Хлеб насущный

* * *
Бабушки.
Физик.
Пирожное.
Трехразовое питание.
Дети.
Ашан.
Квартира.
Кровать.
Кухня.


Не знаю, как вы все, а мне еще давно приходилось в жизни задумываться о еде.
Да-да, о простой еде, о хлебе насущном.
И это не были мысли о хлебе, или о том, как бы вкусно поесть. И даже не попытки удовлетворить голод. Нет. Это были мысли о том, как еда нам дается? Что за ней стоит? Сколько ее нужно? И нужно ли вообще?
- Вот еще не хватало! О еде думать! Пошел и купил то, что тебе сейчас больше всего хочется и вся проблема сведена на нет! – скажет мне возможно и каждый, кто услышит из моих уст эти мысли о еде. И, конечно же будет по-своему прав. Ведь все именно так и обстоит в нашей жизни теперь. Если есть желание, то можно пойти и купить, а если не лень, то даже и не просто купить что-то готовое, но еще и приготовить самому то, что не всегда и не везде возможно купить.
К сожалению, это правда и именно к сожалению. Ведь остается только жалеть о том, что все в нашей жизни сегодня обстоит именно таким образом, что мы можем зачастую позволить себе купить все, или практически все, не задумываясь о том, а надо ли это нам вообще.
- Как это так? Надо, или не надо? Если хочется, то значит надо! – скажет кто угодно, но только не я. Да, теперь я так не скажу, а если точнее. Не смогу, так сказать. Просто не повернется язык.
- Какая чушь! Ну, еще понятно, когда нет денег, еще можно позволить себе на чем-то сэкономить. Но, когда они есть, это просто непозволительно так над собой издеваться, чтобы обойти мимо хотя бы одно свое желание. Разве так можно сейчас? Мы же современные люди, и живем в двадцать первом веке! Да, конечно бывают некоторые временные трудности, когда нет денег, или нет достойной работы. Но они всегда проходят. Нужно просто не сидеть на месте. Ведь, когда сидишь и чего-то ждешь, ничего не придет само. У жизни нужно все буквально вырывать из рук! – материализуется в воздухе и накроет меня плотным туманным облаком, зародившееся вдруг, и так стремительно, буквально из ничего – тяжелое общественное мнение, развитого, успешного, ни в чем себе не отказывающего общества.
Оно ляжет на меня тяжелым своим весом, буквально придавив меня к самой земле, не дав разогнуться. А ведь странно, казалось бы, это всего лишь туман, сгусток мельчайших составляющих из всевозможных мнений моего, такого правильного и от этого сильно пугающего – окружения.
Как же оно порою сильно давит, прижимая к самой земле, не дав порою и малейшей возможности разогнуться. А ведь это всего лишь простой туман. Он так легко преодолим в прямом, решительном движении вперед. Только вот дело в том, что за ним не видно цели, она прикрыта плотной, белой пеленой липкой влаги, окутавшей наше сознание.
А может быть надо искать цель не у горизонта, закрытого туманом? Может быть она где-то внутри нас? Нужно только всего лишь на всего не бояться ее, и тогда она поведет к выходу из этого утреннего, растворенного днем – тумана.

Бабушки.

Помню, как в детстве, в Испании, нас кормила моя бабушка, в маленьком Баскском городке Соралусе, или Пласенсия де лас Армас по испански.
На обед она варила мелкую, мелкую вермишель с картошкой на кубике «Галина бланка». На второе же она жарила тонко порезанные куски говядины с картошкой, порезанной прямо в руках, так, как и я теперь очень хорошо умею, и думаю, что так же режут ее все мои дети. Салат же был особенно вкусен. Его листья, вымоченные заранее в слабом уксусном растворе, подавались на стол просто с нарезанным тоненькими кольцами луком. К столу подавалось всегда вино. Но его разбавляли в пропорции один к одному с водой, а то и к полутора. Вино было еще то, старое, которое оставалось еще после того, как продали бар на первом этаже этого дома. Ему было уже побольше двадцати лет.
Эти обеды мне очень нравились. Но больше всего я любил тот длинный хлеб, который бабушка покупала каждый день, утром, как и все жители этого городка в пекарне, где выпекалось каждый день ровно столько хлеба, сколько его могли купить.
Весь этот лаконизм каждодневной еды, настраивал меня еще с самого детства на тот, некий жизненный ритм, который позволил мне выжить и при этом сформулировать свой личный взгляд на тот мой личный хлеб насущный, который был в моей жизни, и имел важное для меня значение. И сейчас я иногда покупаю себе такой хлеб в магазине рядом с метро Измайловская, который не похож на все другие продуктовые супермаркеты. Видимо он, такой же, как и тот хлеб, который выпекается в пекарне при нем. И иногда, примерно раз в две, три недели, я заезжаю в него только лишь для того, чтобы купить себе пару, тройку длинных, как цыганская рука – батонов этого хлеба, который напоминает мне про мой детство и тот далеких Баскский, горный городок, в двадцати километрах от побережья Атлантического океана.
Как много для меня слилось в том простом словосочетании – хлеб насущный. Как много городов мест, стран, людей, проблем, личностей, и просто мелькнувших, как миг лиц.
Это моя жизнь. И только я один имею в ней право выбирать тот хлеб, который люблю и ценю, но уже не как еду, а скорее, как память того отрезка моей жизни, который постепенно уже превращается в историю в моей памяти, давно преодолев тот рубеж, переступив который, любой предмет становится вечным, хотя бы только потому, что он стал неотъемлемой частью таких простых, человеческих воспоминаний.

В Симферополе же, моя бабушка по папиной линии готовила совершенно по-другому. Ее еда не отличалась какой-то лаконичностью, скорее наоборот. Да и как может украинская еда быть лаконичной? По-моему, это просто невозможно.
Одни только вареники с вишней, которые она умела делать так, что не смотря на их огромный размер, я, будучи еще совсем маленьким, съедал по пять-шесть штук за раз. А ведь они были достаточно большого размера, и вмещали в себя каждый по две огромные Крымские вишни, да еще и ложку сахара сверху.
А ее Украинский борщ? Его она готовила так, что аромат доносился из сарая, где находилась кухня, до самого второго этажа самого двухэтажного дома, минуя при этом весь двор.
Крымский хлеб тогда был похож на тот армейский «кирпичик», вкус которого я раскусил уже потом, спустя много лет, находясь в армии. В детстве же в Симферополе, мне нравился только его свежий аромат, недавно испеченного батона.
Мы ходили с бабушкой на угол другой улицы, пересекающейся с нашей улицей Клары Цеткин, где был продуктовый магазин. И ходили мы с ней в него именно тогда, когда привозили свежий хлеб и молоко. За одно мы покупали еще и творог, который был развесным и рассыпчатым. До сих пор помню его вкус. Помню, как бабушка доставала деньги из платка, кошелька у нее не было, и она носила как мелочь, так и бумажные деньги, завязывая их в платок на узелок.
Помню, как мы с папой ходили к хлебозаводу, за несколько кварталов от которого уже разносился запах свежеиспеченного хлеба. Это был запах моря, Крыма, Симферополя, и детства. Ведь только в детстве запоминаются все те запахи, которые потом встречаются нам в жизни, и ассоциируются с теми воспоминаниями, при малейшем похожем дуновении ветра, принесшим лишь слегка похожие нам запахи, и звуки.
Я плохо знал своих дедушек. А по папиной линии дедушку Григория вообще не успел застать в живых. Но мои бабушки передали через себя то восприятие окружающего мира, посредством таких простых вещей, как продукты тех стран, где они сами выросли.

Физик.

