дыхание и совершенно без стеснения сую морду в помои. Между запахов прокиси и тухлятины улавливаю ароматы свежих объедков. Радуюсь и начинаю разрывать отходы носом в поисках лакомых костей, очистков колбас и обрезков мяса.
Вдруг слышу громкий стук железа об железо. Воздух наполняет вой сигнализации. Людские голоса. Слепящий, мечущийся свет. И всё это движется на меня. С перепугу я начинаю крутиться на месте. Бежать некуда –я заперт в трёх стенах. Звуки и свет становятся ближе. Меня захлёстывает паника. И тут я открываю глаза. Слава богу это сон.
Но почему с пробуждением не исчезают звуки и не пропадает мелькающий свет? И почему воет сигнализация… моей машины?
Я всматриваюсь в открытую дверь на улицу и тут только замечаю, что во дворе какая-то суматоха. Секундное непонимание сменяется сильной тревогой. Что это? С улицы доносятся громкие, воинственные голоса. Я слышу глухие удары по кузову своего автомобиля и звон вылетающих стёкол.
Кто-то кричит: «Посмотрите в доме. Раз машина здесь, значит и он никуда не делся».
Не понял! Что значит посмотрите в доме?! Куда я должен деться и почему? – раздражённо недоумеваю я.
В голове появляются хаотичные картинки последних событий: сидящая у забора девушку, повторяющая одно и тоже: «изнасиловал… изнасиловал…»… яростные крики молодых людей… погоня…И до меня вдруг доходит что это. Остатки сна снимает как рукой. А место недоумения тут же занимает дикий ужас.
Ах, чёрт! Это же те самые, что собирались меня замочить.
К крыльцу кто-то подходит с фонариком и кричит:
- Тут дверь открыта.
- Подожди меня не заходи. – кричит другой. И я слышу приближающийся звук железа похожий на звенящую цепь.
Кровь леденеет. Я быстро перебираю руками и ползу по полу в комнату.
Шаги уже на деревянном крыльце.
В комнате поднимаюсь, подбегаю к окну и рывком открываю его. С подоконника падает глиняный горшок с цветами и с шумом разлетается по полу.
- Он здесь! – кричит голос с крыльца и прихожая наполняется топотом.
Я вскакиваю на подоконник.
- Обходите дом, чтобы не убежал! - доносится с улицы.
В комнату врывается фонарный луч. Кто-то кричит: «стой, сука!». Прыгаю вниз. Приземляюсь и сломя голову бросаюсь мимо парников к забору, в котором есть лаз, выходящий на широкое поле. Сзади звон, топот, крик и свист.
Как мышь ныряю в знакомую щель. Зацепляюсь курткой. Рывком сдёргиваю её оставляя висеть на заборе и гонимый страхом смерти и жаждой жизни, что есть сил бегу по полю в находящийся по другую сторону лес.
Преследователи бегут по пятам, выкрикивая мне в спину проклятия и угрозы, обильно перемешивая их с матом и оскорблениями. Я сайгаком мчусь к лесу в чаще и темени которого можно укрыться. Скошенная трава колет босые ноги, но это кажется пустяком в сравнении с тем, что меня ждёт если я сбавлю скорость и позволю себя догнать, поэтому я бегу так как будто под ногами у меня гладкий асфальт, а на ногах лучшие беговые кроссовки от «адидас».
Правда складывается ощущение, что у преследователей сандалии меркурия – они уверенно догоняют. Меня с ними разделяет метров двадцать, а до заветных ёлок ещё метров сто.
«Догонят сволочи!». Эта мысль действует на меня как на коня удар хлыста. Я увеличиваю скорость выжимая из своих ног всё на что они способны, и даже чуть больше. И вот наконец ёлки колючими лапами хлещут мне лицо. А я радуюсь, потому, что эти же самые ёлки ещё и прячут меня, уберегая может быть от верной смерти.
