гарин о сожжении людей в Одессе

Феномен социальной некрофилии
*
(этот лакей, прихвостень порошенко пишет нам???  про Сталина, а у себя под носом не видит невинных жертв Одессы и Донбасса)
*
АВТОР: Игорь Гарин



В широком смысле слова под социальной некрофилией понимают патологически-бессознательную тягу к убийствам, к обращению живого в мертвое. По терминологии Симоны Вейль, для некрофила насилие — ярко выраженная «способность превратить человека в труп». Социальные некрофилы реагируют на возникающие жизненные проблемы деструктивно, они органически неспособны находить рациональные способы их решения. Их поведение описывается реакцией королевы из «Алисы в стране чудес», которая по любому поводу распоряжалась: «Отсечь им головы!»
 
Ярким примером сказанного являются многочисленные образцы распоряжений Ленина, впервые в России организовавшего геноцид по классовому принципу: «повесить зачинщиков», «расстреливать на месте беспощадно», «чем больше расстреляно, тем лучше», «расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты», «беспощадный массовый террор!»…
 
«В чистом виде» некрофилия и некрофильский тип личности встречаются крайне редко, проявляясь в сложных сочетаниях различных характеров, где некрофильские черты могут быть менее выраженными или доминирующими. Вместе с тем некрофилия в ослабленных формах достаточно широко распространена, и имеются разные степени причастности к ней вполне успешных людей — от стремления к цели любой ценой («за ценой не постоим») до почитания других некрофилов как «выдающихся менеджеров».

Из социальных некрофилов вербуются палачи, насильники, убийцы, террористы, надсмотрщики, заплечных дел мастера, но самую большую опасность для общества представляют не Джеки-потрошители и зверствующие садисты, а мегачикатило — примитивные люди, бессознательные человеконенавистники, расисты, поджигатели войны, политики-ястребы, пробившиеся к власти и к диктатуре.

Социальная некрофилия — не просто жестокость и беспощадность, но готовность без эмоций принимать смерть и страдание, относиться к ним как к чему-то обыденному, не заслуживающему внимания. Потому-то в тоталитарном государстве насаждается и процветает бесчеловечный культ страдания и смерти, происходит навязчивое прославление царей, диктаторов и военачальников, отличающихся особой жестокостью и кровожадностью.

Социальная некрофилия чаще всего проявляется в тоталитарных государствах, где диктаторы культивируют параноидальные страхи постоянной, непреходящей угрозы от внешних и внутренних врагов. Тот же Гитлер видел Германию объектом всемирного заговора, осаждаемым со всех сторон большевиками, евреями, масонами, капиталистами, иезуитами, выступающими в едином строю. Отсюда следует повышенная агрессивность тоталитарных государств, непрерывная военная пропаганда, огромный карательный и разведывательный аппарат, повышенная подозрительность и призывы к бдительности, бесконечный поиск «врагов», их выявление и кровавые расправы.

Все эти качества свидетельствуют не столько о душевных заболеваниях деспотов и тиранов, сколько об их параноидальных наклонностях, симптомами которых являются  хроническая подозрительность, эгоцентричность, зависть, обостренная чувствительность, мания величия — вся эта симптоматика присуща клиническим чертам истероидного типа. Как писал Элиас Канетти, «каждой паранойей, как и каждой властью, управляет одно единственное стремление: убрать всех с пути, чтобы остаться единственным, или — в более мягкой и чаще встречающейся форме — подчинить всех себе, чтобы стать единственным с их помощью».

Да, это так: тоталитарные деспоты — это часто мегачикатило, государственные уголовники, которые навязывали своим народам примитивные или вульгарные ценности. Их «мораль» заимствована из уголовного мира и, по словам Альбера Камю, представляет собой бесконечное чередование побед, завершающихся местью, и поражений, порождающих отчаяние и злобу. Им нужно, дабы их бесчисленным жертвам была бы прилеплена хоть какая-то вина, что должно было послужить не только их самооправданию, но и толкало на новые убийства и разрушения. Поэтому можно сказать, что Ленин, Гитлер, Сталин были поглощены бредовыми идеями,для осуществления которых создавали учения о разрушении, которые не имели прецедентов в истории. Они не оставили после себя ничего положительного, став олицетворением сил истребления и деструкции.