Помню, как первый раз в жизни познакомился с одним человеком, который ничего не ел, как нам во всяком случае тогда казалось. На самом же деле он, конечно же питался, и питался хорошо, просто очень редко, тогда, когда ему об этом говорило солнце.
- Да наверно он был йог? – скажет кто-то.
- Наверно, не буду спорить, - отвечу я.
Только вот дело не в том, кем он был, а в том, как он себя позиционировал.
Это был наш преподаватель физики в техникуме. Очень худой, но широкоплечий человек, на вид лет сорока пяти. Его глаза видели тебя насквозь, прожигая до самой последней защитной стены, а затем разрушая и ее. Он был очень сосредоточен на чем-то главном. На чем именно мы не знали, хотя он и пытался иногда в порыве смелости, разъяснить нам свое мировоззрение.
Он много рассказывал тогда о разных чудесах, о левитации, о телепортации, об таких модных тогда НЛО. Все эти истории были тогда не так нам интересны, как вызывали иронию и некое снисхождение к нему, как к человеку не из мира сего, как принято почему-то говорить о таких людях.
Да он и в правду выглядел таким образом, что нам казалось, что подуй только сильный ветер и его унесет куда-то далеко за край нашего реального мира, а там и вовсе унесет на небо из-за его легкости и невесомости.
Не смотря на все эти его истории, он все же являлся преподавателем такого точного предмета, как физика, что могло бы вызывать некие несоответствия в его мировоззрении. Но ничего такого не происходило. То, что он нам рассказывал, было как бы одной его реальной жизнью, а то, что он нам преподавал – другой, нереальной, но при этом приносящей ему деньги в виде зарплаты.
Безусловно он был добрым человеком и любил всех нас по-отцовски, да и его возраст позволял ему это. Но. Когда вопрос касался принципиальных моментов, он стоял на смерть. Его упорству не было пределов.
Иногда он ездил с нами в колхоз, на уборку овощей. И в то время, когда кто-то работал плохо, или просто ленился, а может просто лежал в пьяном состоянии под проливным дождем, рядом с мешками убранной свеклы, он собственным примером показывал нам, как надо работать, не делая никому замечаний. Мы скорее боялись его, чем уважали. Понимая, что он может обладать какой-то космической, управляемой в его руках – энергией.
Когда наставало время обеда, все располагались маленькими кучками по краям поля, объединившись по интересам. Он же садился поодаль и тщательно пережёвывая каждый свой укус многократным движением своих практически квадратных челюстей – поедал свои стандартные. Два сваренных в крутую яйца. Кожа на его лице была всегда гладко выбрита и ходила вместе с челюстью в верх и вниз, помогая пережёвывать еду. Казалось, что это не поедание пищи, а целый разыгрываемый им специально – ритуал. Да, скорее всего так оно и было.
Нам казалось тогда, что он может вообще не есть неделями. Ведь для нас, практически тогда еще детей, такой обед был скорее просто ничто, чем какая-то пища. Каждому с собой из дома родители предавали с собой целые горы продуктов. Да и сами его рассказы о том, что он может не есть днями, укрепляли в нас представление о его «неправильности».
Кто-то ходил на факультатив к нему, кто-то не обращал на него внимания, как будто его и не было вовсе.
Помню, как один раз, кто-то из нашей группы передвигался по вечернему техникуму в непосредственной близости от его физической вотчины, которая располагалась почему-то в подвальных помещениях, переместившись туда с самого последнего этажа.
В легком передвижение по техникуму, ему помогал магнитофон, включенный на полную громкость. Если бы он был выключен, то этот человек просто бы не смог преодолеть крутые лестничные виражи старого, послевоенного здания, построенного еще пленными немцами, при Сталине.
Как раз на месте самого крутого и непредсказуемого поворота на территории всего учебного заведения и произошла встреча представителей этих таких разных цивилизаций: внеземной, в скафандре в виде простого, серого костюма, но с галстуком, и явно земной, но с явным техническим преимуществом в руках.
- Сейчас же выключите децибелы! – произнес на своем инопланетном языке, внеземной физик.
- Студент от неожиданности даже слегка завалился назад, явно не ожидая встретить именно здесь этого представителя другого, не знакомого ему разума. Но звук поубавил, скорее от страха быть похищенным на другую планету, чем от того, что просто мог кому-то помешать в этом таком ненавистном ему еще с первого курса – здании.
Это явление космической природы тогда было далеко не познано нами, простыми еще детьми земной цивилизации, готовящимися к большой жизни. Мы не только не могли понять тогда, зачем же нужно все это его малоедение, сыроедение, да и вообще голодание. Для чего? Зачем так мучать свой организм? Никто из нас не понимал, да и не стремился к пониманию такого далекого от нас в том нашем возрасте ощущение хлеба насущного, начинавшего свое формирование в нас уже тогда.
И пример нашего преподавателя нам был предъявлен жизнью не просто так. Он оставил в каждом из нас свой след. В ком-то ненависть к тишине, в ком-то любовь к чрезмерному питанию, и только в единицах – то уважение к пище, как к источнику жизни в первую очередь, зародив понимание того, что важно не количество, а скорее то качество, с которым нужно уметь отделять насущное от второстепенного.
Прошли годы, и я узнал, что наш физик умер от рака. Он жил один, у него не было детей, и умирал он тоже один. Теперь, когда много смертей прошло рядом со мной, так, как мне и самому уже далеко не пятнадцать лет, я понимаю, что такое жить одному, не имея рядом никого, ни одной живой души, только веру в то, что у тебя есть какое-то свое учение, которому ты верен до конца, до самого последнего своего дня. Это очень тяжело. Ведь не одно учение, будь ты верен ему до самой последней клетки своего организма не поможет тебе, если оно не от Бога.
Только Он может понять, где именно начинается все то насущное, что так нужно и именно тебе, как раз в тот час, когда ты больше всего в этом нуждаешься.
Очень страшно уйти из этого мира так и не поняв то, что количество поедаемой тобой физической пищи было слишком велико, на столько, что ты даже и не смог бы при всем своем желании его хоть как-то контролировать. А духовная еда, при этом казалась вредной и приносящей только опасность, грозящую уменьшением огромному, откормленному про запас - телу.


Пирожное.