Тихий лес наполняется хрустом веток и злыми криками моих преследователей. Я продолжаю бежать в глубь по оврагам, буреломам. Оказываюсь на каком-то болоте. И только когда кроме запахов сырости, хвои, смолы, деревьев и всего, что относится исключительно к лесу, больше ничего не остаётся, останавливаюсь и тут же обессиленно падаю спиной на мох. Чувствую сырость, но не поднимаюсь. Несколько минут лежу тяжело дыша и успокаивая нервы. Пытаюсь осмыслить что произошло – картина складывается не симпатичная. Выходит, что последняя девушка застигнутая вместе со мной, представила нашу короткую связь как изнасилование. И из-за этого вся деревня на меня ополчилась. Не исключено, что они собирались меня линчевать. С них станется. Варвары!
Они нашли мой дом и явились чинить самосуд. Это ужасно. И машину разбили. Мерзавцы. Как теперь отсюда уехать. Хотя куда ехать-то? Кому я нужен? Где меня ждут? Пожалуй, только в какой-нибудь исследовательской лаборатории изучающей непонятное, какой-нибудь помешанный профессор только и будет мне рад. Вот только у меня нет никакого желания превращаться в подопытного кролика, точнее пса. Даже если это прославит меня как собаку Павлова. Нет уж, раз мне суждено превратиться в пса лучше жить им на воле, чем в клетке, да ещё подвергаясь всяким опытам.
Хотя и на воле жизнь собачья не сладка. Тут ты и от холода околеть можешь и от голода.  Под машину попасть. Да, что говорить и свои тебя загрызть могут за кость или за суку. И хулиганы в тебя камнем кинут или чего к хвосту привяжут, что греха таить сам в детстве так делал. А то глядишь, человек какой найдётся колбасой поманит, доверишься, подойдёшь, а он, оп, верёвку тебе на шею и глядишь вечером ты уже сам колбаса или эта, как её, шаверма. Одно слово собачья жизнь. Опять же и живодёры, что бездомных собак отлавливают – тоже опасность представляют. А надежда, что тебя поймают, отведут в приют для животных, а там увидит кто-то, заберёт и станет тебе хорошим хозяином, - это надежда проститутки мечтающей выйти замуж за богатого клиента. Мечта высокая, но увы несбыточная. Ещё ведь вопрос в какого пса я превращусь. Может таким страшным чудовищем буду, что меня первым же этапом отправят на шкуродёрку, или на мылоделку или куда там бездомных псов отправляют.
В общем как не крути, а нет в вольной собачьей жизни тоже ничего хорошего. И со всех сторон выходит одно – задница!
Ощупываю лицо – в морду оно ещё не превратилось и то хорошо. Хотя это наверное дело времени.
Небо быстро светлеет. Лес наполняется новыми и новыми звуками – всё просыпается от ночного сна и начинает жить своей жизнью. Насекомые, птицы, звери, даже растения – у всего есть своя жизнь. Нет её только у меня, потому, что неизвестно мне кто я. И в чём теперь должна заключаться моя жизнь.  В том, чтобы смириться, отдаться новым инстинктам и жить как собака. Или в том, чтобы продолжать бессмысленную борьбу с новыми инстинктами и несмотря ни на что пытаться жить как человек. Пытаться жить человеком те немногие дни что мне быть может ещё остались. Жить напрягая остатки сил своей человеческой природы. Природы ещё, видимо, не до конца изжитой и ещё напоминающей о себе, ещё пытающейся штурмовать оккупированное псом сознание, чтобы вернуть себе руководящую роль. Чтобы как прежде монопольно определять мои поступки. И что бы у поступков этих, тех немногих, что я ещё быть может совершу, было человеческое лицо, а не собачье рыло. Именно рыло, потому, что всё что я совершаю руководимый поселившимся во мне псом, иначе как свинством не назовёшь.
Весь начавшийся день я совершенно подавленный провожу на болоте размышляя о своей горькой судьбе и мечтая, что всё это мне только снится. Не смотря на то, что лежать сыро и противно, подниматься совершенно не охота. Мной вдруг овладевает какая-то обречённость и апатия. Мне ничего не хочется и снова не хочется жить.
