Зима, посреди которой нам выпало счастье родиться

     Темно-голубой зимний вечер. Сонный двор за домом, в котором мы жили.  Ты стояла ногами на качелях, распятых меж двух деревьев, и смеялась, как маленький Бог. Звонкий смех освещал на секунду наше странное присутствие, а потом проваливался в наступавшую ночь, которую, к слову, мы так любили.
     Снег воспитывал наши души в зябком одиночестве: мы не знали других детей. На вершине мира, посреди гигантских гор, увенчанных нетающими снегами, нас не коснулось ничто земное. Когда отец уходил в ближайший поселок за день ходьбы от дома, мы разыгрывали нескончаемые сцены из книг, прочитанных вечерами у камина. Наши театральные представления тянулись дни и ночи напролет: мы были бродягами, влачащими Гроб Господень по дорогам средневековой Европы, мы были аскетами, что сквозь медитации вторгались в чужие сны, мы были героями абсурда в рыцарских латах и палашами рассекали надвое женщин и детей, потому что в разгар великих войн нам сложно было различить в человеческом месиве невинных.
     Отец неизменно возвращался и требовал горячий чай, трубку и полотенце. Мы с трудом прощались с прекрасными ролями, надиктованными  фантазией, что  лишь  от переизбытка северных ветров оказалась такой мрачной.
     Наш с тобой мир мог быть высок и низок, полон или пуст, да и просто мог бы быть, если бы однажды ты не исчезла. Думаю, ты отправилась искать новые сюжеты среди сизых равнин и заблудилась в их многообразии. Отец закончил поиски на седьмой день, когда следы замели февральские метели. Он сел в кресло и разглядывал стену полтора дня, а потом сказал, что тебя никогда не было. А если я и помню смешливую девчонку с глазами дикой лани, то она мне приснилась. Вот так.

Время шло, наполняя сны тобою. Я разучился ходить снежными тропами не проваливаясь по пояс и узнал наконец-таки другой мир: из бетонных картонок, шума и недвусмысленности. Все разлетелось по своим местам: пьесы переместились в театр, качели — на детские площадки. Я и сам потускнел без тебя, стал скептичным к разного рода выдумкам. Что прежде было стремительным созиданием стало скрежетом ржавых шестеренок. Помнишь старые часы в прихожей, отбивающие без пяти минут полдень? Я и есть тот искалеченный полдень, а ты пять минут, которых ему так не хватало.
Всем своим сердцем я опустошенно верю, что однажды вернусь в нашу полярную обитель. Вспомню детские сказки, в мечтах о которых мы то ли жили, то ли спали. Взгляну на ветхие качели, хранящие отпечатки твоих ног. И отправлюсь туда, где льды никогда не становятся водою, где вьюги секут голые скалы в бездумии всех стихий. Там, в белом плену, должно покоиться твое тело. Рядом с ним я и лягу. У меня будет около часа, чтобы рассказать тебе о днях, пронесшихся за долгие годы разлуки. А потом, вслед за тобой, я сольюсь с бледным сиянием этой бесконечно тоскливой зимы, посреди которой нам выпало счастье родиться.