Так уж получилось, что первый раз чувство голода я испытал в армии. Да-да в Советской армии, еще в далеком 1989 году. Нет, конечно нас кормили и грех жаловаться на то, что еда была плохая. Хотя сейчас возможно любой среднестатистический городской житель и близко не подойдет к тарелке с эдакой похлебкой, которую мы тогда с жадностью поглощали в себя, мечтая о добавке. Но, тем ни менее этой еды вполне должно было хватать среднестатистическому бойцу. Это если подходить с той точки зрения, что статистика всегда права и непогрешима. Но это далеко не всегда так. Человек всегда готов съесть что-то сверх того, что ему предлагают. И зачастую это даже и не из-за голода, а просто из желания мыслить самостоятельно.
В армии самостоятельность гасится в самом ее зарождении, возможно и поэтому там всегда и всем хочется есть. Порции в армейской солдатской столовой были рассчитаны и выверены министерством обороны до грамма, и нам все равно доставалось еще и несколько больше того, что предлагал нам рацион питания. Но все время ноги вели сами собой, в «чипок» (армейский продуктовый магазин), за продуктами, как только в кармане появлялись хоть какие-то деньги. И не важно было, мелочь это, или рубли. Главным являлось то, на что именно хватит этой горстки монет. Иногда бойцы объединялись друг с другом только для достижения общей цели в приобретении какого-либо продукта, который стоил очень дешево, но при этом не продавался по частям. Это могли быть пироги, рулеты, банки конфитюра, и много, много чего еще.
Чувство голода тогда жило какой-то параллельной жизнью, рядом с каждым бойцом. Оно затихало на время, но также неожиданно вдруг просыпалось и просилось на волю. И тогда ничто не могло его победить. Оно выедало внутри человека его силу воли и превращало в безвольное животное, движимое только лишь одним желанием – нажраться.
Но были и хорошие моменты в этой, ограничивающей нас физически, армейской истории. Помню, как один раз, когда здание, где располагалась наша столовая, а вместе с ней еще гарнизонный магазин, и склад – командованием полка было принято решение отремонтировать. Точнее, сейчас бы я назвал это все мероприятие, конечно же не ремонтом, а косметическим подмазыванием стен и потолков. Но, тогда для нас это было целое событие, ведь все работы производились руками бойцов, то есть - нашими.
По этой причине все приемы пищи происходили на плацу. Практически весь полк стоял в то время на боевом дежурстве, а ближайшем лесу, и многие подразделения кормились самостоятельно, от полевой кухни. Те же, кто оставался в непосредственно в расположении полка – вынуждены были питаться в остатках столовой, на плацу.
И в один прекрасный день я, вместе еще с парой солдат из нашей батареи попал на так называемый «самолет». То есть просто низко пролетел над пустыми, с полностью уничтоженным обедом – деревянными, на спех сколоченными столами.
Самолет был полный. Ни супа в котлах, ни каши из сеченевой крупы, с челюстями наших полковых свиней, выращенных на наши же деньги – не было. Все съели предыдущие поколения «летчиков», удачно и ко времени произведшие посадку за этими временными, шершавыми от торчащих заноз – столами.
- Что? Пролетели, как фанера над Парижем? – нахально и язвительно улыбаясь, спросил нас повар – Таджик.
И меня больше всего в тот момент почему-то заинтересовало не то, что он так весел нашему горю, а то, что он, родившись и выросши в горном кишлаке – знал о том, как может пролетать фанера именно над Парижем. Ведь я к тому моменту уже не раз бывал в Париже в отличие от него.
Но, к нашему голодному счастью, остались большие запасы того настоящего солдатского хлеба, который ели и все гражданские жители, покупая его в магазинах Приморского края, только лишь потому, что другого и не было, но им и не нужен был другой, так, как именно этот их полностью устраивал своими неповторимыми характеристиками. Сейчас такой хлеб купить невозможно. Более того, его невозможно изготовить по причине отсутствия натуральных составляющих, и утери самой технологии производства.
- Вот вам еще и шайбы! – сам удивившись своей находке, произнес один из помощников Таджика, вынимая из дверцы, расположенной под котлом полевой кухни чей-то НЗ. Запас, тут же поймав на себе неожиданно одичавший взгляд басмача, еще совсем недавно имеющего вид Европейца всем сердцем любящего Париж. Мне даже показалось, что его рука машинально стала искать у себя сбоку, на ремне, длинный, и острый кинжал, заправленный в нее без ножен.
Это был нарезанный ломтями, поперек, «кирпичик» белого хлеба. Нам выдали по пять кусков, а это половина батона, и по две «шайбы» сливочного масла, которое почему-то нами называлось маргарином, хотя и практически не плавилось на солнце, как и подобает современному маргарину.
Не только я, но и двое моих товарищей по «самолету», намазали равномерно каждый из пяти кусков хлеба, тонким слоем масла, и разложили сверху по три куска сахара. Да. Согласен, что со стороны это выглядело, как бутерброд, но почему-то еще и с сахаром сверху. Еще до армии я бы никогда не стал так делать, так, как ненавидел сладкое масло и от этого не мог даже и представить тот его вкус, который нам открылся тогда. Нет, конечно. На завтраках, каждый день многие, и я в том числе, делали именно так, прежде чем съесть положенные нам порцайки масла и сахара. Но, тогда мы не попадали на «самолет» и от этого не могли ощутить на себе всю глубину этого незабываемого вкуса.
Дело в том, что тогда для нас это было самое настоящее пирожное. И сейчас. Мне редко приходится есть пирожные. Наверно потому, что их вкус мне приелся. Они слишком сладкие. И лишь изредка, примерно раз в пару, тройку месяцев, да и то, будучи угощен, а не сам покупая в магазине – я могу съесть с удовольствием то пирожное, или кусок торта, который перепадает мне, после чьего-то дня рождения.
Иногда, примерно раз в месяц, мне хочется купить что-то вкусное в магазине. К чаю. Я надолго останавливаюсь перед заваленными наивозможнейшими предложениями – стеллажами. Выбор колоссален. Цены сильно колеблются. Но всегда не хватает мне элементарной решительности. Есть очень вкусные, но дорогие печенья, или вафли, которые явно не соответствуют своей цене, и явно окажутся в итоге всего лишь жалким подобием того продукта, за который они себя выдают. Есть, наоборот – дешёвые. Но при этом настолько страшные, что напоминают песок с содой и сахаром, спрессованный под большим давлением. Я могу стоять в задумчивости таким образом довольно много времени, впадая в некую спячку. Наверно таким образом мой организм спасается от того шока, который, каждый раз производит на него то обилие продуктов. Представленных нам современным миром. При этом не имеющих внутри себя какой-то истории, или говоря попросту – души.
- Разрешите пройти! – вдруг вернет меня к жизни, нервный и нетерпеливый возглас необъятной женщины, сгребающей на пол все плохо держащееся за полки.
И я приду в себя, вернувшись из тех далеких времен. И тогда я понимаю, что нет и не может быть на этих полках того, что я ищу подсознательно на них, сам порою себе и не сознаваясь в том, что это так.
Каждый раз, стоя среди этого праздника жизни, я вспоминаю то, армейское «пирожное», которое доводилось мне есть именно в те годы, и особенно тот день, когда мне пришлось стать пассажиром этого «самолета».

Трехразовое питание.

Мы были молоды, оторваны от дома, и от этого очень близки к простым человеческим инстинктам. Побороть которые способен был далеко не каждый из нас – юных бойцов Советской армии.
Сейчас же, когда мне уже сорок девять лет, и я много чего пережил, усвоил и определил для себя – мне гораздо проще обходиться без той еды, которую мне бы, ну, скажем, больше всего хотелось бы съесть именно в данный момент. Но это, такое, казалось бы, элементарное умение далось мне не так просто, и пришел к его пониманию я долгим и тернистым путем.
Помню, как лет двадцать восемь назад, когда жил еще у первой жены, столкнулся с огромной для меня проблемой – посещением утренней службы в храме на пустой желудок. Я не мог понять тогда – как же так? Ведь я всегда, каждый день утром завтракаю, почему же я не имею права позавтракать и в тот день, когда иду в храм, перед службой? Ну, ладно еще, понятно, когда я исповедуюсь и потом причащаюсь – это еще куда не шло. Но, когда просто иду на утреню, тогда зачем я должен голодать? Я не понимал этого, и находясь под сильным давлением такой религиозной тогда тещи, не мог выскользнуть из-под ее влияния, избегая, таким образом конфликта. Я сдерживался, не понимая, что нужно всего лишь просто отпустить проблему, и задуматься – во имя чего я все это делаю. Но, видимо тогда я не верил в Бога и не понимал простых вещей, понимание которых пришло ко мне гораздо позже, с годами многих потерь, и тяжелых жизненных уроков. И даже лежащая за моими плечами срочная служба в вооруженных силах, тогда еще СССР, не смиряла меня в моих животных желаниях насытиться.
Может быть, виной этому было мое избалованное детство? Правильнее сказать, не столько избалованное, сколько слишком правильное. Дело в том, что моя мама воспитывалась в детском доме, имея при этом родителей, но в виду обстоятельств, она не могла жить с ними. И возможно это очень сильно сказалось на ее характере. Она безусловно была лидером по жизни. И создав семью, мой отец воевал всю жизнь, практически до последнего дня, так, как тоже являлся таковым, вечно тянущим одеяло на себя – человеком.
Моя мама просто не понимала, как можно пропустить хотя бы что-то из трех приемов пищи за день. Полдник она еще как-то прощала, но завтрак, или тем более обед – это уже было равносильно преступлению. Это видимо было заложено во мне с самого детства. Иногда я даже сам того не понимая, как робот, завтракал, обедал, или ужинал, только лишь потому, что так надо, не имея при этом какого-либо аппетита. Но, что самое удивительное, не позволял себе даже задумываться о том, что это такое возможно, вот так вот взять и пропустить прием пищи, или еще чего хуже – не съесть на обед суп. Это тогда уже была катастрофа, еще похлеще чем вообще, скажем не пообедать!
Все эти догмы были буквально забиты в меня гвоздями, как в крышку гроба, в котором похоронена вольная, самостоятельная жизнь.
Мне было очень тяжело постится в тот мой первый недобровольный пост, когда я был затянут в него силой, и скорее был вынужден постится, чем делал это добровольно. Нет, конечно, первые, самые важные азы православия были уже заложены в меня, но то лавина возмущения, непринятия всех, таких простых истин постнической жизни – вызывала во мне бурю негодования.
Я постился, стараясь не обманывать ни других, ни себя. Но не от всей души. Все скажут мне, что это очень плохо, да и я сам хорошо знаю это. Но дело в том, что этот пост был просто одной, маленькой ступенькой в моей жизни. Маленькой. Одной, но зато самой первой, и самой тяжелой на моем пути.
Однажды тёща приготовила постный торт из белого хлеба со срезанными корочками, разложенного на блюде слоями, каждый из которых был обильно пролит разными вареньями. Я тогда ел его с огромным удовольствием, он напомнил мне армию. Конечно. Это уже были девяностые годы. И в магазинах к тому времени уже давно пропал тот вкусный, совецкий хлеб, который можно было есть даже просто так, без ничего, только потому, что он был самодостаточен. В нем было все то, чего нам так не хватает в современных имитациях продуктов.
Порою мне кажется, что если мы покупаем дорогой хлеб, то приобретая очень похожий на тот, его старый вкус. Получаем в первую очередь конечно же не его, а ту память о том, вкусном, практически забытом, но таком родном, до последнего нашего дня – хлебе.
Да, что говорить! Все те продукты, что мы иногда покупаем, теперь уже за гораздо большие деньги, нежели чем те дешевые их заменители, все они покупаются нами только лишь из-за памяти о том, каковыми они были раньше. И если говорить правду, то покупаем мы их из тоски о тех днях, когда мы были другими. Мозг наш был свободен от всего того, многого, что навязано нам сейчас, но при этом совершенно не нужно, что заморачивает нам голову, расстраивает порою от невозможности купить именно то, что купил кто-то другой, а мы вот не можем найти. Все это искушения, пустота, надуманная, и никому, кроме наших пустых амбиций не нужная суета.