Симптоматика или патология некрофильской личности определяется ее установкой на силу как на способность превратить человека в труп. Симона де Бовуар писала о том, что сексуальность производит жизнь, а танатос ее разрушает. Для социального некрофила сила производит не изменения, а разрушения. Некрофил очарован беспредельными возможностями насилия и собственной способностью уничтожать жизнь:

«Некрофилы влюблены в убивающих и презирают тех, кого убивают». Некрофил движим потребностью обращать органическое в неорганическое, он воспринимает жизнь механически — так, будто все живые люди являются вещами. «Все, что отвращено от жизни или направлено против нее, притягивает некрофила, — констатировал Эрих Фромм, — некрофил хотел бы вернуться в темноту материнского лона и в прошлое неорганическое или животное существование». Иными словами, для некрофила вещи господствуют над человеком, «иметь» над «быть» и мертвое над живым…

Изучая природу жуткого феномена социальной некрофилии, Эрих Фромм среди его причин называл «гнетущую, лишенная радости мрачная атмосфера в семье, отсутствие интереса к жизни, стимулов, стремлений и надежд, а также дух разрушения в социальной реальности в целом». В качестве самого известного образца некрофилии Э.Фромм приводит пример Гитлера, представленного им как злокачественного нарцисса с ярко выраженными чертами некрофилии и садомазохизма.
 
Гитлер был очарован мощью разрушения. Если в годы успеха он пытался уничтожать своих личных врагов, то дни «гибели богов» ясно показали, что он испытывал глубочайшее удовлетворение при виде тотального и абсолютного разрушения — при уничтожении немецкого народа, людей своего окружения и даже самого себя.

Поскольку демонически-разрушительные тенденции характера опасны для психики самого некрофила, все садисты выстраивают мощную защиту против самих себя в собственном сознании. Как правило, это теории «по спасению» всего человечества, своего «великого народа», «любимого отечества», «замечательной родины», необходимые им для оправдания в собственных глазах и вербовки других такого рода «спасателей». Как мы увидим, вся эта «шелуха» слетает с «осчастливливателей» в момент гибели самих «спасателей», когда они готовы утянуть в ад вместе с собой свою родину и свой народ, как это произошло с Гитлером в конце войны… Эрих Фромм по этому поводу писал: «Отдавая разрушительные приказы, Гитлер был убежден, что намерения его благородны и что он просто исполняет свой "долг". Но он упорно вытеснял из своего сознания собственное стремление к разрушению, избегая таким образом необходимости глядеть в лицо подлинным мотивам своих действий». Отказ Гитлера или Сталина ездить на фронт был также продиктован страхом увидеть множество мертвых тела — это была защитная реакция: они боялись осознать собственную страсть к разрушению.

«В конце жизни, предчувствуя наступление своего последнего поражения, Гитлер уже более не мог подавлять страсть к разрушению. Это ярко проявилось в его реакции на зрелище мертвых тел руководителей неудавшегося заговора генералов в июле 1944 г. Человек, который еще недавно не мог выносить вида трупов, теперь распорядился, чтобы ему показали фильм о пытках и казнях генералов, где были засняты их тела в тюремной одежде, висящие на крюках с мясокомбината. Фотографию этой сцены он поставил на свой письменный стол. Его угроза в случае поражения разрушить Германию начинала действовать».

Выскажу крамольную мысль: лично я не исключаю, что многие из «лучезарных идеалов человечества» сформулированы именно таким образом, то есть некрофилами — для защиты собственной психики от бессознательных разрушительных тенденций…

Внешние проявления некрофила служат исключительно для того, чтобы скрывать его подлинные черты. Здесь мы с неизбежностью приходим к выводу, что многие цивилизационные мерзости — войны, революции, преступность, наркомания, ксенофобия, расизм, упадок культуры и духовности, утрата нравственных ориентиров — находятся в тесной связи с ростом притягательности всякой мерзости и мертвечины, то есть относится к феномену некрофилии. Этот факт многие люди не в состоянии осознать, но в рамках психоанализа, всё, вытесненное в подсознание, так или иначе возвращается обратно, и тогда тяга такого типа нелюдей к мертвому, тлетворному и мерзкому становится такой же очевидной, как и в самых крайних случаях проявления танатоса, то есть фрейдовского влечения к смерти.