Несколько раз, я проваливаюсь в забытьё и вижу короткие сны. Все они похожи: я брожу по городу, встречаю знакомых, друзей, родителей, всех девушек с которыми за эти дни был… Люду, с тем самым парнем которому она меня предпочла. Но все они всякий раз проходят мимо и будто не узнают меня. Я пытаюсь что-то кричать, зову их по именам, но они только шарахаются, точно я прокажённый, и спешат дальше. Один раз я встречаю грустно и молча, идущих рядом Сашку и Ленку. Они идут как чужие. Я подбегаю к ним, чтобы молить о прощении, чтобы молить примириться. Но Ленка, только испуганно отпрыгивает в сторону, а Сашка сильно пинает меня ногой в бок. И я задыхаясь уползаю. Забиваюсь в какой-то угол. Лежу там. И хочу плакать. Хочу, но не могу.
Я вижу, как мимо проносятся собаки, много собак. Они бегут словно их что-то напугало. Среди них я узнаю и тех, что встретил тогда на мосту, всех кроме рыжего кобеля. Они бегут мимо. Только сука на секунду останавливается, бросает на меня полный презрения взгляд и исчезает. А вместо неё я вижу мужчину, похожего на санитара из больницы, того самого которого тяпнул. В руке у него палка с удавкой. Он в том же халате. Из кармана торчит хвост вяленной рыбы, запах которой чувствуется издалека. Он злорадно улыбается. А глаза его блестят каким-то жестоким, холодным садизмом. От этого блеска мне становится не по себе. Я вскакиваю и бросаюсь от него. Но тут же замираю на месте. Так как с другой стороны, гремя цепями, размахивая палками и зачем-то несмотря на день светя фонариками, движутся ребята из деревни.
Я бросаюсь вправо, но там сложив на груди огромные руки стоит Ринат, и взгляд у него от чего-то очень рассерженный. Он вытягивает ладонь и пальчиком манит меня к себе.
Я разворачиваюсь - и в другую сторону, но здесь оскалив пасть с капающей слюной, злобно рыча и ощетинившись стоит рыжий кобель. Готовый разорвать меня на куски. Я начинаю метаться и кружится. Перед глазами сменяясь мелькают знакомые лица, плачущие и смеющиеся, разочарованные и злые. Десятки, сотни лиц. Этот круговорот подхватывает меня и я крутясь проваливаюсь в темноту.
Темноту, в которой слышится только мерный стук.
Внезапно приходит осознание того, что я проснулся. Какое-то время я лежу с закрытыми глазами, пытаясь понять природу стука. Соображаю, что это стучит дятел. Открываю глаза. Уже вечер. Становится прохладно. Небо затягивают чёрные тучи. Наверное, будет дождь. Весь день я провёл на болоте не вставая. Настроение мрачное, даже поганое под стать погоде. Ещё какое-то время лежу думая про сон.
«Ах, как же мне всё это надоело! Надоели эти проклятые сны, собаки. Эти нескончаемые злоключения и вечно выходящие из них неприятности. Как же я сам себе опротивел. До тошноты. Как же осточертела мне такая жизнь. Жизнь в блудливых похождениях непрерывно угрожающих увечьями или смертью. Жизнь сводящаяся к тщетной борьбе со своей животностью. Жизнь в осознании того каким ужасным будет будущее и в невозможности ничего изменить. Жизнь лишённая надежды. И жизнь лишённая жизни.
Нет! Довольно! Я так больше не могу. И не хочу. Не хочу: ни так жить, ни сделаться мерзкой псиной. Не хочу и не буду. Я достаточно натворил зла и пора положить этому конец. Пока не поздно. Пока ещё я могу это сделать. Пока ещё я понимаю весь ужас того, что будет дальше. Пока ещё имею волю всё изменить. И не допустить зла большего чем, то, что уже произошло».
Я чувствую, как во мне вскипает отчаяние, ненависть, злоба и решимость. Решимость покончить с этой мерзкой и злой шуткой природы жертвой которой я стал. Или не природы, не важно. Это ничего не меняет.
«Я убью себя и ту тварь, что вселилась в меня. Тварь, которая почти убила во мне человека и которая принесла столько зла мне и другим. Чем так жить лучше умереть. И лучше умереть ещё человеком, чем так или иначе сдохнуть, но уже собакой».