Дети.

Дети, как-то легче переносят воздержание и голод. Конечно не все, но многие. Например, лет двадцать пять назад, когда я был в Крыму со своей, тогда еще маленькой, четырехлетней дочерью, тогда я взял ее в Ялту с собой из Симеиза, где мы снимали сарайчик у моря. Это была не экскурсия. Это было самостоятельное путешествие общественным транспортом. Мы вернулись только вечером. Ребенок не капризничал в дороге. Помню, мы питались тогда хот-догами, это был 1996 год. Она выросла сдержанным к еде человеком, понимающим смысл слова «нельзя», или «надо потерпеть».
Но мне до сих пор не понятна та причина, по которой она сформировалась таким не требовательным к еде человеком. Возможно, причиной этому послужило отношение к еде в семье по материнской линии. Еда там не являлась приоритетом в каждодневном быту. Если в доме было что съесть – то и хорошо, если нет – то и ладно.
Тогда я не понимал такого подхода. Это меня сильно раздражало. Сейчас же я понимаю, что самое последнее, на что стоит обращать внимание – это еда.
- Но, а как же тогда вести полезный обществу образ жизни, если ущемлять себя в таких заслуженных нами правах? – спросит меня любой.
А вот так, кто как умеет, кто как может. Ведь каждый может только то, в чем уверен и никогда не будет делать то, в чем сомневается.
Я помню, как уже повзрослев, дочка перестала есть мясо. Нет, не из-за того, что она вдруг приняла решение стать вегетарианкой. Вовсе нет.
- Папа, мне просто не нравится оно. Я не люблю его. То есть, конечно, изредка я смогу съесть чуть-чуть, но, чтобы специально покупать какую-нибудь колбасу – никогда! – как-то сказала она мне.
Сын же, наоборот, очень любит все мясное. Но также сдержан в еде. Помню, как его мама, моя вторая жена, никогда не заставляла его в детстве есть что-то через силу. В результате он вырос на одной «растишке». Ничем практически больше не питаясь. И только где-то лет с четырнадцати, распробовал вкус мяса. Жаренного мяса с картошкой, приготовленной в одной сковородке с ним.
Не знаю уж, почему такая любовь привилась моему сыну, но думаю, что это произошло по причине того, что до развода, находясь еще в семье, я питался тем же.
Но не это главное в моих детях, таких разных. Но при этом очень похожих в мелочах, в тех мелких деталях, из которых состоит их взгляд на мир, на то, что их окружает, и отношении к нему. Ведь как сын, так и дочь совершенно не требовательны и не капризны к еде. Они могут терпеть, если надо, не задавая глупых вопросов. Таких, как:
1 - Когда!
2 - Почему?
3 - А скоро?»
Ведь если, ну, скажем, в каком-либо путешествии, во время длительного перегона, на большое расстояние у меня в машине вдруг прозвучит что-то подобное – я сразу потеряю интерес к продвижению вперед. У меня просто опустятся руки, пропадет стремление к обоюдной цели, поставленной нами самим себе перед началом путешествия.
Не разу еще не было такого, чтобы мой сын капризничал в дороге, все это осталось в его раннем детстве, еще до четырехлетнего возраста.
Однажды, когда ему было чуть больше четырех лет, мы с ним и его мамой проехали за один день девятьсот километров, и он ни разу не пытался ныть в дороге, правда один раз описался. Он мог просто упереться, чтобы все было по его. А это совсем уже другая тема, которую его маме удалось победить в нем, довольно простым способом. Она перестала заострять внимание на его капризах, связанных с самоутверждением, тем самым уведя их куда-то далеко на задний план из его детского, формирующегося сознания. Это было не просто, да и я мешал ей в этом, продавливая свою, мужскую позицию, и только благодаря нашему разводу ей удалось воплотить все свои начинания до конца, при этом добившись положительных результатов.
И самое интересное, что это все особенности характера моих детей, проявились рядом со мной еще тогда, когда я не был сам готов к ним внутренне, являясь все еще довольно капризным в еде человеком, до определенного момента. Я не понимал тогда этот подарок судьбы, принимая его как должное, вовсе не задумываясь о том, что я вовсе его не заслужил, и что он дан мне, как бы на вырост, с учетом именно моего духовного роста.

- А знаешь. Когда мы были маленькие. То очень много гуляли во дворе, и родители не могли загнать нас в дом. Сейчас же мне кажется, что вы, современные дети и хотели бы погулять, но не знаете, чем там, на улице вам заняться. И от этого ждете, когда же хоть кто-то позвонит и зайдет за вами, чтобы найти какое-то новое приключение, или игру. Когда мы в детстве проводили практически весь день на улице, то только изредка, бегом забегали домой, чтобы перехватить что-то, - решил я как-то рассказать сыну о своем детстве.
- И я иногда захожу домой за хлебом, - ответил мне сын.
- За каким хлебом? Мы воровали дома горбушку черного хлеба. Если это был «кирпичик», то отрезали его верхушку, если же нет – то просто тот кусок, где присутствовало больше всего корки. Затем натирали его чесноком, поливали подсолнечным маслом и посыпали солью.
- И я так тоже люблю, - сказал сын.
- Но. Откуда же ты это все знаешь? Ведь я тебе не рассказывал об этом?
- А меня дедушка научил.
- И тебе нравится?
- Да! Очень!

Ашан.

Я вспоминаю те толпы «голодных» людей в АШАНАХ, которые натыкаются друг на друга тележками, не ведая при этом, куда они движутся, и что им нужно сегодня купить. А ведь в руках у них целые списки продуктов, составленные заранее. Но, зачем? Для чего они им нужны, если сам смысл посещения этих магазинов сокрыт вовсе не в приобретении продуктов?
Он, скорее всего спрятан в попытках самоутверждения. Ведь недаром оно начинается уже с самого момента заезда на территорию парковки, где надо показать свое «могущество», которое, как правило выражается в размерах машины. Девяносто процентов покупателей этих магазинов приезжают туда на внедорожниках. И только по этой причине все уже заранее равны на парковке. Но, не понимая этого все же пытаются высматривать марку внедорожника другого участника движения для того, чтобы получить подсознательное преимущество, или наоборот уступить свои позиции.
И не дай вам Бог, приехать туда на легковой машине, а тем более на двух дверной. Считайте, что вы уже заранее проиграли. Хотя бы по следующим причинам:
1 – Она маленькая.
2 – Где сядет теща?
3 – Как она будет выходить?
4 – У вас очень маленький багажник.
5 – Он маленький, даже если большой, только лишь потому, что машина маленькая.
6 – Вас не видно на парковке.
7 – Вы не сможете припарковаться в сугробе на газоне перед самыми дверьми входа в магазин.
И наконец, самое главное, но, зато последнее:
8 – Ваша машина мешается у меня под колесами.

