Мидас

         
    Гордий, один из первых властителей скалистой Фригии, происходил из простых крестьян. На память об этом он поставил в храме Зевса свою телегу, привязав к ней хомут, да так крепко, что не стоило даже пробовать развязать этот узел. И как назло, Пифия в Дельфах напророчила: тот, кто это сделает, будет владеть всей Азией.
    Столетия меняли друг друга, но никто не мог справиться с тем узлом. Только значительно позже Александр Македонский сделал это быстро и просто: он разрубил Гордиев узел ударом меча.
    Так вот, у Гордия был сын Мидас, который после него правил Фригией. Мидас отличался веселым нравом, но большим умом похвалиться не мог. Больше всего обожал Мидас праздники Диониса; тогда в его дворце рекою текло вино, звучали музыка и песни, словно там гостили вакханки и сатиры во главе со старым гулякой, вечно пьяным Сатиром или даже с самим богом вина Дионисом.
    Эти гости, наверное, все же и вправду заглядывали к Мидасу, так как однажды крестьяне нашли в саду при дворце старенького Силена, беззаботно спавшего среди роз, подобрав свои козлиные ножки, и не проснувшегося даже тогда, когда люди обвязали его гирляндами цветов и принесли к Мидасу.
    Фригийский владыка искренне обрадовался дорогому гостю, а кое-кто даже говорил, улыбаясь, будто Мидас умышленно велел вылить бочку вина в ближайший родник, чтобы заманить к себе в гости Силена. Но кто знает? В любом случае, им было весело вдвоем: Силен вел речи о разных чудесах, которые есть на белом свете, и только время от времени посматривал, не опустели ли большие серебряные кратеры с вином, а Мидас заколдованно слушал и время от времени наливал кубки доверху.
    Так прошло десять дней, пока они не опомнились, и хозяин проводил своего гостя в лес к богу Дионису. Тот искренне обрадовался, так как считал, что старый его учитель уже куда-то запропастился.
- Говори, Мидас, чего ты хочешь себе за это в награду? – спросил светлоликий бог. – Я выполню любое твое пожелание. 
    Фригийский повелитель думал недолго:
- Сделай так, могущественный бог, чтобы все, к чему я только прикоснусь, сразу становилось золотом.
    Удивился Дионис такому пагубному желанию, но ничего не сказал, только головой кивнул в знак согласия. А обрадовавшийся Мидас быстренько помчался домой и уже по дороге убедился, что светлый бог сдержал свое слово. Мидас сломал зеленую дубовую веточку, и в его руках она вмиг стала золотою; поднял камешек – и камешек заблестел, засиял золотом; прикоснулся к двери – и она засияла, как солнце; стал мыть руки – вода с его ладоней полилась золотым дождем.
    Мидас понял, что теперь он станет самым богатым человеком в мире, и, не предчувствуя беды, радовался как ребенок. Позвал он слуг и велел нести самое лучшее вино, самые вкусные блюда. Но, хоть к чему он прикасался рукой, все в его пальцах становилось золотом: и хлеб, и мясо, даже чистая вода вязла у него во рту жидким золотом.
    Осознал тогда фригийский властитель, какую беду он накликал на свою голову. Жажда и голод становились невыносимыми, и он наконец закричал, молитвенно вознеся руки к небесам:
- О Дионис, прости мне мою ужасную глупость. Избавь меня от золота, я его ненавижу.
   И ласковый бог пожалел несчастного. Он велел Мидасу пойти к реке Пактол, подняться к ее верховью и искупаться в источнике, откуда Пактол вытекает.
- Только там ты сможешь смыть с себя вину и золото, - сказал Дионис.
    Быстро отправился Мидас в горы и искупался в том источнике. Прозрачная вода сразу взыграла золотыми блестками, и река Пактол стала с тех пор золотоносной.
    А царь Мидас возненавидел богатство и почти все время проводил в лесу среди веселых сатиров, нимф и менад. Но и тут беда постигла неосторожного фригийца.
