Вся правда о Колобке

Истинная история Колобка, запрещённая и категорически отвергаемая всеми сказочниками.

Жили были Дед и Баба. Хотя они были Дедом и Бабой, но он не был стариком, а она ещё вполне была не старухой, какой там... Именно поэтому они не только были, но ещё и Жили, если вы понимаете, о чём я.
Как-то Дед Бабе и говорит: сотвори-ка мне, Родная, плод, достойный нашей Любви, испеки-ка Ты мне Колобок.
А надо вам сказать, что жили они очень долго, много на веку своём повидали-испытали. Вот Баба Деду и отвечает, мол, сил у нас с тобой не так, чтобы очень... мучицы и всего остального... не того...
Дед же ей толкует, мол, верую в Тебя, Благодатная, всем моим собой верую. Помети по амбару, поскреби по сусекам, будет Колобок. Без Колобка нам с Тобой только ложись да помирай от тоски смертной. А, сотворив Нашего Колобка, будем Жить.
Собралась Баба с духом и мыслями, поверила Деду, помела-поскребла; у них, у Баб, я вам скажу, всегда есть, где помести, в чём поскрести. Даже сметану изыскала-достала, про которую Дед и знать не знал, испекла таки чудо - Колобок неимоверный. Поставила она Колобка на подоконник, чтобы любоваться им, чтобы Деда радовать, чтобы перед соседками гордиться...
Колобок-то, как поостыл немного после горнила Рождения, соображать начал. Он ведь, напомню, плод Любви мудрого Деда и всемогущей Бабы, поэтому и сам далеко не дурак, надо понимать. Какой я, всё-таки, красавец, думает себе Колобок. Надо же, такое чудо сотворили — меня неимоверного. И почему это так они сделали? зачем? Любоваться-радоваться на меня красавца? Что-то тут не так. В доме-то шаром кати, последнее на меня извели. Сожрут ведь неимоверного-то. Как пить дать сожрут. Во я попал... пропала моя колобковская головушка, а больше у меня и нет ничего. Оно мне надо, такое счастье? Не, нунафиг. Надо валить.
Окошки-то без решёток у Деда с Бабой, некого им было бояться, а держать кого-то в Доме силой и вовсе не заведено было. Вольный был в Доме воздух.
Качнулся-перевернулся, покатился, с окошка наружу свалился; больно, правда, шмякнулся; и по дорожке Жизни в дремучий Лес поскакал.
Тут навстречу ему Заяц. Увидел Колобка - губу свою раздвоенную раскатал. И то сказать - хорош Колобок, глаз не отвести. Говорит Заяц Колобку - съем, мол, тебя. И противно так своей губой раскатанной плямкает. А Заяц, он какой? Дурной, косой, суетливый. Одна сила в нём - ноги быстрые. Колобок Зайца быстренько “прокачал” и предложил ему нечто, заячьему соображению недоступное, - песню свою колобковскую. Заяц, само собой, на Колобка вытаращился, так как песен никогда не слышал, да и о самих песнях не слыхивал. Губень раскатал по полной. Колобок ему и начал петь в заячьи его уши: смотри, какой я - скребён-метён-мешон-стужён. От самого Деда ушёл, но это ещё фигня. Даже от Бабы, от Бабы! прикинь! ушёл... От тебя, Зайца, подавно уйду. И пошёл себе в Лес, даже оборачиваться не стал. Заяц-то ведь труслив, не дерзнёт тронуть того, кто от самого Деда и даже! от Бабы! ах-ренеть! ушёл.
Скачет себе Колобок по Жизни, доволен собой....
Волк… ё-моё, Волк... капец... И этот, понятно, туда же - съем... А чего ещё от тебя, Волчина, ждать? Вон волчата трусят по тропке вашей волчьей следом. Тоже, небось, вожделеют моего колобковского тела... зубищи уже вон какие отрастают. Чё ж делать-то, бляшеньки-мушеньки... Эх, была не была, жить-то надо. Песню, мол, братец Волк, не желаешь ли?..