Находясь внутри магазина, лучше даже и не пытаться не брать «колесницу» в руки. Это ваша защита и прикрытие от других, сильно нагруженных, и от этого менее управляемых – «колесниц».
Если же вы все же взяли маленькую корзинку в руки, то ни в коем случае не пытайтесь подходить с ней к стеллажам с продуктами. Этим вы смертельно обидите тех, кто припарковался, закрыв подход там еще до вас. Ведь только они имеют право поступать подобным образом.
По этим, и еще много по каким другим причинам, поход в АШАН, мне противопоказан. Кажущийся огромным выбор продаваемых в нем продуктов, скорее отпугивает меня, нежели чем привлекает. Он сбивает меня с толку, заставляя в принудительном порядке, как и все другие участники этого шоу – покупать все подряд, на всякий случай, или про запас.
Да, согласен, тот хлеб, что пекут и тут же продают в этом магазине – вкусный. Но его нельзя взять много. Он быстро становится не вкусным. Но, будучи еще теплым, выглядит очень презентабельно. Постепенно, понимая, что именно представляет из себя этот магазин, я стал все реже и реже в него ездить, в итоге заезжаю туда только из редка, за хлебом. Для этого я просыпался рано утром и ехал туда к открытию вместе с толпой таких же «хитрых» покупателей. Но и это мне со временем надоело.
Я уже примерно лет девять не появляюсь в этих магазинах. Дело в том, что мне страшно не справиться с собой и сказать что-то кому-то. Да, согласен, при этом виноват буду только я, и не кто иной. И именно только по этой причине мне лучше там не появляться, и покупать все необходимое в «ПЯТЕРОЧКЕ», или в «ДИКСИ», но зато рядом с домом.
Победив в свое время «АШАНЫ», я понял, что это все только лишь начало, и меня еще ждет впереди очень много побед, которые мне будут даваться не легко, но зато на всю жизнь.

Квартира.