Жажда тотальной власти и отмщения за обиды — одни из главных черт некрофила, позволяющие ему «развернуться» во всю свою разрушительную мощь. Эта жажда множит его жизненные силы, держит в постоянном напряжении, и, в конце концов, приводит к тем патологическим страхам, тревожности, мнительности, которые рождают клиническую подозрительность и еще больше укрепляют чувство мести. Эти же качества в совокупности с постоянным пребыванием в «иных мирах» в конце концов приводят к психозам и душевным расстройствам.

«Нередко демагог, стоящий на грани психоза, спасается от безумия тем, что внешне "сумасшедшие" идеи он выдает за "рациональные". И кажется, что в политической борьбе кое-кто руководствуется не только стремлением к власти, но и необходимостью спастись от безумия».

Характерные черты характера некрофила: злокачественный нарциссизм, вселенский эгоизм, бесчувственность, патологическая мстительность, садизм, вероломство, лживость, недостаток чувства реальности, отсутствие устойчивых интересов, привычка потакать своим желаниям, стремление властвовать над слабыми и подчинить их своей воле. Еще — уход от реальности и абсолютное отсутствие способности любить, дарить тепло и сопереживать.

Неудачи и унижения юного возраста усиливают разрушительность некрофильского типа личности, как мы это видим на примерах самых ярких садистов в человеческой истории — Сталина и Гитлера. Провалы на жизненном пути, наносящие их нарциссизму глубокие раны, только усиливают мстительные фантазии и слепую ненависть, которые раскрываются во всю свою мощь после преодоления некрофилов полосы жизненных неудач. Уничтожая массы людей, некрофил мстит и отыгрывается за свои личные унижения и провалы, отождествляя их в своем сознании с местью за «поруганную родину».
 
Все эти качества обостряются в момент расплаты за непотребства, когда некрофилия обращается уже против ближайшего окружения и самого себя: «Поражение и смерть Гитлера должны были сопровождаться смертью всех, кто его окружал, смертью всех немцев, а если бы это было в его власти, то и разрушением всего мира. Фоном для его гибели могло быть только всеобщее разрушение». Напомню: когда войска союзников с разных сторон вступили в Германию, мания разрушения Гитлера перекинулась на собственную страну. Он заявил: «Если война проиграна, пусть гибнет весь народ!», и отдал приказ уничтожать все — от шахт до банков.

Для нелюдей, страдающих некрофилией в чудовищных размерах, характерна именно мегаразрушительность: счет жертв — на миллионы, кошмары геноцида, космическая ксенофобия, уничтожение «неполноценных», разрушенные города и страны, указы «Сожженная земля» и «За ценой не постоим». Сомневающимся в глубинной некрофилии гитлеров и сталиных стоит прочесть отрывок из указа «Сожженная земля», изданного в сентябре 1944 г., где Гитлер приказывал в случае оккупации Германии врагом сделать следующее: «Необходимо полностью уничтожить не только промышленные сооружения, газовые заводы, гидро- и электростанции, телефонные станции, но и всё, что необходимо для поддержания жизни: документы, продовольственные карточки, акты загсов и адресных столов, списки банковских счетов и т. д.» Подлежали уничтожению запасы продовольствия, крестьянские подворья (включая и скот). Даже те произведения искусства, которые уцелели после налетов авиации, не должны были сохраниться; памятники и дворцы, крепости и церкви, театры и замки — всё подлежало уничтожению.

Выпуклая, рельефная черта некрофила — злокачественный нарциссизм. Все без исключения некрофилы в мировой истории — нарциссы, интересующиеся только собой, только своими желаниями и своими порочными мыслями. Они  могут до бесконечности рассуждать о своих идеях, своем прошлом, своих планах. Мир для них реален только в той мере, в какой он являлся объектом их замыслов, другие люди ничего не значат, а пригодны только для услужения и уничтожения. Все эти качества типичны для злокачественного нарцисса. Все они опираются, главным образом, на эмоции, а не на знание. Вместо политических, экономических и социальных фактов для них существует только примитивная идеология. Они верят в псевдоидеологию, а не в факты, и прислушиваются только к тому, что лично им может быть полезным. У них нет настоящих друзей и неведомо понятие близости или любви. Их лучшие друзья — собаки…
 
Некрофилы-нарциссы органически неспособны к систематической работе, они трудятся  только под давлением срочной необходимости или в порыве страсти. При этом они подменяют реальный мир воображаемым, в котором Высшим Промыслом им уготована «великая роль». Активность и напористость они проявляют только в устремленности к этой роли, и готовы для этого «идти по трупам». Друзей и близких им заменяют эгоистические фантазии, фантомы, миражи, симулякры, в которых некрофил-нарцисс неизменно ставит самого себя в центр мира. Все без исключения некрофилы так или иначе искажают реальность и рано или поздно сами становятся жертвами такой деформации (как те же Гитлер и Сталин).
 