Волка, понятное дело, песней не проймёшь. Они, волки, и сами поют - заслушаешься. Волк злиться начал. Ах ты, говорит, тварь пузатая, да я тебя... Давай, гнусавь свою песню, пока волчата добегут. Да погромче старайся. Пусть послушают, на чём такие вот жирные да сладкие лохов разводят. А там уж, братец, не взыщи.
Запел Колобок. Жалисно так запел. Про то, как его Жизнь мела-скребла-месила-студила. Про то, как уходить ему приходилось от тех, кого и сам Волк десятой дорогой обходит. Заяц, говно ушастое, - и тот покушался... Короче, развёл ВолкА на жалость. Сильные часто на этом попадаются, ибо знают, откуда что берётся. Отпустил, короче, Волчара Колобка. Да там, если честно, и есть-то было нечего. Только видимость прекрасная, да Свет ясный Дедо-Бабиной Любви. Светом сыт не будешь, и волчат не накормишь.
Фуууххх... Ушёл и на этот раз. Было бы чем опростаться, не удержался бы. Скачет Колобок дальше.
Вдруг, как в сказке, навстречу ему - Медведь. Подгрёб лапой, смотрит подслеповато, что, мол за чепуха такая. Хрен его знает, что оно такое, но, на всякий случай, съем. Колобок долго с Медведем разговаривать не стал, сразу запел ему про то, как хорошо у Деда с Бабой ему жилось, какой у них большой амбар, а сусеки, сусеки-то какие, и сметана у них сметаннейшая, а на окошке лежать - сплошное и безусловное счастье. Аж сам прослезился, как всё это вспомнил. Медведь и подавно слюни свои медвежьи распустил, от красоты и зазывности колобковской песни возвысился душой.
Ну, пока он там возвышался, Колобок-то наш от него и ушёл. Красава! Всех сделал. Ай, маладэц!
Лисичка. Лисичка просто проходила мимо. Нет-нет, она не подглядывала за Колобком с той самой минуты, как он в Лес прискакал. И не подслушивала (как только такое может в голову прийти) все его песни. Просто проходила. Мимо. И такая вся обаятельная, милая. ”Светильники зажгла”... Колобок и поплыл. Завёл свою старую песню про то, какой он красавец-умник-молодец, как всех уделал... Лисонька смотрит светильниками своих лисьих глаз, аж Свет Деды-Бабиной Любви затмевает. Какая, говорит она ему, мужественная песня. Слушала бы и слушала! Можешь ещё разок спеть, хотя бы про сусеки? Колобок наш тут растопырился, скакнул к Лисе поближе, чтобы получше ей слыхать, прижался к боку её шелковистому да тёплому, запел про бескрайние просторы амбара, про страх тёмных жёстких сусеков, про обманчивую белизну и гибельную вязкость сметаны, про лютые холода окошка. Лисонька заплакала, расстроилась. Душу, говорит, ты мне рвёшь своими песнями. Не могу такое слушать, а не слушать - тоже не могу. Можно мне тебя поцеловать? На прощанье. Не смею больше тебя просить о новой песне... Колобок наш возбудился от этих её слов. А кто бы на его месте не возбудился? И полез он к ней целоваться. Ну, что было, то было... Нацеловавшись-намиловавшись вдоволь, Лисонька говорит, что так, мол, и льётся-переливается в её сердце его песня. Спел бы ещё разок, глядя прямо глаза в глаза, а? Колобок и рад. Уселся ей прям на нос, чтобы глаза в глаза... 
Уселся.
Уселся на нос.
Уселся на нос Лисице.
Потом…
Про потом все всё знают.
В этом месте даже сказочники не врут.
Съела она его нахрен.
И побежала, облизываясь-ухмыляясь, по своим лисьим делам.
Такие дела.
А вот про Деда с Бабой сказочники упорно умалчивают. Ведь Живут они оба до сих пор душа в душу. Свет Любви, которым явилось Сотворение Колобка, с ними остался. А сам Колобок… Вспоминают о нём с гордостью и радостью. Только иногда Баба плачет по ночам. С  чего бы – непонятно. То ли сметаны жалко?..