У меня никогда не было своей квартиры. Мне приходилось жить, или на съемных, или у моих жен с тещами, а это не просто, даже не смотря на их ангельские характеры. И вот произошло то печальное событие, которое происходит у каждого в жизни. У меня умерла мама. Именно с этого дня я приобрел принадлежащее себе пристанище – двухкомнатную, правда малогабаритную, квартиру. Работая всю жизнь архитектором, я проектировал в основном жилье, и работать мне приходилось с разными, достаточно крупными инвесторами. Один раз мне даже довелось войти в доверие к одному из них, и чуть было не отхватить себе искусственно возникший на крыше, благодаря моей хитрости - пентхаус. И если бы не проблемы инвестора, связанные с полубандитскими делами, то я бы все же смог практически бесплатно поселиться на крыше, в бывшем чердаке.
Но, ничего тогда не вышло, ничего не получилось. Почему все сложилось именно таким образом мне не дано знать. Да и вообще мне не понятно, почему все, за что бы я не брался, всегда натыкалось на такие страшные, практически непреодолимые препятствия. Сейчас мне порою даже кажется, что Господь меня вел к чему-то тому, что мне и до сих пор еще не ясно до конца, но к тому, что требует какой-то неимоверной духовной подготовки.
Лет десять назад я даже участвовал в проектирование типовых православных храмов. Я и подумать не мог раньше, что кому-то в голову может прийти такая идея. Но она не просто пришла тогда правительству Москвы, но и была доведена до полного абсурда посредством применения в решении данной задачи панельного строительства. Иными словами, храмы должны были быть выполнены из панелей. И мы работали, с самого начала проектирования понимая, что вся работа в мусорное ведро. В итоге все так и оказалось. Стройка встала. А затем и инвестор попал в больницу, а затем умер.
И вот у меня теперь квартира, точнее просто голые стены. Она нуждалась в срочном ремонте. Мама не подпускала меня к этому вопросу последние годы
- Только через мой труп! – повторяла она каждый раз, когда я предлагал ей такой путь решения данного вопроса.
Я нашел строительную фирму и подписал смету и договор, не имея за душой ни рубля, в надежде на какое-то чудо. И оно произошло, это чудо. Дело в том, что я не ходил в отпуск последние лет десять. А тут, как раз вышло постановление о том, чтобы все срочно отгуляли свои не отгулянные отпускам. Мне пришлось бы тогда пропасть на год со своего рабочего места. И тогда они решили выплатить мне всю эту сумму деньгами. Получилось что-то около миллиона. Деньги пришли ко мне на карточку как раз тогда, когда их потребовали с меня строители. Денег хватило на долго, но не на все. Ведь их всегда не хватает. Это такой видимо негласный закон природы.
Я жил в самом эпицентре ремонта и питался тем, что можно было съесть без применения посуды. Тем, что не требовало приготовления пищи, ее разогрева. В ремонтируемой квартире у меня был свой островок жизни. Он перемещался по квартире по мере того, как перемещался и сам ремонт. Где только я не жил тогда. И на балконе, и на кухне, а комнатах говорить вообще не приходится. Только в туалете жить не пришлось, и то по той простой причине, что его и самого-то не было. Его стены были разрушены, и на полу одиноко стоял один лишь унитаз, а спать с ним в обнимку мне было не удобно. Складной диван, оставшийся в квартире после того, как ее покинула вся остальная мебель, кочевал подо мной по всей квартире так и не обретя для себя постоянного спокойного места, в итоге уехав на дачу.
Именно в это время я попал в какой-то вакуум. Вокруг меня стало происходить что-то напоминающее космический полет. Я ощущал тогда себя космонавтом, который вынужден питаться из тюбика, при этом очень бережно относясь к своей еде. Стараясь не обронить ни капли ее на пол космического корабля. Так, как пола бы он все равно не коснулся, продолжая кружиться в воздухе, в невесомости пустоты квартиры.
Тогда-то и произошло переосмысление того подхода к еде во всех ее проявлениях. Она стала для меня не удовольствием, а скорее горючим, которым я должен был заправляться перед долгим полетом, наступающим каждый день.
И вот именно в это время и наступил Великий пост. Я уже давно заметил, что наступление поста всегда совпадает с отступлением денег. Точнее они пропадают как раз тогда, когда нужно умерить свои желания в отношении разнообразия пищи. Да и в этот раз, весь мой миллион, как раз вдруг резко закончился, благо я успел все же купить все саамы е главные составляющие ремонта, и заплатил практически все деньги по счетам строителям, не оставив ресурсов на всевозможные доп. работы. Которые именно тогда и возникли, причем в каких-то неимоверных количествах.
Это были и вдруг выгнувшиеся пропеллером бетонные стены, и перекошенные плиты перекрытия, падающие перегородки, и конечно же эксклюзивные двери, не имеющие наличников. Иными словами, денег не просто не хватило, а нужно было еще, и много. Именно в этот момент, как и следовало ожидать, произошли проблемы с выплатами зарплат у нас на работе.
Я почему-то совершенно не испугался и даже не расстроился от этого. В эти последние месяцы со мной что-то произошло. Мне стало все равно. Ни т о, что происходило на работе, ни т о, что творилось у меня дома, меня совершенно не волновало. Мне было все равно то, что творилось за границей моей, так называемой оболочки, в которой я прожил все эти предшествующие этому годы. Теперь же надежда на то, что она увеличится стала брезжить сквозь каждодневный туман шлифовальных работ, в который я вступал каждый день вечером, когда приходил домой уставший после работы. Рабочие шлифовали стены по шпаклевке перед покраской. Я вплывал в белесый туман состоящий из растворенных в нем микроскопических частиц грунтовки. Вдыхая его я вместе с каждым новым вдохом, втягивал в себя и все более и более крепнущую во мне от этого – надежду на светлое будущее, которое возможно уже было не за горами.
Но я не задумывался об этом, на ощупь находя свой диванчик и снимая верхнюю одежду, присаживаясь на него, чтобы войти в интернет и посмотреть последние новости перед сном.
Именно в эти дни я ощутил себя как будто в каком-то другом мире. Таком, где не было никаких помех, за исключением лишь изредка не успевавших уйти домой рабочих, толпящихся в прихожей, пытаясь переодеться в тесноте узкого коридора моей довольно маленькой сорока четырехметровой квартиры. Когда за ними закрывалась дверь я понимал, что вся эта звенящая тишина, возникшая благодаря двум слоям гипсокартона на потолке и стяжкам на полах, убивает во мне последние капли памяти о том, окружающем меня мире, в котором я жил ранее, и в котором мне предстояло еще прожить сколько-то лет. Она мне нравилась. Ничто в ней не отвлекало меня от моих мыслей, которые стали приходить ко мне в виде длинной очереди. Они толпились и ругались перед самым входом в мой мозг, пытаясь как можно быстрее попасть в него. Какая-то неимоверная энергия зарождалась во мне тогда. Та, что появляется не от избытка пищи физической, а скорее та, которую так сложно порою найти в себе самостоятельно, как бы ты не искал.
Катастрофически не было денег, но я был спокоен, зная, что они уже не имеют никакого значения. Они были мне нужны именно сейчас, как никогда, но, при этом и не значили из себя ничего, что могли бы означать тогда, в той, прожитой мной уже жизни.
Я никогда так не постился. Нет, вы неправильно меня поняли. Не так самоотрешено, и рьяно. Нет. Скорее мне не стоило это никакого труда. То есть я мог купить в магазине, ну, скажем, мидий в баночке, или съесть в гостях даже и кусок мяса. Но в те дни, когда я не мог себе купить порою даже «доширак», я не расстраивался, понимая, что так надо. И от этого даже не испытывал чувства голода. Господь явно помогал мне. Он укреплял меня, как мог в моих делах. При этом, ограничивая в еде физической, кормил меня пищей духовной. Не в виде литературы. Нет, в таких условиях еще и читать чего-то было просто физически невозможно. Скорее он насылал на меня мысли, много разнообразных тем, ассоциаций, заготовок чего-то того, что потом должно было возродиться во что-то серьезное, главное для меня, а пока просто накапливалось где-то во мне именно в те часы, когда пища не могла отвлечь меня от накопления всего этого.
Бывали дни, когда я не ел и целый день, причем к вечеру особого желания поесть не возникало. Самое странное, что именно в этот период у меня и стал зарождаться так называемый животик, который и полагается в таком возрасте иметь каждому уважающему себя мужчине. Но откуда? Откуда, с каких хлебов он мог взяться? Скорее всего он был знаком. Да-да, именно знаком того, что не в еде жизнь, а в ее смысловом заполнении.
А может быть, он появился и от того, что я стал как-то хорошо о ней думать, понимая, то именно стоит за приготовлением каждого блюда, мысленно перебирая в голове все ее составляющие. Каждый овощ имеет свою душу, свой характер и форму. Всегда приятно разложить их на столе перед тем, как порезать крупными кусками и положить в суп все это теперь уже безобразие, только пару мгновений назад представлявшее собой что-то такое красивое, будучи еще живым.
Постепенно ремонт закончился, и я оказался в пустой квартире с новыми стенами, кухонным оборудованием, и сантехникой. В ней было уже все то, что нужно было для городской жизни аскета, кроме мебели. Но это не смущало меня. У меня оставался еще тот старый деревянный стол, который не являлся предметом, передающимся из поколения в поколение, которые обычно находятся в семьях, и хранятся таким образом много поколений. Этот стол был трофейным, из Германии, Он знал нас всего чуть больше шестидесяти лет. А это так мало для того, чтобы узнать человека, тем более мебель. Это практически ничто, в наш век космических скоростей. Но на нем было практически невозможно спать, а денег у меня катастрофически не было, и я решил его продавать.
В квартире ничего не мешало жизни. Даже ее холодильник стоял практически постоянно пустым в углу кухни, замаскировавшись под шкаф, взгромоздившись на стиральную машину.
Когда живешь один, то не уделяешь особого внимания приготовлению пищи, выискивая какие-то ее особенности приготовления. Скорее наоборот ищешь возможность приготовить что-то быстрое, небрежно и по-своему. Сейчас видимо и наступало то время, когда можно было не просто экспериментировать, но и искать что-то новое для себя, изучать какие-то новые блюда. Это могли быть и супы и что-то приготовленное в духовке. Но, в любом случае, эти блюда должны быть незамысловаты, и легки в своем приготовление.
Но денег было мало, да и к тому же я взял в долг достаточно большие суммы, у людей, не в банке. А это требовало очень серьезного подхода к процессу их возвращения. Я экономил на всем. Когда я шел в магазин, то рассчитывал буквально каждую покупку. Как она может принести мне максимальную пользу. Мне удавалось тогда прокормиться на четыре тысячи в месяц. Это было не простое время. Но оно мне было интересно и запомнилось только с хорошей стороны. Когда я получал зарплату, то старался истратить деньги быстрее, чем они кончатся. Это была очень непростая задача, так, как они все время стремились закончиться раньше, чем я их мог истратить. На какие только изощрения тогда я не шел. Разумеется, как только деньги приходили на карточку, я старался снять с нее максимальную сумму для того, чтобы отдать часть долга. Потом же, на то что оставалось, по дороге домой, в тот же день, я старался оставить все те суммы, которые нужно было перечислить в счет погашения долга по ЖКУ. И уже с остатками, я подходил к магазину «пятерочка», где и закупался на остатки суммы. И вот здесь уже я просто не мог и не имел право ошибаться. Здесь мне приходилось на время становиться сапером, так, как взрываться я не имел право. У меня было двое детей. Сын и дочь. Дочь взрослая, она жила за границей и ей я не мог сейчас помогать, и финансово, и физически, и сын, которому я платил алименты.
После продуктовых закупок, которые тогда я делал за несколько ходок, я распихивал продукты по шкафам и жил. Да-да, просто жил дальше. Не выживал, а жил. Потому, что это и была самая, что ни на есть настоящая жизнь, которую я не проживал, а именно жил полноценно, что называется - всей грудью.
Я покупал самый дешёвый хлеб, уже нарезанный и в целлофановой упаковке. Сразу по десять батонов. Дело в том, что-то из чего его делали, явно не имело никакого отношения к еде. Иначе как можно объяснить тот факт, что если бы он не был бы нарезан, то его нарезать самостоятельно было бы просто невозможно. Об этом говорил тот, всего лишь на пару рублей дешевле его – батон, который продавался в не нарезанном виде, и который я покупал в первое время, еще не столкнувшись с проблемой нарезки. Но, как и один, так и другой представители продукта с таким гордым названием – «хлеб», они не портились в течение месяца, если их хранить в холодильнике. Что я и делал. Но есть этот хлеб просто в таком виде, в каком он продавался было практически невозможно, чем бы я его не намазывал. Поэтому я его жарил по утрам, на завтрак, посыпав заранее размятым в руке кубиком куриного бульона «Галина бланка». От этого он становился не только съедобным, но и приобретал дополнительные вкусовые характеристики. И в сочетании с вареными в смятку яйцами, являл собой вполне достойное дополнение к моему каждодневному завтраку.
Дело в том, что я давно знаю этот секрет, который позволяет сделать любой хлеб съедобным. И возможно жизнь давала мне не те знания, давая кому-то другому, в это же время возможность грабить страну миллиардами долларов, но это знание я думаю принесло мне достаточно пользы, и, как минимум защитило меня от многих неправовых действий.
Тогда-то я и понял одну очень важную вещь. Я понял, что никогда больше не буду брать кредиты. Дело в том, что все свои машины я покупал только в кредит и, купив последнюю, с огромным трудом отдал его, уже тогда догадываясь о том, что это последний мой договор с банком.
- Ее я видимо покупаю надолго, - отчетливо звучало тогда у меня в голове.
Нельзя так жить. Нельзя смирятся с обстоятельствами. Потому, что это самое последнее дело, когда человек смиряется! – скажет мне, кто угодно.
Но я смирился и вместо того, чтобы искать выход из сложившейся ситуации, пытался справиться своими средствами, находясь в ней. То есть самостоятельно, исходя из того, что я имел на сегодняшний день. И Господь мне помог. Но я изменился. Теперь я не тот. Но, зачем Он допустил это? Я не могу пока знать. Но, главное, что я понял, это - для того, чтобы получить чего-то в жизни вовсе не нужно идти к этой цели по трупам. Да, надо бороться. Но, как бороться, каждый решает для себя сам. Я возможно выбрал не достойный многим членам современного общества – путь. Так, как мог просто уволиться с одной работы и уйти на другую, где платили больше. Но почему же я этого не сделал? Все же, скорее всего это малодушие и проявление слабости характера. Да, человек слаб. Согласен. Но все же, где она храниться эта сила? В умении сменить работу, так же легко, как меняют старые перчатки, или она сокрыта в умении справиться со всеми лишениями, не избегая их обманными путями, скрываясь за хорошими зарплатами? Может быть все же гораздо интереснее для собственного развития погрузиться в них с головой до самого дна, только лишь для того, чтобы понять всю ту глубину физического дна, рядом с которым всегда находится и дно духовное, достаточно лишь поддаться панике. Кто знает, что проще? Спрятаться за суматохой новой работы, где тебя будут выжимать, как мочалку, а ты взамен этого будешь иметь ту сумму, которую как раз и нужно на решение всех бытовых проблем, которые обступили тебя плотным кольцом. Или выйти на их вызов, чтобы сразиться лицом к лицу? Мне не дано это понять, да и не мне это нужно понимать. Пусть выводы об этом делают все те, кто наблюдал за мной, кто считал меня идиотом, не способным выжить в этом таком сложном, опасном, и злом – современном обществе.
Но я знаю одно наверняка – тот путь, которым пошел я, привел меня к новому пониманию мира, с его полутонами, и скрытыми нотами потаенных мелодий, которые открываются не сразу и не каждому.
Со мной, думаю, согласится каждый. Когда у человека есть работа, и тем более интересная работа, он готов отказаться от многого. От еды еще не отказывался никто. Но, порою работа на столько затягивает в процесс зарождения чего-либо, создаваемого своими руками, умом, мыслями, что иногда просто и забываешь о том, что нужно поесть. Да-да, именно нужно! Не хочется, а нужно. То есть через силу, только лишь для того, чтобы поддержать в себе ту энергию, которая собственно и помогает нам творить.
-Но, если это делать нужно, то может быть это и не обязательно! – думал так наверняка каждый, увлекаясь каким-либо интересным делом.
В эти минуты, что-то более главное для тебя выходит на передний план, заставляет отказаться от всего того, второстепенного, не нужного, мешающего в выполнении того, чем ты живешь последние минуты.
И только чувство страшного голода заставляет нас отвлечься от любимой работы, и пройти на кухню. И тогда, обнаружив, что в холодильнике:
А – Ничего нет.
Б – Есть только то, что ты больше всего на свете и не любишь есть.
В – Много продуктов, требующих долгого приготовления.
Именно в такие минуты понимаешь, что можешь потерять то главное, ради чего ты собственно и создан на этом свете, и тогда, как само собой разумеющееся, ты выбираешь:
А – То, что не нужно готовить. Это может быть: морковка, капуста, огурец, помидор.
Б – Готовое, но нелюбимое блюдо, даже не разогревая его, поедая холодным.
В – Просто пьешь кофе.
И все это только ради того, чтобы не потерять ту тонкую нить, которая тебя все еще связывает с тем главным, с чем ты пока еще соединен в процессе создания чего-то такого важного для тебя.
Я думаю, что каждый сталкивался с такими моментами в своей жизни. И тут уже не имеет особого значения, где это все может происходить:
А – На даче, во время строительства своими руками, своего же первого в жизни дома.
В – На работе, во время зарождения концепции нового объекта.
В – Дома, когда пошла, что называется мысль, при написании нового рассказа, романа, повести, пьесы.
И тогда опять возникает тот, до боли знакомый нам, и тревожащий нас постоянно – вопрос: «А нужна ли она вообще? Наша еда? Может быть, гораздо главнее та, другая пища, которую мы называем духовной?»
И ответа на него мы не получаем. Потому, что ответа на него просто и не может быть. Нет, конечно же он есть. Но он на столько растянут во времени, что его невозможно ощутить, охватив весь, сиюминутно. Его можно понять лишь, прожив с ним то время, которое нужно каждому для его личного осознания этого феномена.
Просто каждый выбирает тот, свой хлеб из разнообразия предлагаемых ему рынком, именно тот, который он сможет, заработав - съесть, который принесет ему пользу и научит чему-то важному в его жизни.