Я чувствую возбуждение нервов, как перед серьёзным поступком требующим смелости и твёрдости. Встаю и сразу осматриваю ближайшие деревья, в поисках хорошего сука. Ага, кажется нашёл. Перевожу взгляд на свою одежду. Футболка не годится – слабая, может порваться. Тренировки… Прикидываю как можно смастерить из них петлю… Но вдруг вспоминаю про то, как меня сбила машина. И мысль вновь возвращается к посетившей меня тогда идее, идее о том какая это быстрая смерть. «Только надо бы, что-то покрупнее, чтобы наверняка. Какой-нибудь грузовик или фуру. Точно!».
 И я испытываю радость, как будто придумал что-то хорошее.
Шоссе, мне нужно шоссе. Я поднимаю голову вверх, принюхиваюсь. Зацепиться не за что. И я просто шагаю наобум прямо. Больших, как в тайге лесов у нас нет, так что рано или поздно куда-нибудь выйду.
Всю дорогу я подпитываю свою решимость отвратительными воспоминаниями о содеянном и омерзительными картинами собственного будущего. Так что теперь она окончательно крепнет, становится твёрдой и ничто уже не способно её поколебать. 
Уже ночь, когда я, пройдя не один километр натыкаюсь вместо шоссе на железную дорогу.
Что ж, железная дорога ещё лучше. Тут уж наверняка. Я останавливаюсь, смотрю в обе стороны поезда нигде не видно. По шпалам иду в направлении вокзала, запахи которого до меня доносит усиливающийся ветер. Сбитые в кровь ноги устали. Но скоро всё закончится. – подбадриваю я себя. 
Внезапно небо освещает яркая вспышка, за которой тут же следуют оглушающие раскаты грома и моросящий доселе дождь за минуту превращается в ливень. Но меня это не удручает и не расстраивает. Мне всё равно.
 Вот уже видно здание вокзала. До него полкилометра, не больше. От перрона отъезжает поезд. В другую сторону. Теперь я расстраиваюсь. Но ничего - будут ещё. На перроне видны несколько силуэтов.
Справа от железной дорогой, метрах в пятидесяти металлический забор. Половина ограждений упала, то ли от времени, то ли их сломали. А когда-то тут был красивый сквер. В детстве мы с друзьями любили в нём гулять. Охваченный внезапной ностальгией я перешагиваю через рельсы, спускаюсь по щебёночной насыпи вниз и иду к скверу. Ещё раз оглядываюсь на железную дорогу, прислушиваюсь – тихо, только шум дождя бьющего по траве и листьям деревьев. Захожу в сквер. Темно и безлюдно. От фонарей остались только столбы. Когда-то это был прекрасный сквер в центре которого располагался пруд с вымощенными плитами берегами. Рядом ещё один пруд, поменьше первого. Он был благоустроен ступенями и походил на детский бассейн. Оба водоёма сообщались между собой маленьким каналом, над которым красовался дугообразный мостик. Всё это сохранилось и сейчас, только выглядит убого.
Здесь по-прежнему растут высокие и толстые дубы, под густыми кронами которых стоят безносые и безрукие статуи мужчин и женщин.
Всё это давно в страшном запустении. Маленький пруд высох. Большой зачем-то наполовину засыпали привезённым грунтом. Остатки его когда-то чистой воды теперь покрывает зелёная тина из которой погребальными свечами торчат камыши. Дубы разрослись и вытянулись вверх закрыв доступ солнечным лучам. А наполовину разрушенные статуи с прежним безразличием взирают на свой, некогда ухоженный и красивый дом, который с каждым годом дичает всё больше и больше.
Теперь здесь уже не встретишь гуляющих и отдыхающих как раньше. Люди проходят сквер торопливо, чтобы срезать дорогу к дому с вокзала или к вокзалу из дома, потому, что иначе приходиться делать большой круг. Теперь отдыхают здесь только иногда захаживающие, чтобы «раздавить малька» алкаши, да облюбовавшие эти места бездомные собаки.
Поэтому я слегка удивляюсь, когда сперва чую запах, а затем слышу быстрые шаги, цокающие по каменным плиткам.  Впереди, метрах в ста, на встречу идёт женщина или девушка. Не ясно. Виден лишь её тёмный силуэт. В руках зонт и какая-то поклажа. Вероятно, только, что с поезда. Скорее всего живёт где-то рядом, поэтому не воспользовалась такси. Она торопится скорее преодолеть жутковатый отрезок пути. Снова вспыхивает молния освещая сквер, гремит гром. Девушка замечает меня и я с досадой отмечаю, что шаги её становятся медленней и как будто неуверенней. Она не ожидала встретить здесь кого-то и потому, несомненно пугается. Но всё же продолжает движение, а через несколько шагов спешно сворачивает на ведущую в бок тропинку.