Будучи фигурами инквизиционными, средневеково-готическими, некрофилы-садисты страшатся будущего и хранят святое почтение к прошлому, к ушедшему, к праху, а любые перемены воспринимают как преступление против «естественного» хода вещей. Другие для некрофилов обращаются в предметы, чувства — в помеху, а мир — в гигантский «безжизненный» механизм для достижения личных эгоистических целей. Всё это естественно, ибо они сами принадлежат смерти, являясь ее слугами и относясь к давнему, казалось бы, умершему миру. Поэтому естественно, что они стремятся возвратиться к нему.

Еще одна черта некрофилии — болезненный педантизм, склонность к принудительному порядку вещей. Некрофил любит мир, где всё разложено по полочкам, где все усвоили свою социальную роль [рабов]. «Созидание» некрофила состоит в творении механизированного порядка системной организации уничтожения (лагеря смерти нацистов, ГУЛАГ и «шарашки» большевиков). Высшее достижение некрофильского режима — создание такой системы, где массовый человек не просто исполняет свою разрушительную роль, но делает это с энтузиастом. Массовая психология большевизма и фашизма тождественны: садо-мазохистские комплексы с преобладанием именно мазохистских. Иными словами, речь идет о получении удовольствия от подчинения, от потери своей самости, от того, что ты включен в некую систему, которая защищает тебя, пусть она и подавляет, карает, ограничивает тебя. А внутренняя агрессия переносится вовне. Здесь срабатывает психоаналитический механизм «переноса».

Некрофил — природный экспансионист: захваты, аннексии, «присоединения» основаны на эксплуатации его авторитарности, агрессивности, извращенного патриотизма, «чувства глубокого удовлетворения» лузера, соучаствующего в захватах. Принимая военные решения, они никогда не берут в расчет количество приносимых в жертву солдат. Они для него не более «количества стволов».

Некрофилы-диктаторы зачастую являются отменными демагогами и обладают способностью сильно влиять на других фанатиков, на их языке — вести за собой народные массы. Но это вряд ли можно назвать талантом, скорее — дьявольским совращением. В них вообще много дьявольского — от горящего адским огнем взгляда до инфернальной безжалостности. Многие из них вызывают в людях трепет, соединяющий в себе ужас и безнадежность. Некоторые из них отличные актеры и притворщики, владеющие широким спектром актерских качеств — от наигранной истерии и умения блефовать до высокой степени самоконтроля и умения «подать себя».

Последнее необходимо пояснить: стараясь выглядеть эрудитами и всезнайками, некрофилы в сущности своей ментально весьма ограничены и убоги. Их знания отрывочны, а круг чтения привязан к поставленным целям. Например, известно, что Ленин и Гитлер никогда не читали ничего, что противоречило их идеологическим установкам или требовало критического и объективного размышления. Основной мотив их чтения — не приобретение знаний, а добывание информации для убеждения себя и других — то есть того, что подтверждало их "идеи". Оба ограничивались примитивной и популярной литературой, в которой они отыскивали цитаты из более серьезных источников, запоминали их и воспроизводили в нужный момент, создавая впечатление эрудитов. Сторонники представляют их гениальными самоучками, тогда как на самом деле оба были тщательно маскирующимися недоучками, научившимися пускать «пыль в глаза» таким же примитивным людям, как они сами.
 
Будучи мастерами маскировки, терзаемые адскими страстями диктаторы-некрофилы умеют казаться дружелюбными, вежливыми и сдержанными и даже благонамеренными, но это только камуфляж, скрывающий звериное нутро. В них явно сосуществуют Джекиль и Хайд, но Джекиль необходим исключительно для маскировки Хайда — как фасад или защитная оболочка.