Кровать

В моей квартире появилась кровать. Нет, вы не так поняли. Дело в том, что в этих стенах, за всю их историю было очень много разных, всевозможных кроватей. Но у них у всех был один единственный недостаток – они были куплены не мной. А значит, соответственно не могли при этом удовлетворять моим, и только моим требованиям. Таким простым, но тем ни менее справедливым, что от этого мне они казались слишком сложными.
Ведь кровать в форме кровати, это в наше время практически неосуществимое желание. Да и как можно вообще купить сейчас что-то такое, что полностью соответствовало тем формам, которые уже подсознательно заложены в самом названии этой вещи.
Машины сейчас являются сразу и джипами, и спорт-купе, и кабриолетами, и грузовиками. Иными словами, все по чуть-чуть, а в итого – ничего.
Телефоны, это и телевизоры, и калькуляторы, и диктофоны, и записные книжки, радио, магнитофон, и почтовый ящик, и только уже в самую, самую последнюю очередь – телефон.
Если взять, например, даже такую простую вещь, как кресло, то это уже вовсе не простая вещь, требования к которой настолько велики, что превращают ее так же во что-то на подобии – три в одном. Это и стул, и кресло, и кровать, и канопе.
И такое произошло со всеми вещами. Мы постепенно потеряли их суть. Суть вещей, их так сказать хлеб насущный больше нам не подвластен. Отсюда и все проблемы при покупке чего-либо. Ведь практически невозможно купить что-то одно, обязательно нам навязывается еще что-то бестолковое и ненужное. Те же вещи, что сохранили в себе однозначность, если можно так выразиться – стали очень дорогими. Рынок, как бы защищает их от тех людей, которые не способны догадаться об их первозданности. Но, при этом, даже те, у кого есть деньги на их покупку не способны догадаться позволить себе купить их. Так магазины превращаются в выставки старины. И вовсе там не представлены старые вещи, нет. Скорее там хранятся старые взгляды на жизнь. Это музеи прошлого мира, которого больше нет, да и не может быть.
Я купил кровать в ИКЕА. И все равно не смог купить просто кровать. Видимо я еще очень далек от того, чтобы уметь позволять себе такое. Моя кровать является при этом еще и шкафом. Но шкафом горизонтальным. И если его поставить вертикально, то на нем невозможно будет спать, да и вещи могут высыпаться из него. Это не простой шкаф, а шкаф горизонтальный, впрочем, как и сама кровать. И тот факт, что мне приходится спать на шкафу, вовсе меня не раздражает, а скорее придает мне гордости в том, что я смог обмануть опять, очередной раз, весь этот, окружающий меня мир, приняв условия его игры, но видоизменяя их – приспособить тем самым под себя, свой образ жизни. А это уже и есть самая настоящая победа над действительностью, навязывающей нам одни и те же стандартные для всех мысли, поступки, и взгляды.
Кровать приехала в квартиру, поместившись в моей маленькой, двухместной машине, и собравшись из множества составляющих, с помощью моих рук, заняла собой большую часть пола моей маленькой комнаты, став при этом, как рабочим столом, так и обеденным, позволяя еще и изображать из себя стол рабочий.
Она стояла, сверкая белизной своего чистого, нового шпона, в ожидании накрыться матрацем. И этот день настал. Матрац лег на нее огромным вакуумным рулоном, будучи упакован в целлофан.
Я разорвал упаковку, и матрац, глубоко вздохнув, набрал в свои опустошенные долгим пребыванием в космическом пространстве – легкие, резко развернулся, продолжив наполняться и дальше земным воздухом, но уже гораздо медленнее, чем в первые минуты.
Кто бы мог подумать, что, зародившись именно на этой кровати и появится на свет мой первый рассказ, а точнее, конечно же миниатюра «муха». Про ту, простую муху, которая, как и я могла жить в этих стенах практически ничем ни питаясь, а точнее конечно же подъедавшей за мной те, немногочисленные крошки, что оставались каждый раз после приема мною пищи.
Тогда я понял, что не один. И более того, что для того, чтобы создать что-то вовсе не нужно ничего. Все уже есть. И есть в самих нас. В каждом человеке уже заложено то многое, что ему может пригодиться в жизни, его хлеб насущный. Не многие знают об этом. Многие не хотят даже и слышать о том, что в них есть тот смысл, который они ищут всю жизнь в другом. Ведь если человек остановиться и задумается о том, что он много суетиться, что главное вовсе не в том, в чем он видит – то может произойти остановка сердца. Это равносильно тому, что:
Вариант №1. Остановить резко, поймав на лету в охапку – гончую собаку, бегущую, ну, скажем за зайцем. Тем самым можно просто ее убить. Она может погибнуть, всего лишь от потери цели, на которую она была запрограммирована.
Вариант №2. Снять с дела назначенного следователя именно в тот момент, когда он напал на след убийцы, и уже ведет его по пятам.
Это практически невозможно.
Мне кажется, что именно эти примеры и являются нам ответом на тот простой вопрос:
- А почему Господь не делает сразу для нас то, о чем мы порой его просим?
А потому, что мы можем не справимся с его подарками. К ним надо, по крайней мере привыкнуть, осознать тот факт, что они нам нужны, и на сколько.

