Ниоба

               
    ДОЧЬ заносчивого Тантала, прекрасная, как богиня, Ниоба, была чуть ли не самой счастливой женщиной  среди смертных. Она по праву гордилась всем – гордой, неземной красотой, неисчислимым богатством, знаменитым родом, происходящим из высших богов. Гордилась Ниоба и своим мужем Амфионом, сыном Зевса, правившим семиворотными Фивами.
   Ласковый, тихий Амфион выше всего ценил музыку.  Божественные музы подарили ему кифару, и он играл на ней так, что даже камень не оставался безразличным.
   В Фивах рассказывали: когда еще только возводили вокруг города стену, то камни сами перемещались под звуки кифары юного Амфиона – такой волшебной силой обладала его игра. А срубленные сосны сами становились в один плотный ряд, и тогда с них сбивали тяжелые городские ворота. Семь таких ворот, по числу струн своей кифары, соорудил Амфион, поэтому Фивы стали зваться семиворотными.
   Но больше, чем великими предками, чем мужем, чем властью, богатством и  красотой, Ниоба гордилась своими детьми. Было их немало: семь мальчиков и семь девочек, разные по возрасту, но все умные, красивые, проворные. Смотрела на них Ниоба и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.
   Но не зря фиванская царица была дочерью Тантала. Такая же непокорная и гордая, она наконец надумала состязаться с бессмертными богами, а этого они не прощают никому.
  В тот яркий солнечный день семиворотные Фивы отмечали праздник богини Лето, могущественной матери  Аполлона и Артемиды. По городским улицам ходила дочь слепого ведуна Тиресия – жрица Манто – и громко сзывала все фивянок на праздник. Услыхав ее, из домов вышли женщины, празднично одетые, украшенные цветами, в зеленых венках, и направились к священному алтарю сложить жертву великой богине.
   Из царского дворца вышла и Ниоба – в блестящем золототканном наряде, прекрасная, величавая, воистину богиня. Горделиво блестели царские глаза, пренебрежительная улыбка кривила прекрасные уста.
   Подойдя к алтарю, Ниоба остановилась, и все услышали властный голос царицы:
- Зачем, женщины, вы приносите жертву той, которая родила лишь двух детей, да и то за один раз, близнецов? Вспомните: никто не захотел их принять – ни небо, ни земля, ни вода. Только остров Делос смилостивился над Лето и дал ей с детьми приют. Так какая же это богиня? И что такое двое детей? Это в семь раз меньше, чем у меня. А никому и в голову не придет принести мне жертву или курить фимиам как богине хотя я родом знатнее, чем Лето. Уже все  смертные забыли ее отца-титана. А мои деды – сам Зевс Громовержец и титан Атлант, который держит небесный свод. Мой отец Тантал – единственный из смертных – всегда желанный гость на Олимпе, да и сама я разве не похожа на бессмертную богиню?  Кто и когда видел Лето? Что, молчите? Так зачем вы преклоняетесь перед нею, зачем несете ей цветы? Сбросьте праздничные венки и возвращайтесь домой.
     Испуганные фиванки не посмели перечить своей царице и, сникнув под ее строгим взглядом, повернули обратно. Но каждая неслышно проговаривала молитву – уж слишком привыкли люди молиться богам.
     Все это видела и слышала богиня Лето, сидя на делосской горной вершине. Грозным взглядом вспыхнули ее божественные глаза, гордые уста задрожали от обиды.
- Слышите, дети, - обратилась она к Аполлону и Артемиде, – как оскорбляет меня смертная женщина? Она, наглая, не признает меня как богиню и не разрешает женщинам принести жертвы на мой священный алтарь. Ниоба оскорбила и вас, осмелившись сравнить с вами своих смертных детей.
- Так пусть пожалеет, - отозвался разгневанный Аполлон, - мы с Артемидой уже отправляемся в Фивы.
   И они, закутавшись в облако, полетели в семиворотный город. Неприметны для смертных глаз, сели они на городской стене около площади, где как раз молодежь Фив состязалась в скачках и борьбе. Среди юношей больше всех выделялись сыновья Ниобы, быстрые, ловкие, прекрасные в молодом задоре.
   Но вдруг вскрикнул и упал наземь старший сын, прошитый насквозь золотой стрелою. Вот и второго ранила безжалостная стрела, юноша даже покачнулся от смертельной боли. А стрелы жужжали в воздухе, и каждая безошибочно находила свою жертву.
   Когда не знающий промаха Аполлон взял уже седьмую стрелу и прицелился в последнего, самого младшего сына Ниобы, что-то вроде жалости шевельнулось в сердце грозного бога, ибо мальчик, возведя руки горе, жалобно умолял милосердия у богов. Но золотая стрела зазвенела и попала малышу в самое сердце – это Аполлон послал ему легкую смерть.
   Плач и крик поднялись на площади и покатились городскими улицами аж до царского дворца. Так во время бури мчатся морские волны и с оглушительным грохотом разбиваются о берег.
   Увидев мертвых сыновей, царь Амфион в отчаянии вытащил кинжал и на смерть пробил себе грудь. Оглушенная горем, слепая от жгучих слез, Ниоба упала на родные тела. О, как она теперь была непохожа на ту гордую красавицу, на ту пышную, величественную царицу, которая совсем недавно шла улицами города и возвращала фиванок от священного алтаря Лето!
   Несчастная, угнетенная горем Ниоба вдруг подняла голову. Дикий гнев пылал в ее глазах.
- Радуйся моему горю, свирепая Лето! – воскликнула несчастная царица. – Сыновья мои мертвы, и я хочу умереть. Так радуйся своей победе.
   На миг Ниоба умолкла, словно у нее не хватило сил, но вдруг ее страждущий взгляд остановился на дочерях, прекрасных даже в страшном горе. Радость, как солнечный луч, осветила лицо царицы, и, улыбнувшись, она громко воскликнула:
- Только разве ты победила, Лето? Нет, у меня, несчастной, все равно больше детей, чем у тебя, счастливой! И не ты, а я победительница!
   После этих слов возникла какая-то странная, зловещая тишина. Такая бывает перед грозой. Вот в воздухе сверкнула первая молния – золотая стрела, и гордая царица замерла от страха: ее старшая дочь покачнулась и упала на мертвого брата. Одна за другой падали от золотых стрел царевны, как падают скошенные цветы на лугу.
   Самая младшая дочь, еще совсем ребенок, бросилась к матери, и та обхватила ее стройное тельце, прижала к себе, пытаясь спрятать в своей широкой одежде.
- Оставь мне хоть одну, умоляю! – в исступлении кричала Ниоба и еще сильнее прижимала к себе ребенка.
   Но она уже падала мертвой на землю.
   Сердце у Ниобы замерло, она склонилась к родным телам и долго-долго сидела, молчаливая, неподвижная, окаменевшая от горя. Лицо у нее стало мраморно-белым, из больших глаз, печально остановившихся на мертвых детях, медленно сбегали холодные слезы. И скоро вся Ниоба стала холодной каменной глыбой.
   Как-то с запада налетел сильный ветер, подхватил эту глыбу и перенес ее на родину Ниобы – в Лидию, на гору Сипил. Там, на вершине, и сейчас можно увидеть глыбу, похожую очертаниями на женщину. Из ее каменных, неподвижных глаз  медленно стекают капли воды, словно тихие, безутешные слезы.