Вероломство диктаторов-некрофилов часто сочетается с нерешительностью, страхами, недостатком воли и реализма. Все они считают своим главным достоинством несгибаемую волю, но это тоже маска, камуфляж, симулякр… Диктаторы пугливы, нерешительны, даже безвольны. Они движимы страхами-фрустрациями и именно боязнь отвечать за содеянное является стержнем их личности. То, что именуют их «волей», на самом деле — сжигающие их страсти и страхи «получить по заслугам» за все содеянное. Слабость воли часто проявляется в их нерешительности и неумении найти адекватные ответы на внешние вызовы. Я мог бы написать  книгу об ошибках Сталина и Гитлера, умеющих манипулировать массами, но неспособных критически мыслить и бегущих от ответственности за поток собственных глупостей и иррациональных действий. Хорошо знавшие их соратники оставили нам огромный букет свидетельств их неспособности быстрого принятия адекватных решений, сокрытия ошибок, страусиного прятанья головы в песок, сомнений в ситуациях, требующих быстрого принятия решений. Всё это усугублялось нарушенным чувством реальности, пребыванием в мире химер. Хотя сторонники считали их стратегами, военные аналитики приводят огромное количество примеров органической неспособности обоих учитывать объективные стратегические факторы — ошибок, приведших к огромным военным потерями характеризуемых аналитиками как «прогрессирующая потеря здравого смысла». Стратегию диктаторов-некрофилов лучше назвать стратегией «пропаганды», чем успеха.

Я считаю, что большинство некрофилов — это ограниченные люди, даже не понимающие, что собственными руками они сооружают собственную виселицу (Муссолини), расстрельный ров (Чаушеску) или лабораторию ядов (Сталин).

Анализируя характерное для личности диктатора-некрофила сочетание слабой воли с недостаточным чувством реальности, Эрих Фромм задается вопросом, действительно ли Гитлер стремился к победе или бессознательно, вопреки очевидным его усилиям, предпринимаемые им действия были бессознательно направлены к катастрофе. В связи с этим он приводит свидетельство Карла Буркхардта: «Мы не выйдем за границы здравого смысла, предположив, что сидевший в нем мизантроп нашептывал ему то, в чем он был всегда бессознательно абсолютно уверен: что его, причем именно его лично, ожидает ужасный, бесславный конец. 30 апреля 1945 г. это опасение стало реальностью». А вот резюме самого Эриха Фромма: «Гитлер был игрок. Он играл жизнями всех немцев, играл и со своей собственной жизнью. Когда все было потеряно и он проиграл, у него не было особых причин сожалеть о случившемся. Он получил то, к чему всегда стремился: власть и удовлетворение своей ненависти и своей страсти к разрушению. Этого удовольствия он не лишался в связи с поражением. Маньяк и разрушитель не проиграл. Кто действительно проиграл, так это миллионы людей — немцев, представителей других наций и национальных меньшинств, — для которых смерть в бою была зачастую самой легкой формой страдания. Но поскольку Гитлеру было неведомо чувство сострадания, муки этих людей не принесли ему ни боли, ни малейших угрызений совести».

В своей некрофилии Сталин превосходил Гитлера: второй предпочитал уничтожать «чужих», а Коба — своих, включая бывших соратников, ближайшее окружение, родственников своей первой жены и своей второй жены, жен своих подручных и верных слуг. Он был абсолютно равнодушен к страданиям других людей, непрерывно создавал и провоцировал конфликтные ситуации, «изобретал» заговоры и многочисленных врагов, дабы потом бешено реагировать на них, с наслаждением физически уничтожая «виновных»: «Последних было очень много, причем в их роли могли выступать целые народы или отдельные социальные группы. Ради этого строились интриги против других стран и совершались нападения на них под демагогический трезвон псевдозащиты интересов собственного народа».

Английский историк сэр Алан Буллок, автор книги «Гитлер и Сталин», писал, что «как Сталин, так и Гитлер считали жестокость несомненным достоинством; подавлять ее имело смысл только из соображений практической целесообразности. Русское революционное движение возвело в ранг особой добродетели пренебрежительное отношение к жизни отдельного человека, так мало значившей в борьбе за более равноправное и справедливое общество… Если для Сталина и существовали какие-то сдерживающие начала, то убежденность в том, что на него возложена историческая миссия, автоматически исключала для него соображения нравственного порядка, способность к сочувствию, освобождала от чувства вины за миллионы погубленных в ходе выполнения этой миссии жизней. Сталин был уверен, что действует как личность, уполномоченная историей».