 В этот момент сквозь шум дождя слышится паровозный гудок. Судя по звуку поезд не далеко. Но я успею. Меня будто подхватывает волна решимости и я в сильном возбуждении спешу обратно. Спешу, чтобы закончить всё, что задумал. Закончить пока ещё решимость сделать это есть. Потому, что оттягивать нельзя. Знаю: чем дольше оттягиваешь что-то важное, какой-то важный шаг, тем труднее его потом совершить. Я бегу и миллионы мыслей пролетают в голове, я вспоминаю своё детство, всех людей которых знал и любил. Все самые счастливые моменты жизни, как на ускоренной плёнке проскакивают в голове. Я думаю о родителях о том как им возможно будет тяжело, но тут же убеждаю себя, что так лучше в том числе и для них. И вот я уже на верху, запыхавшийся. Вижу движущийся на меня яркий прожектор поезда и тут же ложусь на рельсы, поперёк. Зажмуриваю глаза. Напрягаю все мышцы. Собираю в кулак всю волю, чтобы не убежать и в невероятном волнении жду наступления конца.
Мгновения летят одно за другим и жизнь в эти мгновения отчего-то кажется необыкновенно прекрасной. Но я знаю, что это обман. Что это только кажется. Что это уловка трусливого сознания.  Оно хочет обмануть мою решимость, посеять сомнение, заставить передумать – потому, что не хочет, чтобы его источник – мозг, оказался размазанным по холодным рельсам.
Я ещё сильнее напрягаю волю и уверяю себя, что жизнь совсем не прекрасна. Смерть лучше. К тому же смерть конечно не конец. Держись! Только мгновение – и всё! Боли не будет!
Сердце моё бешено колотится. Я чувствую, как дрожат подо мной пути. И как от напряжения дрожу я сам.  Слышу стук колёс. Лежи! – повторяю я себе. – Это не больно!
Вдруг до меня доносится ещё какой-то звук. Я не вольно прислушиваюсь. Это лай. И тут же вслед за ним раздаётся пронзительный женский крик. Это в сквере. Я вспоминаю девушку встреченную минуту назад. Крик усиливается.
Внезапно я вспоминаю свою встречу с собаками, тогда, на мосту. Вспоминаю их безжалостные глаза, вонючие пасти, острые зубы…  И ясно представляю, что произойдёт сейчас в сквере. 
Поезд уже в нескольких метрах, машинист замечает меня и во всю гудит. Скрипят тормоза. Ещё мгновение и наступит вечная темнота. И мне будет безразлично всё, включая и то, что случится там в сквере. Но со мной словно что-то происходит, словно просыпается какой-то новый инстинкт. А может старый. Животный или человеческий – не знаю. Я распахиваю глаза. Прожектор слепит. Вскакиваю на ноги и буквально перед самым носом поезда отпрыгиваю в сторону. Падаю и кубарем качусь вниз. Скатываюсь, поднимаюсь и со всех ног бегу на крик. Оказавшись в сквере, вижу девушку она держит перед собой зонт и пятиться к мостику. К ней громко рыча медленно приближаются сразу три собаки. Ещё несколько псин со злобным лаем откуда-то несутся вдалеке в её сторону.
Как никогда, в эту минуту для меня ясны агрессивные и безжалостные намерения  одичавших и озлобившихся от собачей жизни животных.
Не долго думая я бросаюсь к месту где неминуемо вот-вот должна разыграться кровавая и ужасная трагедия. Девушка доходит до перил моста и останавливается. Двигаться дальше некуда. Псы оскалив зубы подступают всё ближе. И я вижу, что один из них уже готовится к убийственному прыжку. Я мчусь как преследующая зайца гончая. Я никогда не бегал так быстро.