    Он очень любил слушать, как играет на своей свирели козлоногий Пан, бог лесов и пастбищ. Свирель у Пана была непростая. Когда-то он полюбил прекрасную нимфу Сирингу, которой и так надоедали разные сатиры и лесные божки. А Сиринга обожала только одну охоту. В коротеньком хитоне, с луком в руке и  колчаном за плечами, она целыми днями бродила в горных лесах, охотясь на зверей, и даже ее подруги нимфы  порою думали, что это сама Артемида вышла на охоту, - так похожа на богиню была Сиринга, только лук у нее был не золотой, а обычный.
   Долго Пан преследовал красавицу, гоняясь по лесам за нею, а нимфа убегала от него стремительно. Наконец, полностью изнуренная, добежала она до реки Ладона, замерла на берегу и стала просить богов сменить ей внешность. Добежал до Ладона и Пан, но когда подумал, что поймал красотку, руки его охватили  шелестящий камыш.
    Поднялся легкий ветерок, и камыш зашелестел жалобно, нежно. Пан удивленно прислушался, и поскольку он был большой выдумщик, то срезал несколько камышинок, разной длины, соединил их и приложил к своим устам. Свирель заиграла, да так красиво, что расчувствовавшийся Пан назвал  ее сирингой и уже никогда с ней не расставался.
    Пан любил развлекать своей игрой лесных жителей. А когда сатиры и нимфы, услыхав сирингу, сбегались к нему и, взявшись за руки, кружились в танце, он выскакивал на средину круга и забавно вытанцовывал с ними.
   Игру Пана очень любил и Мидас. Слушая ее, он совсем забывал о своем доме и бродил со всеми веселой толпой по лесам и долинам.
    Увидел Пан, что все в восторге от его игры, вот и надумал соревноваться с самим Аполлоном. Услышали об этом лесные жители и быстро сбежались все на гору Тмол – крутую, почти неприступную для человека, а бог той горы, старый Тмол, стал судьей.
    Еще более старый, чем его гора, Тмол сел на свое место и раздвинул деревья, чтобы удобнее было слушать. Его седую голову украшал лишь венок из дубовых листьев; на ввалившиеся виски красиво свисали желуди, словно драгоценные украшения.
- Начинай! – обратился старый Тмол к Пану.
   Тот шагнул вперед и прижал к губам свою любимую сирингу.  Какие божественные звуки полились из нее! То нежные и ласковые, то веселые, бодрые, то грустные и печальные. Все очарованно слушали, а Мидас, который, конечно же, был здесь, не мог даже перевести дух, пока Пан не закончил игру.
    Тогда старый Тмол повернул голову к Аполлону, и все деревья вокруг повернули к нему свои кроны. Спокойно вышел на средину Аполлон, - на светлых кудрях – венок из вечнозеленого лавра, с мощных плеч свисает до земли пурпурный хитон, в руках блестит кифара.
    Уверенно ударил Аполлон по золотым струнам, запел и словно всех заворожил. Таких величественных, божественных звуков еще никто здесь не слышал. Судья Тмол признал Аполлона победителем, и все радостными криками одобрили это решение. Лишь один царь Мидас осмелился возразить – ему больше понравилась простая, бесхитростная игра Пана.
    Ужасно разгневался Аполлон, схватил Мидаса за уши и вытянул их вверх. Фригийский вождь быстренько убежал домой, но что ему было делать с этими длинными, будто ослиными, ушами? Пришлось старательно прятать их под фригийской шапкой, чтобы никто случайно не увидел.
    Знал об этих ушах только один слуга, который подстригал царю волосы на голове и бороду, но Мидас пригрозил казнить его смертью, если он проговорится кому-нибудь хоть словом. И слуга молчал. А поскольку был он человеком болтливым, то царская тайна стала его ужасно мучить. Она прямо на языке у него вертелась, но слуга хорошо помнил угрозу Мидаса.
    И все-таки он не выдержал, побежал как-то к реке, выкопал на берегу ямку и, убедившись, что поблизости никого нет, прошептал в нее:
- У царя Мидаса ослиные уши! У царя Мидаса ослиные уши!
   А потом старательно закопал ямку и отправился домой.
   Прошло немного времени, и на берегу, в том самом месте, вырос камыш. От малейшего ветерка он шелестел, и все прохожие отчетливо слышали слова: «У царя Мидаса ослиные уши! У царя Мидаса ослиные уши!»
    Так все узнали о тайне неудачника-царя.