Безмерная жестокость Сталина проявлялась не только в отношении реальных или вымышленных врагов, но в отношении к простым солдатам, которых миллионами гнали на верную и, главное, бессмысленную гибель, к вернувшимся из плена, куда они попали по вине именно «гениального полководца». Ведь главной особенностью кровавого деспота является его способность внушать страх и посылать на смерть других. Воюя с Гитлером, он практически продолжал войну с собственным народом, уничтожая его в устрашающих количествах. Сталин не случайно называл себя Кобой, позаимствовав имя беспощадного и жестокого жестокого разбойника, героя романа грузинского писателя Казбеги со зловещим названием «Отцеубийца». Политическим кредо Сталина было: «Нет человека – нет проблемы».

Троцкий констатировал, что придя к власти, Сталин перенес все свои обиды, огорчения, ненависти и привязанности с маленького масштаба провинции на грандиозные масштабы страны. Его память стала злопамятством, он создал  перспективный многолетний план мести. Воля абсолютного господства стала основной пружиной его личности.

История почти не знает случаев добровольного отказа некрофилов сталинского типа от власти, поскольку такой отказ лишал их источников удовлетворения своей потребности в смерти и разрушении. Даже в самой буйной фантазии невозможно себе представить, чтоб Гитлер или Сталин сами отказались от своей неограниченной власти или согласились бы на ее ограничение. Поистине главным врагом Сталина была сама жизнь: «Он всегда был движим страстью к разрушению, превращению живого в мертвое даже тогда, когда в этом не было никакой объективной необходимости. Это была глобально деструктивная, некрофильская натура, сжигаемая ненавистью. Даже собственная смерть должна была принести ему удовлетворение, поскольку на его похоронах погибло немало народа и многие получили увечья. Большевистский диктатор действительно может считаться триумфатором, но только в своих, сугубо некрофильских границах».

В заключение этой работы я хочу обратить внимание на широко распространенное явление «верности вождям». Из психологии известно, что в круг интересов каждого человека попадают, главным образом, люди, близкие ему по духу. И нравятся люди, подобные ему самому. Конечно, случаются исключения, но они лишь подтверждают это правило.   

Журналист «Новой газеты» А.Поликовский недавно писал: «Убийства и пытки, расстрелы и рвы, бараки и трупы, доносы и садизм, лагеря и голод, черепа и скелеты задокументированы в тысячах документах, являются неопровержимым фактом. Доказана также — подписями на расстрельных списках, указаниями: «бить, бить», написанными на докладах красным карандашом — личная и руководящая роль Сталина в массовых убийствах и пытках. Все эти документы есть в открытом доступе, кому их мало, может в два клика получить в интернете длинные, тянущиеся на километры списки жертв с адресами мест жительства и одинаковой пометкой: «расстрелян». Можно даже узнать, кого и когда увели из дома, в котором жил. Кто хочет знать, знает всё. Кто умышленно, намеренно не желает знать правды об убитых и замученных и восхваляет Сталина — подонок».

Так вот, в ХХI веке не знать всех «художеств» «великого менеджера» могут только абсолютно дремучие люди из самых «медвежьих уголков» страны. А раз так, то огромное количество поклонников самого садистического садиста в человеческой истории сродны ему по духу, то есть не идиоты или подонки, а — такие же некрофилы или «ястребы», сродные некрофилам по характеру и духу…

Эрих Фромм по этому поводу писал: «Влияние людей типа Гитлера и Сталина покоится на их неограниченной способности и готовности убивать. По этой причине они были любимы другими некрофилами. Одни боялись их и, не желая признаваться в этом страхе, предпочитали восхищаться ими. Другие не чувствовали некрофильного в этих вождях и видели в них созидателей, спасителей и добрых отцов. Если бы эти некрофильские вожди не производили ложного впечатления созидающих защитников, число симпатизирующих им вряд ли достигло уровня, позволившего им захватить власть, а число чувствующих отвращение к ним предопределило бы их скорое падение».

И.В.Джугашвили — преступник, никогда не считавший потерь. Инфернальные масштабы жертв злокачественных нарциссов лишь укрепляют их в грандиозности и могуществе их раздутого, деформированного «Я». Но такую же патологию в отношении к людям как к расходному материалу демонстрирует сейчас любой, кто настаивает на «бесспорных достижения Сталина», игнорируя их инфернальную цену. В свое время провидческим был текст Михаила Гефтера «Сталин умер вчера» («Иного не дано». М., 1988). Смысл образа тогда был понятен и точен, но теперь выясняется, что Сталин вовсе не умер, а для многих, в том числе во власти, и сейчас живее всех живых.