И в тот момент когда до собак остаётся уже несколько метров один из псов, немного приседает и прыгает вперёд. Я вижу его оскаленную пасть стремительно приближающуюся к лицу девушки. Вижу её округлившиеся от дикого ужаса глаза, слышу вырвавшийся из её горла пронзительный крик. И когда собаку с девушкой разделяет уже не более нескольких сантиметров, я как стремительная ракета на всей скорости сшибаю псину выставленными вперёд кулаками. Она отлетает в сторону и визжа катится по земле. Я останавливаюсь перед девушкой и стоя к ней спиной грозно смотрю на двух оставшихся собак. Они на мгновение точно опешили, не понимают откуда я взялся. Но замешательство длится не долго. Через несколько секунд, они осознав, что я враг скалятся и ещё сильнее ощетинив холки двигаются ко мне.
Другая свора быстро приближается. И я понимаю, что сейчас меня просто разорвут на части. Однако страха нет. Во мне просыпается не то рыцарь не то пёс защитник, а может и тот и другой одновременно.  Я храбро прикрываю своим телом трепещущую от страха девушку.
Псы приближаются. Я тоже скалюсь и рычу. И кода они уже близко издаю нечеловеческий крик и первым бросаюсь на них. Как по команде они кидаются на меня. Я сгребаю обоих руками и мы валимся на землю. В этот момент подскакивают остальные. Начинается такая кутерьма, в которой уже невозможно ни чего разобрать. Я чувствую, как в плоть мою со всех сторон врезаются зубы, разрывая одежду, кожу, мясо. Я сам яростно вцепляюсь зубами в собачьи бока, лапы, глотки. Вырываю целые куски мяса, давлюсь шерстью, захлёбываюсь кровью. Я то встаю и бью собак руками и ногами, то обхватив какую-нибудь псину или двух, бешено катаюсь по земле. Я кусаю, душу, бью кулаками, проникаю в горячие пасти, вырываю языки, выкалываю пальцами глаза, ломаю кости. Вся округа наполняется визгом, криком, лаем, рычанием, скулением и множеством других сопровождающих эту невероятную бойню звуков.
Не знаю сколько это длится. Время останавливается. Я не ощущаю усталости. Только чувствую, что на теле моём не осталось ни одного живого места, мне кажется, что на нём вообще не осталось кожи! Но я почти не чувствую боль. Дождь пот и кровь заливают глаза. Я ничего не вижу. И дерусь полагаясь на обоняние и интуицию. Безостановочно хватаю, давлю, грызу.
Я бьюсь отчаянно, не жалея себя, как бойцовский пёс. И не боюсь того, что проиграю эту схватку. Напротив, умереть вот так мне представляется благом. Я боюсь только одного, того, что проиграю схватку, раньше, чем девушка сможет убежать. Я не вижу её, но очень надеюсь, что она не упустила свой единственный шанс и покинула это место.
Наконец наступает момент, когда я перестаю чувствовать укусы, слышать лай и визг. Силы покидают меня. Зубы мои мёртвой хваткой впиваются в чью-то безжизненную глотку. Одеревеневшие от усталости и напряжения руки сжимают шею ещё одного крупного пса. Он бьётся в агонии, судорожно трепыхаясь. Но через минуту затихает. Я ослабляю хватку и обмякшее тело сползает на землю. Размыкаю челюсти, выплёвываю клок оторванной шерсти, протираю залитые кровью глаза и осматриваюсь. Всё ещё в боевом возбуждении пробую встать. Но обессиленно падаю на четвереньки. Стоя руками и коленями в разбавляемой дождём луже тёплой крови, озираюсь по сторонам. Собак нет, только рядом валяются бездыханных собачьи тела. Много тел. Я надрывно и хрипло дышу, в горле что-то мешает. И я физически чувствую, как из моих разорванных мышц и порванных острыми зубами вен вытекает, где ручьём, а где буквально фонтаном кровь. Перед глазами всё начинает плыть. Я заваливаюсь на бок, а затем на спину и утыкаюсь мутнеющим взором в беззвездное небо. Дубы кружатся вокруг меня. Вдруг на мгновение в глазах становится светло-светло, и в ту же секунду темнеет. Темень быстро сгущается, и становится чёрной как саван, накрывая меня непроницаемой пеленой.
Последнее, что я вижу прежде чем погрузиться во мрак, - женское лицо, с прозрачными и мокрыми не то от дождя не то от слёз глазами.