Кровать накормила меня первым рассказом, и тем самым сделала из маленькой комнаты, той самой. Где и прожила свой последний день моя мама – мой кабинет.
А может это был подарок моей мамы, который она сделала мне с того света? Кто его знает? Мне очень сложно судить об этом сейчас, находясь здесь, на земле. Но, по-другому я не могу себе объяснить, как еще можно общаться с теми, близкими нам людьми, которые покинули нас, как нам кажется навсегда, а на самом деле всего лишь временно. И остаток этого времени сейчас в наших руках. Именно мы способны заполнить его тем, чем нужно успеть это сделать. Ведь там, уже спешить нет смысла. Там все уже можно успеть. Ведь такая вещь, как часы, минуты, секунды, мгновения, там отсутствуют. Они просто не нужны. Они так необходимы здесь, нам, пока мы питаемся ими, как хлебом, жадно поедая их каждый день, в огромных количествах, переваривая ночами, просыпаясь такими же голодными каждый новый день. Так, словно бы и не ели ничего вчера.
Этот голод я называю голодом пресытившихся, тех, кто, будучи сытым земным, не может уже проголодаться никогда, но продолжает поедать сам себя каждый день приближая тот самый, последний в череде многих других, который и замкнет всю ту прожитую в земном времени жизнь.
Голодом пресытившихся всем земным и мечтающих теперь уже только о чем-то другом, непонятном здесь, неземном.

Кухня.

И кто бы мог подумать, что для того, чтобы рождался текст нужна не просто тишина, но и еще минимум пищи. Это вовсе не лень в ее приготовлении, а просто минимум ее наличия, который требуется всего лишь для поддержания энергии мысли в человеке. И чем разнообразнее еде, тем менее выразительна сюжетная линия повествования.
Именно в те дни, когда идет какой-либо пост, творится лучше всего. Если конечно не брать в расчет те искушения в виде звонков по мобильному, или домашнему телефону, вызовов по домофону, звонков и стука уже непосредственно во входную дверь. Но это все искушения. Пока мне их еще удается преодолевать.
Кухня в моей квартире была раньше размером два метра сорок сантиметров по фасаду на те же два метра сорок сантиметров в глубину. Но в связи с расширением ванной комнаты, кухню пришлось уменьшить на целых десять сантиметров, что с такими маленькими площадями просто катастрофически много.
Но, несмотря на это я пошел на сей шаг, чтобы увеличить то помещение, которое мне, как скорпиону гораздо важнее, как знаку водному.
С фронтом кухонного оборудование сразу же начались проблемы. Дело в том, что имея такую маленькую площадь помещения ни в коем случае нельзя поворачивать кухонной мебелью на другую стену, или даже ставить к ней просто отдельно стоящий холодильник. И только поэтому, не обращая внимания на критику со стороны всех моих друзей и знакомых, я вынужден был умудриться расположить все кухонное оборудование вместе с холодильником и стиральной машиной вдоль одной стены, длинна которой и была до этого уменьшена мной аж на целых десять сантиметров.
Даже сама ИКЕА запретила мне такое решение. Весь мир встал на дыбы, только лишь для того, чтобы не позволить мне воплотить сие, такое простое решение. Лишь только переговорив лично со сборщиком, и потеряв после его согласия гарантию на сборку – началась работа по установке моей, такой простой в своем решении – кухне. Сборщик пошел мне на встречу и сумел расположить холодильник над стиральной машиной.
Но, как только все работы были проведены, Мосгаз отказался подсоединять газ ко всего лишь двухкомфорочной плите. По причине того, что от крана раковины до коморок сорок семь сантиметров, вместо пятидесяти положенных.
В итоге я получил маленькую кухню, несмотря на то, что весь мир был против этого моего решения, только лишь потому, что я замахнулся на самое святое, что есть у современного населения земного шара – на его общепринятое и всепоглощающее мнение.
В этом сражение победа осталась за мной, только лишь благодаря моему упрямству.
Но, самое главное это то, что время показало мне, что и на такой кухне можно готовить и готовить хорошо.
Но критика продолжилась. Оказывается, я должен был пожертвовать зрительным объемом и повернуть мебелью на другую стену только лишь для того, чтобы иметь не две, а четыре конфорки.
- Но имея две я могу приготовить борщ и, ну, скажем, картошку с мясом, всего за один час. А любая, уважающая себя женщина, заняв при этом все четыре, провозится с этими блюдами часа три, как минимум, и неимоверно устав, рухнет в кресло перед телевизором, оставив завалы грязной посуды в мойке.
Но, оказывается не это главное. Главное, чтобы все как у всех. Только такое решение может приносить радость и пользу. Потому, что то, что могут сказать другие и есть то, самое главное на что и следует всем ориентироваться в нашей, такой и так не простой жизни.
Постепенно обзаведясь мебелью, которая заполнила собой все квартиру, я понял, что победил то многое, что мне мешало жить раньше. Точнее я не то чтобы что-то побеждал, скорее воплотил в жизнь все те мысли, что накапливались во мне с годами ранее, что мне не удавалось применить даже при разработке интерьеров другим людям, моим заказчикам. По той простой причине, что им нужны были необычные решение, необычные в своей дороговизне примененных материалов. У меня же была совершенно другая задача, сделать пригодную для моей собственной жизни – квартиру.
И это мне удалось.
Во мне соединились культуры нескольких стран и все они оставили свой след. Но самое главное, что я смог для себя выделить в этом моем отношении к окружающему миру — это хлеб. Который везде одинаков и теперь, спустя годы, вовсе не имеет для меня значения, дорогой он, или дешёвый. Главное, что я понимаю его цену, значимость, и место, в зависимости от которого он может звучать по-разному и знаю так же, что не всегда он может у меня быть. И если его нет, то не стоит поддаваться панике и пытаться срочно заменить его чем-нибудь, чтобы не умереть с голоду.
Надо просто учится жить до самого последнего дня. До самого того момента, когда хлеб уже перестанет быть насущен.

24.02.18 г.