Либерализм и миролюбие

Краткий курс либерализма западной модели.
Земля перенаселена людьми. Люди слишком много потребляют и загрязняют Землю, уничтожая мать-природу. Больше всего загрязняют Землю технологии, основанные на переработке газа, нефти, угля, что приводит к выбросу в атмосферу углекислого газа, который вызывает глобальное потепление.

Короче говоря, чтобы снизить нагрузку на природу нужно развивать альтернативные источники энергии, отказаться от потребления мяса, и как можно реже спариваться, чтобы ограничить рост населения на планете. Желательно развести яйцеклетку и сперматозойд от греха как можно дальше друг от друга. Пропаганда однополых браков. Медленный и последовательный геноцид человеческого вида.
Все остальное вариации, со смертельно серьезным выражением на лице. Права женщин. Никакого флирта, никаких приставаний.

Образовательные институты в США кишат либералами, аки кишечник пресмыкающегося селитерами. Из трех преподаветелей колледжа одна лесбиянка, второй “зеленый”, третья замужем за мексиканцем. К третьей у меня претензий нет. Зеленый тоже нормальный парень, если не обращать внимание на его неряшливый вид, требование величать себя профессором и навязчивое продавливание идей либерализма, на что уходит большая часть учебного времени, хотя мог бы уложиться в пять минут и пойти пить декофеированную бурду с вегетарианскими гамбургерами.

Лесбиянка самая из них агрессивная. К тому же она полицейский на пенсии. Маленькая, коротко стриженная, одетая в мешковатые одежды, скрывающие женские формы. Женщина, играющая роль мужчины, и даже женатая на другой женщине и воспитывающая в браке пятерых детей. Просьба слабонервных не падать в обморок. Дети это привилегия – заявляет она. Государство в праве отбирать детей у биологических родителей, если те не справляются с воспитанием своего потомства и отдавать их семьям, которые неспособны к деторождению, но очень бы хотели выглядеть как настоящая семья.

Я переспрашиваю женщину-мужчину-бывшего полицейского, правильно ли я ее понял, что иметь детей это не естественное человеческое право, а привилегия.
В образовавшейся паузе я чувствую, как преподаватель пытается измерить мои интеллектуальные способности, и находит мое состояние совершенно безнадежным.

- Это привилегия! – ставит она точку и возвращается к изложению опыта воспитания
в лесбийском браке пятерых приемных детей, не имеющих никакого контакта со своими биологическими родителями, потому что женщина-отец считает подобные контакты вредными и нежелательными.

Мне трудно отделаться от мысли, что это какой-то заговор против моего привычного восприятия, что является нормальной семьей, как в ней распределяются роли и откуда беруться дети.
Детей теперь приносит государство, отбирая их у тех, кто этой привилегии недостоин.

Курс наук, который преподает женщина-мужчина, постоянно как бы вопрошает о том, что является современной нормой правильного воспитания, какая семья является функциональной, а какая несет вред, разрушение, и наносит психологический и физический ущерб детям. Кстати, партнер в браке преподавателя - ее “жена”, тоже жертва, подвергавшаяся в детстве психологическому насилию со стороны своей матери.

У меня кружится голова. Я невольно возвращаюсь мыслью к своей семье, тем более, что курс поощряет подобную ретроспекцию и рефлексию личного опыты, и задаюсь вопросом: а была ли моя семья функциональной? Были ли в ней обеспечены условия для моего нормального развития, и не могу с уверенностью дать утвердительный ответ. Да и, оглядываясь на своих сверстников, я понимаю, что мало кто из них мог бы похвастаться тем же.  Большинство мои дворовых товарищей воспитывалось либо в неполной семье, либо с отцом, страдающим хроническим алкоголизмом. Ну, как страдающим? Как правило тихий алкоголизм не связывался со страданием, это было естественное состояние мужчины того времени.

Я с ужасом думаю, что на основании любого из инцидентов, не связаных с пьянством, которыми была полна жизнь моей семьи, меня могли бы отобрать у родителей и отдать на воспитание лесбиянкам. В одном из случаев отец стрелял из ружья в милицейских, штурмовавших двери нашей квартиры в Ново-Ленино. Пуля рикошетом пробила сидение табурета, едва не задев меня. Этот случай в полтора года пробудил мою память, и она с кинематографической точностью зафиксировала момент, когда квадратного вида человек с пистолетом выкручивает у табуретки ножки, чтобы сидение, с застрявшей в нем пулей, было легче транспортировать в отделение.

У детей часто бывают счеты к своим родителям. Я - скверный отец, и моим детям наверняка есть что мне припомнить. Мои родители тоже далеки от идеала. Мой отец ушел из жизни, когда мне было одинадцать лет, но я все еще вижу сны, в которых я его нахожу. Мне запомнился последний - отец в нем совсем не похож на себя: крупный в кости, с длинными густо покрывающими большую голову волосами. Я радуюсь встрече и боюсь оставить отца одного даже на короткое время. Я просыпаюсь и чувствую, что меня наполняет радость и любовь к отцу, словно мне удалось восстановить оборванную когда-то связь с ним. И это связь, настоящая, живая, не знающая границ и разделений даже за гробовой доской.

На короткое время мной овладевает гнев по отношению к тем, кто лишает детей этой связи, не понимает ее, не поддерживает, сознательно ее глушит.
Но что, если эти люди сами невольные жертвы собственной идеологии. Что если у них по какой-то причине не получилось, не сложилось, не срослось правильно в месте перелома? Что если за этой личиной деланной мужиковатости скрывается страшная боль и желание эту боль заглушить, вытравить в себе, уверить себя в том, что ты нормальный человек, имеющий право на семейное счастье, брак, детей. Пусть ценой обмана, подмены, незаментного на взгляд извращения истнины, тем более, что истину можно переписать, принять под это законы, и даже самому выбрать профессию, которая позволит тебе лично этот новый закон защищать, преподавать с университетской кафедры, воспитывать новое поколение людей, для которых это уже будет нормой, трафаретом поведения.
 
Постепенно гнев сменился осознанием того, что несмотря на активность и собачью выживаемость этих людей, это не мейнстрим человеческого развития. Развитие человеческого общества продолжается вопреки усилиям политиков, расчетам экологов, технологов, либеральных экономистов и идеологов. Да, конечно, подумал я, мы должны держаться принципов, не соглашаться с теми, кто насилует здравый смысл, твердо отстаивать свою позицию, но все-таки нельзя позволять ненависти торжествовать над собой.

Нас окружают больные, изуродованные судьбой люди, которым по каким-то причинам не удалось пережить травму и извлечь из нее уроки. Нет людей совершенных, нет людей не тронутых какой-то болью, у кого-то из нас целые фрагменты жизни словно закрыты глухим занавесом, за который не проникает свет, и может не нужно, чтобы он туда проникал. Мы все выжившие, и единственное условия для нормального продолжения жизни это миролюбие, позволяющее хранить в сердце любовь к своей семье, к своим детям, к своим родителям, к своим врагам даже. Миролюбие это особое состояние души, это ее глаза, это ее зрение, это то, что в конечном счете и спасет Землю от пепла.